Текст книги "Собрание сочинений в четырех томах. Том 4"

– Как всё произошло?

– Умер он совсем тихо недели три назад. Когда точно – неизвестно, – рассказала Нина. – Никто ничего не заметил. Спустя несколько дней – неизвестно, сколько он мертвый лежал один, – по всему подъезду пошел тяжелый трупный запах и послышался вой собаки. Вызвали милицию, взломали дверь. Потом пришли несколько его бывших сослуживцев. Нашлись такие. Они и похоронили старика.

«Мне бы полкило винограда!»

Братск

Цены на фрукты из жарких республик высокие, а денег кот наплакал. Хочется, однако, иногда побаловать себя. Виноградика бы. Немного. Попробовать.

– Дэда, падхады … Чарнаслива, яблук, дын, вынэград … Дарум даю, – зазывает, сверкая белозубой улыбкой, парень в тюбетейке и делает приглашающий жест в сторону аккуратно уложенных ящичков с роскошными южными плодами.

На ящике с виноградом дамский пальчик висит ценник – 140 рублей. Это слишком дорого, думаю я. Нет, пойдем дальше.

Дальше на рынке располагается палатка, в которой торгует молодая, лет тридцати пяти, приятная блондинка.

– Что желаете, молодой человек? – ласково спрашивает у меня блондинка.

Ишь ты, думаю: таджик назвал меня, старпера, дедом, а эта – молодым человеком … Хитрит дамочка… Но приятно.

На её ящике с дамским пальчиком висит бумажка, на которой написано: 100 рублей. Цена подходящая. Если купить на 50 рублей винограда, рассуждаю я, то мне хватит, пожалуй, еще на литровый пакет молока.

– Мне бы, – говорю, – полкило дамского пальчика.

– Пажжжаласта, – озаряя меня обольстительной улыбкой, говорит продавщица. – Для вас я выберу лучшие грозди.

Она действительно накладывает в пакет спелые, как мне издали кажется, кисти и изящным движением бросает пакет на весы.

– Ой! – говорит, – извините. Получилось немножко больше полкилограмма. Можно?

– Что ж, ладно, – вынужденно соглашаюсь я. Уж очень красивый виноград. И такая деликатная продавщица.

– Здесь всего 625 граммов, – сообщает она деловым тоном.

– Хорошо, – говорю. Однако прикидываю, что теперь сдачи может хватить не больше, чем на пол-литра молока. Ладно, так и быть, обойдусь.

Девушка быстро пробегает наманикюренными пальчиками по калькулятору и объявляет:

– С вас ровно 100 рублей.

У меня слегка отвисает челюсть.

– Как? – переспрашиваю. – Вон же цена – 100 рублей за килограмм.

– О, нет, извините, молодой человек, вы немного ошиблись, – мягко поправляет меня очень вежливая продавщица. – Это ценник другого сорта винограда, а тот, что вы купили – высшего сорта – и стоит по 159 рублей. – Она поднимает из ящика какую-то бумажку и показывает мне. Издали.

Ничего не понимая, чувствуя себя окончательной бестолочью, плачу 100 рублей и забираю свою покупку.

Дома, развернув пакет, обнаружил, что часть ягод подгнившие.

«Документы читать надо, папаша!»

Братск

Неделю назад получил по почте бумагу из городского центра обслуживания ЖКХ, в которой до моего сведения доводилось, что установленные в моей квартире приборы учета воды нуждаются в метрологической поверке. Я решил, что, поскольку в моем санузле такие приборы установлены недавно, дело это не спешное, и бумажку выбросил.

Но вчера обнаружил в ящике повторное извещение того же центра, в котором мне предписывалось официально оформить заявку на процедуру поверки, в противном случае мои «приборы будут считаться непригодными для учета водоснабжения». И я подумал, что проблема намного серьезнее, чем мне показалось первоначально.

Спешно начинаю копаться в квартирных документах, коих за много лет накопилось немало. С трудом нахожу папку с надписью «Учет воды». В ней довольно много бумаг, но я нахожу акт приема-сдачи выполненных работ и обращаю внимание на дату его подписания – 23 апреля 2012 года. Ничего себе, думаю, прошло уже, оказывается больше четырех лет. Это много. Приборы, конечно же, не могут работать вечно. Наверно, и в самом деле, их нужно проверить. Другие бумаги я уже не смотрю и начинаю названивать в центр.

Телефон всё время занят, но я проявляю настойчивость, и минут через сорок мне отвечает приветливый женский голос:

– Наташа, менеджер. Я к вашим услугам.

Кратко объясняю ситуацию и говорю:

– Приборы по ГВС и ХВС у меня были установлены в 2012 году. Что мне с ними теперь делать?

– Есть два варианта, – быстро отвечает менеджер Наташа. – Первый: мы снимаем ваши приборы, отвозим их в метрологическую лабораторию, там в течение какого-то времени проводят их поверку, возвращают, и наш центр снова устанавливает их вам. Правда, у лаборатории свои расценки – им же тоже надо на что-то жить …

– Но это же всё будет происходить долго, да и ваш центр за свои услуги тоже возьмет какие-то деньги, так?

– Совершенно верно, но не надо отчаиваться. Есть другой вариант.

– Какой? – спрашиваю упавшим голосом.

– Ради бога, не волнуйтесь. Мы можем вас выручить.

– Как? Вы можете провести поверку своими силами, не снимая с места приборы?

– Нет, конечно. Но наши специалисты смогут снять прибор ГВС, срок его действия по горячей воде не более четырех лет, установить наш, новый прибор, и опломбировать.

– И это всё?

– Всё.

– А прибор по холодной воде?

– Прибор по ХВС служит дольше. Его пока трогать не надо.

Я задумываюсь. Значит, выход есть.

– И сколько это будет стоить.

– Две с половиной тысячи …

– О-го-го! – деньги для меня немалые. Придется до получения декабрьской пенсии жить экономнее.

– Зато мы сразу избавляем вас от головной боли.

– Как быстро вы всё сделаете?

– Можно прямо завтра.

Что ж, делать нечего: я смиряюсь.

– Примите мой заказ.

Приветливая Наташа записывает мой адрес и телефон. Фамилию почему-то не спрашивает. Обещает прислать специалистов завтра ровно к 12 часам.

На следующий день отменяю несколько несрочных дел. Жду.

Наступает 12 часов. Специалистов нет. Проходит час. Потом два. Три. Тишина. День, конечно, потерян. Я нервничаю. Наконец, около 4 часов появляются двое хмурых мужиков с помятыми физиономиями. Оказалось – сантехники, они же «специалисты». Один постарше, другой совсем молодой. У старшего поступь отяжелевшая: то ли перепил, то ли недопил. Молодой пошустрее. Быстро шмыгнул в мой санузел и тут же выдал заключение:

– Надо менять оба счетчика.

– Как так? – спрашиваю.

– Очень просто: у обоих вышел срок … – С чего он так решил, непонятно.

Для меня это – полная неожиданность, я в растерянности, да и денег таких нет: за два счетчика сантехники наверняка потребуют пять тысяч. Вот влип, так влип!

– Но ваша начальница … – пытаюсь я возражать, – обещала поменять только один.

– Начальница не всё решает сама, – сурово осаживает меня молодой, обдавая мощным запахом смеси пива и сивухи, любимого коктейля специалистов по подземным коммуникациям.

– Что же делать?

– Покажите документы.

Я извлекаю из папки акт приема-сдачи выполненных работ, но молодой, бегло глянув на бумажку, требует:

– Мне нужен акт допуска в эксплуатацию узла учета.

Я ищу этот проклятый акт. Найти не могу – наверное, слишком волнуюсь. Молодой берет у меня папку, быстро находит то, что нужно, и тут же бросает мне обвинение:

– Что же вы нас морочили? В акте ясно написано, что оба прибора допускаются в эксплуатацию аж до февраля 2018 года.

– Где написано? – спрашиваю.

– Вот.

Смотрю: правда, написано.

– Документы читать надо, папаша, – советует старший сантехник, сипло икая. – А раз не читаете – платите триста рублей.

– За что?

– За ложный вызов.

Что поделаешь, они по-своему правы, думаю я. Они же – при исполнении. Ну, да Бог с ними. В конце концов, вместо двух с половиной тысяч – только триста.

Я опять смиряюсь. Плачу триста рублей, и мужики, не прощаясь, уходят. Они вроде недовольны.

Только через час после ухода «специалистов» мне приходит в голову, что перед оформлением их, как они выразились, «ложного» вызова приветливая начальница Наташа по телефону разве не должна была уточнить, когда кончается срок службы моих счетчиков? Это же было так просто. И не было бы вызова. И я бы зря не переживал.

Но с возрастом всё чаще хорошая мысля почему-то приходит опосля.

А, может, вовсе не в этой Наташе и в ее «специалистах» дело? А?

На званом ужине,
или Откровения гламурных интеллектуалов

Братск

В большой комнате я пил чай. Время от времени поглядывал на телевизор, который был включен почти весь день и обычно молотил впустую. Я не очень слежу за программами: что-то изредка смотрю, чаще – нет. «Ящик» – вроде второго члена семьи, который вносит в мой замкнутый, однообразный быт эффект собеседника; кроме того, он создаёт иллюзию общения с большим миром за порогом квартиры.

По каналу РЕН ТВ шла передача «Званый ужин». Всевозможные телевизионные кулинарные «смаки» я давно не смотрю, но на сей раз, услышав интригующую увертюру ведущего – купился. Присел на диван.

Думал – на минуту, но то, что увидел и услышал, заставило задержаться.

Героиней передачи была невысоконькая, слегка полноватая, но очччень смазливая дамочка. Звали её Вероника. Миленькая пампушка. 21 год. Студентка-заочница второго курса Литинститута имени Горького. Окончив пару лет назад медколледж, поработала. Не понравилось. Всё бросила – надоело, решила учиться на писательницу: «Я пишу и буду писать только о том, что насущно для меня». Было заметно, что молодая особа претендует на роль оригинальной интеллектуалки с независимым мышлением. Правда, товарищи, которые пробовали читать её опусы, сказали: «Ни о чем». Её руки, шею и верхнюю часть груди украшали татуировки: неземные птицы, пауки, извивающиеся змеи. «Тату мне нравится», – объяснила она ведущему. Что ж, сегодня многие таким способом стремятся приобщиться к тем кумирам, которых считают самыми-самыми.

Ведущий пояснил, что задача героини – устроить званый ужин, показать свои поварские способности, гостеприимство и обаять всех.

Вероника приветливо встретила званых гостей, провела в гостиную. Начало было многообещающим: очаровашка хозяйка, дружелюбные участники вечера, среди которых молодые, чуть за двадцать, но на вид вполне зрелые парни, под стать им респектабельные девицы и одна женщина постарше, 38 лет. Общество вроде приличное и даже как бы светское.

Вскоре, однако, произошел небольшой сбой. Публика была слегка шокирована необычным зрелищем. На самом видном месте в комнате взорам гостей предстал дамский гардероб – висящие на плечиках платья, юбки и блузки юной хозяйки. Шокировало то, что всё это шмотьё было мятым, нестиранным и просто грязным. «Зачем ты всё это выставила?» – спросил один из парней. «Просто неохота было заниматься стиркой», – лучезарно улыбаясь, отвечала Вероника. Здесь же на диване были выставлены на показ ещё и детские игрушки и безделушки. «Но почему так грязно дома? – спросила 38-летняя гостья. – Что – лень или некогда?» Ответ Вероники был подкупающе откровенным: «Лень, конечно …» Но тут же последовало экзистенциальное оправдание: «Ведь лень, как известно, – двигатель прогресса». После таких объяснений вряд ли у гостей могло не закрасться подозрение, что прелестная хозяйка – просто лентяйка и неряха, которую давно не посещали ни стыд, ни брезгливость. Но комментария не последовало, и всё осталось как бы за скобками.

Правда, позднее, когда были выслушаны некоторые, самые радикальные суждения Вероники, ей прямо было сказано: «Прежде, чем наводить порядок в голове, надо почистить квартиру». Молодая хозяйка пропустила совет мимо ушей.

Затем гламурная компания приступила к вкушению блюд. Всё шло по плану. Весело и благостно было до тех пор, пока устроительнице ужина не был задан вопрос: «Как ты относишься к людям в возрасте?».

И вот тут началось самое интересное … Полилось такое, что не каждый день услышишь по центральному телевидению. Будущая писательница, не утруждая себя сомнениями, заявила: «Я считаю, что в нашем обществе неправильно относятся к старым людям. Например, если человек достиг, полтинника, 50 лет, то почему я должна проявлять уважение к нему, если он ничего не стоит?..»

Среди веселой компании повисло молчание. Золотая молодежь погрузилась в трудную мыслительную деятельность.

«Как это? Почему? – возмутилась гостья постарше. – Ведь старшее поколение так много сделало для нас. Пожилых надо просто уважать …»

Однако Вероника тут же парировала: «За что – уважать? Мне этот пожилой человек – никто, и сам он тоже, возможно, никто».

Тогда её спросили в лоб: «Вот, в общественном транспорте разве не нужно уступать место старшим?»

И опять Вероника, ни секунды не сомневаясь, отвечала: «Если тебе полтинник и ты едешь в общественном транспорте, значит, ты в своей жизни что-то упустил …»

Ого-го! Это прямо в мой адрес, подумал я. Мне давным-давно перевалило за полтинник. И именно я езжу в общественном транспорте. Стало быть, это я что-то упустил в своей жизни? Интересно, что именно?

«А если ты доживешь до 80 лет и, не дай бог, с больной спиной и больными коленями окажешься в общественном транспорте … И тебе вдруг никто не уступит место …»

Очередное откровение интеллектуальной особы было ошеломляющим: «Старшие должны уступать дорогу молодым».

«И ты этому же будешь учить своих детей?»

Ответы героини званого вечера были быстрыми и резкими, как выстрелы из револьвера: «Конечно, я не буду учить своих детей ненависти – вот, мол, бабка, которая всех достала … она всем давно надоела. И детям я не буду говорить, чтоб они бросали в бабку камнями … Однако меня бесит позиция нашего общества, которое сюсюкает: «Бабу-у-у-ля, эта бедная бабуля …» А старуха уже достала свою дочку, всю семью … И всем осточертела».

Вот это пассажи! Вот это философистика!!

Мнения среди завсегдатаев тусовки разделились: одни осуждали молодую, не вполне еще созревшую Веронику.

Сколько же времени должно пройти, пока созреют она и подобные ей матрёшки?! – одуревая от гламурных откровений, устало думал я.

Но были и те, кто поддержал героиню вечера почти безоговорочно. Один великовозрастный, 26 лет, сильно бородатый юноша по имени Григорий, кажется, школьный педагог, высказался так: «Почему я должен уступать место старшему? Он что – заслужил?.. Нельзя ценить человека за возраст… Всегда встает вопрос: а сделал ли этот пожилой человек что-то хорошее?»

Потрясённый услышанным, слегка пошатываясь (кажется, поднялось давление!), я встал, собираясь уйти. Что я, дед четырех внуков, мог думать, услышав подобные суждения золотой молодёжи?

Что?

Дай волю этим молодым, они нам, дедам и бабулям, не то, что место в троллейбусе не уступят, а, пожалуй, последний сухарь отнимут …

Но откуда они берутся? И почему их так много на телевидении?

Матримониальные вздохи

Рассказ

Братск

В последние годы одиночество и незанятость измучили, истощили и опустошили. К пустой квартире понемногу привыкаешь, а вот к безделью привыкнуть невозможно.

Стал я по сторонам поглядывать. Что бы такое сделать, что бы еще предпринять, чтобы как-то себя занять? И – быть при деле?

Много чего перепробовал. Но все оказывалось не то. Не мое!

Знакомые, женщины, навязчиво советовали: «Женитесь, Пал Васильич! И сразу все образуется». «Да куда мне, – возражал я. – с моими болячками? Хромой да кривой. Кому я нужен?» «Что вы, – возражали, – на себя понапрасну наговариваете? Вы еще очень даже ничего. За молодухами, конечно, бегать не стоит, а среди зрелых, но не старых, есть немало милых очаровательных дам, таких, кто с большим желанием пойдет за вас».

Решил действовать поактивнее. Узнал, что народ косяками валит на танцы в местный ДК. Пошел и я в группу тех, «кому за …» Там было все, как на настоящей танцплощадке в дни моей юности: духовой оркестр, нарядный зал, вощеный паркет. Спрос на мужиков дикий. Танцуй да радуйся. На меня, хромоногого, навалилось столько соискательниц, что я немного подустал. Но … Мало-помалу пришел в себя и понял: ловить здесь нечего и некого. Большинству танцующих дам было слишком далеко «за …». Слишком …

Через некоторое время попал в хоровую студию. Я люблю попеть; голос у меня несильный, однако ноту держу. Руководитель хора – баянист, виртуоз, народный музыкант, самородок и лауреат Дударев-Сопелкин. Месяца три ходил я на спевки. Все было новое и интересное: и хористы, лысые и седые ребята в годах, и голосистые певуньи моего возраста и старше. Пели с большой охотой. Мэтр Дударев-Сопелкин, как все великие народные мастера, был сильно строгим: малейшую фальшь мгновенно пресекал, – иначе, конечно, было нельзя. Но, случалось, бывал он не в духе, и тогда громкие окрики шли с комментариями: «Вытри сопли и прочисть глотку», «Не мычи как корова перед встречей с быком!», «Пой ротом, а не задницей!» Некоторые наиболее впечатлительные хористки-бабули обижались и выбегали в коридор – поплакать. Потом тихо возвращались и просили у мэтра прощения. Остальные певуньи делали вид, что ничего не заметили. До поры до времени я тоже терпеливо пел и помалкивал, но однажды не выдержал и сказал виртуозу все, что думаю о нем. Он злобно вытаращился на меня, однако выслушал. После этого я почему-то загрипповал и пару недель не ходил на спевки. А когда выздоровел, понял: хоровое пение – не для меня.

Поиск новых единомышленников и подруг в сферах искусства мне, видимо, перспектив не сулил. Когда я понял это, решил переключиться на область, как мне казалось, интеллектуальную. Меня снова поманили, и я записался в так называемый «народный университет», один из тех, которые во множестве открылись в последние годы для пенсионеров. Группа, в которую я попал, состояла из аппаратчиков бывших партийных и советских органов – плановиков, инспекторов, бухгалтеров, инструкторов. Двадцать восемь женщин составляли основной состав. В некотором роде двадцать восемь панфиловок. Кроме них было в группе еще двое мужчин – пожилой субъект по фамилии Коваль и я. Коваль назвался «историком». При знакомстве он заявил, что много читает исторических произведений, – такое у него увлечение. Это обрадовало. Я спросил, что он закончил. Оказалось, Чунское профтехучилище. Что ж, не Кембридж, конечно, и не Сорбонна, но тоже … Однажды во время лекции довольно именитого кандидата наук на тему: «К столетию революций в России» «историк» решил «срезать» ученого и спросил, что тот думает о Иване Грозном? Правда ли, что царь был сифилитик и сожительствовал с мужчинами? И еще: как наука расценивает любовные похождения царя Петра Первого?

Лектор вначале немного опешил, потом спросил:

– Откуда у вас такие познания о жизни царей?

– Из литературы. Я много читаю. У меня богатая домашняя библиотека по истории, – ответил Коваль.

– Вероятно, это многотомные опусы Николая Сванидзе?

– Да и Эдварда Радзинского.

– Советую вам выбросить эти книги на помойку и не забивать голову ни себе, ни другим людям пасквильными домыслами о жизни царей …

Изредка выступали неплохие лекторы по искусствоведению. Но народу хотелось «хлеба и зрелищ», поэтому все чаще устраивались посиделки в честь чьих-то дней рождения, с непременным возлиянием, культпоходы в музеи, литературные гостиные с самодеятельными номерами, где меня, как и других, просили выучить и прочитать какие-то стишки или пропеть песенку. Почему-то вся эта развлекаловка считалась повышением образовательного уровня, хотя на самом деле большинство курсистов были пассивными слушателями, всё их обучение сводилось к полуторачасовой отсидке на «мероприятии» один раз в неделю. Я терпеливо ходил на общие занятия почти год, но однажды поймал себя на том, что в этом «университете» у меня, пожалуй, нет и впредь не будет шансов ни на увеличение извилин, ни на расширение круга интеллектуальных партнеров. В том числе – из лиц женского пола.

Растущие физические немощи привели меня в странное место, называемое «демонстрационным салоном «Интермедикал», – дилерский центр южнокорейской фирмы. В действительности салон был магазином по продаже физиотерапевтического оборудования и, как я заметил, его посещала разновозрастная публика. Причем хитрые корейцы поставили дело так, что клиенты, прежде чем купить какой-то аппарат, могли в любое время посещать салон и до бесконечности опробовать на себе его медицинскую полезность. Бесплатно! Для этой цели содержался небольшой штат очаровательных девушек-консультантов, которые ежедневно проводили сеансы презентаций по практическому использованию корейских изделий. Прослушав выступление консультанта, клиенты ложились на специальные кровати и принимали процедуры. Особенно целебными считались вытяжение и прижигание позвоночника. Какой-то эффект, не думаю, что очень значительный, но все-таки полезный, от этих процедур получил и я.

Здесь-то я и приглядел даму средних лет (где-то «за» пятьдесят). Звали ее Галина Петровна. Она была невелика ростом, не толста и не худа, подвижная, общительная, с открытым часто улыбающимся лицом. Одета небогато, но опрятно. Жила в однокомнатной квартире за большим магазином «Кооператор». Во время встреч в салоне мы с ней почти не разговаривали, но я стал приглядываться. Ее осанка, манера разговаривать с другими клиентами, деликатно-послушное поведение обращали на себя внимание. Во время случайных встреч на улице она проявляла ко мне повышенное внимание, так мне казалось. Проникновенно глядя в глаза, выспрашивала подробности о моей жизни. Рассказывала о своем любимом внуке, который учится в девятом классе, о сыне с невесткой. Все они жили отдельно от неё. Жили в достатке. Она тоже не бедствовала, но одиночество угнетало её, а дети жили своей обособленной жизнью, проявляя внимание к маме и бабушке только эпизодически. И я не раз подумывал: вот, она, родственная душа.

Мне казалось, что общение с такой женщиной, как Галина Петровна, пусть не молодой, но вполне пригожей, сможет внести разнообразие в мой скучный мир. А, может быть, сладится и что-то большее? Смущала, правда, одна странность: ее рассеянность и забывчивость. Она трижды записывала мой номер телефона и трижды его теряла, постоянно путала мое отчество. Однако я решил, что легкая рассеянность – не беда. Своей рукой снова написал номер своего телефона и отдал ей. И рискнул: пригасил ее к себе домой в гости на новогодний праздник в интимной обстановке, но не на вечер с 31 декабря на 1 января (это было святое время общения по телефону с детьми, внуками, родными), а на другое время.

Я пригласил Галину Петровну на 2 января. Договорились, что она придет к двенадцати часам. Я долго объяснял гостье, как найти мой дом, как добраться до моей квартиры. Она все подробно записала и твердо обещала быть.

Второго я встал пораньше. Надо было накрывать на стол. Что накрыть? Я выбрал шелковую скатерть с вышитыми пунцовыми розами на чайном поле, купленную некогда в Карловых Варах. Приготовил свою фирменную квашеную капусту с луком. Выставил на стол холодец (сам варил перед Новым годом), вазу с мандаринами, вазу с московскими конфетами, вино шампанское (специально купил настоящее «Абрау Дюрсо»), еще бутылку сухого французского (на всякий случай). Нарезал дорогого сервелата, сыр пармезан. Нарезал и выложил на блюдо ломтики вяленого омуля, а к ним начистил и отварил картошки. Гулять так гулять: Новый год все-таки! Что еще? Ах, да, позавчера я сварил еще компот из сухофруктов. Налил в графинчик охлажденного компота. Кажется всё. А винегрет? Я подготовил набор ингредиентов для винегрета, но, поскольку сам никогда его не готовил, решил подождать гостью. Уж она-то, надеялся я, поможет: Галина Петровна рассказывала, что до пенсии работала завстоловой. Конечно же, ей совсем нетрудно будет сделать настоящий винегрет.

Всё приготовил и стал ждать.

Жду. Чуть-чуть волнуюсь.

Вот по радио пропикало двенадцать, но гостьи пока нет. Что ж, думаю, бывает. Не на приеме же у английской королевы.

Проходит еще полчаса. Начинаю волноваться. Но жду.

Проходит час … Тишина. Никого нет.

Волнение переходит в тревогу.

Звоню ей домой. Тишина. Что-то, возможно, случилось? Может быть, – приступ, и скорая увезла мою гостью в больницу? В пожилом возрасте всякое может произойти.

Теряясь в тревожных догадках, снова звоню через полчаса … Снова пустые гудки. Что же стряслось?

Проходит еще час. Опять звоню. Никто не отвечает.

Начинаю догадываться, что обедать мне придется в одиночестве. Достаю поваренную книжку и читаю всё про салаты и винегреты. Начинаю всё крошить в большую миску, потом все солю, перчу, поливаю постным маслом. Пробую – вроде съедобно, но все же что-то не то.

Продолжаю упорно ждать.

За окном заметно смеркается. Серое пятно зимнего солнца уже висит над красной линией горизонта. Завтра, наверное, будет ветрено, думаю я.

И тут раздается звонок:

– Здравствуйте, Павел Петрович!

– Здравствуйте! Вы ошибаетесь, меня зовут Павел Васильевич!

– Ах, простите, Пал Васильич … Я вечно путаю … Мы с вами, кажется, договаривались о встрече?

– Кажется, да.

– Дорогой, милый, я не опоздала?

– Как вам сказать?! Мы договаривались на двенадцать.

– А сколько сейчас?

Смотрю на часы: без десяти четыре.

– Сейчас около четырех.

– Ради Бога, извините, я такая рассеянная …

– Спасибо, что хоть позвонили.

– Простите, не рассчитала, была у сына, потом у подруги…

– Вот как?

– Да, знаете ли … Мы с подругой заболтались, и время нашей с вами встречи выскочило у меня из головы.

– По-о-онятно, – говорю я.

– Уже очень поздно, да?

– Да, поздновато. Скоро стемнеет.

– Мне так жаль …

Я молчу.

– Даже не знаю, что теперь делать …

– Теперь после подруги вам, вероятно, захочется отдохнуть? – говорю я.

Молчание.

– Отдыхайте. Всего доброго! – И я невежливо кладу трубку.

Почему, думаю, возмущаясь, у вас, мадам, голова-то такая дырявая? И вы не помните, когда и с кем вы собирались встретиться. А если не помните, значит, не очень-то хотели встретиться. Так?

Вот и ладно, вот и хорошо, успокаиваю я себя.

Теперь и мне не хочется общаться больше ни с кем. Ни с кем!

Не нужны мне такие подруги жизни.

Сажусь в одиночестве за стол и накладываю в тарелку холодца. Есть все же хочется.

Холодец получился неплохой. С хреном и уксусом вполне съедобно. Пригубил французского винца. Мягкий нежный аромат. То, что надо. Но выпить по-настоящему не с кем. Я с грустью думаю о том, что за моим столом сегодня не появится человек, с которым я хотел разделить свою трапезу. И завтра не появится. И послезавтра.

И после послезавтра …

Вдруг снова резко звонит телефон.

– Дорогой Павел Васильевич, – слышу я голос моей несостоявшейся гостьи, – я поняла, что поступила нехорошо …

Я молчу в трубку.

– … Не знаю, удастся ли мне когда-нибудь загладить свою вину.

Я продолжаю молчать.

– Но в такой великий праздник я хочу сделать главное из того, что еще можно сделать. Я поздравляю вас с Новым годом и желаю вам крепкого здоровья и счастья! Это от души.

Догадываюсь, что моя собеседница сильно взволнована. Но я спокойно отвечаю:

– Спасибо! Я тоже поздравляю вас с Новым годом и желаю вам всех благ!

После праздников мы с Галиной Петровной не виделись. Желания снова встретиться с ней в домашней обстановке у меня пока не возникало.