Текст книги "Реформация. Противостояние католиков и протестантов в Западной Европе XVI-XVII вв."

Часто испытывая лишения и теряя близких на кострах и эшафоте, они все же не так легко уступали давлению. Как только политические группы ведущих представителей дворянства начали борьбу за власть, короне оставалось только слабеть, оказавшись в меньшинстве, и переходить к регентству. К 1560 году гугеноты стали достаточно многочисленными во всей Франции и значимым элементом в политической борьбе.

Университеты и другие гуманистические общества часто двигались в сторону реформ. Группы выпускников из провинциальных колледжей иногда оказывались на стороне протестантов, иногда их действия направлялись на защиту католиков. В 1560 году 400 студентов в Тулузе заняли церковь и публично распевали псалмы Маро, но их выступление подавили. Огромный средневековый университет в Монпелье привлекал множество студентов из Германии и других протестантских земель.

Особенно привлекательной реформа казалась дворянам, проживавшим в сельской местности, и купцам в городах, в то время как крестьяне оставались последовательно консервативными или поступали как их феодал. Многое зависело от пристрастий местных дворян.

В Нормандии адмирал Колиньи симпатизировал реформе, и под его руководством церковь смогла организоваться. В Наварре и на окружающих землях сформировали местные конгрегации, поскольку король из династии Бурбонов и королева Наваррская относились к ним дружелюбно.

В Орлеане, где сами жители испытывали те же чувства, кальвинистам удалось продвинуться. Точно так же произошло в Дофине и Провансе на отдаленном юге Франции, где соединились наследие, полученное от вальденсов, и средневековая ересь, образовав независимую политическую традицию.

Большинство жителей Парижа, Бордо и Тулузы всегда оставались католиками. Лотарингия и Северная Франция контролировались католическими дворянами, Гизами и Монморанси.

Вначале службы гугенотов проводились тайно: в частном доме, в амбаре, в лесу или в поле. Некоторые конгрегации требовали клятву, что член никогда не раскроет имена других протестантов. Немногочисленным священникам удавалось отчасти защищаться с помощью переодевания или вымышленных имен, их тотчас смещали, если их личность раскрывали в городе.

Хотя гугеноты провели свой первый национальный синод в Париже в 1559 году, центром организации и контактов оставалась Женева. Гугеноты использовали женевские псалмы и Библию, а также порядок службы. Испытывая необычайный недостаток в священниках, многих привлекли из Швейцарии.

В некоторых приходах священник спокойно принимал протестантскую точку зрения и продолжал наставлять свою паству. Избрали ряд священников и монахов, они приняли на себя роль пасторов.

В 1560 году монах по имени Темпест стал проповедовать реформированное Евангелие в Монтелимаре, даже не отказавшись от своих привычек. В 1561 году августинец в Монтобане стал молиться, прочел известный курс проповедей во время Великого поста, во время Пасхи публично отказался от сана и присоединился к гугенотам во время причастия.

Однако французский эксперимент с лишенными духовного сана священниками и монахами не всегда оказывался удачным. Мотивы были сомнительными, их чрезмерно ненавидели духовные власти. Гугенотские консистории устанавливали правила, согласно которым бывшие священники или монахи могли снова принять свой сан. Они полагали, что помощь придет из Швейцарии, и посылали студентов в Женеву, чтобы те становились пасторами.

Между 1555 и 1562 годами из Женевы прибыло по крайней мере восемьдесят восемь священников-пасторов для гугенотов, а в Берне и Невшателе рукоположили остальных. Швейцарские города жертвовали своих проповедников в пользу Франции.

В течение 1561 года, по мере того как гугеноты стали появляться открыто, французский город мог выдворить своего священника, разбить статуи в церкви и обратиться за новым священником-пастором, хотя иногда даже некого было послать. Женева помогла в 1558 году, когда Берн изгнал нескольких пасторов из Лозанны и других мест, потому что они настаивали на сохранении женевской консисториальной дисциплины на территории Берна. Многие из отлученных пасторов отправились во Францию.

В начале 1561 года французское правительство формально выразило протест Женевской республике за то, что та посылала священников, подстрекавших к мятежу или размолвкам в государстве. Поэтому Женеве приходилось проявлять осторожность, закрывать глаза на неофициальную помощь, которую обеспечивали ее пасторы и горожане.

В 1561 году адмирал Колиньи подсчитал, что во Франции было 2150 протестантских конгрегаций.

Сохранилось современное описание, показывающее рост количества протестантов в небольшом городке Кастр в Лангедоке. В 1559 году несколько жителей города отправились в Женеву, чтобы купить Библии и попросить прислать им пасторов. В конце 1559 года почтенное сообщество выбрало Жоффруа Брюна, которого Берн недавно изгнал с территории Лозанны.

В апреле 1560 года члены конгрегации благополучно переправили Брюна в Кастр, приведя его в город под покровом темноты и разместив у видного горожанина по имени Гош. В его доме проводились службы, всегда ночью и соблюдая конспирацию. Однако через месяц встреч о доме Гоша узнали, и гугеноты перенесли службы в дом другого протестанта.

Тем временем конгрегация росла. Только спустя шесть месяцев Брюн решил, что должен быть второй пастор, и вернулся в Женеву, что подыскать его. Пока он отсутствовал, пришел пастор из Тулузы, чтобы проповедовать и крестить, но его обнаружили и изгнали.

Теперь наступил 1561 год, гугеноты начали действовать открыто. В феврале 1561 года новый помощник Брюна возобновил службы в частных домах. 18 апреля другой новый пастор начал проповедовать публично в старом школьном доме, а когда магистраты приказали ему перестать, он отказался подчиниться распоряжению.

Сам Брюн вскоре вернулся из Женевы, и магистраты сами присоединились к конгрегации. Паства настолько возросла, что не смогла собираться в частных домах, поэтому они стали занимать общественные здания и силой освободили протестантских заключенных. Так город стал гугенотским.

Синод Парижа в 1559 году организовал национальную систему пресвитерии. Каждая церковь управлялась консисторией, священниками с мирскими старейшинами. Кроме того, существовали районные собрания, совещательные органы. Над ними находился провинциальный синод, еще выше – национальный синод.

В течение многих лет государственная система страны мешала существованию такой системы, оставаясь в основе папской организацией. Однако в большинстве свидетельств говорится, что во многих районах консистории и совещательный орган работали вполне эффективно.

В 1559 году из-за инфляции в ходе европейского кризиса кредитов Франция оказалась банкротом, и в этот худший для создания общественного порядка момент умер король. 30 июня 1559 года во время турнира в правый глаз короля Генриха II попал кусок расщепившегося копья. Хотя несколько выдающихся врачевателей попытались провести поспешные эксперименты, вставляя королю глаза четырех преступников, умерщвленных для этой цели, король умер спустя десять дней.

Новый король, Франциск II, уже женатый на Марии, королеве Шотландской, хотя ему и не было шестнадцати, оказался болезненным. Когда он умер 5 декабря 1560 года, корона перешла к его младшему брату Карлу X, которому было десять лет. Его мать, Екатерина Медичи, провела остаток своих дней, зыбко колеблясь между двумя фракциями дворян.

На одной стороне оказались Гизы, возглавляемые герцогом Гизом и кардиналом Лотарингии: католиками, которым помогали при возможности испанцы. На другой стороне находились Бурбоны, возглавлявшиеся принцем Конде (поскольку номинально возглавивший партию Антуан де Бурбон, хотя и был женат на набожной протестантке, оказался немощным и нерешительным). Его поддерживали три шатильонских (шатийонских) брата (кардинал Шатильонский (Шатийонский), адмирал Колиньи и д’Андело). Они дружелюбно относились к гугенотам и при необходимости вступали в союз с немецкими протестантскими князьями или с королевой Елизаветой Английской.

Королевская власть не смогла выдержать испытания меньшинством и регентством иностранной королевы-матери (Екатерина Медичи была наполовину француженкой (по матери). – Ред.). В борьбе за власть центральное правительство ослабело, и провинции самоутвердились. Возможно, разразилась бы гражданская война, весьма схожая с английской Войной Алой и Белой розы, если бы религиозный вопрос не разделил Францию.

Даже в 1560–1561 годах современники делились между «политическими» гугенотами и «религиозными» гугенотами. Политические – знать, возмущенная доминированием католических землевладельцев над короной, – были готовы использовать религиозные прения в качестве инструмента. И среди них не отмечалось согласия, их лидеры различались по своим взглядам. Конде пользовался дурной славой в личной жизни, Колиньи считался преданным и великодушным протестантом.

В связи со слабостью правительства гугеноты иногда переступали через закон. Невозможно стоять в стороне и смотреть, как твоих друзей сжигают, если в твоей власти остановить это. Они начали защищать свои собрания, чтобы можно было спокойно молиться под охраной вооруженных людей.

В Кане они завладели оставленными церквами, повсюду они иной раз изгоняли нападающую сторону, если той удавалось овладеть помещением раньше. В Монпелье гугеноты осадили каноников в соборе. Весной 1560 года гугенотская церковь Руана насчитывала 10 000 человек вместе с четырьмя пасторами и двадцатью семью старейшинами.

В Дьепе конгрегация оказалась настолько наглой или отчаянной, что построила «храм» в центре города, в классическом стиле, как и Колизей, однако власти разрушили его. В тех городах, большинство жителей которых составляли протестанты, скрываться стало невозможным и бессмысленным делом.

Конечно, гугеноты не могли встречаться без поддержки, но общественные власти не могли защитить их. В Валансе в 1560 году молодые гугеноты захватили францисканскую церковь, и вооруженные охранники защищали их службы. В Ниме конгрегация встречалась в пригородах и служила женевскую литургию при охране, вооруженной пиками и аркебузами. 26 августа 1560 года конгрегация из 7000 человек встретилась на рыночной площади в Руане, пела псалмы и слушала проповедника, стоявшего на кресле. Его окружало 500 человек с аркебузами.

Занятие церквей гугенотами казалось католикам отвратительным, они рассматривали его как святотатственное. Гугеноты вовсе не ощущали себя осквернителями, они считали себя церковью Господа, очищали свои здания и восстанавливали истинную религию. Если почти все жители города оказывались гугенотами, они считали вполне естественным и справедливым, что могут встречаться и поклоняться Господу в одной или более пустых церквах.

Тайная организация, где религиозный мотив составлял небольшую часть или являлся просто предлогом, чтобы захватить короля и добиться терпимости по отношению к гугенотам (беспорядки 1560 года в Амбуазе), была предана Гизами и разбита. Страна оказалась на грани гражданской войны.

Следовало ли верующим объединяться, чтобы выступить против законного правителя? По этому поводу между женевскими и гугенотскими лидерами велись многочисленные дискуссии. Ведь и Кальвин верил, что власть исходит от Господа, что никто не имеет права восстать против законного правителя.

В конце 1562 года Беза выступил с известным обращением к королю Наваррскому, высказавшись за пассивное сопротивление: «Сир, истинная участь церкви Господа, от имени которой я говорю, выдерживать удары и не противостоять им. Возможно, вы вспомните, что это та наковальня, которая выдержала множественные удары молотом».

С другой стороны, великий адвокат Анн дю Бур, ожидавший казни за ересь в своей парижской тюрьме (в 1559 году), написал памфлет, в котором утверждал, что любой монарх незаконен, если принуждает своих подданных жить против воли Господа.

Две точки зрения порождали множественные разногласия. Гизы захватили короля и управляли им. Разве христиане не должны были сражаться, чтобы спасти своего короля от незаконного деспотизма? Являлась ли защита короля восстанием против тирании?

Даже Кальвин соглашался, что подобная схватка возможна, правда, при одном условии, что ее возглавит главный магистрат или принцы крови. Так что когда Конде мобилизовал свои войска, то Женева одобрила тех, кто устремился под его штандарт. Такую же точку зрения явно поддерживал и Беза. Гугенотские консистории позволили использовать их в качестве гражданской и военной организации, равно как и религиозного правительства.

Обсуждение в Пуаси

Окруженная бряцающими клинками и взаимными обвинениями, Екатерина Медичи билась как тигрица в клетке. Обратившись за помощью в Кельн, она издала декрет, заявляя, что все религиозные преследования следует прекратить, заключенных освободить. Находившиеся в Швейцарии и Англии изгнанники устремились обратно во Францию.

Конгрегации гугенотов открыто встречались в городах, где находились в меньшинстве, общественные выступления и беспорядки прекратились. В сентябре 1561 года Екатерина призвала теологов с обеих сторон на встречу в Пуаси (к западу от Парижа), пытаясь добиться согласия между ними.

Они собрались в трапезной монастыря близ Парижа. С католической стороны присутствовал кардинал Лотарингии и сорок или пятьдесят епископов с сопровождавшими их теологами. Им противостоял Беза, поддерживаемый ведущими пасторами Франции, к нему позже присоединился Петр Мартир из Цюриха.

Теологи и принцы крови отстаивали свое дело перед королем и его матерью. Все напоминало многоэтапные диспуты, помогавшие утвердить протестантизм в Цюрихе и других швейцарских городах. Однако здесь наличествовала совсем иная атмосфера. Опасаясь за свою власть, выстроившиеся в ряд прелаты выглядели агрессивными. Из частных писем Безы ясно, что он внутренне был менее уверен, чем таковым казался, когда самоуверенно выступал перед ассамблеей. Символично, что сидячие места предоставили кальвинистам, выглядевшим как защитники в суде.

Если Екатерина собиралась прийти к соглашению или добиться терпимости, она вскоре разочаровалась. Когда вошли Беза и его коллеги, кардинал громко сказал: «Вот идут гугенотские собаки». Услышав реплику, Беза повернулся и заявил: «Закон Господа нуждается в преданных овчарках и изгнании волков».

Он попытался примириться с ними, заявляя о реформированной вере во всех основных положениях традиционного учения. Сначала епископы молча слушали его, выражая свое почтение. Утверждают, что кардинал Лотарингии, наконец, искренне решился добиться согласия, если достижение мира вообще оказывалось возможным.

Даже когда Беза начал выражать недовольство Библией, оправдание верой, традициями церкви, епископы продолжали хранить молчание. Он заявил, что реформированные не верят в то, что хлеб евхаристии просто хлеб. Что же касается личного присутствия, «мы говорим, что его тело настолько далеко отстоит от хлеба и вина, как высшее небо от земли».

Тут его прервали криком: «Богохульство!» Только после призыва королевы Екатерины собрание продолжилось. Далее оно продвигалось, не принося никаких результатов, вплоть до октября 1561 года. Полагая, что гугеноты сильнее, чем они были, и опасаясь власти Гизов, Екатерина издала вердикт от января 1562 года. В нем она повелела, чтобы гугеноты вернули те церкви, которые захватили насильственно, и запретила им публичные богослужения в стенах города. Они могли молиться только в частных домах. Однако королева разрешила общественные богослужения повсюду за стенами города.

Так протестанты получили законодательное признание, хотя и весьма незначительное. Но все же они понимали, что многого достигли. Некоторые верили, что, если свобода, даваемая эдиктом, продлится, они смогут превратить Францию в протестантскую страну. Вряд ли они ожидали, что он долго сохранит свою силу.

Вспышка гражданской войны

1 марта 1562 года во время своего путешествия в Париж герцог де Гиз с 200 вооруженными людьми остановился в Васи в Шампани. Все случилось в субботу, около монастырской часовни, где де Гиз намеревался послушать мессу, тогда собралось от 600 до 1000 протестантов – служивших богослужение в амбаре. Они встречались нелегально, хотя амбар был частным жилищем, и они находились внутри замкнутого пространства.

Неизвестно, кто начал драку, или конфедерация вначале бросила камни во вмешавшихся слуг Гиза, или сами слуги первыми выстрелили. По крайней мере, сорок восемь членов собрания убили или смертельно ранили, многие пострадали, были и раненые.

Пример оказался заразительным, отмечались подобные случаи в других провинциях. В Тулузе убили почти 3000 гугенотов, включая женщин и детей. Толпы католиков нападали на гугенотские сходки в разных местах. Гугенотские толпы грабили католические церкви. Герцог де Гиз захватил некоторые владения короля и Екатерины Медичи. Религиозные войны начались.

Такова трагедия Реформации. Все, являлись ли они католиками или нет, признавались, что французская церковь коррумпирована и ее надлежит реформировать. Кальвинисты предложили переделать церковь в соответствии со Словом Божьим, их идеалы ворвались в политический водоворот, смешались с людской жадностью, страхом и страстями, окрасились кровью и втоптались в грязь.

Религия разделила уже трещавшую Францию, последовала тридцатилетняя гражданская война с подозрительными затишьями, гражданская война с убийствами, расправами с мирными священниками, с одной стороны, и невинными пасторами – с другой, – грабежи, сожжения, опустошения и резня. Она длилась периодами (1562–1563, 1567–1570, 1572–1576). После 1576 года война носила более политический, чем религиозный характер.

В 1563 году убили герцога де Гиза, Конде схватили и хладнокровно расстреляли в 1569 году, Колиньи убили вместе с тысячами других во время резни в день святого Варфоломея (Варфоломеевская ночь) в 1572 году. И даже в «мирные» промежутки происходили множественные убийства.

«Что касается войны, – писал венецианский посол Корреро в 1569 году, – Франция теперь становится гугенотской, потому что население быстро меняет свою веру, и священники пользуются среди них особым уважением, обладая и влиянием. Однако когда они перешли от слов к оружию и начали грабить, уничтожать и убивать, население заявило: «Где же тут религия?»

Одна из десяти заповедей, буквально истолкованная швейцарскими богословами, вызвала хаос и возмущение среди умеренной группы, чье расположение могли завоевать в реформаторском процессе. Тогда ни один резной образ, согласно Ветхому Завету, не был бы уничтожен.

Если нерелигиозные толпы с обеих сторон иногда грабили церкви, религиозные фанатики уничтожали статуи, кресты и иконы и пачкали витражи только потому, что верили, что подчиняются Слову Господа, которое выше законов людей. Ничто более так легко не отчуждается, как запрещение законом.

В Кане (в Нормандии) разбили даже гробницы Вильгельма Завоевателя и Матильды. Пасторы призывали к смирению, гугенотские генералы угрожали наказать смертью тех, кто грабит, но остановить фанатизм было невозможно. 21 апреля 1562 года Конде услышал, что громят соборы Орлеана и вместе с Колиньи поспешил в огромную церковь Святого Креста.

Увидев человека, сидевшего высоко на стене и намеревавшегося сбросить статую святого из его ниши, Конде выхватил арбалет у одного из своих людей и прицелился. Тогда взобравшийся громко закричал: «Сир, подождите, пока я разобью этого идола, и тогда я умру, если вам так угодно». На рыночной площади в Монтобане в августе 1561 года «оскорбительных идолов» сожгли на костре, одновременно детский хор пел стихотворную версию десяти заповедей.

Неверно полагать, что большинство разрушений основывались на религиозном рвении. Данная гражданская война во многом случилась из-за банд нанятых грабителей, чьей религией был разбой.

Когда новости о резне в день святого Варфоломея в Париже дошли до Орлеана, даже самым недалеким стало ясно, что скоро резня произойдет и у них. 400 разбойников прибыли из сельской местности, намереваясь компенсировать свои потери в прошлой войне. Индивидуумы часто пользуются случаем, когда правительство ослабевает. Они намеревались отомстить за свои шрамы или наполнить собственные карманы.

Военная задача оказалась пагубной для религии обеих сторон. Приказы полковников оказались более значимыми, чем проповеди пасторов или предостережения, исходившие из отдаленной Женевы.

Генрих IV

В период мира или краткой передышки в военных действиях гугеноты сохраняли законное признание, незначительное, если течение войны обходило их, или сильное, если война закончилась благополучно.

1 августа 1589 года последний сын Екатерины Медичи, Генрих III, был заколот полоумным доминиканским монахом, оставив трон Бурбонам – Генриху IV Наваррскому, гугеноту, сыну немощного Антуана Наваррского и гугенотки Жанны д’Альбре, законному правителю Франции. Наконец страна получила сильного и решительного короля.

Ему потребовалось пять лет, чтобы отвоевать собственное королевство у Католической лиги и ее испанских союзников, не хотевших признать протестантского короля. Наконец Генрих IV признался, что сможет принести мир в свою страну, только если станет католиком.

Некоторые авторы сходятся в том, что Генрих IV был всегда политическим, но не религиозным гугенотом, указывали на скандальный характер его личной жизни, вызывающий презрение ряд любовниц. Сохранилась известная история времени, что именно он сказал: «Париж стоит мессы».

Сохранились некоторые сомнения в том, что изменение союзника вызовет волнение как в его душе, так и в умственной сфере. Недаром Генрих IV оставался сыном своей матери Жанны д’Альбре и впитал протестантскую веру, как он сам говорил, вместе с материнским молоком.

Поскольку стало очевидным, что перемены в католицизме способны лишить короля поддержки некоторых гугенотов, его верных сторонников, Генриха IV начали беспокоить собственные политические взгляды. Хотя он и не был уверен, что изменения позволят склонить несогласных внутри Католической лиги.

Однако умеренные католики и «политики», практически не обращавшиеся к религии и заботившиеся в основном о мире, убедили его на том основании, что королевство «больше напоминает разбойничий лагерь, чем государство» и что мир наступит только в том случае, если Генрих IV станет католиком.

Большинство французов продолжали оставаться католиками, они «предпочитали проявлять терпимость скорее к туркам, чем к еретикам». Король Франции продолжал советоваться по поводу благосостояния своего государства, альтернативой считалось испанское преобладание во Франции.

Даже два или три гугенотских священника в его окружении могли своими доводами привести к согласию, веря, что таким образом реализуют лучшие надежды, связанные с французским протестантизмом. Все это не отвечало позициям гугенотов. «Разве могло случиться, – спрашивал его личный пастор Габриель, – что величайший из правителей мира настолько труслив, что боится отправляться на мессу?»

«Придите в нашу церковь и очистите ее», – кричали умеренные католики. «Я вхожу в дом, – отвечал Генрих IV, озадаченный находившейся в смятении гугенотской депутацией, – не для того, чтоб жить в нем, но чтобы очистить его». Он считал, что различия между верами банальны, касаются организации и ритуала.

Самый мудрый и способный из советников короля, гугенот Сюлли, рекомендовал ему изменить мнение, что человек спасется в любой религии, если придерживается Символа веры и занимается благотворительностью.

Генрих IV отказался слишком подробно вдаваться в суть веры по всем пунктам римской церкви и согласился в целом. 25 июля 1593 года его приняли в старой аббатской церкви Сен-Дени, где он принес клятву на Евангелии, отрекаясь от ереси и заявляя, что станет жить в соответствии с апостольской религией и умрет католиком.

17 сентября 1595 года папа Климент VIII торжественно простил послов и уполномоченных Генриха IV на площади перед собором Святого Петра при условии, что король четыре раза в год станет исповедоваться и причащаться, ежедневно слушать мессу, соблюдать посты, произносить литании по средам и читать «Отче наш» по субботам. Он должен воспитать своего наследника католиком и утвердить католичество в своем наследственном владении Беарне.

Стало очевидным, что Франция вовсе не собиралась становиться протестантской страной.

Нантский эдикт 13 апреля 1598 года

Без сомнения, гугеноты выживали, причем на совершенно законном основании. Возможно, в среднем они составляли пятнадцать процентов населения страны, хотя в некоторых местах их было большинство. Восхождение на трон Генриха IV ослабило идею существования одной религии в одном государстве (un roi, une loi, une foi), как бы то ни случалось повсеместно в Европе до этого момента.

Во время своих первых месяцев или лет в качестве католического правителя Генрих IV не смог позволить себе полностью проявлять политику терпимости, поскольку звучало множество голосов, готовых обвинить его в обмане, и силы Католической лиги не уходили из Бретани вплоть до 1598 года.

В 1598 году наконец Генрих IV смог действовать без затруднений, в результате Нантский эдикт стал вехой в истории религиозной терпимости и свободы. Немцы решили вопрос религиозной разобщенности (на некоторое время), разделив Германию на протестантские и католические государства.

Повсюду в Европе (Западной. – Ред.), за исключением лишь Польши и Ирландии, государство оказывалось или протестантским, или католическим. Теперь Франция попыталась провести в государстве эксперимент, когда католики и протестанты смогли бы жить бок о бок.

Согласно Нантскому эдикту, протестанты повсюду во Франции имели свободу вероисповедания. Дети обоих религий допускались во все госпитали, университеты и школы. Протестанты могли проводить службы в поместьях ведущих протестантских дворян и во всех городах, где отправление культа проводилось с января 1596 по август 1597 года, включая по два города в каждом округе бейлифа королевства. Но не внутри пяти округов Парижа. Им разрешалось организовывать свои школы в центрах культа. Устраивать общественные кладбища для своих целей и избираться во все учреждения государства.

Протестанты действительно нуждались в кладбищах, как и в учреждении собственных судов. Последние создавались, чтобы рассматривать дела, касающиеся протестантов. В Париже было шесть протестантов из шестнадцати судей (правда, вскоре их количество в суде уменьшилось до одного). На юге страны в судах было равное количество протестантов и католиков. В качестве гарантии их безопасности протестантам давали ежегодную субсидию из казны в виде 225 000 крон, предоставили во временное пользование несколько значимых крепостей.

Тем временем католикам давали понять, что они не только исповедуют официальную религию Франции, но и могут свободно служить мессы в протестантских городах. Первая статья эдикта вводила католическое богослужение всюду, где оно было прекращено.

Нельзя утверждать, что эдикт выполнялся полностью. Убийства оставляли неискоренимое чувство горечи. Присутствие законодательных гарантий в эдикте свидетельствовало о ненадежности. Университеты отказывались принимать протестантских студентов, еще меньше стремились допускать протестантских профессоров. Архиепископ Тура и еще несколько епископов просили молиться в церквах, чтобы эдикт, поддерживающий ересь, не стал законом.

«Я, – заявлял папа Климент VIII, – являюсь самой опечаленной и несчастной личностью в мире. Я видел самый окаянный эдикт, какой я только могу представить, где даруется свобода вероисповедания каждому, что является самым большим злом в мире… Я отпускаю его и признаю его как короля… в обмен на все это я стану пастырем паствы, над которой все будут смеяться».

В некоторых частях Франции Нантский эдикт не исполняли в течение нескольких лет. У дверей гугенотов люди пели песенку о девушке, пригнавшей корову на службу к гугенотам. Поначалу обходилось без кровопролития, но все чувствовали приближение бури.

К возмущению Генриха IV, гугенотский синод Гапа (в 1603 году) патетично подтвердил мнение, что папа является Антихристом. И все это дурно пахло. В Кастельмороне соглашение выполнялось, поскольку жители, исповедовавшие разные религии, согласились использовать совместно общественное кладбище и колокольню.

С 1601 года гугенотам разрешили иметь двух избранных представителей в суде, чтобы те трактовали пункты эдикта. Король нарушил свой собственный эдикт, разрешив парижским гугенотам построить огромную церковь в Шарантоне, расположенную на расстоянии меньше чем предписанные пять лиг[17]17
  После убийства Генриха IV в 1610 году политическая независимость гугенотов оскорбляла растущую аристократию короны при Марии Медичи и затем при Ришелье. Политические привилегии делали гугенотов независимой корпорацией внутри государства, и они были окончательно отобраны у них в 1628 году. Однако Нимский эдикт в 1629 году вновь подтвердил возможность разных вероисповеданий, отмеченных в Нантском эдикте. Затем при Людовике XIV Нантский эдикт снова отменили.


[Закрыть].

Такова историческая эпоха. Ничего другого не произошло во Франции, она собиралась только проверить, может ли человек оставаться добродетельным гражданином, если его религия и не является государственной.

ГОЛЛАНДИЯ

Испания управляла Нидерландами, и Испания оказалась самым фанатичным и могущественным из всех католических государств. Однако Нидерланды были открыты протестантскому влиянию любого рода. На востоке северогерманские государства оставались лютеранскими или реформированными. На западе после 1558 года Англия одновременно была протестантской и опасающейся испанской власти. На юге, после 1562 года, гугеноты сражались с Гизами и Католической лигой, добиваясь законного права на существование.

Жители Нидерландов были зажиточными, их торговые города и порты процветали, образование расширялось. В целом население относилось к таким людям, среди которых реформаторские идеи распространялись быстро. Испанская корона, руководствовавшаяся положением о вероисповедании и правом государства подавлять ересь огнем и мечом, встретилась с единственной частью Испанской империи, где протестанты оказались достаточно многочисленными, чтобы образовать политическую силу.

Таким образом, к 1564 году в Нидерландах сложилось политическое противостояние, сравнимое с тем, которое встречалось во Франции в канун гражданской войны: две партии в государстве, одна из них католическая, стремившаяся сохранить и упрочить власть короны, покончив с местными вольностями.

Другая включала протестантов и солидарных с ними представителей католической знати.

Последние возмущались расширением королевской власти, стремились сохранить местные и традиционные свободы, в связи с чем и проявляли терпимость по отношению к протестантам. Теперь они оказались слишком многочисленными, чтобы их можно было сжечь у столба или повесить на эшафоте.

Католическим правителем Нидерландов стал иностранец, рассеянный Филипп II Испанский. Так партия, которая стремилась к терпимости (или, по крайней мере, к подавлению всевластия римского католицизма), легко превратилась в партию патриотов, защитников страны от иностранных армий. С другой стороны, партия короны обладала преимуществом более весомым, чем, например, имели де Гизы во Франции. В распоряжении испанского короля находилось не только огромное богатство, но и самая сильная армия того времени.