Текст книги "Шурочка: Родовое проклятие"

– Послушай, Шурочка, – сказал он, еле шевеля губами, – я ухожу к Анне.

– Ну, что за глупости ты болтаешь, – пробормотала она, – боже мой, какая чепуха!

Затем, подойдя к нему ближе, добавила материнским тоном:

– Шел бы ты лучше спать.

Но Платон вовсе не хотел спать. Он топтался на месте, покачиваясь из стороны в сторону, как маятник. Тут Шурочка заметила, что за калиткой его ждет Анна. Она стояла тихо и с любопытством ловила все слова. Шурочка вдруг почувствовала тошноту и отвернулась. Платон взял ее за руку и, крепко сжав, сказал:

– Прости, если сможешь.

Эти слова хлестнули ее, точно плетью. Она понимала, что Платон сделал шаг к крушению всей их счастливой жизни.

За всю ночь она не сомкнула глаз. Она не могла плакать. Она задыхалась, закрыв руками лицо. Она так сильно прижимала руки к глазам, как будто старалась погрузиться во тьму. Ей казалось, что она падает на дно глубокой пропасти. Обман, гнусное предательство терзали ее сердце. Наконец, она заплакала. Слезы текли по ее лицу, а она и не думала их утирать. Она прижимала руки к груди, где под ее сердцем билось сердечко маленького человечка, которого только сейчас бросил родной отец, даже не узнав о том, что он должен появиться на свет.

XIV

Анна и Платон сидели молча, близко придвинувшись друг к другу. Анна чувствовала себя совершенно свободно.

– Ну, милый, я надеюсь, тебе хорошо здесь, у меня? – спросила она.

– За тебя, Анна, – Платон поднял стакан.

– За нас, дорогой, – поправила она.

Опустошив стакан, Платон задумчиво сказал:

– Что же мы с тобой натворили? Что теперь будет? Как людям в глаза смотреть? Что со мной произошло? Я же любил Шурочку.

Он говорил так, словно прислушивался к голосу собственного сердца. Анна, довольная своей победой, несколько отрешенно слушала его, потом, наконец, заглянув ему в глаза, сказала:

– Ну, что ты, Платоша, жаль, что ты меня не встретил раньше Шурочки. Ты бы полюбил меня сильнее, чем ее, и сейчас твои дети были бы нашими.

– Ладно… – он взял ее за руку, показывая, что разделяет ее чувства.

Некоторое время они сидели молча.

– Платон, – прошептала она, – пойдем в постель.

Он посмотрел на нее взглядом, в котором засветилась истинная радость. Вздохнув, он обнял ее и притянул к себе. Она почувствовала его мускулистое тело. Он наклонился и поцеловал ее. Несравненные губы, ей ни за что не хотелось, чтобы они оторвались от нее.

– Мой, теперь ты только мой, никому тебя не отдам, – прошептала она.

Потом она обхватила его лицо, мягко провела пальцами по широкому лбу, глазам, колким щекам и подбородку. Охваченная страстью, она вцепилась в него, точно дикая кошка. Платон довольно неуклюже начал расстегивать ей платье. Анна откликнулась на его движения и выскользнула из платья, одновременно срывая с него рубашку. Он начал нежно ласкать ее, бормоча какие-то слова. Ее атласная кожа, точно обжигала ему пальцы, так сильно он хотел ее. Он остро ощущал каждое ее прикосновение. Совершенная красота ее обнаженного тела кружила ему голову. Он прижимался губами к мягкой коже, впитывая ее бархатную гладкость. Его тело испытывало от ее близости совершенно незнакомые ощущения. Он, словно птица, парил в небесах, взлетая все выше и выше, уже не видев землю, и растворился где-то там, в безграничном пространстве.

Очнувшись на рассвете, он почувствовал, что душа его не спокойна. Она, словно мечется, причиняя ему ужасную боль. Шурочка стояла у него перед глазами, спокойная и грустная, и он невольно протянул к ней руки. Недавнее радостное наслаждение смешалось с острой печалью. Он повернулся и увидел рядом с собой Анну. Она спала, сложив руки под голову, и улыбалась во сне, словно ребенок. Он поцеловал ее в лоб осторожно, чтобы не разбудить. Она открыла глаза, почувствовав его поцелуй, и улыбнулась. Анна была счастлива от блеска в глазах Платона, которого она жаждала столько лет. Отогнав мысли о Шурочке, Платон подумал: «Нет. Все решено. Назад дороги нет».

Прошло пять месяцев. Шурочка держалась изо всех сил, чтобы выглядеть спокойной и уверенной в себе. После ухода Платона, она постаралась все свое внимание и заботу переложить на детей. Боль в ее сердце не утихала, ей хотелось кричать от этой боли, но она сдерживала себя, сдерживала ради Алеши, Тимошки и Артемки, так она уже назвала своего будущего ребенка, который должен был совсем скоро появиться на белый свет. За это время она ни разу не видела Платона, будто судьба нарочно не давала им встретиться.

Алеше было почти восемь лет. Однажды он случайно услышал разговор своей матери с Клавдией, из которого понял, что отец их бросил ради другой женщины. С этого момента он не задал Шурочке ни единого вопроса об отце и никогда не говорил о нем. Алеша был каким-то особенным, не таким, как все дети его возраста. Он очень любил природу. С тех пор, как он стал себя помнить, он любовался своей деревней и вырастающим, словно из волшебной сказки, лесом на самой ее окраине. Особенно он любил смотреть на лес зимой. Сосны и ели казались красивыми великанами, верхушки которых были похожи на облака, застывшие на одном месте. А летом, после дождей, на каждой иголочке этих верхушек будто загоралась искорка – или желтая, или синяя, или красная. И тогда лес полыхал, как факел. Алеша недоумевал, почему взрослые не видят этой красоты. Он же смотрел на все это так, будто боялся не успеть насмотреться на всю эту красоту. Солнце, птицы, речка, деревья были его друзьями. Но у этих друзей и у него самого был враг – это ветер. Ветер налетал на деревья и тушил на их верхушках разноцветные искорки, ветер разгонял птиц, будоражил воду в реке. В Алешиной сказке ветер хотел властвовать над всеми, и его боялись все. Как только он начинал дуть – ветви деревьев уже дрожат, птицы умолкают и прячутся. И только он, Алеша, ничего не боится. Он выставляет навстречу ветру свою грудь и кричит: «Дуй, ветер и лопни от злости! Я тебя не боюсь, и я сумею защитить от тебя своих друзей!» Летом Алеша любил сидеть на берегу речки. Он смотрел на воду, гладкую и зеркальную, и ждал, когда где-то на середине плеснется рыба, и по реке пойдут круги, покатятся друг за другом к берегу, оттолкнутся и побегут обратно, делаясь все меньше и меньше. И снова речка становится тихой и неподвижной. Часто он брал с собой бумагу и краски, и делал зарисовки. А еще он любил вырезать из бумаги разные трафареты, потом он доставал из печки золу, аккуратно насыпал ее, сдувал, в результате чего на бумаге оставались занимательные картинки. Это были или смешные рожицы, или образы животных, птиц, или цветы.

Четырехлетний Тимошка любил наблюдать за братом. Как же у Алеши так ловко получаются картинки? И он мечтал попробовать сам. Как-то раз Клавдия с Шурочкой ушли в церковь, оставив двух братьев дома.

– Тимошка, ты уже взрослый парень, – сказал Алеша, – мне надо отлучиться на полчаса, побудешь один?

– Конечно, побуду, можно я порисую картинки?

– Рисуй, я скоро, – крикнул Алеша с порога, шустро натягивая на себя валенки, пальтишко и шапку.

У Алеши родилась новая фантазия в его выдуманной сказке, и он спешил сделать необходимые зарисовки. Он выскочил за калитку и, погружаясь по колено в снег, отправился к затянутой льдом речке. Ночью был снегопад. Издалека, с севера проплывали тяжелые тучи, и белые хлопья все сыпались и сыпались с неба. В одну ночь занесло все вокруг. Деревья стояли, окутанные белоснежным кружевом. Алеша стоял на берегу, завороженный зимним чудом. Сделать зарисовки не удавалось, мешал снег. Вдруг он услышал голос отца:

– Алеша, сынок!

Он резко повернулся и увидел приближающегося Платона. Недолго думая, он развернулся и изо всех сил бросился в другую сторону.

– Подожди, сынок, не уходи! – кричал ему вслед Платон, пытаясь его догнать.

Но Алеша оказался проворнее и через несколько минут скрылся с глаз Платона. Тяжело дыша, он влетел в дом и быстро закрыл дверь на засов. Некоторое время он стоял под дверью и прислушивался, не идет ли следом за ним отец. «Предатель, – думал он, – если будет стучать, ни за что не открою. Скорее бы пришли мама с бабой Клавой». Немного отдышавшись и убедившись, что никого нет, он снял с себя одежду и валенки и прошел в комнату. Тимошка сидел за столом и с большим усердием выполнял все то, что делал его брат с золой.

– Ты что делаешь?! – воскликнул Алеша.

Тимошка с радостью обернулся, и Алеша увидел смешную и грязную рожицу. Алеша походил вокруг него, словно никогда раньше не видел, пошмыгивая носом, словно принюхивался.

– Ты зачем полез в печку? – спросил он.

– За золой. А разве нельзя?

– Посмотрись вон в зеркало на себя!

Тимошка подбежал к зеркалу, прикрепленному к стене гвоздями.

– Ой, – пискнул он, – я только набрал золы для картинок.

– Ладно, – сказал Алеша, взяв кружку, – иди сюда.

Он стал лить воду над тазом в грязные ладошки своего братика. Когда Тимошка смыл всю сажу с лица, кругловатые щеки его порозовели, глазенки заблестели и заискрились от удовольствия. Только вот руки никак не хотели отмываться – так глубоко въелась в них сажа.

– Помой еще руки с мылом, – посоветовал Алеша.

Тимошка старательно потер свои ладошки.

– Не…, не отмываются.

– Зачем же ты брал столько золы? Вот останутся твои руки грязными на всю жизнь, и будут тебя все звать замарашкой. Будешь еще брать золу?

Тимошка подумал, подумал и сказал:

– Не…, я больше не буду.

Тут за дверью раздался голос Клавдии:

– Эй, мужики, отпирайте дверь!

Мальчишки наперегонки бросились к двери. Как только Клавдия ступила на порог, они облепили ее, искренне радуясь ее приходу.

– А мама где? – спросил Алеша.

Клавдия немного замялась. Но, не устояв перед его настойчивым, вопросительным взглядом, ответила:

– С отцом разговаривает у калитки.

– Так он все-таки пришел, – с досадой пробормотал Алеша и, опустив голову, поплелся в свою комнату.

– Алешенька, миленький мой, пусть они поговорят, может, что и сладится, ведь отец же он вам.

Алеша молча сидел в комнате, не проронив больше ни слова.

В это время Платон почти силой удерживал Шурочку у калитки. Когда он увидел, что она беременна, его, точно ошпарили кипятком.

– Почему ты мне не сказала, что у нас будет ребенок?

– Разве это что-то меняет? – холодно ответила она.

– Конечно, меняет. Я бы не ушел к Анне.

Услышав имя своей соперницы, Шурочку затрясло.

– Уходи, Платон, и оставь нас в покое. Анна тебе нас всех заменила, – она бросила на Платона язвительный взгляд в упор, и ее губы дрогнули в улыбке.

– Но почему? – он весь побелел и не находил больше слов.

– Я хочу подать на развод, – продолжила она, – пусть по закону буду виновата я, ведь это я с тобой развожусь, значит, не ты меня покинул, а я тебя покидаю. Можешь поплакать потом Анне в жилетку для вида – мол, какая Шурочка вероломная и неблагодарная.

– Я тебя вовсе не покидал, – заявил Платон, – я боялся прийти раньше, я чувствовал, что ты не простишь меня. Но возьми хотя бы деньги, – он протянул ей маленький сверток.

– Оставь их для Анны. Нам ничего не нужно от тебя. Я сама буду растить и воспитывать Алешу и Тимошку, и, если даст бог еще одного ребенка – Артемку. А ты уходи, больше я не желаю тебя видеть никогда, до самой своей смерти!

Шурочка вырвалась из его рук и исчезла за дверью дома, родного дома, где совсем недавно они были так счастливы. Как же ему не хватало этого уютного, теплого, семейного очага! Она ушла, а он еще долго стоял и тупо глядел на дверь.

В эту ночь Платон не мог заснуть, проигрывая в уме встречу с Шурочкой и то новое, что узнал от нее – об Артемке и о ее решении подать на развод. И даже задремав, наконец, он то и дело просыпался и утром чувствовал себя совершенно разбитым. Последнее время в его отношениях с Анной росла напряженность. Подойдя к умывальнику, он увидел призрак, который уставил на него свои потухшие глаза. Платон пристально посмотрел на него и убедился, что этот призрак в зеркале – ни что иное, как он сам.

– Что с тобой происходит? – услышал он за спиной голос Анны, – ты стал каким-то вялым и разбитым.

– Я видел Шурочку. Она беременна.

Анна закрыла глаза. Ей неудержимо захотелось заплакать, но, сдержав себя, она спокойно сказала:

– Ну и что? Я тоже рожу тебе ребенка.

Она посмотрела в глаза Платона и встретила его равнодушный взгляд. Внешне Анна оставалась спокойной, но внутри у нее все переворачивалось. Ей было мучительно осознавать то, что она проиграла битву. Платон холодно смотрел прямо перед собой.

– Я буду сегодня поздно, не жди меня, ложись спать, – сухо отрезал он и исчез за дверью.

Анна чуть не задохнулась от кашля. Стараясь справиться с нервным приступом, она прислонилась головой к стене. «Он хочет вернуться к ней, – стучало у нее в висках, – он хочет погубить меня. Нет уж, дудки, я сыта по горло этой Шурочкой. Посмотрим кто кого».

Весь день Платона не покидали мысли о Шурочке и детях. После работы, поздно вечером, он вдруг очутился возле их дома, сам не осознавая как. Будто ноги принесли его сюда без его ведома. Было уже темно, и Платон радовался тому, что его никто не увидит. Он принялся ходить от окна к окну, трогать ладонями холодные стекла, которые от мороза и снега были мутными и толстыми, но постучать в них так и не решился. Выходя из калитки, он заметил женскую фигуру.

– Кто тут? – спросил Платон, останавливаясь, хотя можно было и не спрашивать.

Он сразу же узнал Анну. Он подошел к ней ближе и спросил:

– Ты чего здесь делаешь?

– Платон, дорогой, ты был у нее? – прошептала она и уткнулась ему в плечо.

– Иди домой, – ответил он.

С каждым днем он относился к Анне все холоднее и холоднее. Платон приходил поздно и был всегда мрачным. Страсть его к этой женщине бесследно исчезла, и все мысли были поглощены тем, чтобы вернуться в родную семью. Каждый вечер, после работы, какая-то неудержимая сила влекла его к одному и тому же месту. Анна знала об этом и хорошо понимала, что возвращается он лишь только потому, что его не пускает Шурочка. Но рано или поздно она простит его, и он никогда больше не вернется. Тогда она придумала хитрый план. Она знала, что мужчины ревнивы и решила вернуть любовь Платона с помощью женской уловки – начнет ревновать и снова воспылает страстью. Она так же хорошо знала, что нравится Семену и решила открыто пофлиртовать с ним. Она была уверенна, что Платон не захочет отдать ее Семену и незамедлительно начала действовать. При встречах с Семеном она недвусмысленно улыбалась ему, всем своим видом показывая, что он интересен ей как мужчина, и это безусловно сработало. Семен начал искать с ней встреч, и вскоре начались тайные свидания. Для Анны это было всего лишь частью ее коварного плана, но Семен не догадывался об этом. Он воспринимал знаки ее внимания всерьез, но все же до конца не доверял ей, поэтому не бросал Любашу.

Анна была полной противоположностью Любаше – красивая, гордая, независимая, и его тянуло к ней с неудержимой силой. Одного он не мог понять – почему она не бросит Платона, если ей нравится он, Семен? С каждым днем это все больше и больше раздражало его, он не хотел больше делить ее с другим мужчиной.

Однажды, пригласив ее в свой дом, он схватил ее за плечи и, повернув ее лицо к себе, сказал:

– Анна, я люблю тебя. Я хочу быть с тобой. Я даже хочу жениться на тебе.

– Ты слишком торопишься, – засмеялась она.

Он больно сжал ее руки.

– Послушай, что я тебе скажу. Я умею добиваться того, чего хочу. И я тебя предупреждаю, что я очень упрям и так просто не отступлюсь.

Анна подумала: «О, если бы это был Платон!» Она бы от таких слов положила голову ему на грудь, обняла его, но это был другой мужчина, который был ей безразличен. Она распрямила плечи, и Семен уже знал ее решение, прежде чем она начала говорить.

– Я так устала… Мне пора…

Семен по настоящему разозлился, глаза его горели яростью.

– Мне смертельно надоела твоя раздвоенность! Ты от этого удовольствие получаешь? Сначала дразнишь меня, подаешь надежду, а потом отталкиваешь, – он мрачно улыбнулся, – но я настойчив!

Разозлившись, она попыталась высвободиться из его рук, но он держал ее крепко, и в голосе его звучала твердость.

– Анна, послушай, я не тот мужчина, чтобы играть со мной в игры. Чего ты хочешь? Что стоит между нами?

Она почувствовала, что пора уходить. Не видя ничего перед собой, она кинулась бежать, не обратив внимание на то, что столкнулась в дверях с Любашей. В атмосфере сгустилось напряжение.

– Что ты здесь делаешь? – закричал Семен.

– Что я делаю?! – выкрикнула в ответ Любаша. – Что она здесь делала? Ответь мне, у тебя с ней любовь?

Семен взял себя в руки.

– Эй, малыш, – вздохнул он, – иди-ка сюда. Ты ведь знаешь, что ты у меня одна.

Плечи у нее опустились, и она вся обмякла. Медленно, как обиженный ребенок, она подошла к нему. Он взял ее в руки, прижал к себе и потрепал по рассыпавшимся волосам.

– Это правда? – боязливо спросила Любаша.

– Да. Чистая правда, – равнодушно ответил Семен.

Любаша молчала. Ей очень хотелось верить, но она боялась, что Семен ее обманывает. Он поцеловал ее в макушку и принялся гладить по спине, пока, наконец, она не успокоилась.

– Семен! – Любаша неожиданно воодушевилась и снова выглядела вполне счастливой. – Давай поженимся!

Семен сидел молча, нервно сжимая губы.

– Почему ты молчишь? Улыбнись! Что с тобой? Улыбнись же!

Видно было, что Семен сильно разозлен.

– Уходи, – сказал он.

– Нет, я не хочу, – ответила Любаша.

Он почувствовал, как в сердце его накапливается холодная ярость, требующая выхода.

– Никогда не смей приходить ко мне, если я тебя не позвал! Никогда! Слышишь?

Глаза у Любаши наполнились слезами. Семен резко толкнул ее на кровать. Голова ее откинулась. Ему необходимо было утолить свою ярость. Он хотел наказать ее, унизить. В слепом гневе он рванул на ней платье, ткань порвалась. Он стягивал с нее всю одежду, стараясь порвать в клочья. Он тяжело дышал. Она же была так напугана, что даже не сопротивлялась. Но он еще не вполне разрядил свой гнев. Крепко схватив ее за руку, он развернул ее и изо всех сил ударил по ягодицам, потом еще и еще. Извиваясь в его руках, Любаша вопила не то от боли, не то от блаженства, вызванного ощущением мужской силы и власти над ней. А Семен оставлял все новые следы ладони на ее мягкой, ничем незащищенной коже. Но она, казалось, не чувствовала этих ударов, она, как всегда, полностью отдавалась любовной страсти. Достигнув своей цели, Семен откинулся на спину, как пресыщенное животное, и задремал. Очнувшись после полудремы, он осознал, что пышное тело Любаши все еще безвольно лежало рядом с ним, и его первым желанием было избавиться от него, как можно скорее. «Надо скорее отправить ее домой», – подумал он. Любаша тяжело дышала, раскрыв рот. Семен прищурился, глядя на нее с отвращением.

– Ну, малыш, давай, вставай, тебе пора, – он приподнял ее и спихнул на пол.

Любаша сразу же пришла в себя. Семен стоял над ней, улыбаясь. Он разглядывал остатки ее одежды с садистским удовольствием.

– Вставай, малыш, вставай, – сказал он, пихая ее ногой.

– Семен, ты разорвал мою одежду, что же я надену? – молящим голосом спросила она.

Он открыл шкаф, достал старую рубашку, которая была ему уже мала, и севшие обрезанные брюки.

– Это тебе подойдет.

Он больше не мог терпеть присутствие этой женщины и хотел спровадить ее, как можно скорее. Он грубо помог ей надеть эту одежду, потом подвел ее к двери.

– Пора двигаться, малыш, – сказал он мягко, чмокнув ее в щеку, затем открыл дверь и подтолкнул ее в спину.

XV

– Ты не можешь уйти, – сказала Анна.

Платон обернулся к ней. Она глядела на него свысока, закинув голову, подняв брови. Губы ее подергивались от обиды и злости. Вдруг она схватила его за плечи, почти обняв, и вскрикнула в отчаянии:

– Неужели ты не понимаешь? Ведь я люблю тебя!

Он отнял ее руки от своих плеч и опустил глаза.

– Я понимаю, – медленно выговорил он, но я не люблю тебя.

– Неправда! – крикнула Анна.

По лицу ее было видно, как умирала надежда в ее сердце.

– Мне казалось, ты любишь меня, – продолжала она, и глаза ее наполнялись слезами.

– Анна, пойми, наконец, не могу я без своей семьи. Шурочка скоро родит. Дети растут без отца. Как, ты представляешь, я должен чувствовать себя?

– А как же я?

– Ты? По-моему ты не пропадешь, ведь ты уже подготовила замену мне, не так ли?

– Ты имеешь ввиду Семена? Но это не так. Я хотела, чтобы ты ревновал меня.

– Не пытайся обманывать меня, Анна. Ты меня никогда не любила, раз так легко смогла заменить другим мужчиной. Но я не обвиняю тебя. Так даже лучше. А моя жизнь – это не твоя забота.

– Не моя забота? Но я сделаю ее своей заботой.

– Я не прошу тебя об этом. Я просто хочу уйти.

Боль, которую Анне причинял этот разговор, становилась невыносимой.

– Платон, ты не знаешь самого главного. Я жду от тебя ребенка.

– О, Анна, – он вздохнул, – я знаю твои хитрые уловки, и я не верю тебе. К тому же у нас с тобой давно уже нет близких отношений – месяца два или больше, не так ли?

– Я говорю правду! Я не могу отпустить тебя, ты вторая половинка моей души, и я хочу быть с тобой до конца своих дней! В конце концов, должны же быть у тебя обязательства перед беременной женщиной!

– Обязательства? – он удивленно рассмеялся. – Да. Ты права. У меня есть обязательства перед моей родной семьей, перед Шурочкой, перед моими детьми, а я чуть не забыл об этом из-за тебя. Но я постараюсь исправить свою ошибку.

Анна почувствовала, как земля уходит из-под ног. Ее лицо, язык, сердце, казалось, окаменели. Едва дыша, она наблюдала, как его лицо мелькнуло перед ней. Он сделал несколько шагов в темноту, распрямил плечи и, не обернувшись, пошел вперед, и ночь сомкнулась за его спиной. Анна не могла осознать, что он ушел навсегда. Не раздеваясь, упав в постель, она лежала, дрожа, и в ее мозгу бились мысли: «Он совсем не приревновал меня к Семену. Я для него безразлична. И, когда я солгала ему про ребенка, он даже не дрогнул. Он просто не поверил мне. Интересно, а если бы я на самом деле ждала от него ребенка, как бы он тогда поступил? – В ее голове созревал новый план. – Я забеременею от Семена, а когда Платон увидит мой живот, скажу ему, что не обманывала его, что по правде жду от него ребенка. Посмотрим тогда, как он поведет себя. Он обязательно вернется ко мне. Попляшет еще у меня Шурочка».

Довольная своим новым планом и окончательно успокоившись, Анна начала засыпать, мысленно повторяя: «Какая я умная, какая я хитрая. У меня все получится, и будет так, как я хочу».

Было около одиннадцати часов вечера. Шурочка услышала стук в дверь. Выглянув в окно, она увидела Платона. Сначала она не хотела его впускать, но у него был такой тихий, дрожащий голос, что, в конце концов, она отворила дверь. Когда он вошел, Шурочка решила, что он заболел: он побледнел, осунулся, глаза у него покраснели. Он стоял перед ней и что-то бормотал, покачивая головой. Нет, он не был болен, он долго плакал, сидя на крыльце под дверью, плакал, как ребенок, уткнувшись в ладони, чтобы его не услышали.

– Шурочка, – проговорил он сдавленным голосом, – прости меня, родная, с этим покончено раз и навсегда. Неужели ты заставишь уйти меня?

Они проговорили до часу ночи в темной комнате при тусклом свете коптящей свечи. Они говорили шепотом, чтобы не разбудить сыновей, которые спали на одной подушке и тихо сопели во сне. Шурочка все время напоминала ему о детях:

– Как же ты мог их бросить? Променять на какую-то юбку?

Платон виновато пожимал плечами.

– Я не бросал детей, я люблю их больше жизни! Я люблю тебя, Шурочка, ты самая лучшая! Никогда мне не найти такой родной и примерной жены, как ты! Я не могу без тебя, без детей, – упорно твердил он, колотя себя кулаком по колену.

Мало-помалу Шурочка смягчилась. Ею овладела жалость и слабость, руки ее бессильно опустились на колени, лицо дышало нежностью. Платон схватил ее за руки и притянул к себе. Она была уже не в силах оттолкнуть его.

На следующий день Анна решительно начала осуществлять свой план. Она тщательно продумала каждый шаг. Едва дождавшись вечера, она вышла из дому и направилась к Семену. Первые звезды, спокойные и бледные, мерцали на уже потемневшем небе. Она шла и вдыхала покой чистого морозного воздуха последних зимних вечеров. Странное чувство теснило ее грудь, пробуждая в ней угрызения совести, но она призывала все силы души на помощь своей воле. Она была уверенна в правильности своих намерений. Снег хрустел под ногами, и ей чудились чьи-то шаги, преследовавшие ее. Она готова была бежать без оглядки, но тут же остановилась, словно прикованная к месту какой-то силой. Действительно за ней кто-то шел, не желая себя обнаружить. Это был Семен. Он шел следом, решив помешать сопернику приблизиться к ней. Он не мог больше позволить, чтобы сопернику выпал лишний счастливый денек. «Сегодня она будет моей, она будет моей этой же ночью», – решил он. Но вскоре он убедился в том, что Анна шла к его дому. У него отлегло от сердца. Поднявшись на крыльцо, она легонько постучала в дверь. В окошках было темно, и она поняла, что Семена нет дома.

– Ну, где же ты? – с досадой проговорила она и вдруг услышала за спиной:

– Я здесь.

С испуга она резко обернулась и увидела улыбающегося Семена. Он взял ее холодные руки и на минуту удержал в своих горячих руках. Это жгучее пожатие заключало в себе целый мир обещающих наслаждений. Пользуясь мгновением, мимолетным, как молния, не дав ей опомниться, он подхватил ее на руки и внес в дом. Глядя на нее в упор огненными глазами, Семен начал раздеваться. Он стянул майку с себя, бросил ее на стул и начал с рассчитанной медлительностью расстегивать брюки. К его удивлению Анна не покраснела, не отвернулась, как это обычно делала Любаша, но, наоборот, смотрела на него, впитывая каждую подробность. Кровь бросилась ему в голову. Анна пристально смотрела на Семена, отмечая его стройную фигуру. Она не испытывала никакого смущения, ибо чувств вообще не было. Но в то же время она переживала дразнящее чувство своей женской власти над ним. Она видела, как при одном виде ее вскипает у него кровь, и тело ее, неподвластное разуму, откликалось на зов его тела. Внутри нее загорелся огонек. Чего он не мог сделать для Любаши, которая любила его, он сделал для Анны, которая была безразлична к нему.

На следующий день после бурной, сладострастной ночи Семен, собрав свои вещи, пришел к ней.

– Анна, любимая моя, выходи за меня замуж, – сказал он.

Она долго и пристально смотрела на него, после чего последовал ответ:

– Но… Семен, я не могу.

– Почему не можешь?

– Семен…, пожалуйста…

Он схватил ее за плечи и тряхнул.

– Анна, что ты со мной делаешь? Я люблю тебя, разве это тебе не понятно?

Анна закрыла глаза.

– Мне показалось, – продолжил он, – что сегодня ночью мы, наконец, пришли к какому-то пониманию. Ты же хотела меня этой ночью, ты же была моей! А теперь так запросто ты говоришь «нет»!

Все еще держа ее за плечи, он опять встряхнул ее, чтобы придать больше весомости своим словам.

– Я не знаю, чего ты хочешь, но я пришел к тебе и никуда не уйду. Не хочешь выходить за меня замуж – не надо, но с сегодняшнего дня мы будем жить вместе.

Разозлившись, она попыталась высвободиться из его рук, но он держал ее крепко. Его рука сжала ее подбородок, и, приблизив свое лицо к ней, он прошипел:

– Или ты воспользовалась мной?

– Да! Воспользовалась! – крикнула она. – Чтобы отомстить Платону! Ты хотел правду – получай! Только оставь меня в покое!

Оскорбленный, он сбросил руку с ее подбородка. Наступил решающий момент. Анна сказала твердо:

– Семен, возвращайся домой и забудь о моем существовании.

– Нет ничего легче! – сказал он не менее твердо. – Только потом не пожалей об этом.

Анна вздрогнула от стука, с такой силой Семен захлопнул за собой дверь.

Через месяц Анна поняла, что первый этап ее плана удался, она поняла, что беременна.

Любаша не находила себе места. Весь месяц Семен избегал ее. Каждый день она мысленно искала наилучший способ действий, и внутренний голос кричал: «Действуй скорей, или ты потеряешь его навсегда!» Но она не слишком верила, что сумеет вернуть его расположение. Она боялась, что как только заговорит с ним – всему конец. И все же она решилась пойти к нему. Ее трясло от страха. Когда ей все-таки удалось добраться до его дома, Любаша со вздохом облегчения прислонилась к двери, ноги не держали ее. Некоторое время она стояла неподвижно. Наконец, ноги стали как будто не такие ватные, и она вошла в дом. Дверь была не заперта. Любаша, пошатываясь, добрела до кровати, на которой лежал Семен, села, опустив голову, и посмотрела на свои трясущиеся руки. Семен лежал молча и, казалось, ничего не видел и не замечал.

– Ты зачем пришла? – вдруг раздался его голос.

Он повернул голову, и Любаша увидела, что его большие глаза смотрят на нее пристально.

– Ты зачем пришла? – повторил он. – Пошла вон!

Любаша испуганно вскочила. Несмотря на духоту в комнате, ее охватила дрожь. Неожиданно у нее зачесался язык высказать ему все, что она думает.

– Ну и гад же ты, Семен! Ты всегда обращался со мной хуже, чем с собакой! Самодовольный, самовлюбленный, бессердечный негодяй, вот ты кто!

Семен весь побелел, его трясло, он не находил слов: чтобы Любаша так яростно на него набросилась…, это все равно, как если бы тебя насмерть ужалила какая-нибудь безобидная букашка. Ошеломленный, он не знал, что делать.

– Я негодяй? Я с тобой жестоко обращался? А разве ты этого не хотела?

– Еще бы! Попробовала бы я не угодить тебе! Ты так ничего и не понял, – она покачала головой, – что толку с тобой говорить? Как со стенкой…

– А я не знал, что ты такая змея, – перебил ее Семен.

– Думай, как хочешь, – холодно сказала она и двинулась к двери.

Семен двумя прыжками настиг ее и, схватив за руку, с дикой грубостью стиснул так яростно, что Любаша замолчала, подавляя подступивший к горлу крик. Он готов был раздавить ее пальцы в тисках своего большого кулака. Она, побледнев от страха, тщетно пыталась вырвать руку из этих клещей, на глазах у нее выступили слезы. Увидев испуг на ее лице, у него начал срабатывать рефлекс. Он смотрел на нее во все глаза, ее округлая фигура становилась для него соблазнительней прежнего. Вся эта сцена подогревала его. Он отпустил ее руку и с наслаждением потянулся. Воспользовавшись этим моментом, Любаша выскочила за дверь.

– Малыш, останься! – крикнул он ей вслед.

– Я не приду к тебе больше никогда, можешь радоваться! Больше я не желаю тебя видеть! – кричала она, убегая прочь, сама не зная куда, но только подальше от этого места.

Любаша вздрогнула, почувствовав, что находится возле дома Анны. Сердце ее колотилось от ревности и злобы. «Сейчас я тебе покажу, лживая тварь», – думала она. Лицо у нее от напряжения странно онемело, а на губах дрожала злорадная улыбка.