Текст книги "Время умирать. Рязань, год 1237"

Глава 24

Первый камень ударил в рязанскую стену утром, едва развиднелось, между Ряжскими и Исадскими воротами, в верхнюю часть третьего яруса. Пробил забороло, сделав дыру сажени в полторы, влетел в боевой ход, отскочил от бревенчатого пола, ударил изнутри в двускатную крышу, пробил ее, разметывая доски, вылетел наружу и улетел по крутой дуге в город. Там, уже потеряв силу, больших бед не наделал, сломал только прясло между двумя дворами. Ни на стене, ни в городе он людей не зацепил. В тихом утреннем воздухе грохот от удара и треск ломаемых бревен и досок разнесся далеко. Слышно было во всем городе.

Грохот и треск разбудили Ратислава, да и всех спавших вместе с ним в осадной клети, где они устроились на ночь после неудачной вылазки. Быстро облачились в сброю и выскочили наружу. К этому времени стена с напольной части города уже содрогалась от попаданий новых камней из татарских пороков. Снова грохот, треск. На выскочивших из клети Ратьшу и его спутников сверху посыпались древесные обломки и щепа. Прикрываясь прихваченными щитами, они кинулись к ближайшей лестнице, ведущей на стену. Уже добравшись до боевого хода и почувствовав, как содрогнулся пол после очередного попадания, Ратислав крикнул вниз, карабкающимся по лестнице воинам:

– Назад! Под стеной сидите! Побьют здесь зазря!

Его послушались. Те, кто успел начать подъем, полезли обратно. Кто не успел, встали под стеной в тревожном ожидании. Ратьша метнулся к ближайшей бойнице, вглядываясь в рассветную сумеречную мглу, стараясь рассмотреть еще плохо видимые татарские камнеметы. За его спиной к бойнице пристроились, тяжело дыша, Гунчак и Годеня. У соседней бойницы напряженно застыл Первуша.

Наступило короткое затишье. Видно, татары заряжали в пороки новые камни. Ратислав и его спутники оказались на стене между Ряжскими и Исадскими воротами. Ближе к Исадским. Кроме них здесь находились редкие стражники. Изрядно напуганные, надо сказать. Справа в саженях двадцати камень разрушил крышу, и через дыру в сумрак боевого хода сочился сероватый утренний свет. Ратьша высунулся в бойницу, чтобы оценить повреждения, нанесенные стене первым залпом, но увидеть с этого места ничего толком не удалось.

– Идем на Исадскую башню, – приказал он. – Осмотримся.

Боярин повернулся налево и быстро зашагал по боевому ходу в сторону Исадских ворот. Дошли быстро. Забрались на верхнюю боевую площадку башни. Сюда тоже угодил камень. Он пробил крышу и, не сумев разрушить заднюю часть заборола, лежал здесь же, на площадке. Приличный такой камешек, пудов на восемь. Известняк из местной каменоломни. Такие разгружали невольники третьего дня.

– Никого не зацепило? – спросил Ратислав у одного из четверых находящихся здесь стражей.

– Бог миловал, – качнул головой тот.

К этому времени заметно посветлело: темные облака на восходе разогнал ветерок, и чуть ли не впервые за последние две седмицы показалось солнце. Вернее, пока еще только его багровый краешек, светящий Ратиславу и его спутникам почти прямо в лицо.

Отсюда, с боевой площадки башни, стало возможно рассмотреть повреждения, нанесенные стене. Как и предполагалось, пороки били в три места напольной части стены, примерно посредине между Исадскими и Ряжскими воротами и по воротным башням и прилежащим участкам стены названных ворот.

Башня Исадских ворот пострадала не сильно: кроме пролома в крыше видны были еще несколько вмятых бревен в наружной стенке. Обитые железом ворота вроде целы. Башня Ряжских ворот тоже особых повреждений не имела. Во всяком случае, насколько было видно отсюда, с воротной башни Исадских ворот.

А вот стене между воротами досталось гораздо сильнее. В том месте, куда в основном били камни, заборола и крыша третьего яруса были снесены напрочь на протяжении саженей пяти. Еще в двух местах в заборолах имелись дыры шириной сажени по две-три. В стене первого яруса в одном месте камни сломали и выбили пару бревен. В пролом высыпалась часть глины и камня, заполняющих промежуток между стеной первого и второго ярусов.

– Началось, – негромко произнес позади Гунчак. – Теперь будут долбить, пока не порушат стены. Потом пойдут на приступ. – Он помолчал немного и добавил: – А сейчас нам лучше уйти отсюда. Бьют по башне. К чему зря подставлять головы?

Гунчак, конечно же, был прав, но Ратьша продолжал стоять у бойницы, наблюдая, как медленно склоняются к земле чаши татарских камнеметов, как закладывают в них камни невольники…

– Бум-м! – С раскатистым грохотом выпрямился рычаг первого порока, из тех, что стояли правее и били по стене.

Камень, выброшенный им, ударил в основание стены чуть выше места, где она переходила в вал. Грохот, треск. Пол под ногами ощутимо вздрогнул. Бревно в стене надломилось, но осталось стоять на месте. Только немного глины и мелких камней высыпалось из образовавшейся щели на белый лед, покрывающий вал.

– Бум-м! Бум-м! – загрохотали остальные камнеметы.

Целый рой камней полетел в рязанскую стену. Сразу три из них угодили в башню Исадских ворот, на верхней площадке которой стоял Ратислав со спутниками. Один гулко ударил в обитую железом воротину. Отскочил, не пробив, но оставил заметную вмятину. Хрустнули под железом толстые дубовые доски, из которых были сколочены ворота. Второй камень попал в угол башни, расщепил концы бревен, собранных в прочное обло, но сами бревна остались на месте. Третий ударил на сажень ниже заборола, как раз под тем местом, где стоял Ратьша. Пол под ногами подпрыгнул, заставив людей пошатнуться.

– Надо уходить, – еще раз сказал Гунчак. Голос его звучал ровно, разве только чуть напряженно.

– Ладно, – кивнул Ратислав. – Уходим. Вы тоже уходите, – обратился он к стражникам. – Нечего всем здесь торчать. Оставьте одного наблюдать, а остальные все вниз.

Сказав это, сам пошел к прорубу в полу боевой площадки, ведущему на нижний ярус. Его спутники не мешкая двинулись за ним. Следом – трое стражников. Один, поеживаясь, остался на месте.

Пока спускались, выходили из башни, татары успели перезарядить камнеметы. Снова загрохотали камни, бьющие в стену. Сколько-то из них пошло с перелетом, или стрелки сознательно отправили свои снаряды в город, чтобы напугать жителей. Один из таких камней на глазах у Ратьши снес крышу небольшого дома, стоящего неподалеку от стены. Из дома выскочили несколько человек, бестолково забегали вокруг. Потом начали вытаскивать добро, бросая рядом на снег, как при пожаре.

Ратислав отвернулся, нахмурился, спросил у Гунчака:

– Насколько хватит нашей стены? Как думаешь?

– Думаю, до вечера, – пощипав бородку, ответил половец. – Много до утра. Пора готовить людей к скорому приступу.

– Неужто только на день и хватит?

– Так и будет. Поверь.

– Раз так, пошли на двор к Дарко, – решил Ратьша. – Первуша, забеги к нашим, к Епифану. Передай: пусть смотрят в оба. Потом – к Власу.

– Понял, – поклонился меченоша и быстрым шагом, почти бегом отправился к коновязи, где еще с ночи оставили своих лошадей.

Ратислав, Гунчак и Годеня пошли туда же, но не слишком торопясь, вскидывая глаза вверх на стену и невольно вжимая головы в плечи при грохоте близкого попадания.

Где-то на полпути к коновязи им навстречу вылетели три всадника. Осадили коней, взметнув подковами снежно-ледяную крошку. Княжич с меченошами, кто же еще! Андрей спрыгнул с жеребца, в три широких шага преодолел расстояние до Ратьши. Был он в полном снаряжении, шлеме, с мечом на поясе. Щеки раскраснелись то ли от мороза, то ли от возбуждения.

– Что? Обстрел? – срывающимся голосом спросил княжич. – Татарские пороки бьют?

– Они, – кивнул Ратислав.

– Я посмотрю? – посунулся юноша в сторону стены.

– Куда?! – воскликнул Ратьша. – Я стражу-то оттуда снял, только дозорных оставил, чтоб людей зря не терять. А ты?! Головы хочешь лишиться?

– Да я быстро! – умоляюще произнес Андрей и пошел-таки к лестнице, ведущей на стену.

– Назад, воин! – В голосе воеводы прорезался медвежий рык.

Мало кто смел ослушаться, когда он приказывал таким голосом. Остановился и княжич. Развернулся, яростно сверкнул глазами на Ратислава, катнул желваки на скулах, но послушался, пошел обратно, упрямо нагнув голову.

Только подошел, показались еще всадники. Много. Десятка полтора-два. Ну а это уже и сам великий князь со свитой подоспел. Тоже гонят лошадей вовсю. Того гляди стопчут. От греха встали поплотнее к стене осадной клети. Но всадники, приблизившись, придержали коней, остановились рядом.

Юрий Ингоревич, ехавший первым, спрыгнул с седла, подошел, спросил:

– Что, началось?

– Началось, княже, – отдав легкий поклон, ответил Ратислав. – Пороки бьют.

– Надо подняться, посмотреть, – задрав голову и глядя на гребень стены, сказал князь.

– Опасно. Княжича я не пустил.

– И правильно. Делать ему там нечего. А мне все же самому посмотреть надобно.

– На башни нельзя, – тяжело вздохнув, сказал Ратьша. – По ним как раз и бьют. В середку стены между ними – тоже. Если со стены глянуть? С той ее части, которую не обстреливают. Но много оттуда не увидать. Так стоит ли тогда подставлять голову?

– Надо, – упрямо наклонил голову Юрий. Прямо как только что княжич. Ратислав еле сдержал невольную улыбку.

– Ну, раз надо… – еще раз вздохнул Ратьша. – Людей тогда с собой хоть не бери, княже. Вдвоем пойдем.

– Ты тоже можешь здесь остаться, – буркнул великий князь.

– Прости неслуха, но я с тобой, – поклонился Ратислав, пряча все же появившуюся на губах улыбку.

– Пошли тогда.

– Надо пройти одесную, вон туда. – Ратьша показал рукой. – В это место вроде не бьют.

Он зашагал к лестнице, ведущей на участок стены, в который камни из татарских камнеметов не летели, ближе к Исадским воротам. Поднялись на стену. Князь Юрий приник к бойнице. Ратьша стоял рядом, поглядывая наружу, не вспорхнет ли из-за татарской городни стрела в их сторону, не полетит ли шальной камень…

Солнце уже полностью поднялось над макушками леса, перед которым раскинулся татарский стан. Все еще красное, оно висело в небе зловещим медным диском, не грея, казалось, даже прибавляя силы крепкому утреннему морозцу. Восходящее дневное светило окрасило деревянные церковные маковки с лежащим на них снегом зловещим багровым цветом. А вот золотые купола каменных соборов заблистали весело, празднично, хотя, если присмотреться, блеск этот тоже отсвечивал красным, кровавым.

Город за спиной был тих какой-то обмирающей тишиной. Ни людских голосов, ни мычания скотины, словно все, затаив дыхание, прислушивались к ударам камней, стучащихся приближающейся смертью в городские стены.

Ратислав ужаснулся, насколько сильно пострадали стена и башни за то короткое время, которое прошло с тех пор, как они спустились в город. Крыша третьего яруса стены зияла новыми дырами. В том месте, куда чаще всего попадали камни, ее снесло полностью, только кое-где торчали ребра стропил. Во многих местах были разбиты заборола и крыша второго яруса. Нижний, первый ярус пострадал меньше. Видно, монголы предпочитали рушить стены сверху вниз. Да и то, пробить рязанскую стену в ее толстенном основании, наверное, непросто. Количество вмятых и ломаных бревен в стене второго и третьего яруса тоже заметно увеличилось, но больших выбоин пока видно не было.

Тем временем пришел черед очередного залпа. В воздухе загудели камни. Стена содрогнулась от попаданий. Один из снарядов врезался в крышу саженях в двадцати. Видно, татарские стрелки взяли неверный прицел. Влетев вместе с обломками досок в боевой ход стены, камень ударился во внутреннюю часть заборола. Не пробил, хоть бревна треснули и наклонились. Отскочил и, ударяясь поочередно то о внутреннюю, то о наружную стенки, поскакал по боевому ходу в сторону Ратислава и Юрия. По пути сбил с ног стражника, наблюдавшего за татарами. Боярин и князь замерли, глядя на скачущий к ним обломок. Но силы до них добраться камню не хватило. Остановился в паре саженей.

Великий князь глянул на корчившегося от боли стражника, сказал Ратьше почти спокойным голосом:

– Глянь, что с ним. Да на помощь кликни, ежели сам идти не сможет.

У стражника оказалась сломанной нога. Ратислав помог ему добраться до лестницы, где его приняли толпящиеся под стеной, томящиеся от бездействия воины. Передав раненого с рук на руки, Ратьша вернулся к бойнице, у которой продолжал стоять великий князь.

– Глянь-ка, – обернулся тот к нему, – чего-то там татары еще затеяли. Наших к стенам гонят.

Ратислав выглянул в бойницу. И правда, татарские всадники гнали к стене толпы русских невольников. Ближе к частоколу, возведенному татарами вокруг города, невольников разделили на три части. Открылись передвижные части частокола, о которых в свое время говорил Гунчак, как раз напротив расстреливаемых воротных башен и участка стены между ними.

Невольников погнали в образовавшиеся проходы. Трое суток под открытым небом на морозе без нормальной одежды и почти без еды не прошли для них даром. Женщин и подростков заметно поубавилось. Да и оставшиеся выглядели плохо. Изможденные, с трудом держащиеся на ногах, они напоминали выходцев с того света.

Добравшись до первого ряда надолбов, невольники занялись выкорчевыванием косо торчащих в земле заостренных бревен. Одни ковыряли вокруг них мерзлую землю, другие обвязывали бревна веревками и, впрягшись в них человек по двадцать-тридцать, тянули, стараясь выдернуть.

– Что делают, песьи дети! – стукнул кулаком по заборолу князь Юрий.

Ратьша не понял, к кому относились его слова: к невольникам, приближающим своей работой гибель родного города, или к татарам, заставившим их делать эту страшную работу. Похоже, что и к тем и к другим. Всадники, сопровождавшие пленников, благоразумно остались за городней. Спешились и укрылись за частоколом, держа наготове луки. Впрочем, обессилевшие русские о побеге уже не помышляли. То ли смирились со своей участью, то ли понимали, что, пока они добегут до второго ряда надолбов, пока пролезут между его бревен, пока добегут до рва, в котором можно укрыться, татары успеют утыкать их стрелами.

Новый залп сотряс стены, оглушил треском ломающихся бревен и досок. В этот раз близко к Ратьше и Юрию Ингоревичу ни один камень не упал, но боярин все же сказал князю:

– Уходить надо отсюда, княже. Не ровен час, угодят в нас.

– Боишься? – не поворачиваясь к нему, отозвался тот.

– Не за себя.

– За меня не надо, – криво усмехнулся Юрий. – Чего за меня бояться?

Ратислав открыл было рот, чтобы возразить, но князь запрещающе взмахнул рукой, и он примолк. Да и опасности большой, если разобраться, не было: камни били в другую часть стены, и сюда мог залететь только шальной. Ну и из-за городни могли подстрелить. Но за тем Ратьша следил и успел бы отдернуть от бойницы великого князя, благо до татарских стрелков было далековато.

Невольники тем временем уже расшатали и выдернули несколько бревен. Видимо, за час с первой линией надолбов они должны будут управиться. Потом еще час на вторую. А что потом? Нет Гунчака рядом, не у кого спросить.

Стих грохот бьющих в стену камней. И тут же, словно эхом, откликнулся грохот, раздавшийся со стороны Южных ворот. Князь обернулся назад, прислушался, сказал чуть дрогнувшим голосом:

– И там начали…

– Похоже на то, – отозвался Ратислав.

– Своих людей туда поставил?

– Епископских воев послал.

– Хорошо, – кивнул Юрий. Потом сжал судорожно в кулак бороду, повторил глухо: – Хорошо. – Помолчал, выглянул снова в бойницу. Покачал головой, буркнул негромко: – Что делают, песьи дети, что делают… – Еще помолчал, потом сказал: – Ладно, пошли отсюда, Ратьша. Ближние час-два ничего тут не случится. Иди, поешь, людей своих покорми. Когда начнется, не до того будет. Пошли… – Приобнял Ратислава за плечо, подтолкнул к лестнице.

Ратьша прошел несколько шагов, приостановился, пропуская князя впереди себя. Тот кобениться не стал, прошел к лестнице первым, спустился не спеша. Внизу его подхватили под руки свитские, помогли взобраться на коня, вскочили в седла сами, окружили Юрия Ингоревича и легкой рысью двинулись к центру Стольного города.

Ратьша прислушался к себе. Есть не хотелось, но князь был прав: если не поснедать сейчас, потом времени может и не оказаться. К нему подошли Годеня, Первуша и Гунчак. Подбежал княжич в сопровождении своих меченош, спросил нетерпеливо:

– Ну, что там, за стенами?

– Стену рушат, слышишь же, – не слишком ласково отозвался Ратислав. И, уже обращаясь к остальным, добавил: – Татары полон к стенам пригнали. Надолбы разбирают. Первую линию.

– Вона как… – протянул Годеня.

– Провозятся с этим часа два, – продолжил Ратьша. – Князь приказал пойти поесть.

– Есть! – возмутился княжич Андрей. – Да надо же…

– Что? – вкрадчиво спросил Ратислав.

– Ну, не знаю… – сбился Андрей. Оправился, выпалил: – На вылазку. Отобьем полон, отгоним татар от стен. Может, до пороков доберемся, пожжем, посечем.

Ратьша с трудом сдержал усмешку. Но потом, вспомнив, чем закончилась ночная вылазка, помрачнел, хотел отчитать глупого мальчишку, но сдержался: не дело прилюдно учить уму-разуму будущего великого князя, невместно. Сказал только:

– Великий князь, твой отец, приказал всем идти трапезничать. Будем выполнять приказ.

Андрей дернул головой, словно норовистый жеребец, заалел румянцем, но больше ничего не сказал, отвернулся. Что ж, слово сказано: трапезничать – значит трапезничать. Хотя отходить от стены не хотелось до ломоты зубовной. Казалось, стоит уйти, и здесь случится что-то страшное: стена вдруг рухнет, татары кинутся на приступ, и некому будет приказать воинам занять стены, да мало ли что еще может произойти.

Ратьша стиснул зубы, пересилил себя и зашагал в сторону коновязи, где вчера оставили коней. Оказалось, кто-то заботливо накрыл коняшек попонами. Уселись в седла, поехали шагом ко двору, где остановились воины под началом Дарко.

И здесь о них позаботились: в печи ждал завтрак. Вернее, не съеденный, припасенный с вечера ужин. Дарко с сотниками тоже сели за стол, но есть не стали: видно, уже насытились. Только прикладывались к кружкам со сбитнем, в тревожном нетерпении поглядывая на жующих Ратьшу, княжича и их присных, без слов спрашивая: что там снаружи стен, что со стенами, что делать им, сидящим здесь, в усадьбе? Повинуясь приказу, Дарко и сам оставался на месте, ожидая своего воеводу, и людей держал под рукой, никуда не пуская, потому о том, что делают татары, мог только догадываться.

По крепостной стене загрохотали камни нового залпа вражьих камнеметов. Все, кто ел, перестали жевать, подняли головы от мисок, переглянулись, снова принялись за еду. Поели. Ратислав кратенько обсказал Дарко и сотникам, что творится за стенами. Велел продолжать сидеть на месте и держать всех людей под рукой. Никому их не давать без личного приказа его, Ратьши, или, на крайний случай, великого князя.

После завтрака Ратислав решил съездить к Южным воротам, откуда тоже доносились удары камней в стены, посмотреть, что там и как, проверить Прозора и его воев. Выехали верхами. С ними увязался Дарко, оставив за себя полусотника. Улочками и переулками выбрались на Великую улицу, двинулись по ней в южную часть Столичного града.

День, как и ожидалось, выдался ясным. Солнце, по-зимнему низко висящее над стеной города, потеряло свою утреннюю зловещую красноту, светило теперь ярким золотом. Иней, покрывающий стены домов и заборы, посверкивал мелкими алмазами, радующими глаз. Морозило крепко, но ветра не было. Хорошо! Было бы… Коль бы не грохот камней, бьющих в стены и ворота города.

Народу на улицах мало. Выходили, видно, только по необходимости. И только мужчины. Женщин нет совсем. Мужики собираются кучками, переговариваются о чем-то негромко. Многие оружны. При грохоте очередного залпа татарских пороков замолкают, всматриваются, вытягивая шеи, в сторону городских стен.

С Великой улицы свернули налево, на Успенскую. Бревенчатая мостовая пошла под уклон, местность понижалась к устью Черного оврага. Чем дальше, тем круче. Миновали Успенский собор. Невольно залюбовались его белоснежными стенами и золотом некрупных изящных куполов. Княжич с меченошами закрестились. Нехотя перекрестился и Ратислав. Глядя на него, Первуша. Годеня креститься не стал. До сих пор поклоняется старым богам? Таких, знал Ратьша, встречалось еще немало. Ратиславу было все равно: те же люди, не хуже принявших крещение, а кто-то и получше. Во всяком случае, как воины.

Золоченые створки главного входа в храм распахнуты настежь. Изнутри слышны церковные песнопения. У входа толпится народ. Те, кому не хватило места в молитвенном зале. В основном женщины и дети. Да еще убогие, живущие церковной милостыней. Молятся о спасении города… Ратислав отвернулся. На сердце сделалось тоскливо.

Добрались до пересечения с Большой Успенской улицей. Здесь жилья не было, не застроили пока это место внутри городских стен. Вольно лежали сугробы, рассеченные кое-где расчищенными дорожками, сделанными по разной необходимости.

– Где Прозор с людьми остановился? – поинтересовался у Дарко Ратислав. – Присылал, чаю, гонцов. Обсказал?

– Присылал, – кивнул сотник. – Сказывал.

– Ну и где? – подбодрил замолчавшего Дарко, прислушивающегося к грохоту очередного, совсем близкого залпа камнеметов.

– А? – встрепенулся тот. – Да вот в этом постоялом дворе.

Он ткнул пальцем в большое строение, огороженное высоким частоколом, до которого оставалось меньше сотни саженей. Двустворчатые крепкие ворота оказались открытыми. Въехали в просторный двор с многочисленными надворными постройками. У трех немаленьких коновязей стояло с сотню покрытых попонами лошадей. Ржание раздавалось и из вместительной конюшни.

Навстречу выскочил человек в распахнутом овчинном полушубке. Крупный, краснолицый, черноволосый, с черной косматой бородищей. Должно, хозяин постоялого двора. Так и оказалось. Безошибочно опознав в Ратиславе старшего, он подхватил его коня под уздцы, поклонился. Потом отдал поклон княжичу Андрею – этого, наверное, узнал в лицо.

Спешились, двинулись к большой гостевой избе-пятистенке, стоящей на каменной подклети. С высокого крыльца не мешкая, но и без подобострастия, спустился Прозор. В броне, с непокрытой головой. Отдал легкий поклон Ратьше, потом – княжичу, сделал приглашающий жест в сторону входа. Вошли в избу.

Миновав сени, оказались в большой столовой комнате. Здесь было жарко и душно. Немудрено: за столами расположились не менее семи десятков Прозоровых воинов. Кто-то цедил из кружек сбитень, кто-то лениво жевал заедки, расставленные по столам в глубоких мисках. Большинство же, видно, давно наевшись и напившись, негромко разговаривали. Пьяных и даже выпивших не было. Проследил за этим Прозор. Молодец. Да и невместно вроде это дело инокам. А все они, судя по черным одеждам, принадлежали к иноческому сану.

При виде вошедших воеводы и княжича все поднялись, поклонились. Ратислав махнул рукой: сидите, мол. Хозяин постоялого двора проводил прибывших в отдельно выгороженную небольшую комнатку со столом и лавками человек на десять. Расселись. Тут же две девки-служанки притащили корчагу со сбитнем и глиняные кружки. Следующим заходом принесли заедки. От основательной трапезы отказались – позавтракали только что.

– Ну чего тут у вас? – отпив из кружки, спросил Ратьша у Прозора.

– Бьют камнями в стены и в воротную башню, – ответил епископский сотник. – Наши полоняники надолбы растаскивают.

– Все то же, что и с напольной части, – вздохнул Ратислав. Еще раз отхлебнул сбитня, отставил кружку, поднялся на ноги. – Пойдем на стену, посмотрим, что и как. Надо будет князю доложить.

– Я с вами, – тоже вскочил на ноги княжич Андрей, зардевшись привычным румянцем и с вызовом глядя в глаза воеводе.

Ратьша понял: на этот раз его не остановить. Если только силком. Но это уж совсем край. Вряд ли на стене настолько опасно. Только надо выбрать участок поспокойнее. А такой Прозор покажет.

– Ладно, – кивнул. – Пойдешь с нами.

Румянец на щеках Андрея стал гуще. Губы расползлись в счастливой улыбке. Как мало парнишке надо для счастья…

Взобрались на стену слева от наружной воротной башни захаба, саженях в ста от нее. Место было удачное, высокое. Камни сюда не летели, и стена не была повреждена. Снизу, между городским валом и Черным оврагом, раскинулись теперь почти разобранные до основания строения Южного Предградия. Перед ближним краем оврага полоняники тоже возвели городню, за которой виднелись редкие татарские воины. Они не стреляли. Со стен в их сторону стрелы тоже не летели, хоть здесь рязанских воинов было довольно много, у каждой бойницы по одному, а где и по два.

Увидев воеводу и княжича, двое из них, стоящих у ближайшей бойницы, поклонились и отошли в сторонку, давая место. Андрей тут же кинулся к проему, однако Ратислав не грубо, но решительно придержал его за рукав.

– Не спеши, воин. Невзначай и стрелу словить можешь.

Андрей опять зарделся от обиды и гнева, выпалил:

– Я эти стрелы руками ловить выучился. Тем паче тут далеко, и лететь они будут снизу.

– Ты ловил учебные стрелы из слабых луков, – покачал головой Ратьша. – А здесь прилетит татарская. Луки у них помощнее наших боевых. Прилетит такая, «мама» сказать не успеешь, не только поймать. – Потом все же отпустил рукав, сказал примирительно: – Смотри, но держись сбоку бойницы и в опаске.

– Сам знаю, не маленький, – тряхнул головой княжич. Сделал так, как сказал воевода: встал сбоку и осторожно выглянул наружу.

Ратислав встал у другого края бойницы, внимательно поглядывая за татарской городней и прячущимися за ней татарскими стрельцами, не забывая присматривать краем глаза за Андреем – не высунулся бы лишку. Правильно смотрел: княжич увлекся развернувшейся перед ним картиной, выставился в проем, стараясь охватить глазами большее пространство. Ратьша попридержал его. Тот кивнул, стал смотреть, сторожась.

Немного поуспокоившись относительно безопасности наследника рязанского стола, Ратислав и сам окинул взглядом все пространство за стеной. Как уже было сказано, за выстроенной татарами городней врагов имелось не слишком много. Но какое-то их количество точно сидело в Черном овраге. Оттуда поднимались дымы костров и сновали посыльные. На поле за оврагом воинских людей не имелось. Зато за полем, в леске, похоже, было их густо. О том говорили дымы костров, сливающиеся в безветренном воздухе на высоте в большое светло-серое облако, кружащие над лесом потревоженные птицы, появляющиеся то и дело на опушке пешие и конные. Готовятся к приступу? Должно, так…

Правее и ниже за устьем оврага стояла дюжина пороков на таких же невысоких насыпях, что и в напольной части стены. Сейчас они готовились к новому залпу: чаши на длинных рычагах пригнуты, и в них с трудом закладывают тяжеленные камни невольники. Рискуя поймать стрелу, Ратьша быстро высунулся в бойницу, чтобы оценить повреждения, нанесенные обстрелом. Видно с этого места было плоховато, но кое-что он рассмотреть сумел. Обстрел здесь начался позднее, потому стена пока пострадала не так сильно: проломы в крыше, выбитые кое-где бревна. Что стало с башней, толком не увидел, мешал изгиб стены.

Хашар растаскивал надолбы перед воротами и участками стены справа и слева. С первой линией они уже закончили, приступили ко второй. Часть невольников суетилась возле тарана. Что делают, не понять: то ли пытаются сдвинуть, то ли что другое… Далековато все же, видно плохо.

Тем временем татарские камнеметы изготовились к стрельбе. Грохнул об упор рычаг первого, и в стену, кувыркаясь, полетел громадный угловатый обломок известняка. Грохот, треск. Камень угодил в забороло второго яруса стены, саженях в пятидесяти от Ратислава и его спутников. Вверх и стороны взметнулись обломки досок и бревен. Камень снес забороло, в боевом ходе второго яруса ударился о стену яруса третьего, заставив дрогнуть настил под ногами, судя по звуку, отлетел к передней стенке второго яруса, ударился о него и затих. Похоже, никого не зацепил, криков раненых не слышно. Но если воевода, начальствующий на здешнем участке обороны города, не дурак, должен был убрать людей с обстреливаемого участка, дозорных только оставить.

Загромыхали остальные камнеметы. Стена содрогнулась от новых попаданий. Один из обломков попал в стену совсем рядом от них, саженях в двадцати, проломив крышу. Прозор забеспокоился.

– Уходить надо, а то не ровен час…

– Надо, – согласился Ратьша, посмотрев на княжича, не отрывающего глаз от того, что творится снаружи стены. – Слышь, Андрей, пойдем вниз. Опасно здесь стало.

Княжич бросил на воеводу возмущенный взгляд, выкрикнул:

– Не посмотрели же ничего толком!

– Да нет, все видно и понятно, – покачал головой Ратислав. – Делать нам здесь больше нечего. Тем паче камни, вишь, сюда полетели. Глупо погибнуть от шального камня и не дожить до приступа. – При этих словах Ратьша невесело усмехнулся. – Пойдем вниз, княжич.

Он приобнял Андрея за плечи. С другой стороны с решительным видом подступил Прозор. Княжич понял, что, если не пойдет сам, его уведут силой, и не стал позориться, дернул гневно щекой и зашагал к лестнице, ведущей со стены.

Вернулись на постоялый двор. Прошли все в ту же отгороженную комнатку. Сели. Разговор не клеился. Прислушивались, что происходит снаружи. Ждали очередного залпа татарских камнеметов. Дождавшись, опять вслушивались, не произойдет ли чего после этого. Нет, тихо. Опять томительное ожидание нового залпа. Только иногда кто-то возьмет со стола чашу со сбитнем, глотнет торопливо и быстро, стараясь не стукнуть донышком о столешницу, поставит ее на место.

За загородкой в столовой комнате, где сидели воины владычного полка, тоже почти тихо, редко кто чего-то скажет вполголоса, дождется ответа и снова молчание. Плохо то, томятся люди, уходит от такого боевая ярость, но пока ничего не поделаешь. Разве разговор завязать? Отвлечь от того страшного, что исходит из-за стен.

– А что, Прозор, – начал Ратьша, – не приходилось ли нам прежде где встречаться? Лицо твое смутно знакомо, а никак не вспомню, где приходилось переведываться. Который день мучаюсь от того.

– Как же, приходилось, – усмехнулся в бороду инок-воин. – Да только давненько то было, потому и не помнишь.

– Давно, говоришь? И когда все же? На память я вроде не жалуюсь.

– Да ты тогда совсем младнем был, боярин.

– Рассказывай, – подобравшись и, кажется, начиная что-то смутно припоминать, потребовал Ратислав.

Улыбка сошла с лица Прозора. Лоб собрался в морщины. Помолчав, он буркнул:

– Невеселая то история, боярин.

– Сказывай!

– Ну что ж… Коли так… Был я когда-то ближником отца твоего Изяслава Владимировича.

– Точно! – воскликнул Ратьша. – Прозор! Вот откуда!.. А я-то голову ломаю! Ты же меня вместе с отцом в первый раз на коня сажал! Но как же ты жив? Ведь, сказывали, всех ближников тогда в Исадах вместе с отцом… А ты ведь там тоже был. Верно?