Текст книги "Время умирать. Рязань, год 1237"

Дрогнувшие еще до схватки татары не выдержали и все же побежали. Вправо-влево, под мечи и копья Ратьшиных всадников; назад, к лестницам, ведущим на гребень вала. Кто-то, совсем обезумевший, попытался протиснуться мимо всадников. Тех, кому это удалось, встречали рогатинами и дубьем бездоспешные защитники города. Потерявшую строй, утратившую способность защищаться толпу рубить – сердце радуется. Времени это заняло совсем мало. Спаслись только те немногие, кто успел взобраться на вал.

Отдыхать и праздновать победу, однако, некогда: у рязанцев, пытающихся наверху закрыть прорыв и выбросить за пределы стен прорвавшихся врагов, получалось это плохо. Им надо помогать, и, как ни не хотелось Ратьше спешивать своих и гнать их по лестницам наверх, больше делать ничего не оставалось. Стражники, конечно, тоже полезут, но их сил может и не хватить. От бездоспешных совсем толку будет немного, только полягут тут все, у подошвы вала.

– Спешиться! – отдал приказ Ратислав.

Его люди послушно спрыгнули с седел. И на этот раз потерь, похоже, удалось избежать. Но вот что будет теперь, когда придется поменяться со штурмующими татарами местами и самим лезть на вал родного города? Под клинки оседлавших его врагов. Конечно, внутренняя сторона городского вала заметно ниже, имеется уступ на том месте, где стояли сгоревшие уже осадные клети. Да и более пологая она отсюда. Но все-таки… все-таки… Гнать отборных всадников пешими на убой…

Стражники, не успевшие, видно, устать и разгоряченные видом крови врагов, сразу же полезли по лестницам на вал. Ратьша своим не стал говорить ничего, только махнул рукой в сторону лестниц. Все его поняли и, надо отдать должное людям, не замялись ни на миг, все разом полезли наверх. Ратислав дернулся было возглавить приступ, но его прихватили за локти Первуша и взявшийся откуда-то Годеня.

– Не торопись, боярин, – проворчал последний. – Успеешь еще голову под мечи подставить.

Ратьша зыркнул на них грозно, вырвался и полез по лестнице. Однако в первые ряды выбиться уже не успел, его опередили. С боков по лестницам, примыкавшим вплотную к той, по которой он карабкался, лезли Первуша и Годеня, прикрывая своего воеводу с боков.

Бездоспешные, успевшие порадовать душу убийством ошеломленных ударом конницы татар, дружно и плотно полезли на вал следом за Ратьшиными людьми. Сверху над головой усилился шум сражения – это лезущее подкрепление из стражников и спешенных всадников добралось до татар, отбивающихся от напирающих с боков рязанцев.

По откосу вала внутрь города покатились раненые и убитые. И русские, и татары вперемешку. Некоторые летели кувырком прямо по лестницам, сбивая лезущих по ним рязанцев. Падали и невредимые, просто слетевшие вниз в дикой давке, образовавшейся на гребне вала. Такие, если это были защитники города, достигнув подножья откоса, вскакивали на ноги и вновь лезли наверх. С живыми татарами быстро и жестоко расправлялись горожане, ждущие своей очереди, чтобы полезть на вал и вступить там, на его гребне, в схватку.

Когда Ратислав добрался до уступа, на котором когда-то стояли сгоревшие ныне осадные клети, его воинам и стражникам уже удалось закрепиться здесь и даже слегка потеснить татар. Переведя дух – все же лезть по обледеневшим ступеням лестницы было нелегко, – он растолкал своих и сумел пробиться в первый ряд. Первуша и Годеня последовали за своим боярином, прикрывая его справа и слева.

Татары сбились плотно. Даже слишком. Так, что им стало трудно пользоваться щитами и даже мечами. Да и строй они потеряли. Теперь это была больше толпа, чем строй. Слабые места в их обороне нашлись быстро. Ратьша уколом в бедро заставил скорчиться одного, оттолкнул его щитом в сторону под мечи своих людей, подшагнул вперед. Первуша с Годеней чуть поотстали, образуя удобный для пешего боя треугольник. Теперь Ратьша мог не заботиться о защите с боков.

Следующий татарин, обдав Ратислава жаром запаленного дыхания, попытался ткнуть острием кривого меча ему в лицо поверх щита. Поднимать щит Ратьша не стал, можно получить железо в пах, просто отклонил немного голову и тут же несильно рубанул, даже, скорее, резанул по обнаженной кисти врага, сжимавшей меч. Тот глухо вскрикнул, выронил оружие и отшатнулся назад. Подпиравшие его сзади соплеменники не дали этого сделать. Татарин подался вправо-влево. Щит его чуть опустился при этом.

– Жри! – с ненавистью выплюнул ему в лицо Ратьша, молниеносно вгоняя острие меча в полуоткрытый рот, высунувшийся из-за верхнего края щита.

Падать назад, вправо или влево татарин не мог и завалился на Ратислава, орошая подставленный им щит потоками крови. Тот чуть повернулся, давая мертвецу упасть под ноги, сделал еще один маленький шажок вперед. Первуша и Годеня не отставали.

Но тут сверху, с гребня вала, на русских обрушилась татарская подмога, надавив на них своими телами. Строй рязанцев смешался. Ратислав в возникшей сумятице сумел все же заколоть двоих, а потом его вместе с обоими меченошами и еще десятком-другим рязанских воинов и подоспевшими на подмогу мужичками столкнули с края уступа, и они одной кучей покатились вниз по откосу и лестницам, увлекая за собой лезущих наверх защитников города.

Пока катились вниз, Ратислава мучила единственная мысль: неужели на помощь штурмующим подоспела вторая волна? Если так, дело плохо. Докатившись до низа и упершись ногами в еще теплое и мягкое тело только что убитого татарина, он тут же вскочил на ноги и, не чувствуя боли от ушибов, снова полез вверх по лестнице…

На помощь татарам, оседлавшим гребень вала, и в самом деле подошла подмога. К счастью для русских, не слишком многочисленная. Видно, монгольский воевода, командовавший приступом на этом участке, видя наметившийся успех, собрал все, что можно было собрать, и бросил в пролом. Подмоге этой хватило сил сбросить с вала лезущих снизу и немного потеснить напиравших с боков защитников города. Но обезумевшие от ярости и страха за близких русские, забыв о страхе смерти, лезли и лезли к гребню, толкаясь, перелезая через тела замешкавшихся, добирались до татар и сцеплялись с ними в смертельной схватке. Эта неистовость заменяла собой отсутствие навыков боя у тех, у кого их не было, и утраивала боевое мастерство бывалых воинов. Бездоспешные мужички с дикими криками прыгали на мечи и щиты, пытаясь достать своим самодельным оружием укрывающихся за ними татар, ломая вражий строй весом своих тел. Падали, захлебываясь собственной кровью, но и здесь, на земле, умирая, пытались достать врагов ножами или даже зубами. Некоторые из них, забираясь на гребень вала, не вставая в рост, подсекали татарам ноги, роняя их под мечи и топоры лезущих следом соратников.

И татары не выдержали, начали пятиться. Как раз в этот момент на вал и взобрался Ратислав с двумя своими меченошами. Опять встали углом и пошли рубить напирающих врагов, переступая через наваленные грудами тела убитых и корчащихся от боли раненых.

И опять навалившиеся плотной кучей татары столкнули их вниз вместе со всеми, кто сумел зацепиться за край ровной площадки. И опять при этом Ратислав успел зарубить двоих-троих. Не помогло, снова они и десятка два рязанцев заскользили вниз по склону вала.

На этот раз сразу лезть по лестницам наверх не смогли – запалились, надо было хоть немного перевести дух. Отдыхиваясь, Ратьша огляделся. По лестницам на гребень вала продолжали подниматься защитники города. Частью это были такие же, как и они, спихнутые татарами сверху. Эти уже перемешались: остатки Ратьшиных людей, стражники, бездоспешные лезли как попало – кто поблескивая железом доспехов, кто серея сермягой или белея полушубками. Кроме тех, кто начинал затыкать прорыв, появились и новые защитники города. Саженях в двадцати от вала собрались и готовились к бою сотни полторы-две воинов, видно, снятых откуда-то с других мест городской стены. Позади них маячило десятка три всадников. На одном алело княжеское корзно. Сам Юрий Ингоревич сюда примчался? Так и есть.

А с улочек и переулков близ стены к месту прорыва продолжали стекаться ручейки защитников: горожане и смерды, сбежавшиеся за стены со всей округи. Бездоспешные, плохо вооруженные, но зато полные желания умереть, но не пустить страшного врага в родной город. Эти тащили с собой еще и лестницы, которые сразу же начали прилаживать к внутренней стороне вала. Лестниц оказалось так много, что они ложились почти вплотную друг к другу.

Как только рязанцы убеждались, что уложенная лестница стоит прочно, тут же устремлялись по ней вверх, распаляя себя воинственными криками. Совсем скоро они уже перли к гребню вала сплошным потоком, плечом к плечу. Хоть и вооружены были кое-как, но их было много, да еще и с боков на оседлавших вал татар поднажали те, кто наступали по его гребню… И враги начали пятиться. Вот их выдавили с уступа, на котором когда-то располагались осадные клети, вот бой уже кипит на самом гребне вала. И тут… И тут к татарам подоспела подмога, новая волна наступающих. Опять в темных доспехах и одежде. Черная волна вновь сбросила защитников с гребня вала. Бой закипел на уступе осадных клетей.

К этому времени Ратислав и его ближники отдышались и полезли наверх, сдавливаемые с боков карабкающимися вместе с ними рязанцами, подталкиваемые ими же снизу.

Татары были лучше вооружены, но русские защищали родной город и готовы были душить врагов голыми руками и грызть зубами. Вал в месте прорыва оказался завален трупами в несколько слоев, и теперь на этой куче мертвых тел закипела страшная резня. Люди обезумели от ярости – и та и другая сторона. Русские знали, что заслоняют собой своих чад и домочадцев, татары помнили о монголах, пославших их в бой и повелевших без победы не возвращаться.

Упавшие раненые или просто сбитые с ног, затаптываемые теми, кто на ногах пока держался, резали друг друга ножами, душили, разрывали рты, вцеплялись зубами, стараясь добраться до горла. Вал в месте прорыва напоминал разоряемый муравейник, кишащий рассвирепевшими мурашами. Тела людей в месте столкновения с врагом вздымались волной высотой в два роста человека и выше. Волна опадала мертвыми и ранеными, вновь вздымалась, двигалась то к наружному краю вала, то к внутреннему…

Но свирепость защитников города победила. Топорами, самодельными копьями, вилами, ножами, подобранными здесь же мечами и татарскими саблями они резали, кололи, рубили ненавистных находников. И им удалось все же сбросить с вала врага. Татары посыпались с внешней стороны вала наружу. Не обращая уже внимания на хлещущих их плетками монголов, ждущих за городней, воя от ужаса, оставшиеся в живых бежали куда глядят глаза, лишь бы подальше от проклятого города с его обезумевшими защитниками.

Победители сгрудились на гребне вала, глянули на улепетывающих врагов и издали ликующий вопль, от которого, казалось, дрогнули кресты на церковных маковках. Долго торжествовать татары не дали, из-за городни по ним хлестнули стрелы, изрядно проредив бездоспешных в основном защитников. Рязанцы прянули назад, попрыгали вниз, на уступ осадных клетей.

Кто-то из начальных людей сразу начал отдавать приказы. Ближе к гребню вала стали пробиваться воины со щитами и в доспехах. Бездоспешные тут же у себя под ногами копались в грудах мертвых тел, сдирая панцири и подбирая оружие павших, своих ли, чужих, без разбора.

– Кажись, отбились, – вытирая кровь с лица, выдохнул Первуша, прикрывавший во все время этой страшной рубки Ратислава слева.

– Кажись… – согласился с ним Годеня, прикрывавший боярина справа. Говорил он не совсем внятно: получил чем-то тяжелым, но, к счастью, не острым по челюсти, и сейчас лицо его стремительно поправлялось на правую сторону.

– Надолго ли… – обронил Ратьша. Сам он был цел и невредим. Разве что синяков на теле прибавилось от ударов, не пробивших доспех. – Снегу приложи. – Это уже Годене.

До снега надо было еще добраться, кругом сплошной вал из мертвых и умирающих людей. Съехали по лестницам вниз, к подошве вала. Тут тоже трупы, свежие, парящие кровью из ран. Спотыкаясь от усталости, отошли от стены к своим коням, сбившимся в кучу саженях в ста от городской стены. Здесь уже можно было найти немного незатоптанного снега. Годеня набрал полную горсть, смял его в комок, приложил к пострадавшему месту, зашипел от боли.

– Чем это тебя? – спросил Ратьша.

– Рукояткой меча, – с видимым трудом открывая рот, ответил меченоша. – Мелкий, гаденыш, но верткий оказался. Но упокоил я его все ж. – Он попытался довольно улыбнуться, но улыбка сменилась гримасой боли.

– А тебя чем достали? – Это Ратислав спросил у Первуши, тоже прижимавшего стремительно напитывающийся кровью комок снега к ране на левой щеке, под самым глазом.

– Ножом, – буркнул парень. – В глаз целил, да промахнулся. Ну, я ему ту руку с ножом вместе и срубил, – не удержался он от бахвальства.

– Полотно в седельной сумке возьми, – приказал Ратьша. – Снегом не остановишь, раны на голове и лице всегда кровят преизрядно.

– И то… – согласился Первуша и направился к своему коню.

Вокруг них тем временем собрались уцелевшие Ратьшины воины. Таковых оказалась ровно дюжина. К немалой радости, среди них Ратислав увидел и Дарко. Сотник с виду вроде бы казался целым. Еще раз посмотрев на собравшихся, Ратьша покачал головой.

– Это все, что от трех сотен осталось, – не спросил, а скорее посетовал он.

– Так, воевода, – кивнул Дарко. – Но ведь и бой-то какой был. Не чаял, что отобьемся.

– Это да, – согласился Ратислав. – Бирюка с Власом не видел. Что с ними?

– Власа убили, – ответил Дарко. – Бирюка поранили тяжко. Жив ли теперь аль нет, не знаю, не до того было.

– Епифана и Гаврилы сотни где? Что-то на подмогу не поспели.

– Небось и там, у Исадских ворот, тоже жмут. Не смогли.

– Пошли к ним человека, пусть разузнает, что там у них. Сколько воев под рукой осталось тож.

Дарко поманил одного из воинов, отдал приказ. Тот кивнул, устало взобрался на коня, пустил его рысью вдоль стены.

Ратьша окинул взглядом поле недавнего сражения. Из-за городских строений высыпали дети и бабы, кинулись к павшим, выискивая своих, рыдая и воя. Тут же, переступая через тела, уже бродили подручные лекарей, выискивая живых, склонялись над ними, перевязывали раны, оттаскивали к стенам изб. На гребне вала уже встал строй одоспешенных ратников. Разномастный – в светлых русских и темных татарских панцирях, но все с ростовыми щитами – этого добра пока хватало. Подумалось: «Здесь татары полезут нескоро, досталось им знатно. Своим, правда, тоже досталось».

Глава 28

Ну и куда теперь? Двигаться в дом сбежавшего купчины, где обосновались они с самого начала осады? Надо бы, люди измучены, замерзли, не кормлены. Но… Ратьша еще раз глянул на пролом. Сомнительно, что теперешний строй, там вставший, удержит следующий приступ. Опять надо будет идти на помощь. Хоть толку от дюжины степной стражи мало, но все же… Можно зайти обогреться в ближайшую уцелевшую избу. Там, небось, и покормят. Он уже начал осматриваться, выбирая двор побольше и побогаче, но тут увидел скачущего во весь опор всадника. По развевающемуся подолу рясы, торчащему из-под кольчужной юбки, Ратислав признал монаха-воина из отряда Прозора.

Только успокоившееся было сердце снова зачастило: плохо дело у Южных ворот? Так и оказалось. Инок, осадив перед Ратиславом лошадь, выдохнул:

– Татарове прорвались! У нас, у врат Южных!

– Сотникам, тем, что у Исадских ворот стоят, сказал ли? – только и спросил Ратьша.

– Скачут туда уже. Вот только мало их, – махнул рукой чернец.

– Понял. За мной! – Это уже своим людям, с тревогой вслушивающимся в слова гонца.

Ратислав пришпорил Буяна и с места вскачь погнал его на улицу, ведущую к Южным воротам самым коротким путем. Но когда они примчались к южной части городской стены, татар уже успели отбить без их помощи. И здесь в этом изрядно помог черный люд, сбежавшийся к пролому кто с чем. И здесь полегло горожан и смердов немало. Но в проломе уже стояла стена одоспешенных воинов в готовности отразить следующий приступ. Тоже большая часть из них, должно, суть не вои, а смерды или горожане, снявшие доспех с убитых аль пораненных. Но других все равно нет…

По свободному от жилья пространству у внутренней стороны вала, заваленному трупами и стонущими ранеными, бродили рязанцы, вытаскивая своих живых и добивая живых еще татар. Тут же избавляли от доспехов тех, у кого они имелись. Брали и татарские, хоть у здешних находников он был так себе, насколько успел разглядеть Ратислав.

Здесь же находились две сотни степной стражи, Епифана и Гаврилы. От сотен в общей сложности осталось едва больше полусотни. Начальствовал над ними Гаврила. Епифана, с его слов, убили и затоптали незадолго до окончания боя уже где-то на гребне вала. Он отрядил воинов на поиски тела.

– Надо бы ехать опять к напольной стене, – сказал ему Ратьша. – Сможете? Есть силы? Мои так вусмерть умотались.

– Ну так твоим и досталось больше, – покачал головой Гаврила. – А мы еще ничего, сможем. Если там затишье, на месте и отдохнем, и перекусим.

Бешеная скачка и впрямь совсем обессилила Ратьшу и его людей. Посмотрев еще чуть на происходящее на валу и у вала, он развернул Буяна и шагом двинулся к уже знакомому постоялому двору, тому самому, в котором обосновался отряд Прозора. Въехали во двор, спешились, привязали коней к свободным местам коновязей. Ба! Похоже, и великий князь здесь! Вон его жеребец с богатым оголовьем, покрытый попоной стоит, да и княжичев коняка рядом привязан. Поспел сюда Юрий Ингоревич, молодец! Везде поспевает.

Вошли в душное тепло большой гостевой избы. На этот раз хозяин постоялого двора у входа их не встретил. Встретила уже в избе девка-прислужница. Нос у нее покраснел и распух, глаза заплаканные. Спросил про хозяина. Девка ответила:

– Сгиб хозяин только что, когда отражали прорыв татар в город. Не удержался, схватил мясницкий топор, кинулся вместе с черным людом затыкать собой пролом. Жена его с сыном ищут сейчас тело в завалах трупов. Не нашли еще…

Лица хозяина Ратьша вспомнить не смог. Ну да ниспошлет Иисус ему Царствие Небесное, коль был тот примерным христианином.

– Ратьша! Жив! – раздался возглас из правого угла обширного помещения.

Ратислав повернулся в ту сторону. За большим столом сидел великий князь с ближниками. Это он окликнул Ратьшу. Сейчас Юрий Ингоревич приглашающе манил его ладонью. Боярин кивнул и, обходя столы с сидящими за ними Прозоровыми воинами-чернецами, двинулся к князю.

За княжьим столом кроме него сидело около двух десятков ближников, княжич Андрей, оба его меченоши и Гунчак, живой и почти невредимый, лоб только закрывала легкая полотняная повязка. Ратислав склонил голову, приветствуя князя и присных.

– Садись к нам, воевода, пока есть свободный час, подкрепись. Татар вроде везде отбили.

– Сейчас, княже. Только людей своих устрою. Тож умаялись и не евши.

– Это надо, – кивнул, поблескивая слегка хмельными глазами, князь Юрий. – Но потом сюда, к нам. Кто знает, может, последнее застолье меж нами, вон как прут на валы поганые.

Ратислав разместил своих людей на свободных местах. Таковых оказалось неприятно много: проредили людей Прозора тоже изрядно. Поприветствовал и его самого, к счастью, живого и вроде невредимого. Потом вернулся за княжеский стол. Здесь ему тут же налили горячего сбитня.

О-о-ох! Блаженство! Теплая волна от живота пошла вверх и вниз по телу. Жадно накинулся на еду. Ему не мешали, не приставали с расспросами, пока не насытился. Наконец Ратислав понял, что больше в него не влезет, и, сыто отдуваясь, расстегнул пряжку ремня, давая свободу раздавшемуся животу. Отхлебнул из глиняной кружки ставленого меда – можно, раз князь дозволяет.

– Жив и вроде здоров, – покачал головой великий князь. – А ведь лежал покойник покойником, когда заходил, навещал тебя.

– Пустое, – махнул рукой Ратьша. – Словно и не было ничего.

– Рад, – кивнул Юрий Ингоревич. – Что думаешь, – он сделал ладонью круговой жест, видимо, имея в виду город и стены, – сколько еще продержимся?

– Стольный град уже точно не удержим, – нахмурился Ратислав. – Еще один, много два таких приступа, и где-нибудь да татары прорвутся за стены. А тогда…

– Это и сам понимаю, – мрачно кивнул князь Юрий. – Коль такое случится, остановить их можно будет только на стене Среднего города. Я уж отправил Киру Пронскому, которому поручил оборонять его, тех, кого мог, чтоб на стену поставил. А то влетят татары на наших плечах туда, глазом моргнуть не успеем.

– Правильно сделал, княже, – кивнул Ратислав.

– Воев у тебя, смотрю, совсем мало осталось?

– Повыбили. От трех сотен, что у Ряжских ворот стояли, только дюжина осталась. От двух сотен, что стояли у Исадских, полсотни. Отправил их снова туда. Сколько осталось владычных воев, еще не знаю. Можно спросить у Прозора. Под его началом они здесь бились.

– Да и так видать, – окинул князь взглядом пространство гостевой избы. – Чаю, все они здесь.

– Должно, так, – согласился Ратьша.

– Ну так тут едва сотня наберется.

– Самый большой отряд из тех, что под моей рукой остались, – невесело усмехнулся воевода степной стражи.

– Да. Инокам пока везет.

С улицы раздался топот копыт. Пару мгновений спустя в гостевую комнату влетел гонец, воин из сотни Гаврилы, которую Ратислав отправил к напольной части городской стены.

– Татары прорвались у ворот Исадских! – задыхаясь, выкрикнул он. – В великой силе! Ломят наших!

– На конь! – вскочил на ноги великий князь. – Все туда! Монахи тож!

Татары прорвались у Исадских ворот. На этот раз вторая волна штурмующих подоспела быстро, как только первая волна зацепилась за гребень вала. Свежие силы степняков сбросили измотанных непрерывными штурмами рязанцев с уступа сгоревших осадных клетей и, не дав им создать хоть какое-то подобие строя, свирепо поперли вперед, заставляя отступать вглубь городских улиц.

Конная полусотня Гаврилы, горяча уставших коней, ударила по наступающим татарам, но только и смогла чуть приостановить напор, а потом увязла в сплошной массе наступающих и была перебита до последнего человека. Начальные люди, руководящие обороной на этом участке стены, погибли в самом начале прорыва. Организовать отпор оказалось некому. Почти бездоспешные горожане и смерды в отчаянии кидались на копья и сабли находников и гибли десятками и сотнями, не в силах остановить бешеный напор.

Татарам удалось потеснить рязанцев вправо и влево по валу от места прорыва, так что у них получилось добраться до Исадских ворот. Облепив кучу бревен, подпирающих внутренние створки, словно муравьи, они быстро раскатали ее, сбили затворы, распахнули воротины. Кто-то забрался на второй ярус и набросился на засевших там русских. Сопротивление защитников было яростным, но коротким. Перебив их, татары на руках подняли межворотную решетку. Совсем немного времени спустя были сбиты затворы внешних ворот. Воротины распахнулись, и в город хлынула ждущая у стен татарская конница.

Все это случилось непостижимо быстро. Оборона рухнула как-то вдруг. Отряд Ратьши, скачущий вместе со свитой великого князя, еще на полпути к Исадским воротам наткнулся на конных татар, несущихся вскачь, гремя копытами по бревенчатой вымостке им навстречу.

Мгновенно оценив увиденное, Юрий Ингоревич, находящийся в голове отряда, пришпорил своего жеребца и направил его встречь татарской коннице. Улочка, на которой они оказались, была довольно узкой, огороженной частоколами дворов. Избежать столкновения татары не могли. Не успели даже взяться за луки, так быстро все произошло, и вот уже рязанская конница с треском и лязгом врубилась в их ряды, подминая, круша, опрокидывая некрупных лошадок одетыми в броню ражими жеребцами.

Жаль, отряд татар оказался небольшим, не более полусотни. Ратьше, скачущему ближе к хвосту вытянувшегося в узкую змею отряда, не досталось ни одного татарина. Буквально растоптав татарскую полусотню, рязанцы вынеслись на невеликую площадь с колодезным журавлем в центре, придержали коней, а потом и вовсе встали. Надо было решить, куда отправиться дальше. Пробиваться к пролому, где произошел прорыв, наверное, уже не имело смысла, ничего там сотня с небольшим всадников сделать не сможет. Раз уж на улицах появилась вражья конница, значит, открыты врата, и конные татары прут в них сплошным потоком. По уму, надобно прорываться за стены Среднего города. Не пожженные, не порушенные пороками, они могут защитить от врага на какое-то время. Ежели ворвутся и туда, уходить в Кром… Именно это и решил сделать великий князь.

– Отходим к Среднему городу, – объявил он окружившим его свитским и начальным людям. – Но вначале – к Спасскому собору и к моему двору. Надо забрать жену, дочерей, невестку. Ваши близкие тоже там. Их с собой возьмете.

Присные закивали, а Ратьша так едва удержался, чтоб не пустить Буяна вскачь, памятуя, что Евпраксия там, в княжьем тереме, почти совсем одна, беззащитная, с малым дитем…

Юрий Ингоревич опять возглавил скачку, забирая левее, ближе к оковской стене, видно, полагая, что дотуда татары вряд ли еще добрались. Выехали на Борисоглебскую улицу. Дорога пошла на подъем. Кони сбавили ход, оскальзываясь на покрытых инеем бревнах вымостки. Придержали скакунов, чтобы не поломали ноги и не затоптали мечущихся по улице горожан.

Город бурлил, оглушал людскими криками, бабьим воем, визгом детишек. Большинство оружных мужчин бежали в сторону напольной части городовой стены, прослышав, что оттуда прорвались татары. К ним присоединились подростки и совсем мальчишки, с ножами и просто с дубьем. Эти еще не понимали всей опасности, оживленно, весело даже, переговариваясь на бегу. Среди тех, кто готов был защищать город с оружием в руках, были и бабы, которые покрепче телом и духом. У этих почти у всех в руках были серпы, у кого-то косы.

Но некоторые из мужиков бежали в обратную сторону, прочь от места, где прорвался враг. Среди них имелись такие, кто хотел спасти, спрятать, заслонить собою жен, детей. Умереть рядом с ними, в крайности. А другие просто не смогли справиться с охватившим ужасом смерти и просто бежали, не понимая, что в осажденном городе никуда не спрячешься.

На скачущий отряд конницы никто из бегущих особого внимания не обращал. Лишь те, кто стоял у ворот, ведущих во дворы, не решивших еще, кинуться затыкать прорыв или обороняться здесь, у своего дома, защищая самых близких, смотрели укоризненно на избегающих боя великого князя и его воев. Кто укоризненно, а кто и со злобой и ненавистью: мол, защитнички… Ратьша отворачивался от таких взглядов.

Они успели без помех добраться только до Борисоглебского собора. На площади перед ним кипела схватка. Сотни две конных татар теснили изрядную толпу кое-как вооруженного городского люда. Разгон степняки уже потеряли, но держались кучно и уверенно рассекали толпу пополам, рубя бездоспешных мужиков и подростков саблями и пронзая копьями. Кто-то из рязанцев, не выдержав, бежал под прикрытие городских строений. Проехать мимо было невозможно, нельзя просто!

Великий князь, так и продолжавший держаться в голове отряда, принял вправо, собираясь зайти татарам сбоку и сзади. Рязанские всадники, вытянувшись узкой цепочкой вдоль забора, огораживающего епископский двор, сумели выйти находникам в тыл. Те заметили опасность. Задние начали разворачивать коней, собираясь встретить русских грудь в грудь.

– Бей! – гаркнул Юрий Ингоревич, перекрикивая шум сражения, и вонзил шпоры в бока жеребца.

Конь князя, гневно заржав, скакнул вперед, с места пойдя бешеным скоком. За князем последовали остальные. На этот раз Ратьше и двум его меченошам удалось пробиться в первые ряды и переведаться с врагами добрыми ударами. Противниками оказались хорезмийцы. Ратислав часто встречал их торговые караваны и охрану в хорошем доспехе на рослых, красивых конях. Вот такие воины в панцирях, шлемах светлого металла, с круглыми медными щитами, на горячих сильных жеребцах и ударили им встречь.

Да, это были хорошие воины, не слабее рязанцев. А еще их было больше. Не поджимай вражьих всадников с трех сторон толпа горожан, тянущаяся к ним острым железом, неизвестно, кто бы одержал верх. Но защитники города не давали находникам встать в правильный для конного боя строй, и отряд великого князя помалу ломил врага. Вот только получалось это небыстро.

Ратьша, рубясь с хорезмийцами, спиной чувствовал: вот сейчас сзади ударит свежий отряд татарской конницы. Так и вышло. Позади, даже сквозь шум боя, стал слышен топот копыт по бревнам уличной вымостки, а потом раздался боевой клич татар, и в задние ряды рязанских конников вломился еще один отряд степняков. Всадники великого князя смешались в кучу, потеряв всякое подобие строя, образовалась дикая давка. Надо было прорываться, иначе совсем скоро всех их порубят в куски. Юрий Ингоревич поднялся в седле, сверкая на полуденном зимнем солнце золоченым шлемом, вскинул окровавленный меч, привлекая внимание своих людей, и наклонил его в сторону Спасской площади, указывая направление прорыва.

Им удалось вырваться, потеряв при этом половину людей. Шпоря коней, хлеща их плетьми и чувствуя, обмирая, что время потеряно (враг, скорее всего, уже добрался до Спасской площади), они неслись вверх по Борисоглебской улице. Вот из-за крыш теремов показались золотые купола Спасского собора. Но тут, не доехав до площади саженей сто – сто пятьдесят, княжеский отряд уткнулся в спины вышедших на защиту города рязанцев. Где-то там, впереди, на площади шел бой, слышны были крики ярости и боли, лязг оружия и ржание лошадей. И народ пер на помощь, полностью запрудив улицу.

Пока можно было, люди расступались, давая дорогу всадникам, кричали им ободряющие слова вслед. Но, не доехав до площади саженей семьдесят, кони уперлись в плотно сомкнувшиеся спины защитников, рвущихся вперед, жаждущих добраться до ненавистного врага. Пришлось гнать коней на людей, раздвигая их в стороны. Кого-то даже немного придавили. Народ ругался, но старался подвинуться, понимая, что помощь конных воинов там, впереди, будет совсем не лишней. Миновали перегиб подъема, и вот вся Спасская площадь как на ладони с высоты седла.

На площади бушевало людское море. Рязанцы перемешались с татарами, конными и пешими, слоеным пирогом. Никакого строя, куча против кучи. Только татарские всадники пытались встать колено к колену, понимая, что стоит им разделиться, и они неизбежно будут стащены с седел, подняты на копья или вилы.

Татары одолевали, их прибывало по улице Великой все больше и больше. Рязанцы тоже продолжали сбегаться с окрестных улиц, но были они без доспехов, вооружены кое-как, потому размен в бою шел не менее чем один к пяти в пользу находников.