Текст книги "Реформация. Противостояние католиков и протестантов в Западной Европе XVI-XVII вв."

В конце февраля 1556 года Кренмер подчинился католической церкви и папе как высшему главе, заявив, что верит во все положения католической веры, и объявил еретиками Лютера и Цвингли. 18 марта он подписал документ о покаянии, о том, что признает ошибочным свое архиепископство и объявление о разводе короля Генриха VIII.

Когда назначили день сожжения Кренмера, шел дождь, и его поместили на платформе перед церковью Святой Марии, где доктор Коль прочитал ему проповедь. В конце проповеди Кренмер помолился, глубоко раскаиваясь, и затем, к удивлению собравшихся и ужасу властей, отрекся от всего. Он сказал, что не верит в то, под чем подписался, и сделал так исключительно потому, что надеялся спасти свою жизнь. У столба Кренмер держал свою правую руку в поднимавшемся пламени.

Так правительство, следовавшее своим принципам, оказалось глубоко униженным человеком, который более двадцати лет являлся архиепископом Кентерберийским. Кренмер не был неразборчивым в средствах служителем времени. Он никоим образом не являлся мирским священнослужителем, разделявшим выгоды с церковью, а был ее безусловным сюзереном.

Кренмер был ученым и совестливым человеком, искренне веровавшим в превосходство королевской власти, которого, наконец, поставили перед крайним выбором, когда толпа требовала от него отречься от превосходства власти короля. Своим непритязательным умом он осознавал, что вопрос не так прост. Однако Кренмер оставался религиозным человеком, хотевшим рассмотреть доводы с обеих сторон. Возможно, его убедили бы частично, если бы правительство не оказалось столь фанатичным.

Никто не верил в терпимость. Такие протестанты, как Кренмер или Джон Филпот, одобряли сожжение упорствующих еретиков так же яростно, как это делала королева Мария. Однако эти люди, занимавшие ведущее положение в церкви при Генрихе VIII или Эдуарде VI, вовсе не были такими, как еретики прежних времен. То, чему они учили, они проповедовали в пользу и от имени правительства Англии. Нельзя было ожидать от образованных и честных людей, чтобы они изменили свои взгляды, потому что теперь в Англии правительство стало думать иначе.

Против некоторых обвиняемых власти выдвигали обвинения, что их ересь настолько основательна, что даже протестанты должны признать, что они должны понести наказание. Против других выдвигались обвинения в богохульстве. И все же английское правительство сожгло меньше протестантов, чем французские короли или испанские губернаторы в Нидерландах.

Однако сюда входили не только радикалы, составлявшие незначительное меньшинство, но и выдающиеся представители точек зрения, широко распространенных среди влиятельного духовенства и мирян. Мария не казнила нескольких непопулярных фанатиков, но зато некоторых из главных лидеров оппозиционной партии.

Никто моложе тридцати пяти лет не знал, что собой представляла папская Англия, и папу хотели только консервативные священнослужители, которые теперь верили, что католическую ортодоксальность нельзя сохранить без признания авторитета папы. Англия получила обратно папу по просьбе Марии, но вовсе не потому, что страна хотела этого.

Большинство населения в той же степени, то есть практически никак не высказывая, хотело протестантизм. Однако в некоторых частях страны враждебность по отношению к старому порядку укоренилась достаточно глубоко. Резкий антиклерикализм времен Вулси заставил даже простых мирян возненавидеть восстановление папы.

В конце августа 1554 года жители Суффолка попытались сжечь церковь вместе со всеми собравшимися. В тот же самый месяц возмущенные крестьяне отрубили нос у священника в Кенте. В феврале 1555 года Ренар сообщал о том, что опасается восстания, если не прекратятся сожжения.

29 августа 1556 года 1000 человек с гиканьем проводили по улицам связанных одной цепью 22 мужчины и женщины из Колчестера к месту сожжения. Два выживших францисканца в Гринвиче сообщали, что народ бросал в них камни, когда они отправлялись за пределы города.

Кто же ответствен за преследования?

Вовсе не испанцы из окружения короля Филиппа II, находившиеся в Лондоне. Никто не видел опасность более отчетливо, чем здравомыслящий посол Симон Ренар. Он посылал Филиппу II одно сообщение за другим, убеждая, что епископов следует освободить, поскольку существуют другие пути, чем влекущие за собой опасные последствия общественные сожжения. Лучше проводить тайные казни или просто сажать таких людей в тюрьму. Он с беспокойством наблюдал за растущим сочувствием толпы к жертвам: собираясь вокруг пепелища, они благоговейно собирали золу и, бережно завернув, уносили с собой, выкрикивали угрозы или сочувственно рыдали.

Сожжения начались после прибытия папы, сидевшие в судах, чтобы осудить еретиков, епископы находились под его юрисдикцией как папские легаты. Папа хотел, чтобы перед казнью с осужденными не обращались жестоко, если же не удавалось убедить деликатно, то тогда наказание оказывалось неизбежным.

Ренар считал, что самым кровожадным из епископов является грубый и по-старомодному остроумный Боннер, в записях протестантов фиксируется, что жертвы придерживались того же мнения. Стивен Гардинер, остававшийся лорд-канцлером вплоть до своей смерти в 1555 году, также нес огромную ответственность. Другие епископы разделяли ее. Королева и ее ближайшие советники убивали мужчин и женщин не из политических соображений или из мести, а руководствуясь своими принципами: чтобы очистить царство перед всемогущим Господом.

Власти не ожидали храбрости со стороны мучеников. Веря, что английские протестанты были немногочисленными и нестойкими, они ожидали отречения. Они и получили отречение, из которого самым значительным стало отречение сэра Джона Чика, бывшего наставника короля Эдуарда VI, которого похитили около Брюсселя и не предали огню.

Однако они переоценили способность человеческих существ принимать то мнение, которое им велели принять. Упорство жертв, от Ридли, Латимера и других, крестило английскую Реформацию кровью, внедряя в английские умы неминуемую связь духовной тирании с римским престолом.

Старый антиклерикализм, ненависть к Вулси и его власти, возмущение папским произволом получили новое и ужасное подтверждение. За пять лет до этого дела протестантов отожествлялись с разграблением церквей, разрушениями, непочтительностью, религиозной анархией. Теперь же они начали отожествляться с добродетелью, честностью и лояльным английским сопротивлением полуиностранному окружению.

Все ожидали ребенка, которому не было суждено появиться. По всей Европе люди знали, что затем на трон взойдет принцесса Елизавета, а вместе с ней придет другая, на сей раз снова протестантская революция. Слухи о болезни Марии, сообщения о ее смерти распространились по всей Европе, пугая сторонников Рима и укрепляя боевой дух протестантов.

Английские изгнанники в Германии теперь легко одалживали деньги под залог своих английских поместий, поскольку европейские банкиры были уверены, что эти англичане вскоре окажутся дома в добром здравии и у власти. Любое несчастье, поражавшее одного из преследователей, тотчас отмечалось и оставалось в памяти как проявление воли Господа. Такая судьба постигла лорд-канцлера, когда он собрался отправить девяносто человек на допрос. Тюремщик Ньюгейтской долговой тюрьмы (в Лондоне) умер от гниения плоти (гангрены). Шерифа Лондона разбил паралич.

Если бы родился ребенок, политический облик Англии переменился бы за ночь. Однако королева сидела и страдала в своих комнатах или бродила по коридорам как призрак, плача по поводу своего отсутствующего и безразличного мужа. Иногда просто сидела на полу, обняв колени руками. Вокруг нее шептались придворные, испытывая страх или надежду, что она умирает.

Мария умерла ранним утром 17 ноября 1558 года, кардинал Пол скончался несколькими часами позднее.

ВОСШЕСТВИЕ ЕЛИЗАВЕТЫ

Вера Елизаветы оставалась тайной не только потому, что она молчала по этому поводу. Свободно высказываясь при иностранных послах, она менее откровенничала со своими советниками. В результате информация оказалась весьма противоречивой, и неудивительно, что испанский посол в отчаянии писал: «Ко всему прочему она женщина, не отличающаяся постоянством».

Религиозные вопросы лежали в основе английской дипломатии, и бесспорно, что описание веры Елизаветы якобы должно было удовлетворить короля Филиппа II Испанского или короля Франции, голландских гугенотов или немецких и шотландских феодалов. Елизавета была склонна говорить людям то, что они хотели услышать.

Видя подтверждение в глазах остальных, мы боимся доверять им. Однажды на Елизавету напал враждебный критик, упрекая ее в атеизме, но безуспешно. Историки обвиняли Елизавету в том, что она была слишком «мирской», упрекали в анахронизме. Другие укоры оказались менее абсурдными, но все равно нелепыми, когда все религии казались одинаковыми.

Елизавета никому не стремилась открывать свою душу, не раскрывала своих истинных намерений по поводу замужества, хотя много раз и высказывалась по этому поводу. Однако никто не мог продвинуться вглубь. Возможно, как и любая женщина, она не всегда понимала сама себя. Ее сердечные механизмы вовсе не были простыми. Жизнь во времена правления Марии оказалась настолько опасной для Елизаветы, что она привыкла весьма искусно скрывать свои проблемы.

Вследствие сказанного историки продолжают спорить, что собиралась сделать королева и ее советники, созвав в 1559 году английский парламент: подтолкнуть нерешительное собрание или же палата общин должна была воздействовать на колеблющуюся королеву.

Как дочь Анны Болейн, Елизавета должна была стать протестанткой. В правление Марии она страдала от уголовных процессов протестантов, растущая протестантская партия приветствовала ее как своего защитника, изгнанники торопились обратно из Европы.

Обладая дипломатическим талантом, Елизавета не захотела иметь дела с папой и, не церемонясь, отозвала английского посла из Рима. Во время Рождества 1558 года она приказала, чтобы епископ Карлайл не поднимал Дары, когда же тот отказался, вышла из церкви после чтения Евангелия.

Во время открытия парламента 25 января 1559 года, когда Елизавета тожественно вошла в Вестминстерское аббатство, ее приняли аббат и монахи со свечами, ладаном и святой водой, но она отпустила их со словами: «Отойдите с этими фонарями, нам и так светло». Елизавета собрала протестантских священников, окружила себя протестантскими лордами, приблизив прежде всего первого секретаря Уильяма Сесила Сомерсета.

Неблагоразумно было оставаться протестанткой, когда казна истощилась, а земли требовали защиты. Французы заявляли о своих на правах на корону, требуя утвердить королевой Марию Стюарт (1542–1587, королева Шотландии в 1560–1567. Будучи правнучкой английского короля Генриха VII Тюдора, претендовала на английский престол. – Ред.), испанская армия находилась в Нидерландах, а две трети Англии оставались католическими. Однако по рождению, образованию и убеждениям Елизавета должна была быть протестанткой. Она открыто заявила испанскому послу, что не может выйти замуж за Филиппа II, потому что является еретичкой.

Елизавета была дочерью Генриха VIII, и стало ясно, что она привержена тому же религиозному устройству, что и ее отец, хотя рассматривала его в целом, но не в деталях. Ее идеи включали католицизм, но без папы, супрематию короля, желательно безбрачное духовенство, Истинное присутствие во время евхаристии.

В марте 1559 года Елизавета заявила испанскому послу, что намеревается восстановить веру в том состоянии, в каком оставил ее отец. Это не была конкретная программа, поскольку никто в стране этого не хотел. Правления Эдуарда VI и Марии сделали католиков более ориентированными на Рим, а протестантов более реформированными. Так и сложилось, что Елизавета правила разделенным народом, среди которого одни хотели папу, а другие – молитвенник, ради которого умерли Кренмер, Ридли и Латимер.

Спустя семь лет Елизавета уже без дипломатических уверток заявила испанцам, что протестанты завели ее отца дальше, чем она хотела бы. Но у Елизаветы не было выбора. Если протестанты вопреки ее словам в поддержку Аугсбургского исповедания, несмотря на ее утверждение о несогласии только с тремя или четырьмя вещами в мессе, поддерживали ее, у нее не было альтернативы молитвеннику, освященному огнем.

Судьбой королевы Елизаветы и Англии стала политика, соотнесенная с ее предпочтениями. Насильственные изменения культа под знаком борьбы с «поклонением идолам», возможно, не только спровоцировали революцию на севере Англии, но и обусловили вторжение армий Франции или Испании. Елизавета смогла сохранить союз с испанцами и благожелательное отношение короля Филиппа II как лучшего защитника против французов.

Елизавете посоветовали продвигаться осторожно: «В сосуд с узким горлышком следует вливать осторожно, если же делать это неожиданно и резко, то он не наполнится». Насколько возможно, ей следовало примирить таких умеренных консерваторов, как епископ Танстелл из Дарема, и тем самым утвердить религию, которую могли принять консервативные круги.

Под влиянием сильной оппозиции в парламенте билль о супрематии утвердил Елизавету верховным главой церкви. Она приняла власть, но отказалась от титула, стала «верховным губернатором». Оставаясь консервативной и радикальной одновременно, Елизавета возненавидела титул «главы», ей больше нравилось новое слово.

Поскольку молитвенник 1552 года оставался единственно возможной литургией, его перепечатали в соответствии с актом о единообразии, хотя и с важными поправками в уступках консерваторам. Согласно предписанию, выносилось решение, чтобы украшения церкви и священники были теми же, что и на второй год правления короля Эдуарда VI, когда еще продолжали носить традиционные облачения, и церкви по-прежнему сохраняли во многом свой средневековый облик и обстановку.

Тогда же отменили «Черные правила богослужения» (выделенные таким цветом) 1552 года, где заявлялось, что нет никакого Истинного присутствия и не должно производиться коленопреклонение во время причастия.

Кроме того, сохранялась цвинглианская формула из книги 1552 года, определявшая порядок принятия Святого причастия. Однако за ней следовала более традиционная формула 1549 года: «Данное тебе Тело Господа нашего Иисуса Христа да сохранит твое тело и душу для жизни вечной».

МЭТЬЮ ПАРКЕР

Незанятый приход Кентербери доверили Мэтью Паркеру, человеку, известному своим дружественным отношением к реформам, проведенным при Эдуарде VI. В период правления Марии Паркера лишили его привилегий, потому что он был женатым человеком, и он тихо закончил свою жизнь в Англии. Как и Кренмер, Паркер отличался уединенным образом жизни и стремился к занятиям наукой, но в глазах правительства сохранил мнение о себе как об умеренном человеке, который способен побороть недоверие.

Епископы, поставленные при Марии, не были готовы сотрудничать с правительством. Они встречали в штыки билли в палате лордов. Архиепископ Хит из Йорка отказался короновать королеву. Соответственно, только двое из семнадцати епископов, поставленных при Марии (в Лландафе и в Содоре и Мэне), сохранили свои приходы при Елизавете. 14 епископов, 12 деканов, 15 глав колледжей и от 200 до 300 священников были отправлены в отставку или смещены.

Подобный отказ от консервативных лидеров предельно усложнял задачи, стоявшие перед Паркером. Он должен был опираться на священнослужителей, сочувствовавших протестантизму.

Однако многие духовные лица из партии протестантов вовсе не оказались такими сдержанными, каковыми они были при Эдуарде VI. Те, кого изгнали в Европу, восприняли учение и обряды, бытовавшие в церквах Швейцарии и землях Рейна. Они сами не пришли к согласию, являлся ли молитвенник 1552 года действительно реформаторским.

Во Франкфурте-на-Майне изгнанники перессорились. Менее радикальное крыло, возглавлявшееся Ричардом Кохом, согласилось, что молитвенник 1552 года стал той книгой, ради которой умирали мученики Англии. Наиболее радикальное крыло, возглавлявшееся Джоном Кохом, соглашалось, что в ней все же содержатся остатки папизма. Все эти люди теперь стремились вернуться в Англию, но лишь на некоторых из них правительство могло положиться благодаря их умеренным взглядам.

17 декабря 1559 года Паркер, после своего избрания деканом и главой капитула, был посвящен в архиепископы Кентербери. Правительство хотело, чтобы все сделали по древним образцам, надеясь, что четыре епископа, назначенные при Марии, согласятся с рукоположением. Надежда оказалась тщетной. Паркера рукоположили Барлоу, епископ Бата и Уэлса при Генрихе VIII, Скори, епископ Чичестера при Эдуарде VI, Ходжкин, викарный епископ Бедфорда, и Ковердейл, переводчик Библии и епископ Эксетера при Эдуарде VI.

Об испытываемых Паркером трудностях можно судить по одеждам священников. Барлоу надел мантию, свое законное одеяние. Скори и Ходжкин, явно не решившись надеть мантию, остались в стихарях, Ковердейл также засомневался и остался в черном платье. Вскоре стало ясно, что священники не намерены соблюдать правила использования церковной утвари, требующие традиционного облачения.

У старых изгнанников теперь были новые епископы, такие как Гриндаль и Джуэлл, угрожавшие оставить свои приходы после введения новшеств. Судя по сохранившемуся экземпляру, Паркер боролся за то, чтобы сохранить хотя бы стихарь.

Во время всех этих превратностей большая часть приходского духовенства оставалась на своих постах. Несколько человек в каждой епархии последовали за епископами, назначенными при Марии, в отставку или в ссылку. Однако большинство представителей духовенства продолжали проповедовать в своих приходах на протяжении всех перемен.

Августинский каноник Данстабла по имени Джон Сталуорт был вынужден оставить свой религиозный орден, а когда его монастырь в 1539 году распустили, получил пенсию. Он впоследствии жил при Генрихе VIII, Эдуарде VI, Марии и Елизавете и умер в должности ректора Грейтуорта в Нортгемптоншире в 1590 году.

Хотя он и прожил дольше прочих, его карьера вовсе не была типичной. Хью Карвен, относившийся к людям, выдвинувшимся при Марии, точно так же, как и протестантский архиепископ Дублина, не видел ничего странного в том, что просил у Елизаветы предоставить ему английский приход – напоминая, что служил ей и ее сестре Марии в течение восьми с половиной лет.

Пылко отказавшийся от епископства Николас Уоттон был деканом в Кентербери и деканом в Йорке одновременно, начиная с правления Генриха VIII вплоть до правления Елизаветы. Однако, получая жалованье от епархии, он был меньше деканом, чем дипломатом.

Некоторые, будучи викариями, открыто высказывались против обвинений протестантов. Доктор Эндрю Перн был главой колледжа Святого Петра в Кембридже с 1554 по 1589 год. Когда в 1557 году останки Буцера и Фагиуса выкопали и сожгли как еретиков на рыночной площади в Кембридже вместе с грудой протестантских книг, Перн являлся вице-канцлером и невозмутимо отнесся ко всему происходившему.

Спустя три с половиной года, когда парламент выпустил анонимное помилование, возвращавшее Буцеру и Фагиусу их степени, он отслужил в их честь поминальную службу. Доктор Перн снова стал вице-канцлером. Памфлетисты времени правления Елизаветы придумали слово (на манер латинского) pernare, означавшее «быть ренегатом». Однако Перн оказался исключением, поскольку большинство глав колледжей в Кембридже и Оксфорде после восшествия Елизаветы сместили.

Некоторые священнослужители довольствовались низкими мотивами, зная, что альтернативой их сопротивлению станут возможные голод и бытовые неудобства. В нашем распоряжении оказался отчет о беседе между двумя священнослужителями, вызванными в собор Святого Петра в Лондоне, чтобы подписать новые обязательства перед комиссией. Они встретились перед дверью.

Доктор Кеннелл. «Что вы намереваетесь сегодня сделать?»

Доктор Дербишир. «Находясь в здравом уме, не стану подписывать».

«Вот как! – ответил Кеннелл. – Думаю, что вы не настолько глупы, чтобы отказаться подписать и лишиться столь многих вещей, которыми вы дорожите!»

Дербишир. «Я должен делать то, что спасет мою душу, независимо от того, что станет со всем моим имуществом».

«Перед Господом, – пылко ответил Кеннелл, – если вы когда-нибудь попадете к нему и останетесь такими же добродетельными, как многие, и мы снова встретимся, я отдам вам свою голову!»

Большинство духовенства оставалось невежественным, отличалось простодушием, было поражено бедностью и в целом оказалось «нереформированным». Остальные, более способные принимать решения, были убеждены, что церковь нуждается в реформе.

Их не радовало то, что они видели вокруг в виде реформ, они предпочитали народный диалект латыни и жену наложнице. Знали, что прихожан следовало крестить, кормить, женить и хоронить. Каков бы ни был статус папы, канонический закон или схоластическая философия, люди по-прежнему нуждались в таинстве.

Однако в 1559 году религиозная и духовная модель английской Реформации по-прежнему нуждалась в определении. Дело зашло так далеко, что тем или иным способом английской церкви надлежало стать протестантской.

Хотя Реформация везде имела политические последствия, в Англии, в отличие от всех других государств, политические мотивы переплелись с реформаторскими идеями. К 1558 году протестантизм в стране пустил корни, что стало очевидным благодаря появлению мучеников во времена королевы Марии Тюдор и отношению к ним Лондона.

Однако Реформация как преобразовательная сила начиналась тяжело. Внешний вид церквей менялся, монастыри распускали, духовенству разрешали жениться. Иконы и ризы уничтожались или продавались, независимая власть церкви уменьшалась, авторитет епископов ослабевал.

Однако духовенство оставалось таким же невежественным. И на практике протестантское вероучение не продвинулось, за исключением проповедей, которые составлялись, чтобы их читать, и литургии, которую заставляли использовать. Основная масса представителей мирской точки зрения (чем дальше от Лондона, тем больше) предпочитала идти проторенными путями.

Ведущие реформаторы, за исключением Мэтью Паркера, невзлюбили старые, все еще сохранявшиеся реликвии, хотели продвигать новые порядки дальше, упорядочив церковную жизнь по образцам Цюриха или Женевы. Конец революции не наступил ранее 1559 года. Некоторые говорят, что восхождение Елизаветы означало не начало Реформации в Англии, но ее конец.