Текст книги "Разбойничья Слуда. Книга 4. Рассвет"

Прищурившись от яркого света, Григорий оглянулся на оставшуюся позади деревню и спустил на воду лодку. Набежавший ветерок принес запах набирающей цвет черемухи, и от предвкушения удачной рыбалки сердце у него учащенно забилось. Сделав несколько гребков, он направил стружок вдоль прибрежной озерной травы и стал распускать дорожку6060
  Способ ловли хищных рыб


[Закрыть]. Отчего-то вспомнилась недавняя статья в «Правде Севера»6161
  Газета Архангельской области


[Закрыть] об отмене Олимпийских игр из-за войны в Европе. Она сопровождалась небольшой фотографией спортсмена-гребца, внешне, как ему казалось, очень походившего на него. Конюхов представил себя на подобных соревнованиях и не без гордости отметил, что смог бы достойно на них выступать. Искренне пожалев о том, что страна не принимает участие в таких играх, Григорий сосредоточился на рыбалке.

Когда самодельная блесна из алюминиевой ложки оказалась в озере на достаточном от него расстоянии, Григорий привязал конец веревки к лодке и стал не спеша работать веслом. Правда, как такого весла он в хозяйстве никогда не держал, а вместо него в таких случаях пользовался малой хлебной лопатой6262
  Деревянная лопата для выпечки хлеба в русской печи


[Закрыть]. Он и раньше так поступал: и когда жил на Высоком Поле и рыбачил на Вандышевском озере и потом в Ачеме, рыбача на озере рядом с деревней.

Стружок был сделан добротно и шел хорошо, рассекая своим носом озерную гладь. От небольшой волны позади лодки плавно раскачивались на воде кувшинки. В первые минуты Конюхов с надеждой поглядывал назад, ожидая поклевки. Одно то, что зацвела черемуха, вселяло надежду на жор щуки. Но шло время, а поклевки все не было. Постепенно ожидание скорого успеха притупилось и от размеренной работы веслом и теплого утреннего солнца потянуло в сон. Григорий вспомнил, как однажды, когда его звали еще Гришкой, в таком же вот состоянии он выпустил из рук весло, и улыбка расплылась на его лице. Конюхов сполоснул его холодной водой, не желая, как тогда в детстве грести по озеру руками.

И тут сзади послышался всплеск и одновременно сильный рывок сзади заставил осиновку вздрогнуть. Сон как рукой сняло. Григорий опустил лопату в лодку и схватился за веревку. Щука, а это непременно была она, сначала потянула снасть на глубину, но тут же изменила направление и рванула к берегу. Хотя веревка была достаточно прочной, Конюхов не спешил тащить рыбу. Постепенно выбирая снасть, он подгреб к месту стоянки щуки и потянулся за острогой. Хищница почувствовала опасность и рванула прочь от берега. Но Григорий крепко удерживал веревку в руках, не позволяя ей разогнаться. Почувствовав сопротивление, щука на мгновенье остановилась и тут же устремилась вверх. Конюхов привстал, и как только рыбина показалась у поверхности, со всего размаху вонзил в нее острогу. Удар был настолько резкий, что зубья пронзили щуку насквозь. Будь на месте Григория менее опытный рыбак, то легко мог просто сбить рыбу с крюка блесны. Но в чем, в чем, а в этом деле опыт у него был огромный и вскоре хищница, не успев осознать, что произошло, уже лежала на дне стружка. Удар обухом топора успокоил взбрыкнувшую было щуку. Судороги пробежали по всему телу озерной красавицы и та, хлопнув несколько раз по днищу хвостом, растопырила плавники и затихла. Григорий взял ее на руки, прикидывая вес добычи. От распирающего счастья не удержался и расплылся в улыбке. Положив щуку в лодку, склонился к воде и стал смывать с рук рыбью слизь.

Конечно, половить на реке хариуса занятие более увлекательное, чем удить озерную рыбу, но рыбачить в Нижней Тойге было еще рано. Хотя вода в ней уже заметно спала, но все еще оставалась достаточно большой и красной6363
  Темно-рыжего цвета (местное)


[Закрыть]. Поймать что-то в ней и, вообще надеется на хоть какой-то клев в такое время, было пустым занятием. Потому ловить хариуса начинали ближе к середине июня. Тогда и вода просветлеет, и любимое рыбное лакомство в виде разного рода насекомых появится.

В Ачем Конюхов приехал несколько дней назад вместе с представителем райкома для контроля за ходом полевых работ. За посевной партийный работник следил сам, а в его обязанности входило обеспечение дисциплины и порядка в деревне. А также пресечение нежелательных настроений среди колхозников. Особых забот у него на тот раз не случилось. Никто из крестьян саботировать полевые работы не собирался и на работу не опаздывал. За неделю, что Григорий находился в Ачеме, ему лишь пару раз пришлось использовать свои полномочия.

Первый раз строго и больше для порядка предупредил колхозного тракториста за многодневные простои. Помогло это или нет, но нужную деталь в кузнице, наконец, сделали и через день трактор уже работал в поле. В другой раз пришлось повозиться с рабочим сплавного участка. Тот приехал в деревню за продуктами, но не утерпел и вечером дома хорошенько выпил. Да так, что громогласного пьяного сплавщика Григорию пришлось запереть на все ночь в пустом колхозном амбаре.

В остальном Конюхов был предоставлен самому себе и в большей степени занимался личными хозяйственными делами. Подправил покосившуюся ограду вокруг дома, вымыл в нем полы, да насобирал в лесу березового сока. Одним вечером сбегал на озеро. Правда, без особого успеха, потому как пяток небольших окуньков, оклемавшихся после нереста, результатом назвать было трудно. А порыбачить он уж очень хотел. И вот сегодня утром удача улыбнулась ему.

– Григорий Пантелеевич! Григорий Пантелеевич! – донесся до него знакомый голос.

Конюхов поднял голову и сквозь слепящие лучи солнца различил на берегу председателя ачемского сельсовета. Он вскинул вверх руку и приветственно помахал.

– Я думал застать тебя, а то вдруг уедете. Тонька Ластинина еще напугала, сказав, что ты из деревни куда-то пошел. Вот я и подумал, а вдруг в райцентр отправился, – тараторил Зубков, когда Конюхов подплыл к берегу. – А потом смотрю ты, кабыть, на озере.

– Что-то случилось? – поинтересовался Григорий, вытаскивая лодку на берег. – Не сидится тебе в конторе.

Он хотел еще порыбачить, но приход Зубкова сбил нужное настроение.

– Ого! Вот это улов! – воскликнул Петр Ильич. – Поди, аршина полтора будет!

Григорий довольно улыбнулся, но промолчал.

– Так, ты чего прибежал-то?

Зубков оторвал взгляд от щуки и заморгал глазами, словно вспоминая, зачем искал милиционера.

– Помнишь, зимой еще в школе коробка с инструментами пропала? Пелагея тогда заявление написала.

– Ну. Оно в управлении лежит, – насторожился Конюхов.

– Так вот. Нашлась пропажа. Никита-кузнец нашел, – притихшим голосом произнес Зубков.

– И где? Когда?

– Нашлась еще несколько дней назад в кузнице! А я сегодня узнал. Сейчас встретил его и сразу к тебе. Смекаешь? А из той коробки…

– Из готовальни, – поправил Григорий.

– Ну, а из го… вальни этой циркуль зимой нашелся.

– Помню. Катерина Оманова нашла, – не совсем понимая, проговорил Конюхов. – Рядом со школой.

Зубков посмотрел на Конюхова и поморщился.

– А коробку, но без циркуля, Никита у себя в кузнице нашел. У него в учениках Васька Оманов. А Катька циркуль нашла. Смекаешь?

Тут до Григория, наконец, стал доходить смысл слов председателя.

– Ты хочешь сказать, что ее Васька готовальню украл и в кузнице спрятал. А Катька циркуль у него нашла и в школу вернула, соврав, что на дороге подобрала?

– Ну! Заявление-то у вас от Родионовой с зимы лежит. Я свидетелем выступал, когда твой помощник приезжал разбираться. Меры надо принимать. Как считаешь, Григорий Пантелеевич?

Конюхов сломил с ивового куста ветку. Сделав крюк, пропустил один конец через рыбьи жабры и, подцепив щуку, направился в деревню.

– Разберемся, Петр Ильич. Только ты пока никому не говори о нашем разговоре.

– Хорошо, хорошо, Григорий Пантелеевич. Я умею хранить тайны, – семеня рядом, понимающе произнес Зубков.

Если бы не он, Григорий вряд ли бы стал заниматься найденной готовальней. Понимал, что грозит за такое четырнадцатилетнему пацану. Да и не тот это случай, чтобы портить парню жизнь. Ну, взял пацан красивую коробочку, наверняка плохо понимая, для чего нужны чертежные инструменты, и что ему с ними делать. И коробочка, в конце концов, нашлась. Но не отреагировать на то, что сказал Зубков, никак не мог. С председателем сельсовета шутки плохи. Он, может, уже в район бумагу на счет Омановых настрочил. И если не принять меры, то можно и самому хороший срок получить. А потому придется с Васькой как минимум, поговорить.

Откладывать на потом разговор Григорий не стал и прямиком, чтобы видел Зубков, отправился к Омановым. Проходя мимо дома Ластининых, оглянулся на их двор и, заметив хозяйку дома, прибавил шагу. Особого желания разговаривать с острой на язык Антониной у него не было. Не нравился он ей и раньше, а после ареста ее подруги Лизки Гавзовой она вообще старалась его не замечать. Вела себя так, будто и не существует милиционер Конюхов.

– Григорий Пантелеевич, гляжу, удить в райцентре не разучился?

Конюхов остановился. Удивившись ее вниманию, чуть смущенно ответил:

– Да, вот, повезло, – он приподнял повыше добычу.

– Хороша. Ну-косе6464
  То же, что и ну-ко, а ну-ка, ну-кося и т. п. (местное)


[Закрыть] зайди в огород-то. На минуту хоть.

Неожиданное приглашение еще больше удивило его, что не осталось не замеченным женщиной.

– Зайди, зайди, – в ее голосе послышались незнакомые ему прежде теплые нотки. – Спросить хотела у тебя, да вот все никак не получалось. А то опять укатишь к себе.

Григорий прошел до крыльца и опустил щуку на траву, все еще не понимая причину интереса к нему со стороны Антонины.

– Присаживайся, – она указала ему на крыльцо. – Мне Нюрка рассказала, что ты Митьке помог тогда избежать ареста. Только не делай не понимающее лицо. Она почерк твой узнала на какой-то бумажке. Записка-то твоя у нее до сих пор. Вот и сравнила. И не лень ей… Можешь не признаваться. Нам и так все понятно. Рассказывать кому-то не собираемся. Все вроде улеглось и ладно.

– Меня-то зачем позвала?

– Чего позвала? А сам-то как думаешь?

– Что-то ничего хорошего в голову не приходит, – усмехнулся Григорий.

– Да, ладно, тебе. Что было, то прошло. Плохо о тебе думала, извини. Но сам же повод давал.

Конюхов какое-то время сидел молча.

– Ты, может, рыбу возьмешь? Я, не сегодня-завтра уеду. Возиться с готовкой не хочется. Думал, Катьке Омановой отдать, если бы ты не остановила, – проговорил он, глядя перед собой.

– Спасибо на том. Рыбы свежей давно не ели.

– Любил я ее. Может, неправильно, но уж как вышло, так и вышло, – думая о своем, проговорил Григорий.

– Не могла она, – поняла все Антонина. – Пашке верна была. И ждала, ждала. Извела себя надеждами. Мне в этом смысле повезло. Никишка умер на глазах: некого ждать было. Она же его мертвым не видела. Вот и надеялась на что-то. А ты тут к ней…, – она не договорила и замолчала.

Григорию тоже ничего больше говорить не хотелось. Он хотел подняться и идти, но тут хлопнула входная дверь и на крыльце появилась Нюрка.

– Здравствуйте, – чуть запинаясь от неожиданности, проговорила девушка.

– Здравствуй, Нюра, – оторвавшись от своих мыслей, ответил Григорий. – Давно не видел тебя. Вон, какая стала!

– Какая? – игриво спросила девушка.

Антонина строго взглянула на дочь.

– Я, мам, к Омановым хочу сходить. Уж сколько времени все письмо не могу отнести тете Кате.

– Она же на ферме.

– Воскресенье же.

– А что в воскресенье коров доить не надо?

– Я тоже к Омановым хочу сходить, – вступил в разговор Григорий.

Нюрка на минуту задумалась.

– Так, может, Григорий Пантелеевич, письмо тетке Катьке передадите? Мне так не хочется через всю деревню идти, – поинтересовалась девушка.

– Не стыдно тебе государственного человека пустяками отвлекать? – недовольно проговорила Антонина.

– Государственного, – прыснула Нюрка, глядя на лежащую у крыльца щуку.

– Да, мне не трудно. Все одно к ним иду, – спокойно ответил Конюхов, не обращая внимания на иронию Нюрки. – Как мужу служится? Говорят, ранен был?

Нюрка потянулась и вздохнула.

– На поправку идет. Должны выписать. Завидую ему. Он же под Ленинградом в госпитале. Город Пушкин. Представляете, какое название! Пушкин, – восхищенно повторила она. – Там все цветет кругом. Красиво. Не то, что у нас.

– У меня Анисья в Ленинград в прошлом году ездила. Тоже в восторге от тамошней красоты, – согласился Конюхов.

– Ага. Письмо от Гаврилы прислал, – продолжила говорить Нюрка. – Он письмо незадолго перед смертью написал, а отправить не успел. Дядька Гаврила погиб почти на глазах у Митьки моего. Вот Митька и переслал письмо.

– Так, Оманов же еще зимой погиб, – не понял Григорий.

– Ага. Но Митька не успел тогда послать. Его же самого ранило. Вот только сейчас и смог. Оно, может, и не ко времени уже, но все одно отдать тетке Катьке нужно. Так, отдадите? А то… Ну, совсем времени нет…

– Так и скажи, что лень идти. Пока тут лясы точишь, так уж сбегала, – сухо оборвала дочку Антонина.

– Передам. Чего не отнести. Все одно мне с ней поговорить нужно.

– Спасибо, товарищ милиционер!

Нюрка вытащила из платья письмо и протянула Конюхову.

– Вот. Только не забудьте, а то и так столько времени прошло.

– Не забуду. Не переживай.

Дома у Омановых никого не оказалось. Григорий присел на крыльце, в надежде, что кто-нибудь из них придет и положил рядом сложенный лист бумаги. Спустя какое-то время любопытство взяло вверх, и он развернул письмо.

«Здравствуй, уважаемая жена Катерина. Не держи зла. Наша Красная Армия успешно ведет наступление, и война скоро закончится. Постараюсь вернуться как можно быстрее. Но демобилизация, говорят, может растянуться на несколько месяцев. Я много передумал и решил, что когда вернусь, мы будем жить с тобой в мире и согласии…, – читал Конюхов. – Недавно видел Митьку Гавзова (сына Лизки Гавзовой). Ему Нюрка написала, что весной воду большую в деревне ждут. Может и нашу баню подтопить, а то и смыть. Хочу после возвращения поднять ее выше. У меня к тебе просьба. В сенях бани дрова убери. Под ними найдешь мешок. Ничему не удивляйся, когда увидишь, что в нем. И не бойся ничего. Перенеси все и спрячь где-нибудь по-надежнее. Вдруг вода баню смоет и тогда содержимое окажется на улице. Вообщем, сохрани, пока я не вернусь. Потом все объясню. Крепко обнимаю. Гаврила».

Григорий сразу понял, о чем написал Оманов. Решив, не откладывая, проверить свою догадку, он, спустя несколько минут уже был на берегу Нижней Тойги. В конце концов, никуда Васька не денется. Не обращая внимания на полощущих белье деревенских баб, Конюхов распахнул дверь Омановской бани и зашел в сени. Увидев сложенные у дальней стены дрова, остановился в нерешительности. Если Гаврила писал о них, то, возможно, золото еще тут. Но убирать дрова на виду у всех тоже нельзя. А если кто-нибудь подойдет в самый неподходящий момент?

– Никак помыться в чужой баньке решил, Григорий Пантелеевич? Али чего потерял?

Конюхов вздрогнул и обернулся. Позади стояла Федосья Пластинина.

– Ну, Федосья, напугала, – произнес Григорий. – Вроде не было никого.

– Худо смотришь, товарищ милиционер, – усмехнулась вышедшая из-за бани конопатая Зинаида Лапина. – А Катька вчера топила.

– И ты тут? – толи удивился, толи смутился Конюхов.

– А где нам быть, коли вчера банный день был. Стирают бабы – выходной, – пояснила Федосья.

– А я вот, Омановых ищу. Думал, может, Катерина тоже тут где.

– А чего искать? Васька в кузнице должен быть, а Катька на ферму с Колькой, с младшим-то, с утра ушла. Я видела ее, – сказала Пластинина.

– Они тут и не бывают совсем. Разве помыться. В бане после наводнения прибрались и все. Вчера Катька малого мыла и сама тоже, – добавила Лапина.

– Ой, все-то ты, Финка, знаешь, – заметила Зинаида.

– А ты, Бурунша, будто, нет, – отозвалась Федосья.

Женщины переглянулись и рассмеялись. Конюхов дождался, когда те успокоятся и спросил:

– Сильно бане Катькиной от наводнения досталось? Вроде бы на месте стоит?

– А чего досталось? – переспросила Бурунша. – Не особо и досталось. Они перед тем из бани все вынесли наверх.

– И дрова? – задал, наконец, Григорий, интересующий его вопрос.

– И дрова. Васька у нее – парень работящий, – ответила Зинаида. – Потом, когда подсохла земля, обратно все стаскал.

– Ну да, ну да, – протянул Конюхов.

Он понял, что больше ему здесь делать нечего и можно уходить. Если сын Оманова убирал дрова, значит, он мог наткнуться на золото. Мог, конечно. А может, не заметил? Или его там не было? «Для начала нужно поговорить с Васькой. Заодно и с кражей готовальни разобраться, если такая была, – подумал Конюхов. – И только потом, если пойму, что тот ничего не находил в бане, проверю сам под дровяником».

– А вон и Васька! Легок на помине! – проговорила Зинаида. – И Зубков с ним. Давно ли друзьями стали. Сегодня тут у вас собрание что ли?

Она широко раскрыла свои зеленые глазища и захлопала конопатыми веками. Конюхов обернулся. По тропинке шли Васька Оманов и председатель сельсовета.

– Григорий Пантелеевич! Мне сказали, что ты к реке пошел, – проговорил Зубков, подойдя ближе к нему. – А я в кузню ходил к Никите. А там Васька. Я ему сказал, что ты его ищешь. Не верил. Вот с собой и забрал. Скажи, Григорий Пантелеевич? – председатель пристально посмотрел на Григория.

Конюхов все еще не знал, что ему делать со всей этой историей. Он согласно кивнул и произнес:

– Да, Василий. Поговорить надо.

Оманов что-то пробормотал, но Григорий не разобрал. Он подошел к нему и потянул в сторону.

– Чего говорить-то? – возмутился парень. – Мне на работу надо.

– Иди, иди. Все узнаешь! – в ответ прикрикнул Зубков.

– Чего случилось, Петр Ильич? – поинтересовалась Федосья. – Натворил чего?

Зубков махнул на нее рукой и пошел вдоль берега.

– Куда идем-то? – спросил Оманов, как только они отошли от бани.

– Домой к вам, – сухо ответил Григорий.

Они подошли к дому и Конюхов присел на крыльце.

– Садись, – проговорил он и, дождавшись, когда тот опустится на ступеньку, тут же спросил: – Ты, когда перед большой водой дрова с сеней в бане убирал, что-то нашел под ними?

Васька даже не пошевелился. Как сидел неподвижно, глядя под ноги, так и сидел. С того самого времени, как нашел золото, он предполагал, что, если тот, кто его спрятал, живой, то обязательно будет искать пропажу. А значит, без труда узнает, что перед самым наводнением он убирал из сеней дрова. Значит, мог на золото наткнуться. Значит, рано или поздно, кто-то его об этом спросит. В этом случае Васька поначалу хотел всячески отпираться и говорить, что не видел ничего. Но потом решил поступить по-другому. И когда он увидел милиционера у своей баню, то сразу понял, зачем тот туда пришел, а вести себя с ним нужно именно так, как решил.

– Я кого спрашиваю? – более твердо спросил Григорий и тронул парня за рукав.

– Дядя милиционер, – искренне всхлипнул Васька. – Дядя милиционер, – уже сквозь слезы повторил он.

– Ну, что? Говори, – чуть смутившись, проговорил Конюхов.

Васька вытер слезы, и виновато уставившись на милиционера, произнес:

– Я, я нашел… под дровами.

Григорий, честно говоря, такого ответа от него никак не ожидал. Думал, что сначала начнет интересоваться, о чем тот спрашивает. Затем сделает вид, что вспоминает, но не может вспомнить. В конце концов, сразу скажет, что ничего не видел. А тут сразу сознался.

– И где то, что нашел?

Васька перестал всхлипывать и замолчал.

– Ну! Чего молчишь? Где мешок?

Григорий все никак не решался назвать, то, что должно было находиться в мешке.

– Пропало, – еле слышно проговорил Васька.

Григорий еле сдержался, чтобы не закричать на парня. Уже в который раз за последние годы лишь только он подумает о том, что нашел золото, как оно необъяснимым образом снова исчезает.

– Что пропало? Куда ты дел все из бани? – уже не сдерживая раздражения, закричал Конюхов.

– Это кто тут так кричит? – раздался позади него голос Катерины Омановой.

– Мама, дяденька нашего Ваську ругает? – следом послышался детский голосок.

Конюхов, увлеченный разговором, не услышал, как подошла Оманова с младшим сыном Колькой и от неожиданности вздрогнул.

– Васька, ты чего натворил? – Катерина ткнула сына рукой в лоб.

– Здравствуй, Катерина, – поздоровался Григорий.

– Ну! – не обращая внимания на Конюхова, она тряхнула Ваську за ворот.

Тот отпрянул назад и снова заныл:

– Я под дровами мешок с деньгами нашел, – произнес он заранее заученный ответ. – Хотел милиционеру отдать, но его не было. А потом. А потом деньги пропали! – парень снова не на шутку разревелся.

Катерина схватилась за грудь.

– Колька, иди в дом, – она подтолкнула мальца к двери.

– Мама, я хочу с вами, – закапризничал тот.

– Иди, я сейчас приду.

Она взяла малыша за руку и повела в дом. Пока ее не было, Конюхов не проронил ни слова. Он совсем запутался и пытался понять, что делать.

– Так, рассказывай все. И попробуй соврать – пришибу на раз, – проговорила вышедшая на крыльцо Катерина. – Все с самого начала.

Васька глубоко вздохнул и заговорил.

– Ну, когда вода прибывала, ты меня в баню отправила дрова из сеней убрать, чтобы не унесло.

– Так, – согласилась Оманова.

– Ну, я убрал все, а под ними мешок лежал. Я открыл, а там деньги…

– Много? – спросил Григорий.

– Я не считал. Примерно столько, – он показал размером с охапку дров. – Только они странные какие-то.

– И не одной не взял? – не поверила мать.

– Погоди, Катерина, не перебивай, – проговорил Конюхов – Ну, дальше чего?

– Чего дальше? – задумался Васька. – Потом пьяный сторож к реке зачем-то приехал. Дед Афоня. И уснул. А кобыла так и стояла у нашей бани. Я хотел деньги милиции отдать, но никого же не было тогда в деревне. Мешок в телегу положил и отвез сторожа домой. По пути, правда, спрятал деньги под Никишкиным амбаром. Подумал, что мать заругает. Скажет, что украл, – складно врал Васька.

– Вот паразит какой! Все время куда-нибудь да влезешь, – в сердцах воскликнула Катерина. – Весь в отца!

– Вот, видишь, – словно в подтверждение своих слов, произнес Васька. – Чуть что, сразу орать. Сказать ничего нельзя.

– Ты не отвлекайся, говори дальше что было, – одернул парня Конюхов.

– А что было? А ничего, – обиженно проговорил Васька. – Ждал когда милиционер какой-нибудь приедет в деревню. А когда ты, дядя Григорий приехал, я пошел за мешком, а его нет там. Взял, видно, кто-то, – проговорил Оманов и замолчал.

Наступившую паузу прервал высунувший из двери Колька.

– Мама, ты скоро? – спросил мальчуган и спрятался за дверью.

– Так взял или нет из мешка? – не обращая внимания на младшего сына, спросила Катерина. – Не поверю, чтобы не взял.

– Одну только, – виновато ответил Васька.

– И где она, – спросил Конюхов.

Васька встал, прошел во двор и вернулся, держа в руке бумажную купюру.

– Вот, – проговорил он и протянул деньги.

Конюхов взял зеленоватую бумажку с красным рисунком, повертел в руках и прочитал:

– Сорок рублей. Казначейский знак.

Он удивленно посмотрел на Ваську. Затем взглянул на испуганную Катерину и рассмеялся нервным прерывистым смехом.

– «Керенки»…, – не унимался он. – Керенский…

Услышав это, Оманова еще больше испугалась. Прикрыв ладонью рот, она так и застыла с выражением ужаса на лице.

– Ты чего, голубушка, так пугаешься? – удивился Конюхов.

Катерина перевела дух, подошла почти вплотную к милиционеру и негромко спросила.

– Васька с врагом связался. Что теперь будет?

– Ты не о том переживаешь, Екатерина Константиновна, – официальным тоном заметил Конюхов.

– А о чем?

– То я не покойника вспомнил, а деньги, что он со своим правительством придумал. А переживать нужно за то, что сынок твой…, – Григорий сделал паузу, вглядываясь в поникшего на вид паренька. – Почему сынок твой своевременно не доложил о находке. Почему не пришел к моему помощнику или ко мне?

– Почему не сказал! – Катерина двинула Ваську по шее.

Тот опустил голову и что-то невнятно проговорил.

– Говори толком. Чего под нос бормочешь? – не унималась Катерина

– Побоялся, – дрожащим голосом ответил Васька.

– Чего ты побоялся? Брать чужое не побоялся? – вскинулась на сына Оманова.

– Да погоди ты, Катерина, – Григорий попытался успокоить разошедшуюся женщину. – Ты скажи, там только деньги были?

– Да! Все такие и были. Сейчас чего на них купишь! – пробубнил Васька. – А сказать, я и, правда, побоялся. Подумал, что чего говорить, если денег нет. Когда хотел сказать, так некому было. Помощник ваш-то то неделями тут торчит, а когда потребовался, то его нет. Он тут, видать, живет только, когда рыба клюет…

– Ну, ты с этими разговорами осторожнее. За клевету на сотрудника власти знаешь, чего полагается? – спросил Григорий и сам же ответил: – Срок схлопотать можешь. Сейчас уголовная ответственность с двенадцати лет. А тебе?

– Четырнадцать, – буркнул Васька.

– Ну, вот. Влетишь на самую катушку.

– А чего? Я деньгу одну только и взял. Не утерпел. Да, из той кучи и не убыло ничего, – закончил Васька то, что хотел сказать.

На самом деле старую сорокарублевку Васька нашел еще лет пять назад на чердаке школы, куда не раз ползал в поисках «чего-нибудь интересного». Нашел еще и двадцатирублевку, но ту сразу где-то потерял. Сорок же рублей засунул в свой тайник во дворе дома, где она и лежала, пока не потребовалась для такого случая.

– А где деньги прятал? Откуда их украли? – снова спросил Конюхов.

– Так говорил же я – под Никишкиным амбаром. Там лаз узкий, а в углу под полом доска поперек лежит. Вот на нее и положил мешок. Могу показать.

Конюхов слушал четырнадцатилетнего паренька и все никак не мог решить: верить ему или нет. Если не врет, то все, о чем написал Гаврила, было неважно. И ломать жизнь парню из-за старой «керенки» нет никакого смысла. Если врет, то делает это не по годам искусно. И судя по тому, как он себя ведет, раскрыть обман будет очень сложно. А потому следует припугнуть подростка более серьезно. Может, повезет, как с его отцом. Не захочет в тюрьму – расскажет правду. Если не расскажет, то там уж как выйдет.

– Ты вот что, Катерина. Возьми-ка пока это. Нюрка Гавзова передала. Ей Митька прислал, – Григорий достал из кармана письмо. – В избе почитай, а мы еще с сынком твоим поговорим кое о чем.

Когда Катерина скрылась за дверью, Григорий взял Ваську за руку и повел на повить.

– Ты зачем готовальню в школе украл? – без предисловий спросил Григорий. – Мать знает? Или спросить?

– Не нужно, – ответил Васька, понимая, что мать все равно про циркуль скрывать не станет.

– Рассказывай.

Васька почесал за ухом.

– Вообщем, зимой зачем-то в школу зашел. В какой-то класс заглянул, а там никого. Прошелся по комнате и увидел на столе училки забавную коробку. Ну и взял, сам не знаю зачем. В кузне спрятал. Циркуль мать нашла. Я его из коробки вынул и домой принес. Ну, и в школу отнесла. Сказала, вроде, что случайно наткнулась на улице. А на коробку Никита случайно наткнулся. Я и забыл про нее.

– Все? – спросил Григорий.

– Вроде, да.

– Почему не соврал? За это сам знаешь.

– А смысл какой, коли вашему Зубкову все рассказал, – равнодушно ответил Васька.

– Почему не соврал? – удивился Конюхов.

– Почему, почему… Обманул он меня! Сказал, что если признаюсь, то ничего не будет, потому что циркуль на месте. Коробку кузнец тоже вернул. Кражи получается, вроде, как и нет. А когда, рассказал, как было, к тебе потащил.

– Дурак ты, Васька, – только и смог сказать Конюхов, понимая, что теперь уже ничего не изменить и парня придется везти в район. – На пару годочков ты себе жизнь укоротил. Со мной поедешь.