Текст книги "Время умирать. Рязань, год 1237"

Нет, в поле против них нам не выстоять. Мыслю, выйти из битвы, сохранив живыми воев побольше – вот в чем задача. Потом трепать их малыми отрядами в Черном лесу и на засеках. После битвы, конечно, там уже не удержим, народу не хватит, но потрепать потреплем. Потом бы отошел к городам. Конницу за стены прятать бы не стал: толку там от нее немного. Пешцов – да, на стены. А конница должна кружить вокруг города, не давать татарским отрядам запасать корм лошадям и еду воинам, наскакивать на осадников, рушить пороки и тараны. – Ратислав умолк. Снова усмехнулся грустно. Добавил: – Да только не слушает никого князь. И меня тож…

– Да если делать так, как говоришь, пускать врага на землю нашу, сколько народу сгибнет, сел, городов, деревень сколько сожгут!

– И так сожгут, – жестко ответил Ратьша. – Не удержать нам татар. Даже если и в поле не выходить, а из-за засек отбиваться, слишком уж перевес велик. А смерды в схронах попрячутся. Кого-то, понятно, достанут, но многие уцелеют. А горожане, может, за стенами отсидятся. Хоть это вряд ли. Вспомни, что они с Булгарией сделали. А та всяко была посильнее нашего княжества. Дождались хотя бы владимирцев, тогда еще могли бы удержать ворога на засеках. Так нет же!

– Нет, нельзя пускать находников на родную землю, – помотал головой Олег. – Смотреть, как зорят селения, девок бесчестят, мужей и детей в капусту рубят. По мне, лучше голову сложить в битве.

– Голову сложить – дело нехитрое, – не согласился Ратислав. – Убьют тебя и твоих воинов, а татарове все так же будут убивать рязанцев, глумиться над женами, насаживать на копья стариков и детей. Легче им будет от того, что ты здесь, на границе, ляжешь со своими воями?

– Ну так надо тогда было, как мой дядя Роман советовал, покориться! – выкрикнул Олег. – И все живы будут!

– Это вряд ли, – покачал головой Ратислав. – Коловрат тогда на совете правильно сказал: пожрут татары все запасы, как саранча. Вымрем к весне с голоду. Да и не удержится такое войско от грабежей и насилия, мыслю, какой бы строгий порядок в нем ни поддерживался. А начнут грабить, насиловать – наши не удержатся, за топоры возьмутся. Тут уж монголы посчитают себя вправе рубить всех направо и налево. Вот так вот.

Олег надолго замолчал, ехал, думал, опустив голову. Потом встряхнулся несогласно, сказал:

– Может, и правильно все, что ты говоришь, брат, но назавтра иль послезавтра, когда сойдемся с татарами в битве, я назад оглядываться не буду. Пойду вперед и буду рубить поганых, пока сил хватит. Чем больше побью, тем меньше их на нашу землю ступит. Легче будет тем, кто в городах и весях наших остался.

– Что ж, я тоже за спинами своих воев отсиживаться не собираюсь. Может, явят Перуне или Христос чудо, и побьем все же татар. А коль нет, но доведется уцелеть, попробую делать так, как сказал. Но это коль не будет другой княжьей воли.

После этих слов оба надолго замолчали, думая каждый о своем. Олег о том, что сказал Ратиславу. А Ратьше перед глазами все виделась Евпраксия. Ее глаза, смотрящие с укором, нежное лицо, гибкий стан. Он, тряхнув головой, отогнал видение, попробовал вспоминать муромскую невесту. Но лицо ее почему-то не виделось. Да и то… Сколько они с ней провели времени? Неделю? Меньше? Да и давно это было. Он прикрыл глаза. Снова перед мысленным взором встал лик Евпраксии.

«Она же жена твоего друга, побратима», – укорял рассудок.

«Но друг умер, кто защитит теперь ее и ребенка? – нашептывал кто-то в голове. – Не ты ли самый достойный?»

Вот такие мысли одолевали Ратьшу в день перед битвой, которая должна была решить судьбу Рязанского княжества.

Ехали до темноты без привала и обеда – день короток, можно потерпеть. Прошли большую часть пути через лес. На ночь шатров не ставили – долго. Для начальных людей соорудили шалаши из елового лапника. Остальные, поужинав и задав овса лошадям, набросали тот же лапник на схваченную морозом, припорошенную снегом хвою, прикрыли его овчинами, улеглись поплотнее, так, чтобы согревать друг друга, и укрылись меховыми плащами. Дежурные, меняясь, всю ночь поддерживали разведенные вокруг лежбищ костры. Ничего, выспались. Привычка к такому ночлегу имелась.

Наутро завтрак – и в дорогу. На степную опушку Черного леса Ратьшин головной дозор выбрался еще засветло. Опять к деревеньке, в которой ожидали из татарского стана княжича Федора. Деревня была цела, так что князю Юрию со свитой нашлось где остановиться. Поселили его в старостиной избе.

Ратислав с Олегом и ближней дружиной остановились в небольшой избенке на окраине со стороны степи. Сразу отправил пять десятков сакмогонов в сторону татарского стана. За татарами, понятно, следили все это время рязанские дозоры, но лучше, если глаз, следящих за врагом, будет больше.

Не поместившиеся в избах воины разбили палатки и шатры. Перед тем как двинуться на врага, надо хорошо отдохнуть, поесть и переночевать в тепле. Держались настороже: кони в бронях привязаны рядышком, сами тоже панцирей не снимали и спать, поужинав, улеглись в них.

Ратьше пока было не до сна: носился вдоль опушки со своей полусотней, встречал выходящих из леса, шедших другими дорогами воинов, направлял их в главный лагерь. К полуночи собрали всех. Пока ставили шатры, готовили пищу, ужинали, укладывались спать, минула большая часть ночи. Наконец стан угомонился. Только дозорные протяжно перекрикивались на разных концах громадного лагеря. Теперь стало можно прилечь и Ратиславу.

Проснулся боярин, когда на улице было уже совсем светло. Толком не выспался, конечно, но спать дальше нельзя: что решит великий князь? Может, войско уже готовится выступать? Нет, не похоже. Тогда б разбудили. А тут все тихо. Осмотрелся. В полумраке горницы разглядел: у противоположной стены на лавке спит князь Олег. В кольчуге. Снял с себя только пластинчатый нагрудник, шлем и сапоги. Сам Ратьша спал так же. На полу на расстеленных овчинах вповалку спал личный Ратиславов десяток. Тоже не сняв доспехов. Присмотрелся. Первуши и Могуты не видать. Или спят за печью, или уже поднялись. Скорее, зная неугомонный нрав ближника и заботливость меченоши, уже встали. Так и есть. Стоило Ратьше зашевелиться и усесться на лавке, из-за печи, с кухонного угла выглянул Первуша.

– Встал, боярин, – радостно улыбаясь, сказал он. – Проходи сюда, я поснедать сготовил.

Ратислав поднялся и осторожно, чтобы не наступить на руки-ноги спящих соратников, прошел за печь. Первуша расстарался: сварил в печи не кулеш, а настоящую похлебку из солонины и найденных в подполье лука и капусты. Совсем не спал?

Ратьша озвучил вопрос.

– Немного прикорнул, – махнул рукой меченоша. – Пока похлебка в печи доходила.

– А Могута где? – задал следующий вопрос боярин.

– Встал чуть свет, – ответил Первуша. – Сказал, пошел к сменившимся дозорным, узнать, что татары. Да к княжьей избе собирался сходить.

– Понятно.

Ратьша принялся за похлебку. Выхлебал быстро, облизал ложку. Меченоша уже вытаскивал из печи горшок с кашей.

– Ну прямо как дома, – похвалил расторопного парня боярин. – Сам-то поел?

– Успею. Надо князя Олега покормить. Наших. Могута голодный ушел – похлебка тогда еще не поспела.

В горнице послышался шум, кто-то смачно зевнул. Потом заскрипели половицы, и из-за печи показался Олег. Потянул носом, сказал:

– Запах тут у вас… Мертвый проснется.

– Садись, – подвинулся на лавке Ратислав. – Хотел пойти к князю, но теперь уж дождусь тебя. Вместе пойдем.

– Угу-м, – жадно хлебая горячее варево, согласился князь.

Когда Олег насытился, князь и боярин надели сапоги, стальные нагрудники, шлемы и вышли на воздух. Погода стояла ясная, морозная. Воинский стан еще не проснулся. Только кашевары раздували костры да вешали над ними котлы с водой для кулеша.

В полуверсте от стана со стороны степи несколько сот пешцов ставили изготовленные ночью рогатки против конницы. Работу почти закончили. Хорошо. Теперь внезапного наскока татарских всадников можно не опасаться, даже если те сумеют как-то обойти рязанские дозоры. Похоже, сегодня на татар князь Юрий не двинется. Правильно: воинам лишний день отдыха не помешает, а враги никуда не убегут, к сожалению. А коль решат напасть, так лучше здесь, чем в открытой степи. Здесь хоть тыл лесом прикрыт. В него и отступить можно, коли бой сложится не в пользу русских.

Ратьша и Олег пошли к старостиной избе, где остановился князь с ближниками. Здесь уже не спали. Из избы и в избу шныряли посыльные, выходили и входили воеводы и начальные люди. Оба поднялись на высокое крыльцо, прошли сени, печной угол, вошли в горницу. Юрий Ингоревич с ближниками, воеводами и князьями сидели на лавках за большим столом, совещались о чем-то. Князь и воевода сняли шлемы, поклонились.

– Долго спите, – сверкнул на них воспаленными глазами великий князь.

Ратьша открыл было рот, чтобы оправдаться, но Юрий махнул рукой.

– Знаю, не спали всю ночь, людей в стан собирали. Садитесь.

Роман Романович, сын князя коломенского подвинулся на лавке, давая вновь прибывшим место за столом. Уселись, стали слушать, о чем говорят. Скоро стало понятно, что действительно сегодня войско никуда не тронется – отдых. А вот назавтра в ночь выступает, так, чтобы под утро, к рассвету, добраться до татарского стана и ударить. Врасплох застать, скорее всего, не удастся, но, может, хоть вывести в поле и выстроиться не успеют.

Ратьша подал было голос, предлагая дождаться татар здесь, но не удостоился даже ответа. Больше ничего не говорил, только слушал. Вскоре в горницу почти вбежал посыльный от дозорных сотен, ушедших далеко в степь. Из Ратьшиных степных стражников. Выпалил:

– Татарские дозоры нападают на наши! Стрелы мечут! Потом уходят! Заманивают, видать!

– За ними не кинулись, чаю? – спросил Юрий.

– Не… – убавил голоса посыльный. – Народ все опытный, на такие уловки не поддается.

– Побитые среди наших есть? – видя, что великий князь молчит, спросил Ратислав.

– В нашей полусотне трое пораненных. Убитых нет. У других не знаю.

– Вот тебе и дело, – обратился к Ратиславу Юрий Ингоревич. – Бери всех своих сакмогонов и езжай в степь к нашим дозорам. Посмотри сам, что там и как.

Ратьша кивнул, поднялся на ноги и двинулся к выходу.

– Дозволь тоже с ними, – услышал за спиной голос Олега Красного.

– Нет, – жестко ответил великий князь. – К своим людям ступай. К битве готовьтесь. Татары могут в любой час сюда нагрянуть.

Глава 14

На татар наткнулись совсем скоро после того, как выехали из стана. С Ратьшей шло полных семь сотен степной стражи. Еще две сотни были разбросаны по окрестной степи дозорами. Взял он и две сотни охотников из степных селений, тех, у кого доспех получше и луки помощнее: после стычек с монголами Ратьша понял, что это в схватках с ними главное. По крайней мере, с монгольской легкой конницей. Что собой представляет остальное их войско, предстояло выяснить в битве.

Вначале Ратислав и Могута, ехавшие впереди раскинувшегося широкой лавой отряда, увидели у окоема облачко снежной пыли. Кто-то скакал навстречу. Кто, пока не видно. Но по тому, сколько снега поднято в воздух, понятно, что всадников много, не одна и не две сотни. Столько своих в степи просто не было. Значит, впереди враг.

Облако увеличивалось. Уже стало возможно разглядеть черные точки всадников. И было их, как и ожидалось, много! Ратьша покачал еловцом вскинутого вверх копья справа налево. Его воины уплотнили строй сотен. Степные охотники, разделившись пополам, переместились на крылья войска и выдвинулись вперед, готовя луки.

– Пошли людей, – обратился воевода к ближнику. – Пусть разведают. Как бы не нарваться нам на основное татарское войско.

Могута кивнул и взмахнул рукой, подзывая едущего рядом сотника, командующего легкой сотней степной стражи. Отдал тому приказ. Сотник вздел вверх копье, привлекая внимание своих воинов, а потом наклонил его вперед. Легкая сотня вскачь понеслась вперед, бросая в лица остающихся клубы легкой, сверкающей под солнцем снежной пыли.

Ратислав качнул копье с еловцом назад и сам придержал Буяна. Войско встало. Идти дальше, не зная, что там, впереди, значило рисковать быть стоптанными громадным числом, возможно, идущего навстречу большого войска. Хотя посланные в степь дозоры должны были о таком предупредить. Кони у них резвые, кто-то да оторвался бы от преследователей. Но береженого Бог бережет. Могли захватить их врасплох, стоптать, порубить, стрелами побить.

Ратислав и остановившийся рядом Могута, напрягая глаза, вглядывались в сверкающую искристым снегом степь. Вскоре разглядели всадника, скачущего к ним во весь опор. Он был из сакмогонов, посланных в дозор еще вчера вечером. Осадив коня перед воеводой, воин, задыхаясь, прокричал:

– Татары идут в большой силе! – Посыльный глотнул воздуха, закашлялся и сипло закончил: – Наши с присланной сотней затеяли с ними перестрелку. Отходят сюда. Скоро здесь будут.

– Сколько татар? – спросил Ратислав.

– Тысячи три, не меньше, – подумав, ответил посыльный. – А может, все пять.

– Кто, сами татары аль половцы, к ним прислонившиеся? – решил уточнить боярин.

– Меня вам навстречу послали, когда толком их не рассмотреть было, но по повадкам похожи на половцев.

– Ясно. Посылай гонца в стан к князю Юрию. Может, это передовой отряд, а за ним и все войско на нас идет. – Это уже Могуте. – Пусть передаст все, что он сказал.

Могута подозвал одного из воинов, передал ему то, что надо сказать великому князю.

– Ты тоже с ним езжай, – обратился Ратьша к прискакавшему посыльному. – Обскажешь, что видел. Конь сильно заморенный?

– Есть немного, – кивнул тот. – С вечера по степи скачем, да и сейчас гнал его во весь опор.

– Возьми нашего заводного и мчи. Да, передайте князю, что мы попробуем потрепать татар, или кто там на нас идет. Заодно посмотрим, есть ли кто за ними. Все, скачите.

Ратислав глянул в сторону приближающихся врагов. До них оставалось версты три.

– Ну что, испробуем татар на прочность? – обратился он к Могуте. – Наверняка в передовом отряде только легкие всадники. Против нашего удара не устоят.

Могута в сомнении покачал головой.

– Девятьсот против пяти тысяч… Маловато. Да и хорошо одоспешенных только шесть сотен. Мало. Опять же, вряд ли они до рукопашной допустят: разлетятся, как все степняки, засыплют стрелами. Даже если это и половцы…

– Не примут боя грудь в грудь – уйдем, – не согласился Ратислав. – До стана недалеко. Да и князь наверняка помощь вышлет. А коль примут бой, посмотрим, чего стоят хваленые татары в рукопашной. Спытать надо, как считаешь? – Ратьша оскалился в хищной улыбке.

– Будь по-твоему, – решился Могута. – Тогда наши степные пусть спрячутся за панцирниками. Из-за голов стрелять будут, а то побьют их зазря.

– Давай так, – кивнул боярин.

Ближник проскакал вдоль стоящего строя всадников, раздавая приказы. Увидев, что он возвращается, Ратислав послал Буяна вперед. Пока шагом. До приближающейся тучи снежной пыли оставалось не более двух верст. Пройдя версту, Ратьша перевел жеребца на рысь и оглянулся.

Шесть панцирных сотен построились для таранного удара в два тройных клина. Это когда сотня выстраивается в острый клин, а две другие, построенные так же, пристраиваются остриями к задним углам передней, образуя клин большой из трех сотен. Можно было построить и клин из всех шести сотен, если бы за двумя задними сотнями пристроились клиньями еще три, но такой шестерной клин был слишком неповоротлив. Применяли его, когда надо было пробить плотное построение одоспешенных пешцов. Против степной конницы толку от такого было мало. Тройной-то клин, если впереди только легкая конница, излишен. Но если есть панцирники… В общем, пусть так пока, а там перестроиться посотенно в линию клиньев недолго. Коль будет только лучный бой, так и в лаву придется рассыпаться.

Полверсты до врага. Ратислав оглянулся еще раз. Охотники из степных укрылись позади клиньев, готовят луки к бою. Могута занял место на острие правого клина. Ратьша придержал Буяна и встал в голове левого, снял с крюка щит, вздел на руку, проверил, как выходит из ножен меч, опустил на лицо стрелку наносника.

Триста саженей до снежного облака. Впереди стало возможно рассмотреть уходящих от преследования врага рязанцев, посланную вперед сотню и полусотню дозорную. И те и другие время от времени разворачивались и, приподнимаясь в седлах, метали стрелы в преследующих врагов. Миг – и они, разделившись на три части, миновали атакующие клинья Ратьшиного отряда. Одна часть проскакала между ними, а две обтекли с боков. Позади они должны были развернуться и присоединиться к степным охотникам, уже защелкавшим тетивами, посылая впереди себя летучую смерть.

Из поднятой копытами снежной мглы начала вырастать темная стена всадников. Рассмотреть пока, кто это, было невозможно. Когда до врага осталось меньше сотни саженей, Ратислав вздел копье ввысь, тряхнул еловцом и опустил его в сторону врага, беря в боевое положение и пуская Буяна вскачь. Ровный топот позади показал, что клинья в полном порядке идут следом.

Похоже, степняки, увлекшиеся преследованием, прозевали приближение рязанского отряда. Но на этот раз половцы, а это все же оказались они, не стали придерживать коней, а без колебаний ринулись навстречу русским. Видно, понадеялись на свое численное превосходство. А может, никогда еще не сталкивались с панцирной конницей. Ведь монголы собрали половецкие племена со всех громадных просторов Великой степи и, наверное, с тех ее концов, где о русских и не слышали, не то что воевали. А построенные в плотные клинья рязанцы показались, наверное, им совсем малочисленными.

Так или иначе, но эти половцы прямого боя не испугались. Миг – и клин, который возглавлял Ратислав, с грохотом вломился в половецкую лаву. Копье, пробившее насквозь скачущего впереди богато одетого и в хорошем стальном панцире половца, пришлось сразу бросить и выхватить меч. Буян с яростным ревом сбил и опрокинул бронированной грудью следующего всадника, рванул зубами за шею проносящуюся слева степную лошадку, так, что кровь брызнула веером; затем, встав на дыбы, обрушил передние копыта на половца и лошадь, возникших впереди. Ратьша тоже не зевал, раздавая во все стороны удары мечом. Двое воинов, прикрывавших его с боков, едущих чуть позади, тоже собирали своими клинками обильную кровавую жатву. Дышащий боевой яростью Буян пер вперед без остановки, расталкивая или подминая под себя некрупных половецких лошадок вместе со всадниками. Ратиславу оставалось только добивать очумевших от такого напора врагов.

Степняки, понявшие, что такое боевой клин панцирных всадников, начали раздаваться в стороны, не принимая боя, и вскоре Ратьша увидел перед собой чистую степь, изрядно потоптанную, правда, конскими копытами. Стало возможным осмотреться. Две половинки рассеченной половецкой лавы, оказавшиеся справа и слева от атакующих рязанцев, отхлынули в стороны. Часть степняков в ужасе гнала коней подальше от страшного врага, расталкивая и увлекая за собой соплеменников, готовых продолжить битву. Из тех, кто попал между клиньями, почти никто не уцелел. Их кони, лишившиеся всадников, обезумев от запаха крови, со сбившимися под брюхо седлами, застрявшими в стременах седоками, уносились в степные просторы.

Ратьша натянул поводья, сдерживая разгорячившегося, яростно хрипящего жеребца, переводя его на шаг, глянул назад. Расстроенные клинья равняли ряды, восстанавливая порядок. Едущие позади легкие сотни щедро осыпали стрелами растерявших боевой запал степняков, внося в их ряды еще большую сумятицу.

В конце концов те сообразили отогнать коней подальше от оказавшихся такими опасными врагов и попытались саженей с двухсот отвечать на выстрелы русичей. Обстрел с такого расстояния был не слишком опасен даже для легковооруженных рязанцев, а для панцирной конницы угрозы вообще не представлял.

Ратьша прикинул количество половцев. Осталось их тысячи две, не больше. Ну, с тысячу, может, побили. А скорее, меньше. Значит, изначально половцев было не более трех тысяч. Шесть панцирных сотен против тридцати. Один против пяти. Это нормально против степных всадников. Потому и победа получилась довольно легкой. Да еще, похоже, эти половцы плохо представляли, что такое удар тяжелой, построенной клином конницы.

Поднятая снежная пыль постепенно оседала, и вскоре Ратислав увидел еще одну тучу поднятого снега, приближающуюся спереди. До нее было чуть больше версты. Еще один татарский отряд? А вон еще два, справа и слева. Эти опередили тех, что идут в центре, и уже начинают охватывать рязанский отряд с боков. Каждый отряд тысячи в две-три воинов. Надо уходить, и быстро, пока татары не замкнули кольцо.

Ратьша развернулся в седле и, жалея об утраченном копье с сигнальным еловцом, рявкнул, перекрикивая лошадиный топот:

– Всем разворот! Уходим!

Сам дернул повод, поворачивая Буяна. Стройные клинья смешались, остановились. Потом двинулись назад, набирая бег, вытягиваясь двумя толстыми змеями, между которых укрылась змея из четырех с лишним сотен легких всадников. Воевода степной стражи ехал последним, следя за перестроением своих людей. Рядом держались Первуша и подъехавший Могута.

Убедившись, что отряд перестроился и уверенно ускоряет ход, Ратьша дал шпоры Буяну и оглянулся. До преследующего их татарского отряда, двигающегося в центре, оставалось чуть больше полуверсты. Крылья скакали уже вровень с русичами и начали приближаться, отгоняя расстроенные отряды половцев. Татарские кони оказались резвее тяжелых боевых коней панцирной рязанской конницы. Да те еще отягощены всадниками в полном вооружении и собственными доспехами. Нет, не уйти, понял Ратьша.

– Уводи легкобронных! – крикнул он, пригнувшись поближе к Могуте. – Пересаживайся на заводного и уводи! Погибнут зазря! Ходу вам хватит, оторветесь!

– Уводи сам! Я останусь! – не согласился ближник.

– Ну нет! – оскалился воевода. – Буяна я им не оставлю! Сам иди! Не мешкай! Мы будем держать на стан, сколько сможем, а если окружат, попробуем прорубиться! Скачи! Торопи помощь!

Могута наконец кивнул и, дав шпоры коню, направил его к скачущим в середине строя легковооруженным всадникам. Пересел там на оседланного заводного и, пробравшись в голову легкоконного отряда, вырвался вперед, уводя его из смыкающихся клещей.

Они успели. Вырвались. Слава Перуну и Христу! Оставшиеся шесть панцирных сотен сомкнулись плотнее в ожидании, что татары будут делать дальше. Те замкнули кольцо и приблизились до полусотни саженей. Теперь преследователей стало можно рассмотреть. В центральной части вражеского отряда скакали монголы, слева вроде башкирды. Их Ратислав видел на степном торгу и в Булгаре, когда бывал там с рязанскими посольствами. Степняков справа он не опознал, таких раньше не видел. Ну, что дальше? Ударят или будут бить стрелами? Оказалось, последнее. Из рядов скачущих позади монголов ударили барабаны, и в следующий миг солнце померкло, закрытое тучей взметнувшихся со всех сторон стрел.

Ратьша, скачущий в задних рядах, забросил щит за спину и пригнул голову. Несколько ударов в щит, пара – в левый бок, один – в правый, три стрелы повисли в кольчужной юбке, не пробив стальных колец, по одной – в ноговицах. В кожаную броню Буяна воткнулось с десяток, не пробив ее, к счастью.

Повезло так не всем: Ратьшин жеребец перескочил через выпавшего из седла рязанца, потом еще через одного. Скольких-то миновали стороной. Объехали поверженного коня и всадника.

«С десяток достали», – скрипнул зубами воевода.

Первый, самый страшный залп миновал. Теперь стрелы летели не так густо: татары стреляли по готовности. Можно и ответить. Ратислав достал лук и выпустил стрелу. Не целясь. Промахнуться в такую кучу всадников было сложно.

Его воины тоже взялись за луки. Легкие доспехи степняков русских стрел не держали, и через короткое время, как и тогда, месяц назад, они увеличили расстояние между собой и рязанцами. Уф! Стало можно вздохнуть: попадания в Ратьшу стали значительно реже, да и броню пробить татарские стрелы уже не могли.

Потерь стало меньше, но все равно стрелы степняков продолжали находить незащищенные места в доспехах рязанцев и их коней. Раненые всадники перемещались в центр строя. Кому не повезло, и был ранен конь, отставали и пешими, если конь падал, или верхом, если еще держался на ногах, бросались на врагов, стремясь их задержать и дать возможность спастись своим побратимам.

Вот один на хромающем жеребце отправился навстречу накатывающимся сзади преследователям, прикрывшись от стрел щитом. За десяток саженей до татар пришпорил коня, тот взвился на дыбы и совершил длинный скачок вперед, канув в гуще врагов. На этом месте возник водоворот из всадников. Взметнулся несколько раз прямой русский меч. Все. Замедлившиеся на несколько мгновений степняки снова погнали коней за ускользающей добычей.

Вот потерявший коня сакмогон с безжизненно повисшей левой рукой, но не упустивший при падении копья, встал на колено, выставив свое оружие и поджидая врага. Ему удалось поразить татарского коня: видно было, как тот взвился на дыбы и завалился на бок вместе с всадником. Потом сакмогон упал под копытами степных лошадей.

Ратьша, едущий позади, считал. Тех, кто пал. Скоро их число перевалило за полусотню. Да, это не прошлый раз. Теперь стрелы летели гораздо гуще. Если так пойдет, через час от рязанского отряда мало что останется. Тем более, когда их останется немного, притом половина будет переранена, татары, скорее всего, ударят в копья и быстро перебьют выживших. Можно, конечно, попробовать повернуть и ударить по одному из крыльев татарского войска, но толку от того не будет: татары разлетятся, не принимая боя. Только коней утомишь, строй порушишь, а значит, и воинов под стрелы подставишь. Нет, делать того нельзя. Надо терпеть. Терпеть и ждать помощь.

Прошло уже около получаса этой губительной скачки. Отряд рязанцев таял. Только погибшими потеряли около полутора сотен. Сколько поранено, понять невозможно. Но таких много: не меньше половины из оставшихся. Рязанцы отвечали. Но казалось, что их стрелы падают в черную массу врагов, как в воду, не причиняя вреда. Скоро можно ожидать от татар последнего, копейного удара.

Ратьша уже собрался подхлестнуть криком подрастянувших строй воинов, но тут внезапно татары, скачущие впереди рязанцев и посылавшие стрелы им встречь, отвернули коней в стороны, открывая для русичей путь к спасению. Ратислав приподнялся на стременах, вглядываясь в уходящих вправо и влево степняков, и получил удар стрелой в шлем. В ушах зазвенело, но оно того стоило: впереди навстречу им неслась лава рязанской конницы. Татары, скачущие по бокам, тоже начали заворачивать коней. Скачущие позади коней придерживали и понемногу отставали. Ливень стрел прекратился.

«Спасены», – облегченно выдохнул Ратислав.

Несущиеся на татар рязанские всадники обтекли переведших коней на шаг сакмогонов и помчались дальше. Среди скачущих в первых рядах начальных людей Ратьша узнал Олега Красного, неистово шпорящего своего жеребца. Покачал головой укоризненно: горяч побратим, себя погубит и людей своих.

Буян тяжело поводил боками и выпускал из раздувающихся ноздрей струи пара. Ратислав тоже взмок. Дернул застежку, стянул с головы шлем с подшлемником, подставляя мокрые волосы под морозный ветер. Несколько раз глубоко вздохнул полной грудью. Жив!

– Простынешь, боярин, – подал голос Первуша, державшийся во все время смертельной скачки рядом слева, прикрывая бок Ратислава собой и своим конем. Щит он на спину не забрасывал: пытался прикрывать им боярина. Как только жив остался!

– Ничего, – усмехнулся Ратьша. Но подшлемник все же надел. – Сам-то цел?

– Тыл попятнали местах в трех, – поежился меченоша, – но кольчугу вроде не пробили. – Он попытался заглянуть себе за спину.

Одна из стрел продолжала висеть у Первуши между лопаток, застряв в кольчуге двойного плетения, выданной ему из Ратьшиных запасов. Ратислав, нагнувшись, сдернул ее, поднес к глазам, рассматривая. Стрела была черной. Вся. И оперение, и древко. Даже наконечник покрыт воронением. Длинная. Длиннее, чем у русичей. Наконечник бронебойный – тонкий, граненый. Древко ровное. Хорошая стрела. Сгодится. Ратислав сунул ее в тул, заметно опустевший.

Подъехал Могута во главе легкодоспешного отряда, который увел из татарской петли. Встревоженно всмотрелся в Ратьшу. Спросил:

– Цел?

– Цел, – растянул губы в усмешке боярин. – Стрелы на меня еще не выстругали.

– Сплюнь, – укоризненно покачал головой ближник.

Ратислав послушно сплюнул через левое плечо, спрыгнул с Буяна, разминая затекшие ноги, погладил жеребца по храпу, высовывающемуся из-под железной пластины, прикрывающей голову и морду. Устал коняга. Немудрено: тащить на себе такой вес. Он, еще раз погладив коня, отдал повод спешившемуся Первуше. Пусть поводит скакунов, нельзя им стоять после такой скачки на морозе.

– Пересядь на Гнедка, – посмотрев на боярского коня, предложил Могута. – Он, слава Перуну, не отбился, с нами ускакал. А Буян пока отдохнет. Ежели опять в бой, пересядешь.

– Давай, – кивнул Ратислав.

К нему подвели гнедого жеребца из его конюшни. Тоже хороший конь: сильный, выносливый, по статям ненамного хуже Буяна. Этот был под седлом, но без брони, назначен только для скачки. Лезть в седло боярин не торопился. Хотелось немного размять ноги. Его люди тоже спешились, кто мог. Раненых оказалось много. Уцелевшие помогали накладывать повязки своим товарищам.

– Отправляй пораненных в стан, – отдал Ратьша распоряжение Могуте. – Там пусть тоже не задерживаются. Кто может, пусть уходят за лес верхами. Тех, кто не может, пусть кладут на сани. В обозе возьмут. Сколько здоровых осталось?

– Легкоконная сотня вся в целости, – ответил ближник. – Охотники из степных тож. А из панцирных осталось две сотни с половиной. Может, чуть больше.

Ратислав сокрушенно покачал головой: ополовинили цвет рязанских хоробритов татары. За неполный час ополовинили. И тут его, Ратьши, вина: зарвался, недооценил врага. Но не время было терзаться раскаянием. Он вскочил в седло Гнедка, осмотрелся.

Далеко на полдень клубилась туча поднятого снега. Это гнали татар рязанские вои, подоспевшие на помощь. Сердце сжала тревога: влетят ведь тоже в ловушку, наверняка расставленную татарами где-то впереди, так же, как он, Ратьша, влетел. Сколько там наших поскакало? Не рассмотрел толком, не до того было. Но тысяч пять должно: было б меньше, татары бы не побежали.

Глянул на полночь. Оттуда тоже приближалась поднятая копытами снежная туча. Видно, князь с основным войском. Что ж, подождем. Чего зря коней гонять. Пусть отдохнут.