Текст книги "Время умирать. Рязань, год 1237"

На следующий день тронулись в путь, когда уж совсем рассвело. Никто не торопился, вчерашний пир давал о себе знать. Позавтракали, опрокинули по паре чаш медовухи. После того и выехали. Дождавшись, когда отряд с обозом вытянется из крепости, Ратьша подошел к стоящей в сторонке Мелании.

– Слушай, мамка, слушай внимательно. Не знаю, удастся ли еще сюда вернуться. Война грядет. Послал, правда, князь Юрий сына своего на переговоры с татарами, вот только вряд ли толк в том будет. Потому по первости вооружи мужичков, которые привычные к пешему бою, и отправь их в Рязань. Кого исполчать, кого над ними старшим ставить, сама знаешь.

Мелания кивнула.

– Дальше, – продолжал боярин. – Раздай оставшееся оружие мужикам из усадьбы и села. Из деревень моих. Пусть настороже пребывают. В готовности в крепости укрыться. Кто знает, может, мелкие татарские отряды как-то через засеки просочатся. Да и лихие люди под это дело могут начать шалить. Но ежели поляжем мы на засечной черте и татары сюда прорвутся, в Крепи не затворяйтесь: не отсидитесь. Много их. Крепость наша им на один зуб. Сгинете зря.

Мамка прикрыла рот ладонью, горестно покачала головой, сказала с протяжным всхлипом:

– Неужто так страшно все, Ратиславушка?

– Страшно, родная. Так страшно, что никогда такого еще не бывало. Потому собери и упакуй все ценное. И смердам в селе и деревнях скажи. Как станет ясно, что не удержали мы поганых, собирайте скарб, скотину и уходите вниз по Проне. В наших лесах спрятаться не получится, ибо редковаты, потому добирайтесь до Оки и хоронитесь на ее левобережье. Там есть где укрыться. Еды с собой берите побольше, кто знает, сколько отсиживаться придется.

– Так, может, нам в Рязань лучше податься, родимец? – перебила Мелания. – Места там много, стены крепкие.

– Мыслю, не устоит и Рязань, – покачал головой Ратислав. – Они Биляр булгарский в две недели взяли. Нет. За Оку уходите. Ежели реки к тому времени еще не встанут, на лодьях плывите. Но то вряд ли: рекам свободными быть дней пять еще, много неделю. А мы только в пути дней пять будем. Потом переговоры. Воевать татары начнут дней через десять, не раньше. Так что реки точно встанут. И снег уж ляжет. Потому сани готовьте. И не тяните: татары быстро скачут, догнать могут вас со скотиной да с обозом. Я постараюсь гонца прислать, упредить, когда совсем все плохо станет. Может, даже сам смогу заскочить. Но кто знает, получится ли. Война… – Ратислав помолчал. Окинул взглядом Меланию, сжавшуюся, ставшую словно меньше ростом, с блестящими от слез глазами. – Не горюй, мамка. Сделаешь все, как я сказал, так, может, и свидимся еще.

– Да что ты, Ратиславушка, о нас-то. Мы укроемся, схоронимся. Ты-то как?

– Ничего, – вымучил Ратислав улыбку. – Ты ж знаешь, я заговоренный. Ничего со мной не случится. Себя сбереги и людей. И давай прощаться, мамка, наши уж далеко отъехали.

Ключница уткнулась лицом в медвежий мех налатника на груди Ратьши, затряслась от рыданий.

– Ничего, мамка. Ничего. Хорошо все будет. Не плачь.

Мелания отстранилась, утерла глаза кончиком платка. Остро глянула на боярина.

– Оберег на тебе ли?

– На мне. Он всегда на мне.

– Вот и ладно, – прерывисто вздохнула мамка. – Не снимай его теперь ни на миг.

– Ладно, – кивнул Ратьша. – Не буду. Пора мне.

Мелания долгим, запоминающим взглядом посмотрела на Ратислава, погладила его по плечу, кивнула.

– Ступай, княжич.

Ратьша открыл уже было рот, чтобы привычно возразить против такого титулования, но смолчал. Расцеловал мамку в мокрые от слез щеки, развернулся, вскочил на Буяна и двинулся на выезд из крепости. У ворот оглянулся. Мамка стояла на том же месте, глядя ему вслед. Потерявшая свою обычную уверенность, вся какая-то жалкая. Боярин прощально взмахнул рукой и дал шпоры жеребцу.

Догнал отряд уже на лесной дороге. Поравнялся с князьями, ехавшими теперь вместе, словно и не пробегала меж Романом и Федором черная кошка. Олег глянул вопрошающе на побратима: все ли ладно? Ратислав успокаивающе кивнул: хорошо все.

Ехали молча. Говорить не хотелось, язык сушило похмелье. Погода испортилась. Солнце закрыли серые мутные облака, поднялся резкий пронизывающий ветер, несущий редкие сухие снежинки. К середине дня снег усилился, и скоро его насыпало столько, что он полностью покрыл замерзшую дорожную грязь. Хотя особо сильные порывы ветра иногда сдували порошу с дороги, вновь являя глазам черные тележные колеи. Под копытами легкий сухой снег тоже разлетался в стороны, так что за отрядом тянулась черная полоса обнажившейся ледяной грязи, впрочем, быстро исчезающая, заметаемая поземкой.

На ночлег остановились засветло: метель все усиливалась. Ночевали в придорожной деревеньке в пять дворов. Селить татар отдельно Ратислав поопасался, в чем его поддержал и князь Роман. Потому на ночлег их определили вместе с тремя десятками гридней. Ужин готовили из своих запасов: для жителей деревеньки накормить почти две сотни здоровых мужиков было бы слишком накладно. Лошадям тоже задали овса из телег. У местных взяли только сена для татарских лошадок, которые к овсу оказались не приучены.

До Черного леса добирались три дня: и день короток, и телеги шли не быстро. Воинский лагерь здесь стал заметно больше по сравнению с тем, который Ратислав покидал, увозя в Рязань татарское посольство. Заночевали здесь же, в лагере.

Поутру вошли в лес, миновали засечную черту. За день пройти его не успели. Пришлось ночевать в небольшом овражке, укрывающем от холодного ветра. Спать улеглись в наскоро сооруженных из лапника шалашах, постелив на землю тот же лапник и укрывшись овчинами. Татары такой ночлег перенесли легко, без какого-то недовольства. Поутру на лошадей сели бодрыми, выспавшимися. Видно, привычны были и не к такому. Да, сильный народ. И холод им не страшен. Половцы гораздо хлипче. Вон Осалук весь трясется, осунулся, круги под глазами, не выспался. Правильно, к этому времени года половецкие стойбища перебираются далеко на юг, к берегам Русского и Сурожского морей. Там и зимуют. А татарам хоть бы что. Нелегко будет воевать с ними.

Миновали лес к полудню пятого дня пути. Остановились в деревне, которую тогда, ранней осенью, отряд Ратьши, высланный в разведку, миновал не задерживаясь. Деревня оказалась пуста, видно, жители успели вовремя уйти. Строения целы, для ночлега вполне годились.

Выставили стражу: здесь уже можно было ждать встречи с татарскими разъездами. Зажгли очаги, приготовили нормальный ужин. Князья, Ратислав и прочий начальный люд отряда собрались в самой большой избе. Пригласили и Онгула с его охраной. Разместились все, пусть и с некоторым трудом. Выставили мех с медовухой, накрыли стол по-походному, но обильно. Снова пили, ели. Снова князь Роман говорил татарскому послу льстивые речи. И, надо сказать, преуспел в том: похоже, стал татарину почти другом. В этот раз татар уложили спать отдельно в небольшой избе.

Наутро, едва тронулись, впереди на взлобке заметили всадников.

– Не наши, – доложил подскакавший дозорный.

– Надо вперед ехать, – предложил Ратьша. – И посла с собой брать, чтобы не вышло чего. Пусть сразу предупредит своих, что с миром идем. Я с ним поеду.

– Добро, – согласился князь Роман. – Я с вами, Онгул мне почти что братом стал. – Он обнажил зубы в ухмылке. – Дозволишь ли? – Это уже к Федору как к старшему в посольстве.

В голосе Романа прозвучала легкая насмешка. Князь Федор решил ее не замечать. Кивнул.

– Езжайте.

Ратислав и Роман, прихватив с собой Осалука, подъехали к сбившимся в кучу татарам. Осалук сказал что-то Онгулу. Тот радостно улыбнулся и выехал вперед. Обернулся к охране. Гаркнул по-своему. Видимо, приказал оставаться на месте. Потом приглашающе махнул рукой князю Роману и пришпорил коня, направляя его к татарскому разъезду. Ратислав, Роман и Осалук поскакали следом.

Когда до татарского разъезда в десяток всадников осталось саженей триста, Онгул перевел коня на рысь, а потом и на шаг. Ратьша со спутниками держались позади. Разъезд оказался не татарским, половецким. Из тех половцев, что покорились монголам и были забраны в монгольское войско. Они, держа наготове луки с наложенными стрелами, двигались навстречу.

Посол, порывшись у себя за пазухой, вытащил наружу блеснувшую серебром пластинку. Сбросив меховую шапку, стянул цепочку через голову, поднял пластинку вверх и так, держа ее на вытянутой руке, двинулся дальше. Ратьша, Роман и Осалук поотстали. Половцы успокоились. Убрали луки. Один из них, видно старший, пришпорив коня, выехал навстречу Онгулу. Саженях в пятидесяти впереди они сошлись. Половецкий десятник, разглядев пластинку поближе, соскочил с коня, сдернул шлем, надетый на меховую шапку, и согнулся в поклоне. Татарский посланник обернулся и приглашающе махнул рукой. Роман и Осалук пришпорили коней, Ратислав же, привстав в стременах, помахал над головой снятым шлемом, подавая сигнал своим двигаться дальше. Потом, пришпорив Буяна, догнал посла с князем Романом. Роман через Осалука о чем-то спрашивал Онгула. Половец переводил. Увидев догнавшего их Ратьшу, коломенский князь сказал:

– Вот, пытаю татарина, что за штуку такую серебряную он половецкому десятнику показал. Видел, того сразу из седла вынесло. Кланяться начал.

Осалук как раз закончил переводить вопрос князя. Татарин, уже успевший повесить серебряную пластинку на шею, снова вынул ее из-за пазухи, показал и сказал только одно слово:

– Пайцза!

Роман хмыкнул недоуменно.

– И чего? Что за пайцза? Толком он может объяснить?

Осалук снова заговорил с послом. На этот раз Онгул разразился целой речью, то и дело самодовольно улыбаясь и тыкая себя большим пальцем в грудь. Туда, где висела опять спрятанная пайцза. Осалук внимательно выслушал и перевел:

– Такие пластинки монголы дают самым доверенным и заслуженным своим людям для исполнения разных поручений. Любой монгол или их подданный, которому покажут такую вот пайцзу, должен сделать все для ее владельца. В противном случае ему грозит смерть. Пластинки бывают из дерева, кости, меди, бронзы, серебра и золота. Чем важнее человек, тем дороже материал, из которого делают пайцзу. Важнее серебряной, как у Онгула, только золотая.

– Вон чего… – протянул князь Роман. – Хорошая штука эта пайцза. Полезная.

Позади нарастал топот копыт. Это оставшиеся дожидаться результатов переговоров гридни и татары с Федором и Олегом во главе догоняли их. Вскоре оба князя поравнялись с едущими не спеша Онгулом, Романом и Ратьшей.

Князь Роман снова заговорил с татарским послом. Потом обратился к Федору:

– Ну что, племяш, татарин говорит, что дальше поедут только посольские с обозом. Кстати, не сильно телеги отстали?

– Нет, – отозвался Федор. – Вон они. Едут потихоньку. Половину своих людей там оставил для охраны.

– Тогда ладно, – кивнул Роман. – Ратьша, Олег, давайте прощаться. Татар злить не будем. Возвращайтесь. Осалук, – это уже толмачу, – скажи татарину, чтоб подождал чуток.

Половец перевел. Онгул кивнул и придержал коня.

– Ну, прощай, племяш, – обратился князь Роман к Олегу Красному. – Кто знает, доведется ли еще свидеться. Сам знаешь, в самое логово зверя едем. Прости, если что не так меж нами было.

Олег, искренний, как всегда, расчувствовался. Даже слезы на глазах заблестели.

– Прощай, дядя, – порывисто вздохнув, сказал он. – Не было вроде меж нами разлада. И ты меня прости, коль чем обидел.

Князья обнялись, похлопали друг друга ладонями по спинам. Разъяли объятия. Роман Коломенский повернулся к Ратиславу.

– Не поминай лихом, боярин. Прощай.

– Прощай, князь, – поклонился Ратьша. – Удачи вам.

С Ратиславом Роман обниматься не стал. Отъехал в сторонку, давая попрощаться с Федором. Тот, услышав, что пора расставаться, как-то сник, в глазах его проклюнулась плохо скрытая тоска. Олег, увидев это, легонько стукнул его кулаком в пластинчатый доспех на груди, сказал, бодря:

– Не унывай, брат! Делай свое дело! Не бойся ничего! Мы здесь рядышком будем. Вон в этой деревеньке. Верно, Ратьша?

– Верно, – кивнул Ратислав. – И помни, что отец говорил: две недели у татар, не боле. Потом вырывайтесь хоть как. Мы поможем. Веди себя там осторожно. Слушай советов дяди, он в этом деле поднаторел, сам видишь. Но и доверяй ему с оглядкой.

Последние слова Ратьша сказал совсем тихо, чтоб Роман, восседавший на бьющем копытом коне неподалеку, не услышал. Федор кивал и как-то жалобно смотрел то на Олега, то на Ратьшу. Сердце сжималось от этого взгляда.

– Сбереги себя, Федор, – добавил Ратислав. – Помни, что ждут тебя дома.

Тот опять кивнул. Опустил голову, с силой потер ладонью лоб, поднял глаза. Теперь это снова был уверенный в себе, готовый положить жизнь за своих близких и за родной город Федор.

– Прощайте, братья, – чуть хрипловато сказал он. – Не поминайте лихом.

Он порывисто обнял сначала Олега, потом Ратислава, рванув повод, развернул своего жеребца и, ударив его шпорами, поскакал вперед, оставляя слева от себя бледное, почти уже зимнее солнце.

Глава 12

Ратьша со своей полусотней степной стражи остановился в той же брошенной деревне у опушки Черного леса. Полусотня под рукой у него, правда, была только первые два дня. Как только они вернулись в деревеньку, проводив Федора с Романом к татарам, Ратислав отправил в воинский стан, раскинувшийся за лесом, гонца с приказом выступить к нему пяти сотням степных стражников в полном вооружении и с заводными конями. Спустя два дня они прибыли.

Боярин разместил воев по избам с наказом не бродить по деревне и вообще лишний раз из жилья не высовываться. Нельзя было показать истинное число собравшегося здесь войска, чтобы не раздражать татар. Большую часть лошадей спрятали в лесу неподалеку от опушки, благо до леса меньше полуверсты. При неожиданном нападении, конечно, не добежать, но Ратьша выставил дальние дозоры, которые должны предупредить заблаговременно о приближающейся опасности. Конечно, дозоры могут и прозевать ночное нападение, но на войне приходится с этим мириться. Если даже и застанет враг врасплох, заперевшись в окруженных частоколом дворах, воины Ратислава дорого продадут свои жизни. А может, даже смогут и отбиться, ежели врагов окажется не слишком много, ведь они не будут знать истинного числа рязанцев, расположившихся здесь.

Олег Красный со своим десятком тоже остался. Ратьша не возражал: веселее ждать.

День тянулся за днем. Никаких известий от посольства не имелось. Долгими вечерами в большой избе собирались Ратьша, Олег, Могута и сотники прибывших сотен. Стол накрывал Первуша. Закончив суетиться, он присаживался у краешка стола, слушал, о чем говорят старшие. Вскакивал и подносил закуски и выпивку, если требовалось, потом опять садился и слушал.

Переговорили много о чем, но больше о предстоящей войне. Все собравшиеся, кроме князя Олега, уже сталкивались с татарами, когда Ратислав решил шугнуть обнаглевших находников. Сходились в том, что как воины они, конечно, посильнее половцев, но не слишком. Врукопашную, правда, с ними не сходились, но и тут вряд ли они намного тех же половцев превосходят. В общем, воевать с ними можно. Можно и бить. Вот только много их, это да… Но из-за засек, может, и получится отбиться.

Монголы особо не тревожили. За седмицу раза три маячили вдалеке их разъезды, но к рязанским дозорам не приближались, держась на почтительном расстоянии. Так в ожидании прошло десять дней. На одиннадцатый ближе к вечеру дозорный принес весть: с полудня приближается отряд в полсотни воинов. Не татары – русские. Неужто посольство возвращается? Но почему тогда полусотня? Должна быть сотня: полста гридней князя Романа и полста князя Федора.

Ратьша приказал оседлать коней, и вскоре он, Олег и Могута мчались навстречу приближающимся всадникам. Проскакали пару верст, прежде чем увидели на гребне увала движущийся отряд. Когда до него оставалось с версту, от отряда отделились двое верховых.

Князя Романа Ратьша узнал, когда до скакавших навстречу оставалось саженей сто. Коломенский князь был в доспехе, все в том же волчьем налатнике, но без шлема. Вместо него большая меховая шапка. Такие, только попроще, Ратислав видел на татарских послах. Конусовидный кожаный верх, два куска меха закрывают уши и шею до плеч, кусок спереди загнут на лоб. Теплая штука, должно быть. И удобная. Татарский подарок? Должно так.

– Здрав будь, боярин, – радостно, словно увидел близкого родственника, поприветствовал Ратьшу, подъехав, князь Роман. – Здрав будь, князь Олег. – Это князю белгородскому.

– И тебе здравствовать, княже, – кивнул Ратислав. – Почему один? Где Федор?

– Ну, ты сразу быка за рога, – не переставая радостно скалиться, ответил Роман. – Все расскажу. Давай до деревеньки доедем, попотчуешь нас, а то с утра не евши, как от татар выехали. Баньку бы истопить. Осталась, чай, банька в деревне? Две седмицы с лишним не мылись, смердим, как те же татары. Эти, похоже, вообще никогда не моются.

Князь коломенский хлопнул боярина по плечу и легкой рысью двинулся к деревне, где стояла Ратьшина полутысяча. Ратьша, Олег и Могута развернули коней и пристроились по бокам от Романа и его ближника. На попытки разузнать о посольстве коломенский князь только отшучивался. Поняв, что ничего пока он не скажет, Ратислав и Олег прекратили расспросы.

Молча доехали до деревни. Одна баня как раз оказалась натоплена, и Роман с ближником сразу отправились туда. Парились долго. За это время Первуша с двумя помощниками накрыл на стол в старостиной избе, а Олег с Ратиславом извелись в ожидании. Наконец Роман со спутником ввалились в избу. Распаренные, довольные. Уселись за стол. Первуша подсуетился: разлил медовухи в чаши, налил в тарелки похлебки из дичины, настрелянной в степи, пододвинул поближе свежевыпеченный хлеб, нарезанный крупными ломтями. Ратьшин мечник оказался мастером на все руки: приноровился печь хлеб из прихваченной для кулеша муки. Очаги в деревне оказались в полной исправности. Пеки, вари, парь чего душе угодно.

Приезжие выпили, принялись за похлебку. Выхлебали, еще выпили, приступили к жаркому из степной косули. Умяли его. Еще приложились к чашам. Олег и Ратьша, изнывая от нетерпения и тревоги, отщипывали кусочки хлеба, жевали нехотя: ели недавно. Торопить гостей, однако, показать невежество. Терпели. Наконец князь Роман насытился, отвалился от стола, прислонившись к бревенчатой стене.

– Так что с Федором, с посольством? – не выдержав, спросил князь Олег.

– Да хорошо все, – сыто рыгнув, проворчал Роман. – И с посольством, и с Федором.

Сделал знак Первуше: мол, плесни еще в чашу. Тот налил медовухи до краев. Коломенский князь не спеша, смакуя, выпил, потянулся.

– Ух! Хорошо! Знали бы, как эти их юрты вонючие надоели. Опять же, ни столов, ни лавок. Ноги скрючило на корточках сидеть.

Ну, юртами и степным бытом Ратьшу было не удивить, наездился по половецким становищам. Он с нетерпением ждал, что князь скажет дальше. Олег Красный тоже нетерпеливо ерзнул на лавке, не вытерпев, поторопил Романа:

– Ну же, князь, что было-то? Федор где?

Роман Коломенский наконец начал рассказ:

– Приняли нас у татар неплохо. Поселили в белой юрте. Это у них считается большой честью. Главный их, Бату-Хан, так они его кличут, принял нас, правда, только на пятый день. Трое братьев еще с ним было. Принял ласково. И дарами нашими весьма доволен был.

– Так ты у него тоже был? – перебил речь князя Ратьша, помня, что отец наказывал сыну не брать с собой дядю к хану ни в коем разе. – Федор взял тебя с собой?

– Тут уж скорее я его взял, – самодовольно усмехнулся князь Роман. – Федор ваш ждал бы приема хана до морковкина заговенья. Гордый. Говорит с татарами через губу. А у меня Онгул в друзьях. Не последний человек в татарском войске: дядя одной из жен самого Джихангира. Это они Бату так прозвали. Вот он и поспособствовал, чтобы нас допустили до хана пораньше.

Роман опять показал Первуше на свою чашу. Парень налил медовухи. Князь отхлебнул и продолжил рассказ:

– Федор ваш без меня и с Бату ни о чем бы не договорился. Нельзя же так… – Роман укоризненно покачал головой. – Поклониться толком и то не хочет. Так что разговаривал с Джихангиром я.

– О чем же договорились? – Ратиславу поднадоела похвальба заметно опьяневшего Романа. – И скажи, наконец, почему Федор не с тобой?

Князь Коломенский недовольно нахмурился: перебили. Сделал хороший глоток из чаши. Почмокал губами, смакуя.

– Хорош медок, – сказал. – Из твоих погребов?

– Оттуда, – кивнул боярин. – Так что?

– Договорился я с Батыем о послаблении для Рязани. Парней и девок они требовать себе не будут. Все остальное придется дать. И заложников тож. Вот Федора они и оставили первым заложником. А меня послали обсказать все брату. Чтоб покорился и глупостей не наделал.

Увидев, как вскинулись Олег с Ратьшей, успокаивающе поднял руку, сказал:

– Ништо. Хорошо все будет. Оставил я при нем ближника своего. Муж сей оборотист вельми. Тоже Онгулу глянулся. Не даст пропасть, подскажет, что сказать, как сделать. Кстати, – Роман опять приложился к чаше, – Батый почтил меня особым доверием. Пайцзу выдал. Глядите.

Он сунул руку за пазуху и вытащил бронзовую пластинку на цепочке.

«Ишь как бережет, – подумалось Ратьше, – в бане даже не снимал».

Князь стянул цепочку через голову, протянул Олегу Красному. Тот с легкой брезгливостью, словно ядовитого паука, принял пластинку, осмотрел с обеих сторон, передал Ратьше. Пластинка оказалась прямоугольной, длиной в полвершка, с проушиной для цепочки. С обеих сторон на ней были нанесены какие-то значки. Вроде надписи. Ратислав вспомнил: видел такие на драгоценной фарфоровой посуде, привезенной из Богдийского царства. Он отдал пайцзу хозяину, спросил:

– И что толку с этой побрякушки?

– Ты же слышал, что говорил Онгул: любой из войска монгольского должен сделать все, что я скажу.

– Так уж и любой? – недоверчиво прищурился Олег. – И прямо-таки все сделает?

– Ну, не любой, – слегка смутился князь Роман. – От тысяцкого и ниже. Темник мне уже не подчинится. Вот была бы серебряная, тогда б и темники мне кланялись. А с золотой только чингизиды, их родичи и высшие военачальники были бы выше меня. – Роман мечтательно понял глаза к потолку.

– Темники – это кто? – поинтересовался Ратислав.

– В их подчинении десять тысяч воинов, – пояснил князь коломенский, надевая на шею пайцзу.

– А чингизиды? – задал следующий вопрос уже Олег.

– Это прямые потомки великого основателя Монгольской державы Чингисхана. Сыновья, внуки, правнуки. В этом походе тринадцать чингизидов участвуют и большая часть войск монголов. Страшная сила. Ну да это сами знаете.

– И что, коль пойдут на нас татары войной, ты, имея золотую, к примеру, пайцзу мог бы встать впереди войска нашего, и татары бы развернулись? – спросил Олег.

– Ну, золотую мне бы никто не дал, – усмехнулся Роман. – А и с бронзовой двор мой, ежели я встану с ней в воротах, никто зорить не решится.

– Вона как… – протянул Олег. Особого восторга в его голосе слышно не было. – Так ты чей теперь князь, дядя, наш аль татарский?

Лицо Романа, и так красное от бани и выпивки, побагровело.

– Ты кому слова такие говоришь, племяш! – сдавленным от ярости голосом просипел он. – Русским был, русским и останусь. А тебе за такое уши надрать!

– Руки коротки, дядя! – заалев гневным румянцем, выкрикнул в ответ Олег.

Князь Роман несколько раз вдохнул и выдохнул, раздувая ноздри, грохнул кулаком по столу так, что звякнула стоящая там посуда. Опустил голову. Посидел так чуток. Когда выпрямился, лицо его было почти спокойным.

– Не понимаете вы, – проведя подрагивающими пальцами по бороде, промолвил коломенский князь. – Нельзя нам с татарами воевать. Гибель это верная всей нашей земле. Я десять дней жил средь них. Войско татарское – это одно целое. За малейшее неповиновение наказание у них одно – смерть. Потому в сражении они послушны, как пальцы одной руки. Видел я, как тумен татарский – это десять тысяч воинов – возле лагеря упражнялся. Темник ими с помощью десяти барабанщиков и двух десятков знаменных управлялся. Поворачивались, рассыпались на тысячи они по звуку барабанов только да взмахам знамен, бунчуками у них прозывающимся. И делали все это как один. Для нас с Федором, мыслю, все то показывали татары. Чтобы устрашить.

– Видно, сильно напугали тебя, дядюшка, – насмешливо сказал Олег.

Роман было вскинулся, но потом устало усмехнулся, ответил:

– Щенки вы несмышленые. Как есть щенки. Лишь бы гавкнуть, укусить. А кого укусили, не видите: то ли куренка тощего, то ли тура могучего, который вас стопчет и не заметит.

– Заметит, чаю, – отозвался переяславский князь. – И не только заметит.

– Говорить с вами, – безнадежно махнул рукой Роман. – Делайте как знаете, а я буду свое делать. По своему разумению. И до брата постараюсь это разумение донести. Чаю, – коломенский князь как-то нехорошо усмехнулся, – Юрий теперь, когда сын его у татар, не в пример сговорчивее станет.

Роман потянулся. Зевнул.

– Умаялся я. Спать лягу. Завтра чуть свет в Рязань тронусь.

Ратислав кивнул стоящему у дверей Первуше: мол, проводи почивать князя. Роман с ближником поднялись на ноги и двинулись к двери.

– Да, княже, – окликнул Романа боярин.

Князь коломенский остановился, обернулся.

– Ну, чего еще?

– А что с Онузлой?

– Сожгли городок татары, – вроде даже с каким-то злорадством ответил Роман. – А жителей за то, что посмели сопротивляться, вырезали поголовно. Вот так.

Повернулся и вышел.

– Что делать будем, Ратьша? – нарушил тяжелое молчание Олег.

– А что делать? – вздохнул Ратислав. – Что Юрием Ингоревичем было сказано, то и будем делать. Федор не глуп, понимает, что, пока он у татар, отец его связан по рукам и ногам. Потому тоже, как и было уговорено, просидит там ровно две седмицы и попробует бежать или с боем пробиться. Тут мы ему и должны помочь. Так что через три дня выходим в сторону татарского стана.

– Не дадут ведь подойти близко, – покачал головой Олег. – Разъезды их по всей степи кружат.

– Ништо, – недобро усмехнулся Ратьша. – Знаю я к Онузле дорожку. По руслам сухим, балочкам, овражкам незаметно подберемся. Не вплотную, понятно, но близко. Идти ночью придется. Но успеем, коль поторопимся. Тем паче ночи теперь длинные. С Федором у нас уговорено, где ждать его будем. Ништо…

На следующее утро, как и обещал, князь Роман со своими людьми уехал, а Ратислав с Олегом начали готовить воев к выступлению в сторону Онузлы. Проверяли ковку коней, снаряжение, оружие, припасы. Дел оказалось много. Так в хлопотах прошло два дня. На третий к вечеру собирались выступать, но утром рано, только Ратьша с Олегом успели глаза продрать, во двор влетел гонец от дальнего дозора.

– Всадник едет с полудня, – спрыгнув с заиндевевшего коня, сообщил он вышедшим на крыльцо князю и воеводе степной стражи.

– Далеко? – спросил Ратьша.

– Верстах в десяти был, когда я сюда выехал. Лошадь с ним вьючная. С поклажей какой-то. На татарина аль половца не похож. Наши навстречу поехали, а меня к вам послали.

Сердце почему-то тревожно сжалось в груди Ратислава. Он глянул на Олега.

– Едем встречь?

– Едем, – кивнул князь. Лицо у него тоже стало неспокойным.

Быстро оседлали лошадей и помчались на полдень, вздымая снежную пыль. С собой взяли десяток Олеговых гридней. Скакать пришлось не слишком долго. Скоро у окоема замаячили всадники. Еще немного времени спустя их стало можно посчитать: семеро и вьючная лошадь. Шестеро – это дозорные. Кто же седьмой? Ратьша с Олегом еще пришпорили коней. Когда до подъезжающих оставалось с сотню саженей, перевели скакунов на рысь, а потом на шаг. Дозорные ехали медленно, сняв шлемы с подшлемниками и опустив головы. В груди у Ратьши захолонуло.

Когда до дозорных осталось двадцать саженей, Ратислав наконец узнал седьмого всадника, того, что приехал из степи. Он был простоволос и легковато одет для поздней осени. Борода и волосы на голове всклокочены и слиплись от замерзшей крови. Только потому Ратьша и не узнал сразу Опоницу, Федорова пестуна, обучавшего княжича, да и Ратислава с Олегом, когда они еще жили при дворе великого князя, воинской премудрости. А еще Ратьша увидел, что везет вьючная лошадь.

Лошадь, которую вел в поводу пестун князя Федора, оказалась не вьючной, верховой. Под седлом и с уздой. Через седло было перекинуто мертвое тело, закутанное в красный княжеский плащ – корзно. Ратьша и Олег спрыгнули с коней и бегом бросились к Опонице. Остановились в паре саженей.

– Кто? – одними губами произнес Олег.

Опоница отвел глаза, опустил голову.

– Федор? – Ратислав спросил это громко, звенящим от напряжения голосом.

Княжий пестун горестно кивнул, с трудом слез с седла, поклонился боярину с князем, сиплым, простуженным голосом сказал:

– Не уберег, карайте.

Ратьша обогнул повесившего голову Опоницу, подошел к лошади с телом, положил руку на припорошенный снегом плащ, туда, где должно было быть плечо Федора, сжал пальцы. Плечо оказалось каменно-твердым и холодило вроде бы даже сильнее снега, лежащего на нем. Не хотелось верить, что перед ними промороженное и скрюченное тело того самого Федора, с которым они еще отроками носились по рязанским улицам, слетали на санках по окскому откосу, скакали на горячих жеребцах по полям и лесам, преследуя дичь.

Ратислав отнял руку, оглянулся на стоящего рядом потрясенного Олега. А ведь ему еще тяжелее, подумалось. Ратьша со смертью по роду службы сталкивается постоянно, в том числе со смертью близких людей. Олегов же удел далеко от степной границы, половцы туда доходили в последний раз еще до его рождения. В общерязанские походы он, конечно, хаживал, но смерти друзей вот так близко не видел ни разу.

Проглотив колючий комок в горле, Ратислав приобнял Олега за плечи, развернул его и повлек к почуявшим смерть храпящим жеребцам. Помог взобраться в седло, поддержав стремя, похлопал по бедру. Шепнул:

– Крепись, князь, на тебя гридни твои смотрят.

Вскочил в седло сам. Повернулся к дозорным. Приказал:

– Возвращайтесь на место. Следите во все глаза: татары могут в любой миг нагрянуть. Коль все будет тихо, на закате снимайтесь и уходите через лес к нашим. Мы к тому времени, должно, уже через лес идти будем. Ступайте.

Дозорные развернули коней и порысили в степь. Теперь Ратислав обернулся к Олеговым гридням.

– Тело князя везите в деревню. Там в тепло его определите. Как оттает, обмойте, уложите, как положено. Носилки соорудите. На них повезем. За пестуном его присмотрите. В баню сводите, накормите. Ежели ранен, перевяжите. Едем, Олег. Тут уж ничем не поможешь. – Ратьша хлопнул побратима по спине. – Едем. Собираться надо. Уходить отсюда. Ждать теперь больше некого.