Текст книги "Бигуди для извилин. Возьми от мозга все!"

Конечно, интеллект проявляется не только в изобретениях. Изобрести мало – надо ещё воплотить придуманное в жизнь. А с этим бывают проблемы – зачастую не только технические. Когда-то знакомые попросили академика Ландау помочь устроиться на работу их родственнику – весьма, по их словам, способному молодому человеку. На что великий физик заметил: умение найти работу тоже входит в число способностей. Это к тому, что внедрение открытий и изобретений – особое занятие, в котором тоже не обойтись без умения креативно и изобретательно мыслить.

Российское общественное мнение относится к изобретателям двояко. Те, кто, найдя одну – две удачные идеи, тратит потом все силы на их проталкивание и даже не задумывается, достойны ли находки подобных усилий, получили нелестную кличку «чайник» – за чрезмерно бурное кипение возмущённого разума. Зато подлинные творцы, щедро разбрасывающиеся десятками и сотнями новшеств, пользуются бесспорным и массовым уважением. Только давайте не вносить в список подлинных изобретателей некоторых полуобразованных функционеров, которых уже расплодилось несчётное количество по ходу так называемых либеральных реформ. Вот уж кто не остаётся в тени, раздавая обещания за наш с вами счёт: дескать, и напоим, и оздоровим. Счастье для всех и «даром», так сказать. Ну нет, совсем не даром – сколько там запрошсил «великий Петрик Первый» на программу «Чистая вода»?

К сожалению, и в наши дни слишком многие изобретатели не дожидаются прижизненного воплощения своих находок. А ведь это не личное дело изобретателя – его творение может иной раз осчастливить многие миллионы. Да и денег изобретение требует, как правило, несравненно меньше, нежели потом экономит. Поэтому упущенные возможности приносят ущерб не только изобретателю, но и всему обществу. Так что прижизненное восстановление справедливости – в общих интересах.

Иногда технические трудности внедрения изобретения следуют из факторов общекультурных. Например, застёжку «молния» Уиткомб Джадсон из США запатентовал ещё в 1893-м. Но добыть средства на устранение неизбежных мелких шероховатостей новинки так и не смог до самой смерти в 1909-м: никто не считал новое устройство полезнее предыдущих. Поэтому проработка конструкции растянулась на десятилетия. Лишь в 1937-м французский модельер Жан Клод понял: на основе новой застёжки можно создать более изящные фасоны одежды. Только это сделало «молнию» действительно популярной и привлекло к её совершенствованию деньги, достаточные для создания всего нынешнего многообразия.

А вот какую историю одного изобретения рассказывает великий К.Э. Циолковский в предисловии к своей книге «История моего дирижабля».

Роберт Фултон, изобретатель парохода, предлагает Директории (французскому правительству, сменившему Робеспьера и потом сменённому Бонапартом), а затем и самому великому полководцу своё изобретение, однако учёные советники Наполеона не желают его слушать. Удивительно, но именно такие знаменитости и выдающиеся умы, как Лаплас, Монж и Вольней, ставят над идеями Фултона могильный крест. Понятно, что после этого и сам Бонапарт лишает великого изобретателя своей протекции.

Фултон представил императору Франции чертежи не только пароходов, но и подводной лодки. Однако Наполеон, смахнув чертежи на пол, гневно сказал: «Ты просто хочешь, чтобы мы потратили деньги на пустые и невозможные проекты, ловким манёвром хочешь обескровить казну Франции? Нет, я не поверю шарлатану!» Понял бывший повелитель империи свой роковой просчёт – недооценку идей изобретателя – лишь когда его уже везли в ссылку на остров Святой Елены. Стоя на палубе парусника, Наполеон увидел идущий встречным курсом пароход, созданный по чертежам Фултона. И тогда Наполеон, проводив корабль взглядом, задумчиво проговорил: «Вот она, моя ошибка».

Увы, в истории великих изобретений, да и вообще в истории науки немало ошибок и заблуждений. Причём это относится в первую очередь к тем, кому по должности, или по нраву, или по недоразумению (в буквальном смысле) выпало «тащить и не пущать». Разве выдающийся астроном Араго не выступал крайне резко против создания железных дорог, уверяя всех в их практической нереализуемости[134]134
   Тогдашние оппоненты железных дорог ориентировались не только на дороговизну металла. Куда важнее было простое рассуждение: трение колёс локомотива о рельсы не сможет преодолеть трение колёс вагонов. Разница между трениями качения и скольжения ещё не была в ту пору толком изучена.


[Закрыть]? А сколько времени был вынужден потратить на хождения по кабинетам чиновников почти голодающий вместе со своей семьёй Самюэль Морзе, чтобы создать первую в мире телеграфную линию? А «водоход» Кулибина, проданный на слом, потому что бурлаки были дешевле? И ещё многие и многие творения мысли и рук показались ненужными или оказались несвоевременными, как паровая «пушка» Архимеда, оптический телеграф Кулибина (через 35 лет такой же телеграф русское правительство купит у французов за 120 тысяч рублей – в ту пору корова обычно и рубля не стоила), махолёты да Винчи. Только время расставляет всё по своим местам…

Может быть, причина такого недоверия к новым изобретениям – не только подсознательная нелюбовь и неосознанный страх перед всем новым, свойственные среднестатистическому чиновнику. Мешает и огромное количество псевдо-изобретателей, заваливающих серьёзных учёных горами своей «продукции» вроде всё тех же вечных двигателей. Или непроверенных фильтров.

Изобилие продуктов такого творчества, в котором нелегко оказывается найти «жемчужное зерно», заставляет вспомнить высказывание Чарлза Кеттеринга: «Изобретатель – тот, кто не относится слишком серьёзно к своему образованию». Но тем не менее это не оправдывает тот факт, что по-настоящему важные и необходимые открытия и изобретения могут годами и десятилетиями оставаться неизвестными и невостребованными. Вспомните Наполеона: история, как всегда, способна повториться – и не только как фарс…

Бигуди № 54

Впрочем, неплохим изобретателем может оказаться и лицо весьма высокого ранга, например, царствующая особа. Исторический пример: во времена Екатерины II молодые столичные щёголи завели новую моду. Они стали разгуливать по Петербургу в белых перчатках, с непременными лорнетами, дабы благосклонно рассматривать хорошеньких горожанок. Мода сия зело не понравилась императрице. Однако попросту запретить новую моду, издав указ, было для Екатерины дурным тоном – как же демократию потом строить в этой стране? Хоть какой-нибудь Думы, которая взяла бы на себя быстрое обсуждение сразу в трёх чтениях и единогласное голосование за новый неумный законопроект с последующим его обоснованием, ещё не было, слава Богу. Пришлось Екатерине Великой выкручиваться из ситуации самой. То есть указ царский, конечно, издавать пришлось, однако решение императрицы было весьма остроумным. После сего указа никто из модников и не подумал бы щеголять в белых перчатках с лорнетом в руках. Неприлично-с… Что же за указ издала Екатерина? Почему вдруг стало неприличным для молодых дворян использовать эти детали одежды?⁷²

Рассуждая о теории красоты и красоте теории Эдвард де Боно в девятой главе книги «Использование латерального мышления» отмечал:

«В известном смысле наука является высшей формой искусства, поскольку здесь совершенство новой идеи не является делом вкуса или моды. И хотя науке явно недостаёт эмоциональной насыщенности и всеобщей притягательной силы, тем не менее ей внутренне присуща строгость. Различие между требованиями искусства и науки особенно наглядно представлено в творчестве Леонардо да Винчи. Искусство Леонардо прекрасно – это несомненно. Однако и его научные идеи подчас определялись единственным критерием – красотой. Так, в набросках предложенного им летательного аппарата Леонардо больше внимания уделил оформлению приспособлений, помогающих воздухоплавателям сойти с аппарата на землю, чем самой летательной способности аппарата. Великого художника больше занимала завершённость того, что было доступно восприятию, нежели реализация того, что может понять только посвящённый».

Вообще говоря, изобретателем можно назвать каждого, кто создаёт нечто новое в какой-либо сфере жизни общества. Вот примеры.

Конечно, великим изобретателем был Леонардо. Об этом свидетельствует множество сделанных им чертежей «крылатых машин», движущихся под водой кораблей, создание им камеры-обскуры. Но разве не была изобретением созданная им и – увы! – не дожившая до наших дней конная статуя миланского герцога Сфорца? Неужели не художественное изобретение – воздушная перспектива в «Джоконде» или потрясающая энергия знаменитых картонов, изображающих битву при Ангиари? В этих двух последних примерах некоторые художественные приёмы, позволившие создать выдающиеся произведения искусства, использованы впервые.

«Архимедов винт» – выдающееся изобретение древнего гения. Как и его способ фокусирования солнечной энергии с помощью системы зеркал или невероятной мощи камнеметательные машины. Но разве не было изобретением открытие Архимедом математического «метода исчерпывания» – прообраза исчисления бесконечно малых, созданного Ньютоном и Лейбницем лишь спустя почти 2 тысячи лет? А изобретение Альбрехтом Дюрером гравюры – это именно техническое продвижение? Или всё же великое достижение в художественном творчестве? А жанр (впоследствии выросший в творческий метод) научной фантастики, созданный Жюлем Верном, неужели не великое изобретение? Или новая музыкальная форма – симфония, придуманная Йозефом Гайдном?

А чем считать обратную перспективу классических икон – Божьим указанием или следствием бесталанности первых иконописцев и незнания ими законов живописи? Или открытием безвестного художественного гения? Как показал знаменитый разработчик систем управления ракетной и космической техникой академик Борис Раушенбах, такая перспектива (всмотритесь в рублёвскую «Троицу»!) – не просто выбор из множества психофизиологически равноправных систем отображения трёхмерного мира в двухмерный. Это выбор именно идеологический, утверждающий примат взгляда на мир извне, с точки зрения его творца. То есть икона – наглядная демонстрация божественного восприятия божьего творения.

Жаль, что я не могу себе позволить уделить слишком много внимания этим волнующим рассказам о создании великих произведений искусства и технических изобретений – всё же не это главный предмет нашей книги. Обратим внимание, однако, ещё хотя бы на взаимовлияние открытий и изобретений в различных сферах жизни и творчества, взаимопомощь рук человеческих и мысли, тела и духа. Вот скрипки Антонио Страдивари – конечно, плоды изобретательского гения, изменившего форму инструмента, создавшего особый состав лака и грунтовки скрипок. Рядом с его инструментами, секрет звучания которых так до конца и не разгадан, таинственно поющие скрипки Амати, инструменты Гварнери. Великие изобретения технических гениев и только? Но если бы не эти скрипки великих итальянских мастеров, разве написал бы Никколо Паганини «Вариации на одной струне» и «Кампанеллу», а Джузеппе Тартини свои «Дьявольские трели»? На каком инструменте можно было бы всё это сыграть?

Антон ван Левенгук, создатель уникальных микроскопов (после его смерти осталось 273 микроскопа и 172 линзы, собственноручно изготовленные), великий экспериментатор, регулярно, каждые два месяца направлявший сообщения о новых открытиях – он мог рассматривать предметы размером в 1.5 микрона! – в Лондонское Королевское общество, он кто – естествоиспытатель, учёный, техник? Стараясь, как он сам писал, «сделать очевидной истину…насытить свою страсть проникнуть… в начало вещей», разве не внёс он, пусть и косвенно, выдающийся вклад в мировую художественную культуру? Ведь именно после того, как Джонатан Свифт посетил его мастерскую – лабораторию в Дельфте, написаны две новые части удивительных «Путешествий Гулливера».

Между прочим, все линзы Левенгука не шлифованные. Гениальный мастер капал расплавленное стекло в воду и затем из бесчисленных застывших капелек отбирал дающие наиболее отчётливое изображение. Технология по тому времени революционная.

Бигуди № 55

В передаче «Что? Где? Когда?» показали изображение старомодной – примерно середины XIX века – высокой башни без окон. Вопрос, если отбросить литературные красоты, выглядел просто: какую продукцию выдавало металлургическое предприятие, где стояла башня?⁷³

Не зря Левенгук держал свою технологию в секрете, и лишь последующие исследователи, сравнив сотни его изделий, разобрались в методе их создания.

Можно даже расклассифицировать и технические, и художественные открытия – изобретения. Скажем, отнести к высшему уровню создание новых жанров или видов искусства. В этом смысле создатель симфоний Гайдн, изобретатели первых опер Галилей (старший) и Скарлатти, как и Дюрер с Верном, могут быть отнесены к изобретателям «высшего уровня». Чуть пониже, где изобретения осуществляются в рамках уже существующего жанра, расположим творцов следующего уровня. Например, Бетховен ввёл в Девятую симфонию хор, Гойя усовершенствовал графическую технику создания офортов, Герберт Уэллс создал социально направленную фантастику. Далее можно усовершенствовать или найти новое необычное применение для инструментов художественного творчества. Вот, скажем, «светящиеся» портреты работы Решетова, или музыкальные иллюстрации Мусоргского «Картинки с выставки», или лингвистические сказки Петрушевской, или… Понятно, что примерам несть числа.

А.Н. Лук приводит примеры фантазии, замешанной на несуразностях: «Одно время в Вене пользовались успехом анекдоты о графе Артуре, построенные на «остроумии нелепости».

«Какая разница между крокодилом? – спрашивает граф. – Между крокодилом и чем? – Не крокодилом и чем, а между крокодилом? – Не знаю. – Крокодил в воде плавать умеет, а по суше – нет».

Остроумие нелепости широко используется в жанре литературной пародии. Отличие этого приема от доведения до абсурда состоит в том, что абсурдность высказывания достигается путем преувеличения или преуменьшения, а остроумие нелепости заложено в самой ситуации, противоречащей повседневному опыту и здравому смыслу.

Читатели знаменитой сказки Льюиса Кэролла «Алиса в стране чудес» много раз смеются над остроумием нелепости. Возьмем, к примеру, рассказ о чеширском коте, на лице которого почти всегда была улыбка. Иногда улыбка исчезала, и оставалось только лицо; но случалось, что исчезало лицо, и оставалась лишь улыбка». К подобным актам можно отнести и случай с Марком Твеном: когда печать распространила ложные слухи о его смерти, он выступил с опровержением: «Слухи о моей смерти сильно преувеличены». Нелепость формулировки сделала её остроумной.

Если же говорить только о фантастике, то можно использовать для оценки произведений этого жанра шкалу «Фантазия», предложенную Генрихом Альтовым и Павлом Амнуэлем. По этой шкале научно-фантастическое произведение оценивается по пяти показателям:

✓ новизне идеи,

✓ убедительности её обоснования,

✓ человековедческой ценности (естественно, ибо хорошая фантастика – это хорошая литература),

✓ художественному уровню,

✓ по чисто субъективному принципу: «нравится – не нравится».

Каждый показатель оценивается в баллах от одного до четырёх. Например, если в рассказе используется уже известная идея, взятая без каких-то изменений у другого писателя, оценка его по новизне – один балл. Если идея известна, но уже изменена и позволяет видеть в старой ситуации нечто новое – два балла. Совершенно новая идея «стоит» четыре балла.

В художественном творчестве классификация по уровням достижений всё же хотя и возможна, но далеко не столь выразительна, как в техническом. Здесь можно выделить пять уровней творчества. На первом, низшем, можно расположить мельчайшие изобретения, для которых вполне достаточно знаний и технических средств в рамках одной профессии. Второй уровень мелких изобретений требует уже знаний и технических решений в пределах одной отрасли. Уровень средних изобретений возможен, если вы свободно ориентируетесь и оперируете средствами в пределах одной науки.

Для крупных изобретений – создания новой технической системы – понадобится иной уровень мышления. Придётся использовать знания разных наук, найти возможность по-новому их синтезировать. Однако здесь ещё не требуется выйти за пределы существующего знания.

Такой выход нужен только для крупнейших изобретений. Чтобы была создана принципиально новая техническая система, могут оказаться необходимы такие технические средства и научные сведения, которых ещё просто нет. Совершить открытие, выйти за пределы известных знаний – необходимое здесь условие. Только в этом случае удастся реализовать замысел. Тот самый замысел, который мог появиться либо как следствие планомерной творческой работы, когда после долгих размышлений понимаешь логику движения мысли, либо в результате интуитивного интеллектуального прыжка – озарения, с которым, по словам Ницше, встречается далеко не каждый, кто готов к такой встрече.

Можно привести не один пример, подтверждающий разумность приведенной классификации уровней изобретения. Но не это важно. Главное, что изобретательство в любом деле опирается на интеллектуальную смелость, на умение находить неожиданные, неизвестные ранее приёмы, методы, решения. Конечно, способности необходимы, чтобы там, где обычно человек видит просто летящую птицу, увидеть летящего на механических крыльях человека. Увидеть мыслью – и суметь эти крылья создать. Так что здесь не только идея важна, но и способность её претворить в жизнь.

«Конечно, вдохновение – праздник мастера, но ремесло… оно тоже необходимо художнику. Ремесло поставил я подножием искусству» – так говорил композитор Роберт Шуман. И это относится ко всем видам творчества: нужно подготовить своё мышление к творческой работе, а ещё нужно быть готовым не только генерировать идеи, но и уметь их подпирать, закладывать под них фундамент.

Бигуди № 56

На этой известной работе изображены следующие предметы:

1) средневековые «лекарства» от сложных болезней и сумасшествия;

2) атрибуты Сатурна-покровителя;

3) символическое изображение геометрии, как искусства;

4) единица, как символ художественного начала;

5) намёк на возможность астрологической интерпретации;

6) символ бренности;

7) символ правосудия;

8) алхимический процесс;

9) символ устремлений человека.

Что это за работа? Кто её автор? Почему автор так её назвал? Последний вопрос, конечно, носит субъективный характер, просто интересно, что вы сами об этом думаете.⁷⁴

Благодаря книгам и идеям Г.С. Альтшуллера можно смело утверждать, что научиться изобретать можно. Ну, конечно, без нестандартных решений, новых идей это вряд ли будут изобретения очень высокого уровня. И всё же нужно заставлять свой мозг работать постоянно. Вот тогда, может быть, и удастся повстречать то самое озарение, которое посещает не всех. Великий Томас Алва Эдисон, автор более тысячи изобретений, установил для себя минимальную квоту изобретений. Полагалось выдавать хотя бы одно маленькое изобретение каждые 10 дней, а каждые полгода что-то покрупнее.

Почему бы и для себя не установить такие «социалистические обязательства»: каждый день – хотя бы одна интересная и неожиданная мысль, идея, рассуждение? Каждую неделю – идея посолиднее, каждый месяц… И пусть даже эти идеи покажутся нелепыми, смешными или никому не интересными. А вдруг Ваша мысль на пути повстречает достаточно безумную, чтобы быть почти гениальной, идею? Но для этого мысль должна двигаться!

Все сформулированные выше принципы творческого мышления можно дополнить некоторыми приёмами, эффективно работающими в чисто изобретательской ситуации. Когда требуется найти нестандартное техническое решение, соединив в одном механизме функции, казалось бы, несоединимые. Когда нужно заставить силы природы действовать неожиданным образом. Но это лишь на первый взгляд. Знаменитый «водоход» Кулибина использовал собственную энергию течения реки, чтобы двигаться… против течения. Канат заносили далеко вперёд и укрепляли на берегу. Затем он наматывался на барабан лебёдки, установленной на корабле. Вращало же этот барабан течение реки, ударяя по специальному колесу с лопатками.

В изобретательстве – как «отрасли» высокоинтеллектуального труда – изучение проблемы при выходе на границы её «пространства» может заметно помочь продвинуться в решении. Нужно рассмотреть предельную ситуацию, допуская, чтобы параметры задачи менялись в очень широких пределах, приобретали экстремальные значения. Попросту говоря, выходили даже за рамки реальности.

Например, чтобы взглянуть на проблему с иной стороны, или выделить основную «загвоздку», или переформулировать задачу по-другому, можно попробовать «выключить» силы гравитации и представить себе движение в таком мире. А потом уже подумать, какие силы помогут произвести такое «выключение». Или представить себе, что изменились свойства пространства: оно перестало быть однородным и изотропным, его свойства меняются от точки к точке и от направления к направлению – Может быть, поток «чего-нибудь» может как раз и обеспечить такие изменения? А если нужно получить «пространство» с требуемыми свойствами, наверное, стоит попробовать пропустить через него поток с определёнными характеристиками?

А можно ввести и самого себя в «пространство задачи», вообразив, что это ты сам двигаешься внутри механизма и можешь разглядеть, как зацепляются шестерни, включается под действием ручейка электронов процессор или происходит квантовый переход. Или вообще сам всё это производишь… Значит, нужно стать очень маленьким, или наоборот, огромным. Т. е. надо и самого себя – как параметр задачи – сделать экстремально выделенным. Можно и наоборот, вместо себя ввести в задачу «маленького человечка»: например, Джеймс Клерк Максвелл придумал маленького демона, сортирующего молекулы по скоростям, отделяя быстрые от медленных. А потом, когда станет ясно, как эти человечки осуществляют именно нужную операцию, можно подумать и о том, чем их заменить. Кому передать их функции – потоку жидкости, воздуха, нескольким дополнительным механизмам или ещё чему-либо.

Бигуди № 57

Почти у каждого на кухне сейчас имеется устройство, в котором в качестве «маленьких человечков» работают молекулы воды, содержащиеся практически во всех продуктах. Заставьте этих «человечков» быстрее двигаться – и Вы добились того, чего хотели! Интересно, чего же Вы добивались, и как Вы сумели заставить быстрее двигаться «маленьких человечков»? Кстати, первое такое устройство было установлено в ресторане Бостона и весило оно тогда почти 400 кг. Размеры тоже впечатляли – высота устройства была почти с рост взрослого человека! Изобретено же оно сразу после Второй мировой войны, в 1946-м году.⁷⁵