Текст книги "Время умирать. Рязань, год 1237"

Глава 16

Войско догнали верстах в десяти от опушки. Недалеко ушли уцелевшие, встали на ночевку, не глядя на возможную опасность преследования. И немудрено: кони и люди смертельно устали, да и поранены были многие. Для ночлега они выбрали заросшую молодым ельником лощину, укрывающую от студеного ветра. Уже развели костры, наломали елового лапника для ночлега, укрыли попонами лошадей. Кое-кто даже начал варить кулеш.

Оно, конечно, вряд ли татары полезут в незнакомый ночной лес. Оставшиеся в лагере пешцы, опять же, сзади прикрывают, но все-таки стоило уйти подальше. Так подумалось Ратьше. Ну да что сделано, то сделано.

Охранение встретило отряд степных стражников за версту до стана, в самом узком месте дороги, где могло и своими малыми силами подержать какое-то время большое войско. Узнав Ратислава и его людей, охрана пропустила их к стану. Здесь Ратьшины вои развели пару костров, перевязали раненых.

Ратьша сам выдернул из бока Первуши обломанный наконечник. Стрела, к счастью, оказалась бронебойная, без крыльев и зазубрин, потому вышла довольно легко. Меченоша перенес все без стона, только скрипнул зубами и побледнел еще больше, когда боярин тащил стрелу. Ратислав замотал обильно кровоточащую рану чистым полотном, похлопал бессильно севшего на кучу лапника Первушу по плечу, утешил:

– Ничего, до потрохов не достало, в мясе наконечник застрял. Жить будешь.

Парень улыбнулся через силу, благодарно кивнул. Потом Ратьша выдернул обломок стрелы из бока Буяна. Тут обошлось совсем легко: наконечник застрял в простеганной кожаной защите и, пробив потник, только поцарапал шкуру жеребца.

Поспел кулеш. Похлебали через силу, только лишь потому, что знали: надо, а то к утру совсем обессилеешь. Улеглись поближе к кострам на лапнике, бок о бок, укрылись кто чем и провалились в сон без сновидений.

Поднялись затемно: светает поздно, а ехать еще далеко. Доели, разогрев, остатки вчерашнего ужина. Уложили на носилки раненых, не сумевших поутру подняться в седло, затем пристроили каждые носилки меж двух лошадей. Тронулись. Пешцы, оставшиеся для прикрытия, пока не появились. Впрочем, они должны были стоять у опушки до рассвета, так что рано им еще здесь быть. Подтянутся попозже. Если живы останутся, конечно.

Вспомнив о погибших, Ратислав стиснул зубы, потом поднял глаза, взмолился Перуну вкупе со Христом, прося принять их души на небесах. Кто еще погиб из побратимов? Вечор так и не узнал, сил не достало.

Оставив своих людей, Ратьша начал пробиваться вперед, к реющему в голове войска княжьему стягу. Великий князь ехал с отрешенным лицом. На приветствие Ратислава Юрий Ингоревич едва заметно кивнул и вновь впал в оцепенение. Рядом с князем ехало несколько ближних бояр, Роман Романович Коломенский и Кир Михайлович Пронский с племянниками Михаилом и Всеволодом. Олега, племянника Юрия Муромского, который тоже вырвался из капкана в балке, видно не было.

Ратьша подъехал к князьям, поздоровался. Те ответили. Их усталые с синевой под глазами лица прояснились.

– Жив, воевода, – улыбнулся пронский князь. – Рад тому. А с Олегом что сталось, не видел ли? Отстал он от нас.

– Погиб Олег, – глухо ответил Ратислав. – Конь ранен был. Не выдержал скачки.

– Царствие Небесное, – перекрестился Кир, славящийся ярой приверженностью к Христовой вере. Помолчал чуть, добавил: – Братья мои Борис и Глеб у той балки остались. Как сгинули, не видел. – Помолчал. Покачал головой горестно. Еще сказал: – А сыновца Дмитрия на моих глазах стрелой… В лицо…

Какое-то время ехали молча, вспоминая погибших. Потом Ратьша спросил:

– Вроде видел вчера Олега Муромского. Жив был. Сейчас-то он где?

– Ранен, – ответил Кир Михайлович. – Поутру не смог в седло сесть. Везут на носилках.

– Сильно поранили?

Пронский князь пожал плечами.

– Стрела в спину уклюнула, щит пробив и панцирь. Вряд ли глубоко ушла. Кровью не харкает – то хороший знак. Выживет, чаю.

– А Юрий Давидович?

– Сам не видел. Говорят, убит, когда прорывались.

– Давид с Глебом тоже там остались? – мотнул головой через плечо Ратислав.

– Там, – кивнул Кир. – Глеб тоже стрелу получил, под копыта упал в самое месиво. Как Давид погиб, не видел.

– А что князь? – понизив голос, спросил Ратьша. – Так, смотрю, и не опамятовал?

– Сегодня вроде получше, – качнул головой Кир Михайлович. – Вчера хуже было. А сегодня поел даже чуть.

– Не говорил, что далее делать будем?

– Это – нет. Сам-то что мыслишь? Вроде ты нас ведешь по княжьему приказу.

Пронский князь криво усмехнулся. Видно, все же обидно ему было, что не его, старшего из князей после самого великого князя, назначил Юрий начальником над остатками войска. Ничего, переживет. Не до того сейчас. Киру же ответил:

– Пройдем лес, раненых отправим в Рязань. С остальными останусь держать засеки.

– Не удержишь… – покачал головой Кир Михайлович.

– Удержать не удержу, но задержу на сколько-то. За то время смерды из сел и весей попрятаться успеют. А вы оборону городов крепить будете. Сколь смогу, продержу.

– Сил маловато у тебя остается, – снова покачал головой Кир.

– Что да, то да, – согласился Ратислав. – А что делать? Буду держать поганых с теми, кто есть. Кто-то из опоздавших в стане у опушки Черного леса собрался, тысяча пешцов, что нас сейчас прикрывает, сот пять конных из тех, что сейчас с нами, тож. Чаю, оставит их мне Юрий Ингоревич.

– Раненых из них много.

– Много, – согласился Ратьша. – Но с ранеными нас сейчас сотен семь. Я, пока до вас добрался, прикинул. Ну две сотни из них поранены, остальные-то пять целы. Вот их у князя и попрошу.

– Сколько-то из них мои, – хмыкнул Кир Михайлович. – Сколько-то муромских. Ну, этих прибрать некому: князь муромский убит, племяш его ранен. Так что муромские и рязанские твои, а своих, прости, заберу: надо свой стольный град кем-то оборонять. Как лес проедем, так сразу и отправлюсь. Вы свою черту пусть плохо, но прикроете, а моя совсем голая, всех людей сюда собрал. Татары до Пронска пройдут без задержки.

– Справедливо, – согласился Ратислав. – Да сколько там твоих уцелело-то? Не считал еще?

– Посчитал, – нахмурился князь пронский. – Чуть больше сотни осталось. Это вместе с ранеными.

– Не великая подмога будет твоему граду.

– И все ж… Жена у меня там молодая. Дите. Да и в родных стенах помирать будет легче.

– Это да… – протянул Ратьша.

Замолкли, терзаемые невеселыми думами, и дальше ехали молча до самого полуденного привала. Перекусив всухомятку и чуток размяв затекшие от верховой езды ноги, Ратислав подошел к великому князю, сидевшему на пеньке на подложенном ближниками свернутом вчетверо потнике. Юрий Ингоревич о чем-то тихо говорил с думским боярином Горятой, единственным из думских уцелевшим. Из тех, что вышли в поход. Ну, слава Перуну и Христу, похоже, князь потихоньку становится собой прежним.

Ратислав подошел, легонько поклонился.

– Ратьша! Жив! – заметно обрадовался князь Юрий.

– Жив, княже, – кивнул Ратислав. – Пришел спросить, что делать дальше.

– Вот как раз о том с Горятой и думаем. Сам-то что предлагаешь?

Ратислав коротко обсказал то, о чем говорил Киру Пронскому. Про воинов, которых надо поставить на засечной черте, про конницу, которую тоже лучше оставить под его началом.

– Верно мыслишь, – выслушав его, кивнул великий князь. – Так и сделаем. Тебя с уцелевшими у засек оставим, а сами в стольный град двинем оборону крепить.

Он поднялся на ноги, тряхнул головой, обернулся к ближникам, стоящим поодаль, махнул рукой, приказал:

– На конь! Время дорого!

Войско тронулось дальше. Вскоре спустились сумерки, а после наступила и полная темнота. Зимний день короток, да еще и туч на небо натащил поднявшийся ветер. Правда, мороз при этом стал послабей. Едущие в голове колонны проводники зажгли факелы. Пламя их билось под порывами ветра, рождая багрово-кровавые отсветы на припорошенных снегом и инеем елях по бокам узкой лесной дороги.

Лес миновали ближе к полуночи и остановились на ночлег в стане у опушки, где собиралось войско перед походом в степь. Жители здешней деревни, поняв, чем закончилась битва, тут же ночью начали сборы; чуть свет обоз и стадо тронулись вдоль опушки на восход, туда, где Черный лес расширялся, уходя далеко на полночь, соединяясь там с непроходимыми лесными чащобами устья Оки. Бабы с малыми детьми ехали в санях, загруженных скарбом. Старики с собаками гнали стадо. Последними шли подростки с громадными вениками из елового лапника, заметали, как могли, следы, оставленные сельчанами.

Взрослые мужики и парни, вооружившись кто чем, пришли под руку к Ратьше. Два с половиной десятка. За то время, что рязанское войско пробыло в степи, здесь собралось еще три с небольшим сотни опоздавших. Три десятка конных, остальные пешцы. Четыре боярина с ними. Оборужены так себе, но Ратьша был и тому рад. На засеках осталась еще сотня с небольшим из засечной стражи. Их начальные люди, получившие сигнал (перестук палками по мерзлым стволам сосен), уже собрались. Ратислав быстро распределил пешцов среди них, и небольшие отряды споро исчезли в темноте леса, занимать свои места на засеках. Конных он решил оставить при себе здесь, в лагере. Они должны будут ударить там, где наметится прорыв врага.

Юрий Ингоревич со свитой и Кир Михайлович с обоими племянниками и своей сотней собрались в дорогу ближе к полудню. Проснулись поздно, сказалась смертельная усталость. Пронский князь со своими выехал чуть раньше. Прощаясь, троекратно облобызался с великим князем, вскочил в седло, и вскоре пронская сотня скрылась из глаз в начавшемся с утра густом снегопаде. Немного погодя отправился в путь и князь Юрий с ближниками и охраной из десятка гридней. С ним отправились и раненые. Кто мог – верхом, кто нет – в санях. Их много скопилось здесь в стане.

С Ратиславом остались неполных пять сотен конников из бояр, княжьих гридней и детей боярских. В хороших доспехах. Те, у которых доспехи были плохи, остались в степи или ехали сейчас ранеными в Рязань. Остался в стане и Роман Коломенский, чему Ратьша был рад.

Они продержались на засеках этот день, ночь и половину следующего дня. Татары наступали по тем дорогам, по которым шли несколько дней назад в степь рязанцы. Других проходимых для конницы дорог через Черный лес в этих местах просто не имелось. Половецких всадников, преследующих тысячу пешцов, прикрывавших отход, отбили легко. Да они особо и не наседали: так, покидали стрелы в древесные завалы и, потеряв с десяток своих от ответных выстрелов, отступили. Пришедшую тысячу во главе с воеводой Даром Ратьша расставил на трех дорогах, тоже закрытых к этому времени поваленными деревьями. От тысячи, правда, осталось семьсот человек с небольшим: отходили они с боем.

Уже далеко за полдень, когда серое небо, сыплющее время от времени тяжелую снежную крупу, начало темнеть, из лесной чащи на засеки полезли вражеские пешцы. Из мордвы, буртасов, вотяков и черемисов, привычных биться в лесу. Первый их натиск хоть и с трудом, но отбили. А там и ночь спустилась. Ночью штурмовать хитро устроенные древесные заграждения даже лесовики не решились. Только метали изредка стрелы да сулицы.

Чуть свет бои начались на широкой полосе засечной линии, в том числе и там, где воинов стояло совсем немного. Здесь рязанцы долго продержаться не могли, и вскоре мордва, буртасы и иже с ними пробились через завалы.

На такой случай Ратьша и держал в запасе конных панцирников, поделенных на сотни и расставленных в тылу засечной линии. Здесь деревья стояли редко: отсюда их брали для создания завалов, да и расчищали этот промежуток постоянно. Был он неширокий, но для разбега коннице хватало. Развернувшись в лаву, сотни тяжелых всадников ударили по пробившимся через засеку торжествующим татарским приспешникам. Опрокинули и погнали обратно: один конный русич, облаченный в броню, стоил десятка почти что бездоспешных лесовиков. Спаслись те, забившись меж поваленных деревьев, куда всадники на конях пролезть не могли. Конные рязанцы гарцевали вдоль завалов, кидая стрелы в маячивших за поваленными стволами врагов.

Так продолжалось где-то до полудня. Потом к мордве подошло подкрепление – пешие булгары в хороших панцирях и с длинными копьями. Построившись в несколько рядов, выставив копья и поставив позади пеших стрельцов, они оттеснили рязанских всадников от засеки. Тут же завалы облепили, словно муравьи, пригнанные татарами те же буртасы, вотяки и черемисы. Они рубили сплетенные между собой сучья поваленных деревьев, растаскивали лошадьми освобожденные стволы, делая проходы. Ратьша, видя все это, отдал приказ отходить, не дожидаясь, когда прорвавшаяся татарская конница окружит и перебьет заслоны, обороняющие дороги.

Уходили споро: нельзя было позволить коннице застать отходящих пешцов на открытом месте. Пешие воины хватались за стремена всадников, а те пускали коней рысью. На дальних участках засечной черты, где конницы не имелось, защитники уходили в чащу, чтобы потом лесами добраться до городов и встать на их стены для отпора безжалостному врагу.

До опушки добрались быстро. Останавливаться здесь, в сельце, не стали. Пешцы сели на лошадей – много их, бесхозных, осталось – и не мешкая двинулись дальше. Скакали до полуночи. По пути Ратислав рассылал гонцов во все стороны, стремясь предупредить селян о близкой опасности. Потому за полночь, когда остановились на отдых в большом, на полсотни дворов селе, людей под его началом осталось меньше тысячи. Половина – панцирная конница. Этих гонцами Ратьша старался не посылать: жалко, да и тяжеловаты они для быстрой скачки.

Ратьша и Роман Коломенский остановились на ночлег во дворе здешнего старосты. Изба у него оказалась просторной, с горницей даже. Вот в ней-то они и устроились, проверив перед тем расставленные вокруг села дозоры. Старосту с семьей не стеснили: те сразу, как Ратьшин отряд въехал в село, начали собирать и грузить в сани скарб, готовясь уходить в лес, в схроны. Защитный тын здесь имелся, как и укрепленные ворота: места неспокойные, но здешние жители понимали, что крепость эта годится против наскока разбойничьей степной шайки в две-три сотни всадников. Против войска село не продержится и часа.

Сбросив доспех и поддоспешник, поужинали горячей, только из печи похлебкой и пшенной кашей на молоке. Прислуживал воин из Романовой сотни, так как Первушу, промыв ему хорошенько рану и как следует перевязав, Ратьша уложил спать на лавке в нижнем жилье. Накормив, понятно, перед тем. Сразу после ужина начали слипаться глаза. Толком даже не поговорив, только решив назавтра двигаться в сторону стольного града, Ратислав и Роман улеглись по лавкам и провалились в сон без сновидений.

Встали поздно, солнце на очистившемся от туч небе уже поднималось над макушками близкого леса. Дневное светило, играющее в чистом, словно умытом небе, немного развеяло тоску, тисками сжимающую сердце. Радовало и то, что Первуше не стало хуже. Он поднялся рано и хлопотал у печи, готовя завтрак. Хозяева уехали, похоже, еще затемно, собрав все, что можно было увезти с собой. На вопрос Ратьши о самочувствии меченоша, смущенно улыбнувшись, отозвался:

– Хорошо все. Так, побаливает чуть.

– Не дергает?

– Не…

– Ладно. Смотри, не береди.

Позавтракали и поехали дальше. Дозорные, караулившие дорогу со стороны Черного леса, откуда ждали врага, доложили, что там все спокойно. Никаких признаков преследования нет. Снова рассылали гонцов во все стороны, снова ехали почти до полуночи. На следующий день рассчитывали добраться до Рязани. Опять стали на ночлег в крупном селе. Обитатели его уже покинули – плохие вести разносятся быстро. Но, к своему удивлению, Ратьша и Роман обнаружили здесь тоже остановившегося на ночлег Кира Пронского с племянниками и своими людьми. Как так?

– Татарские разъезды переняли все дороги к Пронску, – ответил на недоуменный вопрос Ратьши Кир Михайлович. – Видно, часть татарского войска сразу двинулась на мой стольный град. Засеки-то остались совсем неприкрыты. Да и леса у нас на границе не чета Черному лесу. Прошли татары, как нож горячий сквозь масло. Беженцы сказывают, уж взяли Пронск в осаду.

Пронский князь горестно покачал головой.

– Ну, ничего, ничего, Кир Михайлович, город твой на крепком месте стоит, стены высоки, ворота крепки, – утешил князя Роман Коломенский. – Да и не подобраться к ним так просто. Из пороков камень тож на холм Пронский не забросишь.

– Это да, – чуть посветлел лицом пронский князь. – Владимирское войско когда-то так на щит его взять и не смогло. Жажда только вынудила горожан сдаться. Так после колодцев накопали для осады. Глубоченных. Зато с водой теперь.

– Вот видишь! – закивал князь Роман.

– Куда теперь направляешься? – вставил свое слово в разговор Ратьша.

– В Рязань. Куда ж еще? – отозвался Кир Михайлович. – Не со смердами же в лесах хорониться. Чаю, не лишними будут Юрию Ингоревичу мечи моих воев на стенах.

– Значит, наутро вместе тронемся.

Поутру через час пути на дороге начали попадаться беженцы, двигающиеся к Рязани. Сани, груженные горой вещей, продуктов и клетками с домашней птицей. Скотина, шагающая следом за санями, подгоняемая подростками. Крестьяне испуганно оглядывались на топот копыт Ратьшиного отряда, кто-то даже в страхе пытался съехать с дороги в лес. Узнав своих, облегченно вздыхали и кидались навстречу, спрашивали, что да как. Попервости им отвечали. Потом беглецов стало больше, и на их расспросы уже отмахивались, советуя лишь торопиться как только можно.

Еще до полудня дошли до поворота на Ратьшину усадьбу. Он не удержался, свернул, поручив отряд князю Роману, пообещав вскорости его догнать. Взяв с собой только Первушу, Ратислав помчал к своей вотчине. Сельцо Крепь встретило мертвой тишиной. Ни привычного собачьего лая, ни скрипа, ни шороха. Ворота в саму усадьбу распахнуты настежь, внутри все более или менее ценное вывезено. Следов на свежем снегу не видать. Дня два, не меньше, как покинули люди жилье. Что ж, молодец Меланья, все правильно сделала, не стала ждать до последнего. Даст Бог, успеют схорониться.

Ратьша прошелся по усадьбе, прощаясь с созданием рук своих. Сожгут ведь почти наверняка. Хотя… Всяко бывает, может, и уцелеет Крепь. Вот только будет ли кому сюда вернуться? Крестьяне и дворовые с Меланьей, коль успеют укрыться, должны, а вот вернется ли он, Ратьша?

Ладно. Он тряхнул головой, отгоняя мрачные мысли. Чего гадать. Делай что должен, случится, чему суждено, вспомнились слова епископа Евфросия. Придумал их, правда, не он, а древний император империи румийцев. Сам Евфросий о том и рассказывал.

Ратислав спустился во двор к топчущемуся у коновязи Первуше.

– Едем, – бросил он меченоше.

Тот отвязал коней, подвел к боярину его жеребца. Вскочили в седла и выехали из крепости. На сельской улице перешли на рысь: надо было спешить, пока отряд не ушел еще слишком далеко.

Только выехали на большак, как далеко позади услышали заполошные крики и волчий вой, издаваемый кочевниками. Догнали! Не сговариваясь, Ратьша и Первуша развернули коней и помчались на шум. Безрассудно? Наверное. Но там находники рубили крестьян, которых они, воины, призваны были защищать!

Вымахнув из-за поворота дороги, увидели, как десяток степняков, половцев по виду, зорит небольшой обоз из семи или восьми саней, собравшийся, должно быть, в одной деревне. Пяток мужиков, пытавшихся задержать врагов и дать уйти в лес своим домочадцам, уже побили. Шестеро половцев раскидывали скарб с саней, четверо, видно, не насытившиеся еще кровью, гнали коней к близкой опушке, куда бежали бабы и детишки.

Парнишка лет двенадцати бежал, держа за руку девчушку лет восьми. Та, закутанная в овчинный тулуп не по росту, путалась в его полах, спотыкалась, так что брату приходилось тащить ее чуть не волоком. Отстали, конечно. Половец, вырвавшийся вперед, поравнялся с пацаном, рубанул его саблей между шеей и плечом. Тот выпустил руку сестренки, выгнулся в спине и упал навзничь, орошая свежий снег ярко-алой кровью. Сестренка остановилась, глянула на лежащего брата, потом подняла удивленные, голубые, как небо, глазенки на наезжающего на нее разгоряченным конем степняка.

Подвела половцев жадность. Потеряли осторожность проклятые. А ведь в передовой дозор небось посланы были, следить за рязанскими воями. Решили, видно, что бегут они, заложив уши, спеша укрыться за прочными стенами городов.

Не повезло находникам. Тот, что наезжал конем на девчонку, упал первым со стрелой в спине. Второй, чуть поотставший, разделил участь первого. Еще двое половецких всадников, увидев опасность, начали разворачивать лошадей и одновременно тянуться за щитами, подвешенными на седельных крюках. Не успели: Ратислав с Первушей стрелять умели. Ратислав мог на ста саженях четыре стрелы в воздухе держать. Первуша если и был стрелком похуже, то ненамного. Выпали из седел и эти двое половцев.

Те, что грабили обоз, не сразу и заметили гибель своих: жадность, она, известно, глаза застит. Поняли, что что-то не так, только после того, как двое из них, пронзенные стрелами, свалились с саней. Правда, поняв, что их убивают, быстро метнулись за обозные сани, укрываясь от нежданно объявившихся стрелков. Спасло их это ненадолго, даже луки со стрелами они оставили притороченными к седлам. Верховые кони степняков вместе с заводными топтались саженях в двадцати от концевых саней.

Ратьша с Первушей не спеша направили своих жеребцов к обозу, держа луки наготове. Половцы поняли, что скоро сани им укрытием не послужат. Один, самый молодой, кинулся к лошадям в тщетной надежде вскочить в седло и ускакать от смерти или хотя бы добраться до лука и попробовать потягаться с русскими в меткости. Зря надеялся. Не успел пробежать и половины расстояния, получил стрелу в спину. Еще двое с устрашающими воплями выскочили из своего укрытия и бросились, размахивая саблями, к приближающимся рязанцам. Вряд ли они надеялись успеть добраться до них, скорее хотели погибнуть как мужчины, от стрелы в грудь, а не в спину. У них это получилось. Последний оставшийся в живых половец – немолодой, битый жизнью – бросил на снег саблю, нож и поднял руки. Видно, решил пожить еще немного. Что ж, его выбор. Первуша, подъехав к пленнику, спрыгнул с седла и сноровисто связал ему руки его же поясом.

Ратислав огляделся. От опушки несмело приближались бабы и дети, еще плохо верящие в свое спасение. Девчушка в тулупе сидела около убитого брата и теребила его за рукав полушубка. Одна из женщин подхватила ее на руки. Благодарить за спасение крестьянки не стали, сразу кинулись к убитым мужчинам. Поняв, что помощь им уже не нужна, встали в растерянности, не зная, что делать дальше.

– Распрягайте лошадей! – прикрикнул на них Ратьша. – Берите лошадей половецких, быстро вьючьте их едой – и в лес. До города добраться уже не успеете, а с санями по лесу не пройдете. Бегом!

Повернулся к Первуше. Приказал ему:

– Езжай назад по дороге. Сторожи татар. Чаю, идет за этими сторожевая сотня. Как увидишь, свистни – и во весь опор назад. А я пока пленника поспрошаю.

Первуша кивнул, пришпорил коня и скоро скрылся за поворотом. Женщины начали распрягать своих коней и ловить половецких. А Ратьша, спрыгнув с Буяна, занялся допросом пленного степняка. Тот не запирался, отвечал охотно и многословно, видно, пытаясь заслужить жизнь. С его слов, за их десятком, чуть поотстав, действительно двигалась сотня половцев с монгольским сотником во главе. Еще в часе-полутора пути шел передовой тумен татар. За ним – основное войско. Вернее, его большая часть – четыре тумена и обоз. Еще два тумена должны были прорывать засечную черту с закатной стороны и ударить по Пронску. Во всяком случае, он, Санбук (так звали половца), об этом слышал. Ну, про Пронск Ратьша уже знал от Кира Михайловича. Не знал только, сколько пришло туда татарского войска. Оказывается, двадцать тысяч. Пятьдесят идет к Рязани. Вроде меньше, чем ожидалось, но на самом деле пятьдесят или семьдесят, уже без разницы, все равно много.

Во все время допроса Ратислав с тревогой прислушивался, не раздастся ли свист Первуши. Поглядывал на баб и подростков, суетящихся вокруг лошадей, скоро ли соберутся. Наконец-то! Лошади навьючены. Ведя их в поводу и посадив верхом самых маленьких, селяне потянулись гуськом, чтобы не наследить лишнего, в лес. Двое парнишек лет тринадцати-четырнадцати заметали след.

Дождавшись, когда подметальщики скроются в чаще, Ратислав повернул пленного половца лишенной доспеха спиной к себе и, поморщившись, воткнул ему нож под левую лопатку. Ненадолго пережил тот своих собратьев. В другое время можно было прихватить его с собой, но сейчас не тот случай. Ну и не отпускать же… Этот горло русским будет резать – не поморщится. Знаем, повидали.

Потом Ратислав запрыгнул в седло и послал шагом Буяна в ту сторону, где караулил татар Первуша. Доехать до него не успел: услышал тревожный свист и сразу за ним – топот копыт несущегося вскачь жеребца. Дожидаться меченошу боярин не стал, развернул коня и пустил его легкой рысью, поглядывая назад. Мгновение спустя из-за поворота дороги вылетел Первуша, поравнявшись с Ратьшей, придержал коня, выдохнул:

– Татары!

– Далеко? – поинтересовался Ратислав, стараясь, чтобы голос его звучал спокойно, даже лениво.

– С четверть версты, – утишив голос, сообщил меченоша. – Из-за поворота показались.

– Сколько?

– Не счел. Сразу назад повернул, как ты велел, боярин.

– Дозорная сотня, должно, – протянул Ратьша. – Та, из которой наши половцы, – кивнул на побитых половцев, мимо которых они как раз проезжали. – Видели тебя?

– Видеть, может, и не видели, а свист слышать могли. Поспешим, боярин?

– Успеем. Увидят своих побитых, поопасаются засады. Пойдут сторожко. Так что оторвемся.

Первуша кивнул, соглашаясь.

Так, легкой рысью, они проехали версты три, сгоняя с дороги в лес попадающихся по пути крестьян. Потом в самом узком месте дороги уперлись в завал из свежесрубленных сосен. С той стороны завала их окликнули. Оказалось, люди из его, Ратьшиного отряда. Князь Роман, молодец, видя большое число бегущих в Рязань крестьян и зная, что вот-вот их настигнут татарские разъезды, придумал вот таким образом задерживать врагов. У завалов Роман решил оставлять десяток воинов с лошадьми. Они должны были шугануть приближающегося врага стрелами, чтобы не лезли вперед уж слишком нагло, а потом сразу уходить. Пока татары осмелятся подойти к завалу вплотную, пока поймут, что защитники ушли, пока пройдут с конями в обход, уйдет время, крестьяне успеют добраться до города.

Первуша и Ратьша спешились, ведя жеребцов в поводу, с трудом продрались через лесную чащу, обходя поваленные деревья. Там, забравшись в седла и пожелав удачи остающимся воинам, пустились в дальнейший путь.

Отряд догнали верстах в пяти от Рязани, миновав по пути еще пять таких завалов с караулившими за ними воями. Чем ближе к стольному граду, тем больше попадалось на дороге саней с крестьянами и бредущей за ними скотиной. На подходе к городу сани шли уже сплошной вереницей. Всадники Ратьшиного отряда ехали колонной по два пообочь дороги, чтобы не мешать их движению. Роман Романович Коломенский оказался в хвосте. Увидев Ратьшу, искренне обрадовался.

– Думал, пропал ты, Ратиславушка, – приобнял князь Роман поравнявшегося с ним боярина. – Перехватили вас татары.

– Скорее уж мы их, – хмыкнул Ратьша и рассказал о стычке с дозорным десятком половцев.

– Вдвоем – десятерых?! – восхитился Роман.

– Не ждали они нас. Осторожность потеряли. Вот и попались.

– И все-таки! Нет, какие молодцы! Все бы так по десятку татар положили, так уж и кончились бы они к этому времени.

– Ну, половцы – это не монголы. Те бы так не попались: порядок у них, по слухам, в войске железный. Уж ежели дозор бы правили, так грабить, поди, не стали бы.

– И все-таки десять воинов – это десять воинов!

– Ладно, перехвалишь, – махнул рукой Ратислав. – Князь Пронский где?

– В голове отряда едет вместе с сыновцами.

– Понятно… Народу-то в Рязань сколько прет. Успеют ли все добраться?

– Ох, не знаю, – озабоченно покачал головой Роман. – Татары, как понял, на пятки наступают.

– Так и есть. Завалы их малость задержат, конечно, но ненамного. Придумывать что-то надо.

– Надо, – кивнул коломенский князь. – Только вот что?

– А вот чего думаю, брат. Село Шатрище в трех верстах от стольного града помнишь ли?

– Само собой.

– Там перед ним лощина широкая да глубокая, лесом заросшая по краям.

– Помню такую, – вновь кивнул Роман.

– Так вот, дорога на Рязань проходит как раз поперек нее, через выемки в склонах. Склон, тот, что на стороне села, особо густо лесом порос. Дорога глубоко его прорезала, словно ров. Высота стенок пообочь дороги в самом глубоком месте сажени три, а то и четыре.

– Помню такое.

– Так, мыслю, надо завалить деревами этот проход, поставить людей наших по склону лощины сверху. Лес густой, склон крутой и высокий. Чем не вал градский? Подержим там сколько-то супротивников, дадим мужичкам успеть до города добраться. Вон их уже сколько.

Ратьша кивнул на дорогу. По ней и правда крестьянские сани ехали уже в два, а где и в три ряда. Скорее ползли, не ехали. Ревела испуганная скотина, кричали возницы, ругаясь друг на друга, плакали младенцы, голосили женщины.

– С версту осталось до того места, – продолжил Ратислав.

– Правильно размыслил, брат, – обрадованно согласился с Ратьшиным предложением Роман Романович. – Надобно поспешить в голову отряда. Чаю, уж они там почти добрались до места.

– Езжай, распорядись, – кивнул Ратьша. – Пусть начинают деревья валить, завалы ладить. Мужичков с обозов бери, чаю, бабы и без них три остатние версты до Рязани проедут. Как татары подойдут, отпустим. По краю склона пусть тоже завалы ладят, чтобы было где от стрел укрыться. А я здесь поеду, за порядком послежу.

– Понял, сделаю.

Роман кликнул троих своих ближников, пришпорил жеребца, и они помчались вперед в голову отряда. А Ратьша задумался, припоминая местность окрест дороги возле той самой лощины. Место для обороны и в самом деле было неплохое. Справа лощина заканчивалась на обрывистом берегу Оки. Склоны ее там становились еще выше, а заросли деревьев и кустарников не давали пройти коннице. Обойти обороняющихся и ударить оттуда могла только пехота, но она наверняка заметно поотстала от передовых конных отрядов татар. Пока еще подойдет. Крестьяне за это время должны успеть укрыться в городе.

Прямые атаки конницы рязанцы отобьют или, во всяком случае, продержатся достаточно долго, чтобы беглецы сумели спастись. А вот слева верстах в шести-семи лощина сходила на нет, да и лес там редок. Не лес – перелески с раскиданными меж ними крестьянскими наделами. Там и конные свободно пройдут. Нащупают это место враги, наверное, не сразу, но нащупают. Потому туда надо поставить пять сотен панцирников. На какое-то время они татар задержат, дадут уйти защитникам лощины, а потом отступят сами, если смогут…