Текст книги "Время умирать. Рязань, год 1237"

Где-то через час, когда наступила полная темнота (луна пока не взошла), великий князь приказал выступать. Пешцы двинулись двумя колоннами по пять рядов, так, чтобы меж колоннами могли укрыться раненые, которые неизбежно появятся. Там же шли стрелки. Впереди и позади колонн шла поделенная пополам конница. Пешцы, идущие справа, взяли щиты в правые руки, дабы закрываться от стрел. Если татары решатся на копейный удар, пешие рязанцы остановятся, повернутся к врагу лицом и примут его на копья. Таким способом русичи отходили восвояси с незапамятных времен, если поход в степь оказывался неудачным и разозленные степняки пытались преследовать недобитых лесовиков.

Ратьша со своими оставшимися людьми шел впереди конного головного отряда. С ним увязался и князь Олег. Он, Ратислав и Первуша с Могутой ехали чуть впереди трех десятков сакмогонов, за которыми саженях в двухстах двигался головной конный отряд.

Идти старались тихо, но татары, видно, ждали чего-то такого от рязанцев. Их дозор заметил отряд Ратислава, не успели они пройти и полуверсты. Гортанные крики впереди, топот копыт, посвист стрел, и татары умчались к своим – предупредить. Там, у горящих костров, возникла суматоха.

Ратьша подавил желание пришпорить Буяна и ударить на растерявшегося супротивника. Сдержался. Особого урона его три десятка татарам не нанесут, а те их потом зажмут, отрежут от своих и, скорее всего, перебьют. Неразбериха впереди, впрочем, длилась недолго. Вскоре оттуда раздался удаляющийся топот большого числа коней, который помалу стих где-то справа. Ушли татары, судя по звуку, недалеко, на полторы-две версты, не более.

Вскорости Ратьшин отряд добрался до брошенного татарами стана. Продолжающие гореть костры, истоптанный грязный снег, обглоданные кости, брошенные в спешке овчины. Задерживаться не стали, двинулись дальше, в сторону своего лагеря у Черного леса, благо места были знакомые, и даже в темноте Ратислав безошибочно вел войско в нужном направлении.

Пройти спокойно им дали пару вест, не более. Впереди и с боков раздался приближающийся топот копыт. Ратислав натянул поводья, останавливая Буяна, поднял руку, давая знак своим людям остановиться. Топот нарастал. Ратьша оглянулся. Сзади подходили сомкнувшиеся в плотный строй, готовые к бою сотни панцирной конницы. Догнав Ратьшин дозор, они остановились. Ратислав со своими людьми встал в первой шеренге. Здесь построились воины, сумевшие сохранить копья. Сейчас они взяли их в боевое положение: кто знает, может, татары решились на копейный удар. Но нет, когда до рязанцев осталось с полсотни саженей, темная масса вражеских всадников, уже угадываемая в ночной тьме, встала как вкопанная и выбросила тучу стрел. Стрел видно не было, только щелканье тетив, скрип натягиваемых луков и свист рассекаемого оперением воздуха. Рязанцы как могли быстро вскинули щиты. Прикрылся щитом и Ратьша. В него сразу ударилось несколько стрел. Одна скользнула по шлему. Пара отскочила от налобника Буяна. Сколько-то застряло в его кожаном доспехе. Справа, слева и позади из глубины конного строя, раздались вскрики раненых людей и ржание пораженных стрелами лошадей.

Топот ног пехоты тоже стих: пешцы остановились, прикрывшись щитами. Защелкали тетивы – это стрелки, прятавшиеся между пешими колоннами, ударили из луков в ответ. Ратьша, сжавшись за щитом, тоже потянул лук из налучья, натянул защитную рукавичку, вытащил стрелу из тула, качнул головой сокрушенно: мало их там осталось. На мгновение приоткрывшись, выпустил стрелу в темнеющую стену вражеских всадников. Справа от Ратислава натягивал лук Олег, слева отстреливался Могута, дальше – Первуша.

– Нельзя стоять! – наклонившись в сторону Ратьши, крикнул Могута. – Да и стрел мало!

– Знаю! – отозвался Ратислав. Приподнялся в седле и прокричал: – Конница! Вперед! – Убрал лук, вынул из ножен меч, дал шпоры Буяну.

Жеребец, нагнув голову так, чтобы подставлять под летящие стрелы защищенные части тела, перешел на рысь. Вся шеренга, в которой ехал воевода степной стражи, подравнялась под его скакуна, уплотняя строй. Татары боя не приняли. Разлетелись в стороны, продолжая бить неповоротливых русских стрелами. Нет, не угнаться. Ратьша сдержал коня, переводя того на шаг. Так, чтобы пехота не отстала. Опять достал лук…

Рязанское войско двигалось уже около трех часов. Минула полночь. С час назад взошла луна, теперь заливавшая с ясного неба степь своим мертвенным светом. Со всех сторон вытянувшегося змеей русского войска, гремя копытами по мерзлой земле, гарцевали тысячи легких татарских всадников, хорошо видимых теперь в свете луны и неустанно сыплющих стрелы на головы рязанцев. Позади колонны русских оставались темнеющие на снегу тела павших и умирающих: нести тяжелораненых воины уже не могли, изнурены были до крайности, да и мало кого не зацепили еще татарские стрелы хотя бы слегка.

Пешцов в строю оставалась едва половина, конных – не более тысячи. На коней, лишившихся всадников, и на всех уцелевших заводных посадили раненых, не способных передвигаться. Пешцы шли медленно. Конные, прикрывавшие их спереди и сзади, подравнивались под их шаг.

Ратьша со своими ближниками продолжал идти в голове войска. Его пока стрелы не поранили. Материнский оберег помогал или просто везло? Кто знает? Первуша тоже был невредим. А вот Могуте и Олегу досталось. Ратиславов ближник получил в бедро стрелу, прошившую кольчужную юбку и ноговицу, а князь переяславский поймал стрелу в правое плечо – угодила, проклятая, в сочленение между оплечьем и стальным нагрудником. Вытаскивать стрелы не стали, недосуг, да и кровью изойдут: перевязывать некогда, а пока стрела в ране, крови идет совсем чуть. Обломали древки, чтобы не мешали. Олега в сопровождении пары гридней Ратьша отправил в середку колонны. Там собирались раненые, еще могущие двигаться. Там же ехал и великий князь со свитой. Могута покидать свое место в строю отказался, а Ратислав настаивать не стал: что здесь, что там почти одинаково опасно. Единственно, в середину колонны стрелы падали сверху, навесом, и убойная сила их была чуть меньше.

Свои стрелы у рязанских всадников кончились еще час назад, и они ехали теперь под ливнем татарских стрел, в бессилии сцепив зубы, сжав судорожно рукояти мечей и древки копий. У пеших стрельцов запас еще оставался, и только потому татары пока держались на почтительном расстоянии. Вот когда стрелы иссякнут и у пешцов, степняки подъедут совсем близко и будут бить в упор. Тут уже никакой доспех не спасет.

Ратьше давно стало понятно, что до Черного леса они не дойдут. Во всяком случае все вместе. Может уйти конница, если сумеет прорваться сквозь полчища окруживших рязанцев кочевников. Похоже, это поняли и ближники великого князя с княжатами.

К Ратиславу протолкался Кир Михайлович Пронский. Перекрикивая лошадиный топот и ржание, крики и стоны раненых, он передал Ратьше приказ Юрия Ингоревича: готовить головной конный отряд к прорыву.

– А князь? – крикнул в ответ Ратислав.

– Он со своими людьми и всеми, кто на конях, сейчас подтянется к голове войска! И замыкающий отряд сюда подойдет!

– А их бросаем? – Ратьша кивнул на пешцов.

Кир Михайлович нахмурился. Сказал:

– Сам видишь, им не спастись. Предлагаешь всем вместе здесь полечь?

– И князь согласен?

– Упирался спервоначалу. Потом понял, что по-другому никак. Смирился.

– Ладно, – кивнул Ратьша. – Пусть так.

– Начинаем по сигналу княжеского рога! – разворачивая коня, крикнул Кир.

А стрелы продолжали падать, втыкаясь в щиты, кожаные брони коней, человеческую и конскую плоть, со звоном отскакивая от панцирей и шлемов или с глухим стуком пробивая их. Жалобно заржал конь Могуты: одна из стрел, пронзив защиту, вонзилась ему в правую лопатку, уйдя в тело на полчетверти. Ближник с заметным усилием вырвал ее, похлопал заплясавшего жеребца по шее. Ратислав озабоченно покачал головой: далеко ли ускачет Могута на истекающем кровью коне?

Из-за задних рядов в голову войска протиснулась княжеская свита с великим князем в середине, заботливо укрываемым щитами гридней. Здесь они встали в центре первого ряда. Понятно, Юрий Ингоревич решил сам возглавить прорыв. Что ж, тогда Ратьшино место позади: будет прикрывать отход.

– Уходим в хвост! – приказал он своим людям, разворачивая Буяна. – Ты иди с княжьими людьми. – Это Могуте. – И сам, и конь подстреленные.

Ближник упрямо мотнул головой и тоже развернул коня. Ну что ты будешь с ним делать!

Только успели добраться до последних рядов конников, продвигающихся к голове войска, как впереди раздался хриплый рев княжеского сигнального рога. Еще не умолк его звук, а там, впереди, разнесся боевой клич панцирников и грохот тяжелых кованых копыт: конница пошла на прорыв. Здесь, в хвосте, черед до всадников еще не дошел. Они продолжали двигаться шагом.

Пешцы, понявшие, что их оставляют одних, остановились, устало поставили ростовые щиты на землю, пригнулись за ними, повернулись вполоборота, провожая взглядом уходящих соратников. В лицах их не было упрека. Только усталость. Они тоже понимали: незачем погибать всем, спасшиеся там, за Черным лесом, постараются защитить города и веси родной земли.

Меж колоннами пешцов, ставших заметно короче и тоньше, осталась группа всадников в полтора десятка, это был тысяцкий Будимир с воеводами. Ратьша, проезжающий мимо, завернул к ним.

– Остаешься? – спросил у тысяцкого.

Тот только кивнул в ответ и тут же крикнул:

– В круг! Становись в круг! – Потом хлопнул Ратьшу по спине, сказал уже негромко: – Езжай, отстанешь. И отомстите там за нас.

– Прощай, – сдавленным голосом ответил тысяцкому Ратислав и пришпорил Буяна. Горло сжимало от ярости и бессилия.

Хвост конного войска уходил вперед, набирая ход. Вот он уже выскользнул из промежутка между колонн пешцов. Те сразу начали смыкаться, образуя оборонительный круг. Ратьша и Первуша с Могутой едва успели проскочить наружу.

Догнали концевых всадников быстро. Татары, судя по отсутствию впереди звуков схватки, боя не приняли. Опять разлетелись в стороны и теперь скакали по бокам остатков рязанской конницы, расстреливая ее, лишенную возможности отвечать, в упор. Сразу появились убитые. Люди и лошади. Ратьше, скачущему позади, приходилось то и дело объезжать или перескакивать через их тела. Совсем скоро после начала скачки начали отставать всадники на раненых лошадях. Большинство их, поняв, что не уйти, разворачивали коней навстречу преследователям, вытаскивали мечи из ножен и пытались вступить в схватку. Редко кому это удавалось: раньше татары успевали утыкать их стрелами.

Через полчаса начал отставать жеребец Могуты. Ратислав и Первуша пристроили своих коней с боков истекающего кровью скакуна, прижались к нему, помогая продолжить кажущуюся уже бесконечной скачку и не давая повернуть коня встречь врагам. Но теперь уже отставали все трое. Татары, видя такое, засыпали их стрелами. Пяток вражеских всадников приблизился саженей на двадцать, посылая стрелы в упор. Взвизгнул Буян: стрела прошила его доспех и впилась в бок чуть позади Ратьшиного бедра. К счастью, стрела ушла неглубоко. Зашипел от боли Первуша.

– Уходите, – прохрипел Могута.

Ратислав мотнул головой.

– Все погибнем. Уходите! – собрав силы, рявкнул Могута. – Ну!

Ратьша упрямо нагнул голову, не отвечая. В щит на спине с глухим стуком били стрелы. Звонко ударяли по шлему и нагруднику – вскользь, не пробивая. В Буяна татары пока не целили: видно, приглянулся им жеребец-красавец.

– И-йех! – выкрикнул Могута и, нагнувшись, сбросил щит со спины, потом, рванув застежку, сбросил шлем.

– Что ты?.. – начал Ратислав.

Но две татарские стрелы уже вонзились в тело ближника. Одна, пробив панцирь, в спину, а вторая – в обнаженную шею. Та, что попала в шею, видимо, перебила позвоночник, и Могута умер сразу. Его тело завалилось набок, прямо на руки Ратьше. Тот какое-то время, не веря в свершившееся, тормошил своего бывшего наставника. Потом, поняв, что ближник мертв, отпустил его тело и, ударив шпорами Буяна, послал его вдогон ушедшим вперед соратникам, чувствуя, как переполнившие глаза слезы катятся по ресницам, замерзая на морозном ветру.

Прошел еще час. Луна продолжала лить на заснеженную степь свой тоскливый бледно-желтый свет. Вздымающаяся из-под копыт лошадей снежная пыль взблескивала тусклыми искрами, создавая над темной массой всадников, несущихся по степи, мерцающий ореол. От рязанцев к этому времени осталось не более семи сотен. Преследующие их татарские отряды меняли друг друга, отъезжая для пополнения запаса стрел, так что смертельный ливень не прекращался ни на миг.

Ратислав и Первуша продолжали скакать в хвосте войска. Ратьшу стрелы до сих пор миловали. Буян бежал все так же ходко: видно, полученная им рана кровила не сильно. Конь Первуши пока не пострадал. А вот меченошу стрела уклюнула в правый бок, попав в соединение половинок нагрудника. В тело вошла не слишком глубоко, помогла кольчуга. Парень обломал древко и пока вроде держался в седле вполне уверенно.

Всадники на раненых конях продолжали отставать, попадая под татарские стрелы и клинки. Стяг великого князя продолжал трепетать где-то в голове растянувшегося войска. Должно, жив Юрий Ингоревич, берегут его гридни. А вот Олег Красный отстал. Теперь он опять скачет рядом с Ратьшей и Первушей. Видимо, сказалась полученная рана, да и жеребцу его досталась пара стрел, пробивших броню. Ратислав с меченошей подперли боками своих скакунов коня белгородского князя, как недавно коня Могуты. Пока держались, не отрываясь от своих, и стрел в них летело не слишком много.

«Ничего, продержимся, – уговаривал себя Ратислав, – до стана осталось немного. Не более получаса скачки. Продержимся».

– Ну, ты как? – то и дело тормошил Ратьша Олега, не давая совсем обессилевшему побратиму сомлеть окончательно.

Тот вскидывал клонящуюся на грудь голову, пытался улыбнуться белыми от потери крови губами, кивал, шептал почти неслышно:

– Ничего, брат. Ничего…

– Держись! Недалеко осталось!

Олег кивал, и снова голова его начинала клониться к груди.

Впереди уже видна была темная полоса леса. До стана и правда оставалось совсем недалече. Наверное, скачущие впереди всадники уже видят шатры и избы деревеньки, откуда вышло в степь рязанское войско. Увидели их и татары. Далеко позади проревели сигнальные трубы. Дождь из стрел внезапно прекратился.

По колонне скачущих рязанцев прокатился облегченный вздох. Ратислав радоваться не спешил: вряд ли татары так просто выпустят свою добычу. Он выпрямился в седле, осмотрелся. Конные татарские стрелки поворачивали лошадей в стороны и уносились в степь. Из-за них позади, справа и слева показались плотные ряды тяжелой конницы, посверкивающие в лунном свете отблесками панцирей и наконечниками поднятых вверх копий. Понятно: будут добивать.

Хорошо, татарам не хватило времени и сил окружить русских. С боков даже толком не охватили. Правильно, на лошадях у них тоже защита, как и на всадниках… Татарские кони весу несут не меньше, чем рязанские. Видно, только-только догнали. И, скорее всего, лошадки у них тоже заморились: шпорят их, а расстояние до русских убывает небыстро. Может, удастся добраться до стана раньше? Нет, не получится. Успеют догнать. И что делать? Развернуться и ударить встречь? Не получится: измотанные, пораненные лошади и люди не выстоят. Да и не успеть развернуть и собрать в кулак растянувшееся войско, татары настигнут раньше. Повернуть навстречу с теми, кто есть под рукой? Два-три десятка? Ну, тех, что идут по пятам, может, и удастся чуть задержать, но те татары, что охватывают с боков, доберутся до остальных. И что делать? Остается шпорить коней, выжимая из них последние силы!

Похоже, это поняли в голове войска. Там заметно прибавили. Буян без особого напряжения тоже увеличил ход. Первушин конь задышал с хрипом. То же и Олегов. Плохо, сгибнут коники, но тут уж деваться некуда. Зато расстояние между рязанцами и татарами стало сокращаться не так быстро.

Ратьша встал в стременах, вглядываясь в уже совсем близкую опушку Черного леса. Да, вон шатры, вон избы темнеют. Успеем! Но Олегов конь был совсем плох. В какой-то миг он споткнулся. Не упал, нет, но вырвался из клещей поддерживающих его жеребцов Ратьши и Первуши и сразу сильно отстал.

Опамятовавшийся от толчка Олег вскинул голову, махнул рукой начавшему придерживать своего скакуна Ратиславу, потянул повод, разворачиваясь навстречу совсем уже близким преследователям, перебросил щит на грудь, вытащил меч из ножен. Все! Не спасти! Ратьша отвернулся, чтобы не видеть, как взденут на копья друга по детским играм, и ударил Буяна шпорами.

Они все же успели добраться до стана. Воевода тысячи пешцов, оставленной в стане, услышал топот множества копыт издалека и успел приготовиться к встрече. Раздвинув рогатки и сделав меж ними проход саженей в пятьдесят, он выстроил за ним свою тысячу стеной в шесть шеренг, поставил позади строя и вдоль неубранных рогаток стрелков.

Когда голова рязанского конного войска начала втягиваться в проход, тысяцкий приказал сдвоить ряды, пропуская измотанных коней и всадников в образовавшиеся промежутки между воинами. Потом ряды сомкнулись, принимая на копья несущихся следом степняков. Часть их, идущих широкой волной, села на копья, кто-то налетел на рогатки, наставленные в четыре ряда, видимо, не разглядев их в неверном свете луны. Ночную степь огласили грохот железа, треск копий и ломающихся рогаток, ржание умирающих лошадей, крики боли и ярости татар, упустивших такую близкую добычу.

Осыпаемые стрелами русских стрелков, нечастыми, но меткими, татары откатились саженей на триста, собираясь там в плотный кулак и равняя ряды для нового натиска. Оказалось, их не так уж и много: тысячи три – три с половиной. Правда, подальше, в версте примерно, маячили конные стрелки, посчитать которых даже приблизительно было невозможно.

Великокняжеский рог протрубил отступление. Понятно: в лагере не задерживаться. Всадники двинулись рысью к опушке леса, к дороге, ведущей в его глубину. Татары нападать не спешили, и рязанская конница благополучно успела втянуться в чащу. Ратьша со своими двумя десятками уцелевших дружинников остался на опушке: его задача – прикрывать, хоть вряд ли горстка воинов, оставшаяся под его началом, сможет хотя бы ненадолго задержать преследователей. Но долг есть долг. Ратьшины воины выстроились в две редкие шеренги у самого начала лесной дороги и наблюдали за действиями пешей тысячи, оставшейся в воинском стане.

Воевода пешцов оказался человеком бывалым, а люди его – хорошо выученными. Выслав вперед несколько десятков воев, он закрыл проход рогатками и, сохраняя плотный строй, начал отступать к опушке. У рогаток осталась пара сотен стрелков. Подоспевшие легкоконные татары начали сыпать стрелы на них и пятящихся пешцов. Часть из них захлестывали арканами рогатки и отволакивали их в стороны, расчищая проход. Пока они с этим возились, пешая тысяча успела отойти к опушке, перегородив вход в лес, потеснив при этом людей Ратислава. Теперь с боков стену пешцов прикрывали густые заросли подлеска, сквозь которые продраться конному было почти невозможно.

Пешцы быстро перестроились в восемь шеренг, чтобы уместиться в довольно узком проходе. Да и пробить коннице глубокий строй гораздо сложнее. Даже тяжелой. Утвердили нижние заостренные концы щитов на земле. Первые две шеренги воткнули утоки копий у правой ступни, направив острия вперед, слегка приподняв. Третья и четвертая шеренги, имеющие более длинные копья, опустили их, положив на плечи впереди стоящих так, что острия торчали примерно на сажень впереди строя. Воины в четырех задних шеренгах пока держали копья наконечниками вверх.

К Ратиславу подъехал воевода пешцов. Оказался он из муромчан, и Ратьша знаком с ним не был. Видел на княжьих советах, и только. Лет сорока, невысок, но кряжист. С воеводой подъехал еще пяток всадников – видно, его ближники. Муромчанин был мрачен, зол и решителен.

– Неуж все войско угробили? – подъехав вплотную, прохрипел он простуженным голосом. – Эти все, что остались? – Он повел густой бородой в сторону леса, куда ушли остатки конницы.

Ратьша кивнул. Говорить не хотелось: навалились усталость и осознание того, что ни Могуты, ни Олега, ни других близких людей, оставшихся в снежной степи, он больше никогда не увидит.

– Как же вы так-то, – горестно покачал головой воевода пешцов. – Тут же крикнул своим: – Ровней ряды! Плотней держаться! – Потом опять Ратьше: – А вы уходите. Мы тут сами. Только мешаться будете, – усмехнулся невесело. – Не боись, отобьемся. Дадим времечко князю с уцелевшими уйти подальше и сами тронемся потихоньку. Мало-помалу по лесной дорожке до засек допятимся. Коннице здесь у опушки, сам знаешь, не развернуться, лес густой. Так что, думаю, они за нами не полезут. По крайности, без разведки. А пока разведают, мы уж далеко будем.

Воевода еще раз прикрикнул на своих. Потом опять обратился к Ратиславу:

– Потому езжайте. Ты ж воевода степной стражи?

Ратьша кивнул.

– Вот и давай, скачи. Расставляй по засекам тех, кто еще остался. Надо татар в лесу подержать, дать время селянам в схронах аль городах укрыться. Ступай. А мы до засек – и там встанем. Там нас встречай.

В словах муромчанина был резон. Вот только кого ставить на засеки? Впрочем, в стане с той стороны леса люди остались. Да еще и опоздавшие за это время подойти могли. А здесь и правда толку от него и его людей будет немного.

– Ладно, – решился Ратша. – Жду тебя на засеках. Людей постарайся сберечь. Верхами мы быстро уйдем, так что стойте здесь не более чем до полудня, а лучше уходите с восходом солнца. И смотри, татары могут все же обойти правее или левее. Там лес пореже. Верхами не продраться, но могут пешими напасть. Хоть пешие воины из степняков и плохие, но все равно стерегись.

– Да уж знамо, – кивнул воевода. – Все, езжайте. Видите, татары рогатки растащили. Сейчас нас на прочность пробовать будут.

– Удачи, – хлопнул по плечу муромчанина Ратислав. – Как звать-то тебя?

– Даром люди кличут.

– Удачи, Дар.

Ратислав развернул Буяна, махнул своим, чтобы следовали за ним, и погнал жеребца по дороге вглубь Черного леса.