Текст книги "Время умирать. Рязань, год 1237"

Ратислав съехал с холма, пристроился впереди сотни, стоявшей в середке русского строя, махнул копьем. Пять сотен степной стражи не спеша, шагом двинулись вперед. Шли плотно, расстояние между сотнями не более десяти саженей. В самих сотнях восемнадцать-двадцать всадников выстроились колено к колену сплошной линией. Таких линий пять. Потери в предыдущих схватках дружинники понесли невеликие, брони на них хорошие, бьются умело. За сотнями степной стражи – местное ополчение. Этих осталось три с половиной сотни, у них потерь больше, да и для сопровождения пленных, раненых и добычи Ратьша посылал их же.

Когда прошли половину расстояния до половцев, строй их заволновался, левое и правое крылья двинулись в сторону русичей, набирая ход. Ратьша перевел коня на рысь: ударят вряд ли, но лучше поберечься, а по идущим шагом могут не удержаться, ударить. Степняки уже неслись вскачь.

– Поберегись, стрелы! – обернувшись, крикнул Ратислав.

Крикнул больше для воинов ополчения. Свои и так знали, что сейчас будет. Ополченцы, конечно, тоже много чего повидали, но предупредить их все же не лишнее.

Меньше чем в сотне саженей половцы резко повернули коней вправо и влево, извергнув тучу стрел. Ратьша поднял щит, прикрывая лицо. Доспех с такого расстояния половецкая стрела не возьмет. Буян тоже неплохо защищен своим кожаным доспехом и стальным налобником. В боярина, едущего впереди строя, целили многие: три стрелы ударились в кованый щит, одна скользнула по шлему, одна рванула правое оплечье. Еще одна попала в кольчужную юбку, не пробила, но повисла, застряв в кольцах.

Тут же в ответ полетели русские стрелы, выпущенные воинами ополчения, прячущимися за своими одоспешенными соратниками. Панцири у них тоже имелись, но попроще и подешевле, часто захваченные у тех же половцев. А вот русские луки были помощнее половецких, сложносоставные, усиленные турьим рогом. Это сразу почувствовали на себе степняки и, теряя всадников, отскочили от рязанцев подальше, саженей до ста пятидесяти. На таком расстоянии половецких стрел можно было почти не опасаться. Если только уклюнут в незащищенную панцирем часть тела. Ну да такого бояться – в степь не выезжать.

Боярин послал коня вскачь, продолжая держать на центр половецкого строя. Грохот копыт позади сказал ему, что сотни послушно следуют за ним. Крылья половецкого отряда, развернувшись, скакали с боков и чуть впереди русичей, продолжая сохранять почтительное расстояние и посылая стрелы в сторону рязанцев.

Воины ополчения отвечали. Отвечали хорошо. То и дело то один, то другой степняк, вскинув руки, вываливался из седла или, скрючившись, раненый гнал коня прочь из боя.

Центр половецкой лавы тоже не стал дожидаться удара кованой рязанской конницы. Эти выпустили по стреле, развернули коней и помчались назад, откуда пришли. Впрочем, не слишком быстро, оставляя между собой и рязанцами те же полторы сотни саженей. Понятно. Того и ждали. Ратьша вскинул копье над собой и придержал Буяна: чего зря морить лошадей, степняки все равно никуда не денутся, будут ехать впереди, не сильно отрываясь, но и не сближаясь больше необходимого. Сотни, скачущие позади, тоже перешли на рысь. Убавили бег коней и половцы.

Боярин покрутил еловцом на копье над головой, потом положил его поперек седла и потянул лук из налучья. Щит с руки снимать не стал, может пригодиться, а лук держать не слишком мешает. Надел защитную рукавичку, наложил стрелу, присмотрелся, выбирая достойную цель. Позади сквозь грохот копыт послышалось щелканье тетив: степная стража, выполняя приказ воеводы, открыла стрельбу по маячившим впереди степнякам.

А вот и цель: какой-то слишком горячий, совсем молодой, должно быть, половец поотстал от своих, решив пустить стрелу вернее. Целил в Ратислава: не дает им покоя скачущий впереди вожак русских. Выстрелил. Все равно далеко, Ратьша ушел от стрелы, слегка дернув повод, уводя жеребца с ее пути. В ответ выстрелил сам. Половцу стрела летела в спину, следить за ней неудобно. Вот и не уследил. Стрела вонзилась точно между лопаток, легко пробив кожаный чешуйчатый доспех. Степняк всплеснул руками, выгнулся назад и вывалился из седла. Одна нога застряла в стремени, и конь поволок его дальше, правда, ощутимо убавив ход. Долго не проскачет, встанет, если, конечно, сапог с ноги не слетит. Ратислав выпустил еще три стрелы по ближней кучке скачущих впереди половцев. Попал только раз, и то в коня. Далековато все ж.

Половецкий отряд потихоньку заворачивал влево. Понятно, русских ждут где-то там. Проскакали уже верст пять-шесть. Надобно осмотреться, а то можно и на самом деле влететь в готовящуюся ловушку. Вон верстах в двух правее по ходу скачки то ли холм, то ли высоченный курган. Как раз то что нужно.

Ратьша убрал лук, взялся за копье, помахал еловцом, привлекая внимание своих воинов, и наклонил копье в сторону холма-кургана. Рязанские сотни взяли правее. Левое крыло половцев ускорило ход коней, уходя с пути русских. Воины этого крыла усилили обстрел. Русские отвечали. Отвечали все так же хорошо: расстояние уменьшилось, не успели степняки вовремя убраться с дороги. Снова падают с коней половецкие всадники, кувыркаются подстреленные лошади. Правда, попали в кого-то и из рязанцев. Упали с коней трое то ли убитых, то ли тяжко раненых. Сколько-то раненых, удержавшихся в седлах, переместились вглубь строя.

Вскоре весь половецкий отряд оказался слева от рязанского. Пять одоспешенных сотен русских теперь вытянулись друг за другом, чтобы стрелять могли все. Конница ополченцев переместилась направо, продолжая укрываться за дружинниками степной стражи. Стреляли поверх их голов, почти не целясь.

Наконец добрались до холма-кургана. Скорее все же кургана: слишком правильные, ровные склоны. Да и холмов поблизости нет, степь здесь плоская, даже балок не видать. Но уж очень огромен. Какой народ, когда и кому воздвиг такую громадину? Кто знает…

Рязанцы объехали основание кургана, сделав полный круг, замкнув свой строй в кольцо. Встали. На внешней стороне кольца – панцирная конница, ополченцы – позади. За ними – заводные и вьючные лошади. Половцы остановились на почтительном расстоянии, взяв, в свою очередь, русских в полукольцо. Даже стрелы метать перестали. Видно, не поняли, что задумали рязанцы. Да ничего особенного, просто осмотреться.

Ратьша оказался внутри кольца у подножия кургана, как и хотел. Спрыгнул с Буяна, потянулся (спина затекла от долгой скачки), начал подниматься на вершину. Забрался, осмотрелся. Вот оно! Ближе к востоку верстах в десяти двигалось большое войско. Очень большое. Такого Ратислав не видел ни разу в жизни. Громадная черная змея, хвост которой терялся за окоемом. Впереди и по бокам змеи сновали дозоры всадников по пятьдесят.

Ратислав поймал себя на том, что смотрит на развернувшуюся перед ним картину не дыша. Помотал головой, вдохнул воздуха. Выдохнул. Ну и как тут посчитать такую кучу? Впрочем, попробовать можно. Хотя бы ту часть, которую видно. Боярин прикинул ширину змеи и сколько всадников помещается по ее ширине. Потом оценил длину. Получалось тысяч двадцать, не меньше. И сколько-то там еще идет за окоемом.

Ратьша криво усмехнулся: хотел попробовать татар на прочность? Вот они, иди, пробуй, если хочешь погубить людей и сгинуть сам. Уходить надо, пока не поздно!

Боярин бегом спустился с кургана, вскочил в седло, кивнул еловцом. К нему подъехал Могута. Посмотрел вопросительно.

– Уходим к Онузле, – переводя дух, бросил Ратислав. – Войско громадное идет. Видно, то, которое ждали. Половцы нас на него вывести хотели. Идем пока не спеша, бережем коней. Ополченцы – впереди, наши – сзади, прикрывают их от половцев: не отвяжутся ведь, проклятые. Все понял?

Могута кивнул, развернул жеребца, погнал его вокруг кургана, крутя над головой копьем, сзывая сотников. Разобравшись, двинулись на северо-запад, к Онузле. Панцирная конница – позади, ополчение – в голове строя. Заводные и вьючные кони – сразу за ополченцами. Половцы поскакали следом, охватывая небыстро едущих русских с боков, норовя охватить и голову. Пришлось растягивать одоспешенных, прикрывая ополченцев справа и слева. В голову Ратьша выдвинул еще и сотню панцирников.

Шли рысью, берегли коней: боевой конь обременен немалым весом всадника в доспехах, да еще и конский доспех изрядно весит, потому скакать может недолго, основной ход для него – рысь, а лучше – шаг.

Половцы уже окружили рязанцев со всех сторон. Близко не подходили, метали стрелы издалека и не слишком густо, словно чего-то ждали. Чего ждали, догадаться было не мудрено – подмоги от того большого войска. Видно, снеслись с ним посыльными, вскоре надо ждать гостей.

По-настоящему страшна для русичей только панцирная конница. Легкая, вроде вот этих половцев, опасна, если ее будет много, тысячи три: навалятся, задавят числом. Но дорогонько та победа им обойдется: по три воина разменяют половцы на одного одоспешенного рязанца, да и ополченцы свои жизни недешево продадут. Тяжелой коннице догнать быстро не получится: пойдут вскачь – заморят коней, не бойцы будут. А от легкой все равно не уйти. Это на боевых. Пересаживаться на заводных, так перебьют, переранят их неодоспешенных, придется садиться опять на боевых. Если только сразу прорываться и уходить в отрыв. Но тогда половина отряда поляжет. Это уж на крайний случай. Ладно, до Онузлы, если ехать без роздыха, к утру должны добраться. Если, конечно, татары не возьмутся за рязанцев всерьез.

Подмога к половцам подошла, когда солнце начало клониться к закату. Ратьша рысил в хвосте отряда, следя за окоемом позади, ожидая, кто еще появится из степи. Дождался. Вначале там, где степь смыкалась с небом, появилась черная полоска. Чернота разрасталась, превращаясь в темную массу скачущих всадников. Мчались они во весь опор, потому быстро догоняли. Вскоре преследователей стало возможно рассмотреть. Это были не половцы. Всадники на низкорослых конях – казалось, они задевают ногами землю. Таких лошадок Ратьша уже видел, встречал немного на торжище, то ли захваченных с бою, то ли проданных самими татарами. Коньки мелкие, но выносливые. Сами всадники одеты в темные одежды, в отличие от половцев, любивших одеваться пестро. Доспех не разглядеть или железный, вороненый, или кожаный, крашеный в черный цвет. На головах – мохнатые меховые шапки с остроконечными шлемами, надетыми прямо поверх этих шапок. Похоже, сами татары, или монголы, как они себя называют, удостоили чести.

Где-то в версте от уходящих от половцев рязанцев монголы разделились на две части и начали охватывать русичей с боков. Половцы порскнули в стороны, давая место своим хозяевам. Ратислав прикинул: монголов тысячи три, не меньше. Как раз столько, сколько нужно легкой коннице, чтобы помериться силами с конницей панцирной.

Боярин покачал еловцом справа налево, вперед и назад, приказывая воинам степной стражи уплотнить ряды: надо достойно встретить вражеский удар. Рязанцы ехали теперь в виде вытянувшегося по ходу скачки круга, с кованой конницей на внешней стороне, ополченцами в глубине и табуном заводных и вьючных лошадей в середине.

Монголы, однако, вступать в рукопашную схватку не спешили, так же, как и русичи, перешли на рысь, ехали по бокам в сотне саженей, с любопытством рассматривая нового, незнакомого им пока врага. Потом где-то в глубине их рядов глухо ударили барабаны. По скачущим монголам словно прошла волна. Понятно, за луки взялись, тоже пострелять решили. Ну-ну… Ратьша поднял щит.

Закатное, переходящее из голубизны в синеву небо перечеркнули летящие стрелы, хлестнули по скачущим рязанцам. Монгольские луки били заметно сильнее половецких. Не слабее русских, может, даже и помощнее. Стреляли монголы с умом: часть из них, те, что скакали ближе к русским, пускали бронебойные стрелы по одоспешенным воинам степной стражи, те, что подальше, посылали навесом стрелы-срезни, наносящие длинные резаные раны коням и слабо защищенным людям, по ополченцам и табуну заводных коней в середине круга. Коней монголы, в отличие от половцев, не жалели. Буяна спасала хорошая кожаная бронь, защищавшая его бока. Ратьшину броню стрелы тоже пока не брали. Тех же, у кого панцирь был похуже, стрелы начали доставать: то всадник валился с седла, то конь вместе с всадником. Раненые все чаще направляли лошадей вглубь строя. Ратислав дал приказ отвечать и сам взялся за лук.

Глава 9

Наверное, русские луки и в самом деле были чуть слабее монгольских, но броня у рязанцев оказалась лучше. Во всяком случае, у воинов степной стражи, скачущих по краям строя и прикрывающих собой своих плохо одоспешенных соратников.

Опять, как и с половцами, счет потерь пошел в пользу русичей. Тех монгольских всадников, что скакали поближе к рязанцам, выкосили почти всех, и довольно быстро. Враги так же, как и половцы, увеличили расстояние между собой и русскими до полутора сотен саженей. Убойность их стрел сразу упала. Они, конечно, продолжали доставать рязанцев, но нечасто, терпеть было можно. Тем более русские стрелы тоже находили свои жертвы среди монгольских всадников. Стрел тех, правда, оставалось не слишком много.

Темнело быстро. На востоке небо стало почти черным. На западе еще светлела полоска у самого окоема. Зажглись первые, самые яркие звезды. Монголы продолжали преследовать. Упорные. Стрелы продолжали лететь, но стало их заметно меньше. Или просто целиться в наступающей темноте стало труднее.

Ратьша приказал прекратить стрельбу: стрел в тулах осталось совсем чуть. Немного погодя его догнал Могута.

– Скоро совсем стемнеет! – наклонившись в сторону боярина, крикнул он. – Будем прорываться?

– Нет! – тряхнул головой Ратислав. – Эти прямой бой не примут! А мы людей растеряем в темноте! Переловят потом поодиночке! Надо держаться вместе!

Ратьша закашлялся, захлебнувшись холодным ветром.

– Ночь продержимся! – поборов кашель, продолжил он. – А еще до полудня будем в Онузле! Дотянем! Должны!

– Понял! – кивнул Могута. Помолчал. Потом предложил: – Надо пересесть на заводных, тогда пойдем быстрее, доберемся раньше! Как совсем стемнеет! Стеляют реже, а в темноте вообще перестанут, коней не побьют!

– Давай так!

Стемнело. Монголы действительно стрелять перестали, увеличили расстояние между собой и русскими саженей до трехсот, видно, опасаясь неожиданного удара, но продолжали висеть по бокам рязанского отряда.

Ратьша приказал сделать остановку. Переседловывали коней поочередно: половина отряда караулила возможное нападение, вторая перебрасывала седла. Потом поменялись. Монголы, не сразу заметившие остановку русских, проскакали чуть вперед и остановились там, сбившись в кучу, смутно темнеющую на фоне еще чуть-чуть светлого неба. Переседловались, построились поплотнее и, набирая разбег, двинулись на монголов. Те ждать не стали: раздались в стороны и скрылись в темноте справа и слева. Русские помчались вперед, шпоря свежих коней, не отягощенных доспехами. Судя по топоту, монголы снова пристроились по бокам отряда.

Скакали всю ночь без роздыха, определяясь по звездам. Люди вымотались. Ночью потеряли пятерых раненых, выпавших из седел, не выдержавших ночной скачки. Утешало только то, что монголам приходилось не слаще.

В нарождающихся рассветных сумерках Ратислав начал узнавать знакомые места. Оказалось, что за ночь они успели проскакать даже большее расстояние, чем он надеялся, до Онузлы оставалось всего-то верст двадцать – двадцать пять.

Враги скакали в полуверсте по обе стороны отряда. Половцев видно не было. Наверно, предоставили честь разобраться с рязанцами своим хозяевам. На землю опускались утренние заморозки, на глазах серебря инеем полегшую траву. Надо было менять коней на боевых: скоро монголы снова возьмутся за луки, побьют заводных, неодоспешенных.

Встали. Ратьша свистом подозвал Буяна из общего табуна. Жеребец послушно подбежал, встал в паре саженей как вкопанный, ожидая привычной тяжести седла и всадника. Ратислав расседлал заводного. Конь устал, бока ходили ходуном, екала селезенка, из ноздрей в морозный воздух в такт дыханию били струи пара, пот на боках превращался в иней. Напоить бы и его, и Буяна, да нечем. А и было б чем, нельзя: загубишь коней, остудишь. Ничего, дотерпят.

Перекинул седло, затянул подпруги, сел на Буяна, осмотрелся. Монголы все так же маячили в полуверсте, не пытаясь воспользоваться неизбежной неразберихой, возникшей у русских при переседловке. Ну да разобрались быстро, не стали искушать степняков дольше необходимого. Двинулись дальше. Теперь отряд ехал заметно медленнее: боевые кони не предназначены для долгой скачки, потому шли рысью.

Монголы не приближались, продолжая ехать в полуверсте по обе стороны от рязанцев. Даст Перуне, может, так и до Онузлы будет? Хорошо бы, стрел совсем мало, нечем будет отгонять настырных степняков, ежели кончатся. Представив такое, Ратьша поежился. Если дойдет до того, монголы приблизятся вплотную и безнаказанно утыкают его людей стрелами, уходя от рукопашной, в которую будут кидаться русичи. В этом случае останется одно – пересаживаться снова на заводных, не обремененных доспехами, и пытаться уходить в отрыв во весь опор. Сделать это на полузагнанных заводных вряд ли получится. Спасутся немногие.

Но монголы не приближались. Видно, тоже стрелы на исходе. А может, и вовсе кончились. Немудрено: сколько вчера высыпали, а пополнить негде, как и рязанцам. Небо на востоке покраснело, и скоро там начал вспухать шар солнца, пока еще не режущий глаз ослепительным своим дневным сиянием. Небо посветлело, звезды пропали, только лунный диск бледным пятном висел слева над головой. Солнце медленно, но верно карабкалось в небеса, наливаясь белым слепящим огнем. Выехали на крутой взлобок. Вот и Онузла! Добрались!

Подъезжали к пограничному городку с полудня, со стороны речки Нузлы, впадающей в Польный Воронеж. Из крепости, когда до нее еще оставалось версты три, навстречу выехал отряд всадников воинов в триста. Монголы, увидев спешащую к русским помощь, остановились, пропустили рязанский отряд вперед, сбились в кучу. Их, даже считая приближающуюся подмогу, было раза в два больше. Но нападать они, похоже, не собирались. Точно стрелы кончились, а вступать в рукопашную им не с руки: слабоват доспех, да и мелковаты у них лошадки для такого дела.

Встретились со своими верстах в двух от речки Сурены. Ратьша выехал вперед. За хвостом отряда присматривал Могута. Во главе встречающих ехал сам тиун Тимофей на рослом боевом жеребце, облаченном в конский доспех. Сам тиун, тоже в полном доспехе, поблескивая на солнце наборными бляхами, выехал вперед, подскакал к Ратиславу. Поздоровались. Да, тяжеловато Тимофею, не привык он к езде в тяжелой броне. Тучен тиун-воевода. Лицо покраснело, из-под шлема по щекам бегут струйки пота. Да и то, сидит он больше на княжьем погосте, изредка налегке проедется по недалеким селищам, имеющим недоимки по оброку.

– Что, боярин, это и есть страшные татары, те, которых ты на хвосте приволок? – утерев пот с бровей, ухмыльнулся Тимофей. – Что-то робкие они какие-то.

– Эти робкие вечор стрелами у меня с полсотни человек побили, – откашлявшись и сплюнув в сторону, отозвался Ратьша. – Да пораненных еще столько же.

– Вона как… – протянул тиун. – То-то, смотрю, маловато вас стало. Правда, два каравана от тебя приходили.

– Благополучно добрались?

– Ну да. Тот, что с добычей и ранеными, только вчера пополудни явился. Все живы.

– Ладно. Приглашай в город, накрывай столы, готовь бани. Умаялись люди. Лекарей позвать не забудь – раненых много.

– Сделаем.

Тиун дернул повод, разворачивая жеребца в сторону Онузлы. Ратислав двинулся следом. Позади послышался топот копыт его отряда.

Потом была баня. Вот где блаженство, которое по-настоящему могут оценить только те, кто провел четыре дня в негостеприимной почти что зимней степи. А последние сутки вообще не слезал с седла. После бани – пир в большой дружинной избе, что стояла на княжьем погосте. Тимофей не поскупился, выставил на столы все, что имелось в закромах. И то, когда теперь отправишь оброк в стольный град? Да и суждено ли отправить его вообще? Для сидения в осаде еды хватит хоть на полгода. Это тиун рассказал Ратьше, сидючи за пиршественным столом, после третьего кубка меда.

Боярин после этих слов Тимофея посмурнел. Замолчал надолго, потом сказал:

– Ты думаешь в осаду садиться?

– А как иначе? – удивился тиун. – Город сей с погостом великий князь отдал под мой присмотр и защиту.

– Не удержать Онузлу, – покачал головой Ратислав. – И я со своими людьми помочь тебе не смогу: сам знаешь, место мое в случае большой войны на засечной линии. Останется у тебя семь десятков городской стражи, да мужиков вооружишь, на стены поставишь. Сколько получится?

– Народу за стены прибежало немало, – сжав бороду в кулаке, опустив глаза в стол, произнес Тимофей. – Кто-то уезжает дальше, за Черный лес, но многие остаются. Под две тыщи человек собралось в городе. Это вместе с женками и детишками. Мужиков и парней из них сотни три – три с половиной наберется. Все оружием владеют, сам знаешь. Значит, на стены четыре сотни поставлю. Бабы, опять же, помогут. Кипяток греть, камни подносить, еще чего. Думаешь, не отобьемся?

Тиун пытливо, с плохо скрытой тревогой глянул Ратьше в глаза. Тот взгляда не выдержал, отвернулся, пригубил из кубка. Потом все же упер взгляд в глаза Тимофея, веско сказал:

– Не отобьетесь. Войско великое идет. Такого здесь еще не бывало. Я сам видел больше двадцати тысяч, а со слов пленных, татар не меньше тысяч семидесяти. Пусть даже не все они к Онузле придут. Пусть даже только те двадцать, что я видел. Долго ты против них продержишься?

Тиун надолго замолчал. Взял нож со стола, повертел его в толстых пальцах. Отложил. Промакнул рушником взмокший затылок. Сказал:

– Так уж их много?

– Много, – кивнул Ратислав.

– Ну, половцев десяток лет назад приходило тоже немало. Ты же помнишь? Ничего, отсиделись. И сейчас… Стены крепкие, ров почищен, валы подновлены. Непросто Онузлу на копье взять. Да и не могут степняки городов брать, а осаду выдержим, запасов хватит и на две тысячи народу.

– Эти степняки другие. Эти города берут. Великий Булгар взяли, а там стены не чета здешнему тыну. Бросать надо Онузлу, уходить всем.

– Это сказать легко. Народу собраться надо, а повозок мало. Лошадей тож. Ехать будут медленно. Догонят обоз, побьют людей.

– Если прямо сейчас начать собираться, успеют. Войску досюда дня два идти. Посылай людей, пусть велят собираться. Ночи хватит, а завтра со светом выйдем.

– Ин ладно, уговорил. Только вот что я князю Юрию Ингоревичу скажу?

– За это не бойся, я слово замолвлю. Посылай людей.

Тимофей махнул рукой, подзывая ключника, сказал ему что-то негромко. Тот заметно побледнел, потом кивнул и скрылся в дверях. После того пировали недолго – воины устали, хмель их разобрал быстро, разбрелись по закуткам, где уже была настелена свежая солома, и полегли спать. Ратислава отвели в покои тиуна. Провалившись в пуховую перину, боярин, едва смежив глаза, заснул.

Разбудил его тиун. Тряс немилосердно.

– Беда, боярин, – почему-то шепотом сказал Тимофей, когда Ратьша, вскинувшись, сел на ложе. – Татары под стенами.

Сон как рукой сняло. Ратислав вскочил и начал быстро одеваться. Из маленьких световых оконцев под потолком терема едва сочился слабый утренний свет. Натянув порты с рубахой, вбив ноги в сапоги, он накинул на плечи овчинный тулуп, протянутый ему тиуном, и двинулся к выходу. Тимофей семенил следом.

Добрались до дозорной башни, встроенной в стену на самой оконечности мыса, на котором стояла Онузла, поднялись по скрипучей лестнице на самый верх – дозорную площадку, прикрытую дощатым шатром от непогоды и вражьих стрел.

Ратьша намного опередил тучного тиуна, подошел к бойнице, отодвинул несущего дозор воина городовой стражи, осмотрелся. Приморозило ночью нешутейно. Иней лежал окрест такой, что казалось, снег выпал. Ледяной припай и на Нузле, и на Воронеже нарос от берега на сажень, не меньше. Так и не успевшая полностью остыть потемневшая вода парила. Солнце еще не взошло, только красная полоса на востоке обещала скорое его появление. Но небо за ночь прояснело, и осмотреться в рассветных сумерках было вполне можно.

Ага, вот и они, татары! За Нузлой, почти на полдень, верстах в двух маячила россыпь всадников. Навскидку не менее двух тысяч. Монголы, половцы или еще кто, не рассмотреть, темновато все ж.

Снизу из проруба в полу наконец-то выбрался тиун. Отпыхиваясь, подошел к Ратьше, всмотрелся в гарцующих вдалеке степняков. Отдышался. Сказал:

– Опоздали, похоже, боярин. – Вздохнул тяжело, со всхлипом. Добавил: – Опоздали с уходом.

– Это еще не войско, – не слишком уверенно ответил Ратьша. – Разведка. Может, даже те вчерашние, что нас гнали.

– А коль и так, разве легче? Сколько их? Тысячи две, не меньше. Повиснут на хвосте, задержат, а там еще другие подоспеют… Не отобьемся. И твои стражники не спасут.

Ратислав промолчал, признавая правоту Тимофея. Тот еще раз вздохнул, но теперь уже с каким-то облегчением, как человек, принявший окончательное, пусть и нелегкое решение.

– Видно, придется все ж в осаду садиться, – сказал он Ратиславу. – Пойду, отдам распоряжения. А вы собирайтесь и уходите, пока еще можно. Припасы и стрелы возьмете в кладовых. Я прикажу ключнику.

Тимофей подошел к прорубу и начал неуклюже спускаться по лестнице. Ратьша еще раз глянул на татар, вздохнул, покачал сокрушенно головой и тоже двинулся к лестнице, ведущей вниз.

Пока Ратислав со своим отрядом мотался по степи, население Онузлы действительно увеличилось: сюда сбежались жители дальних поселений – те, кто уцелел. Добрался до города и дальний западный дозор степной стражи. Полусотня, слегка потрепанная татарами. Их Ратьша раскидал по сотням, понесшим потери. После этого в отряде получилось почти полных семь сотен. Собрались быстро, еще до полудня. Татары к тому времени скрылись из виду, но ушли, по донесениям высланных Тимофеем дозорных, недалеко, за взлобок, бугрящий степь недалеко от города.

Провожать отряд Ратьши пришел тиун. За эти полдня Тимофей прямо-таки преобразился. Обычно малоподвижный и неторопливый, теперь он носился по городу из конца в конец, лазил на стены, спускался в погреба, сбивал мужиков, остающихся в городе, в сотни, определял им места на стенах. Казалось, Тимофей сбросил лет двадцать. Похудел даже вроде. По его распоряжению воинам степной стражи выдали тройной запас стрел, запас еды и овса для коней, которых с лихвой должно было хватить до места. Вьючных лошадей тоже выдал сколько надо: уходить жителям теперь все равно некуда, чего зря коняшек в стенах держать, только томить да корм переводить.

В городе оставалось четыре с половиной сотни защитников, считая и мужчин в полной силе, и парнишек от тринадцати лет, и стариков, еще могущих держать меч. Был бы обычный половецкий набег, пусть и большой, отбились бы, но теперь…

Тимофей подошел к облаченному в доспех, стоявшему рядом с любимым Буяном Ратиславу, посмотрел ему в глаза, порывисто вздохнул и обнял. По спине Ратьши пробежал озноб, на глаза навернулись слезы.

– Ну полно, полно, Тимофей, – внезапно севшим голосом чуть грубовато сказал он, похлопывая тиуна по спине. – Отсидитесь, даст Перуне. А там и мы с княжьим войском на помощь поспеем.

Тиун отстранился, глянул тоже заблестевшими от слез глазами, покивал.

– Поторопитесь. Может, и успеете. – Потом промокнул глаза рукавом, толкнул боярина в стальной нагрудник, сказал: – Ну, ступайте, ступайте, пока дорога есть. Бог вам в помощь.

– И вам пусть поможет Христос и Перун, – с чувством ответил Ратислав, еще раз обнял Тимофея.

Потом бояриин развернулся, вскочил в седло и протяжно скомандовал:

– Тронулись!

Распахнулись ворота, и отряд степной стражи двинулся из города. Теперь впереди ехал Могута. Ратьша дождался, когда вереница всадников вся вытянется из ворот, махнул рукой провожающим с Тимофеем во главе и с тяжелым сердцем выехал из Онузлы.

За воротами его ждал десяток из его ближней дружины, который поехал позади боярина. Рядом на правах меченоши следовал Первуша. Отряд прошел с полверсты вверх по течению Польного Воронежа до брода. Там переправились через реку. Брод был мелким, к зиме вода заметно спала, так что всадникам даже не пришлось задирать ноги, чтобы уберечь их от ледяной воды.

Поднялись на невысокий обрывистый берег, повернули коней, оглядываясь на покидаемый город. Высыпавшие из ворот жители смотрели им вслед. Ратислав рванул застежку шлема, сдернул его с головы вместе с подшлемником, низко поклонился. Мужики-горожане поснимали шапки, кто-то крестился, другие просто стояли, провожая взглядами уезжающих воинов. Боярин скрипнул зубами, развернул жеребца и, дав ему шпоры, поскакал вслед уходящему на полночь отряду.

Верстах в пяти от Онузлы в степи высился высокий холм в окружении собратьев поменьше. Ратьша махнул сопровождающим его воинам и Первуше: мол, езжайте, не ждите. А сам въехал на вершину степного великана. Отсюда Онузла казалась совсем маленькой и беззащитной. Особенно на фоне выползающих из-за окоема верстах в двадцати трех гигантских черных змей – центра и крыльев татарского войска.

«Сколько же их?!», – ужаснулся Ратьша.

«Семьдесят тысяч», – подсказала память.

Но знать число и видеть его воочию – большая разница. Татарское войско воистину подавляло своим многолюдством. Ратислав перевел взгляд поближе к городу. Отряд в две тысячи татар выбрался из-за взлобка и гарцевал по берегу Нузлы, держась, впрочем, на почтительном расстоянии от городских стен.

По ним выстрелили из затинных самострелов. Упал конь вместе с всадником. Татары порскнули подальше от стен. Потом разделились примерно поровну, и одна половина, переправившись через Нузлу выше города, двинулась к броду через Польный Воронеж с явным намерением увязаться за ушедшими русскими. Этих только не хватало. Терять людей не хотелось. Лучше успеть оторваться как можно дальше. Ратьша в последний раз глянул на обреченный город и, спустившись с холма, погнал коня вслед отряду. Догнав, приказал пересаживаться на заводных лошадей, не отягощенных доспехами, и гнать их вперед как можно быстрее.

До темноты татары их настичь не смогли, все же длинноногие, привыкшие к степной скачке кони в резвости не уступали мелким монгольским лошадкам. Уступали, правда, в выносливости. Это сказалось на второй день скачки. Взобравшись на очередной не слишком высокий холм, Ратьша увидел преследователей. Было до них верст пять-шесть. Та самая тысяча, что отделилась от отряда под Онузлой. Не много против семи Ратьшиных сотен, конница у преследователей легкая. Можно попробовать устроить засаду, благо на пути все чаще встречаются рощицы. Спрятаться среди лишенных листвы деревьев непросто, но можно. Вот только если татары заметят засаду, от них уже не оторваться. Стрел, конечно, теперь у рязанцев хватает, но все равно потерь не избежать. Коней, опять же, побьют. Скорость отряда уменьшится. Эдак может и кто-то посерьезнее догнать. Нет, скачем дальше. Тем более что татары почти не сократили расстояние до русских за прошедшие сутки.