Текст книги "Реформация. Противостояние католиков и протестантов в Западной Европе XVI-XVII вв."

Сторонники папы вовсе не одномоментно прекратили посещать свои приходские церкви. Сохранялась привычка, и если бы они перестали это делать, то подверглись бы штрафам. В 1563 году комитет в Риме объявил, что им не разрешают посещать церкви, однако они не приняли это решение и без особой охоты согласились на литургию на родном языке, однако их паства спокойно к этому привыкла.

Многим из них помогали умеренность и католическая атмосфера английской литургии, и некоторые соглашались, что их посещение и согласованность действий в течение первых лет оправдывались тем, что папа решительно не выступил против Елизаветы и не отлучил ее. Именно папа Пий V оказался частично ответственным за трагедию английской Контрреформации.

В 1568 году королева Мария Стюарт Шотландская бежала из Шотландии в Англию, была помещена под стражу и породила растущую оппозицию. Она заявила испанскому послу, что если его страна поддержит ее, то она станет королевой Англии в течение трех месяцев и по всей стране вновь начнут служить мессу.

В Риме два кардинала беспокойно обсуждали с папой, как лучше помочь надвигавшемуся мятежу. В ноябре 1569 года католический север восстал. Графы Нортумберленда и Уэстморленда под знаменем Пяти Ран, получив 12 000 крон от папы и заручившись обещанием помощи от испанцев, подняли знамя восстания. Они осквернили святой престол в соборе Дарема, разорвали в клочья английскую Библию, снова установили мессу. Вскоре они были подавлены, произошли ужасные казни.

Не зная, что восстание захлебнулось, папа Пий V издал буллу Regnans in Exelsis, в которой отлучал от церкви и смещал английскую королеву, заявляя, что она и ее сторонники не являются частью Тела Христова, и освобождал всех подданных от союза с ней. Буллу тайно провез в Англию капеллан испанского посольства, и джентльмен по имени Фелтон прикрепил ее к воротам епископского дворца в Лондоне во дворе церкви Святого Павла, заплатив за свой поступок жизнью.

Булла была написана нелепым языком, ее публикация оскорбила короля Филиппа II Испанского, остававшегося главной надеждой католического прихода, но с ним никто не посоветовался. Кроме всего прочего, папа заклеймил английских католиков, обвинив их в предательстве.

Папское определение, относившееся к небольшому количеству действительно виновных, оскорбило множество невинных, побудив их объединиться под знаком ненависти к Риму. Большинство английских последователей папы были не только католиками, но и патриотами Англии. Они не испытывали желания свергнуть английскую королеву ради спасения королевы Марии Шотландской и поддержки испанцев.

Однако после того, как папа объявил всему миру, что нельзя оставаться преданными подданными обеих королев и папы, каждый католик в Англии, любой, кто теперь отказывался на основании старой религии посещать свою приходскую церковь, становился возможным предателем.

Если человек владел деньгами диссидентов, он мог навлечь на себя народный гнев или быть выданным властям. Если человек воровал у диссидента или действовал против него, то диссидент вовсе не рассчитывал на справедливость, он даже не мог умолять об этом.

Заговоры вокруг Марии Шотландской, тщетные попытки устроить отречение Елизаветы, субсидии папы ирландским повстанцам и угроза со стороны Испании усиливали в сознании англичан страх перед католицизмом.

Подъем национального сознания, сопровождавшийся патриотическими чувствами, поддерживаемый средневековым идеалом единого христианского мира, порождал конфликт между преданностью прошлому и ужасами настоящего. В других странах такой конфликт отличался меньшей болезненностью благодаря обстоятельствам или дипломатии. Папа Пий V, оказавшийся менее удачным дипломатом, чем его предшественники, спровоцировал открытое противоборство сознаний. В то время как часть английских папистов сохранила верность английской королеве, другие рассматривали свою верность папе как выбор между подчинением наместнику Господа и указам короля, усиленный боязнью заговора и иностранного вторжения.

Действительно, с испанской Армадой в 1588 году к Англии отплыли 180 монахов, и при успехе задуманного вторжения король Филипп II и затем папа согласились посвятить изгнанного кардинала Аллена в должность лорда-канцлера и архиепископа Кентерберийского.

Известно также, что во времена Армады Аллен напечатал отвратительный памфлет, где называл королеву бастардом, узурпатором и еретиком. Группа из 700 английских изгнанников выступила вместе с испанской армией в Нидерландах, чтобы подготовить вторжение. В 1580 году папский секретарь написал официальный ответ, что Елизавета нанесла урон католической вере, что «ее послали в мир с благочестивым намерением осуществления службы Господа, но она совершила грех и потеряла добродетель».

С этого началась лавина приговоров.

Актом английского парламента 1571 года приговаривался к смерти за измену каждый священник-нонконформист, а также и те, кто помогал им или просто признавал католицизм. Первым в 1577 году был казнен священник Катберт Мэйн.

Последующее законодательство начиная с 1581 года подробно разработало положение об отступничестве. В 1585 году, если священник оставался в Англии, он обвинялся в государственной измене, поэтому даже давать ему приют или просто принимать стало уголовным преступлением.

Трудно сказать, были ли Мэйн и его последователи казнены за государственную измену или стали религиозными мучениками, поскольку два положения теперь отождествились. Мэйна обвинили за совершение католической службы в день Тайной вечери, но он был готов признаться в том, что, оставаясь верным короне, мог помочь любым захватчикам, которые впоследствии стремились вернуть Англию в подчинение папе.

Приведем диалог, произошедший во время судебного разбирательства в Дареме в июле 1594 года.

«Председательствующий. Вы осуждены за самое подлое преступление против ее королевского Величества.

Инграм. Милорд, я умираю только за веру, за ту веру, благодаря которой и никакой другой ваша светлость и все господа присяжные спасутся, если спасение придет.

Судья Бомон. Ты подлый изменник и по закону должен умереть…

Инграм. В том мире, где мессу и празднование омовения ног ученикам Христа считают изменой, а то, что говорят и слышат во время мессы, называют предательством, нет христианского закона».

Положение английских диссидентов стало просто невыносимым. Полученная из Рима в 1580 году диспенсация допускала занятие светскими профессиями, но она не смогла изменить ситуацию к лучшему, поскольку для занятия любой профессией требовалось подтвердить верность властям.

Тем временем ссыльные на континенте самоорганизовывались. Становилось ясно, что нонконформизм в Англии невозможен без помощи из Рима и обеспечения священниками, теологами или евхаристией. В 1568 году Аллен учредил английскую коллегию в новом университете в Дуэ, а в 1576 году аналогичная коллегия открылась в Риме.

До 1603 года из коллегии в Дуэ отправили в английскую миссию 438 священников. До 1603 года учредили также коллегии в Лиссабоне, Мадриде, Севилье и Вальядолиде. Аллен создал эффективную, хотя и опасную структуру, отвергавшую догмы англиканской церкви и поддерживавшую стойких диссидентов. Именно его обученным, рьяным и смелым людям обязан своим продолжительным существованием католицизм в Англии.

Между 1577 и 1603 годами казнили 123 священника, порядка шестидесяти мужчин или женщин обвинили в укрывательстве или помощи изменникам. Лучшие из священников, такие как иезуит Эдмунд Кампион, оказались людьми, обладавшими стремлением к истинному пастырскому служению, готовыми претерпеть мученичество. Менее значительные деятели, такие как иезуит Роберт Парсонс, оказались политическими марионетками, не испытывавшими никаких угрызений совести.

Столь сильное давление раскололо сообщество нонконформистов на тех, кто оставался католиками, верными королеве Елизавете, и тех, кто считал это невозможным. Они разделились на две партии, сторонников контроля иезуитов над священниками и тех, кто отвергал его. Подчинение иезуитам предполагало большую нетерпимость, и это, естественно, принималось не всеми.

В английских коллегиях в Риме и Реймсе, куда из-за войны с Голландией на пятнадцать лет переехала коллегия из Дуэ, а также в замке в Висбеке, где находилось много диссидентов, расхождения привели к обвинениям в расколе и ереси. В результате священники потребовали присутствия епископа, поскольку это способствовало уменьшению влияния иезуитов.

Однако усилия отважных или беспринципных людей смогли объединить лишь немногих. После восшествия на престол Якова I в 1603 году в страну вернулось более 8570 нонконформистов. Больше всего их оказалось в Чешире и Ланкашире, почти 2500 находились в епархии Честера. Согласно другим оценкам, диссидентов было гораздо больше.

Кроме того, продолжали спокойно трудиться порядка 360 священников, и не менее 100 000 католиков сумели избежать наказания. На севере острова оставались католиками мелкие землевладельцы (йомены), фермеры и даже городские жители.

Простые люди могли отказываться молиться в церкви, потому что им не нравились перемены. Когда миссис Портер, жену портного в Йорке, вызвали в суд за непосещение церкви, она ответила, что «ее разум протестует против этого, поскольку в церкви стало все не так, как встарь, во времена ее предков».

Однако кроме севера острова и Ирландии продолжавшийся союз с Римом зависел от продолжения существования католических семей крупных землевладельцев. Сельские жители не могли оставаться католиками без евхаристии, а ее нельзя было провести без священников. Священники находили укрытие и защиту только в больших поместьях землевладельцев.

Число обнаруженных властями «укрытий для священников» в сельских домах сильно преувеличено молвой. Подобные искусно выполненные укрытия чаще находили на юге острова, чем на севере. Наиболее искусные встраивались в дом настолько аккуратно, что не оставалось полых или свободных пространств, так что их не могли обнаружить даже при самом тщательном осмотре дома.

В 1606 году преследователи почти были уверены, что в Хайндлип-Холл находятся священники. Они оказались правы, оказалось, что там скрывались четыре человека. Стремясь их найти, они перерыли весь дом, но все оказалось тщетно. Убежище священников обнаружили только через несколько дней, и только потому, что те умирали от голода и жажды и были вынуждены сдаться.

Столь неудобные тайники показывают, насколько сильно нонконформисты времен Елизаветы и Стюартов зависели от преданных сквайров. Отношения между семьей и католическим священником являются характерной чертой английского католицизма вплоть до 1829 года, когда сильно изменилось отношение государства и такие убежища стали не нужны.

Большинство участников «порохового заговора» 1605 года, организованного с целью свержения короля и взрыва палаты общин, были католиками. Известно, что глава иезуитов, отец Гарнет, знал о готовящемся заговоре, ему об этом рассказали на исповеди. Но информация стала просачиваться и иным путем.

Английские католики не знали о заговоре, и если бы узнали, то почти все высказали бы свое неодобрение. Однако Гай Фокс стал для англичан таким же символом недоверия к католикам, как костры Смитфилда и испанская Армада. Была учреждена ежегодная поминальная служба 5 ноября, когда произносились проповеди, скорее торжественного, чем примирительного свойства.

Подобные ежегодные службы продолжались вплоть до 1858 года. К середине XVII века среди подмастерьев Лондона 5 ноября стало праздником подмастерий с развлечениями и фейерверками. Его учредили примерно с 1673 года, когда герцог Йоркский (будущий король Яков II) женился на Марии Моденской, несмотря на отрицательное отношение палаты общин, в этот день иногда сжигали изображение папы. В конце XVIII века его заменили чучелом.

Итак, несмотря на «пороховой заговор» и стихийные, хотя и немногочисленные казни священников, несмотря на еще более строгие уголовные законы, диссиденты были удовлетворены. Они ожидали, что Стюарты окажутся более терпимыми и доброжелательными. Высшая политика обусловила переговоры с целью испанской женитьбы при Якове I и женитьбы Карла I на католичке Генриетте-Марии (дочери французского короля Генриха IV и королевы Марии Медичи. – Ред.), которой разрешили привезти с собой епископа и 27 священников. Хотя большинство из них позже отозвали.

В 1623 году, наконец, посвятили епископа, он стал епископом Халцедонским для английских католиков, поскольку его преемник был вынужден покинуть страну в 1631 году. Один из государственных секретарей оставил свой пост, чтобы стать католиком, возвысился до лорда Балтимора, позже стал основателем штата Мэриленд.

Во времена Карла I при дворе появились папские агенты, поскольку приходилось служить многолюдные мессы в часовне королевы или в иностранных посольствах. Даже доктор Годфри Гудмен, англиканский епископ Глостера, допустил к своему смертному ложу католического священника.

С 1678 года пэры-католики стали допускаться на заседания в палату лордов. Находясь в ссылке в период Республики, Карл II пользовался расположением католиков, однако они появились только у его смертного одра. Подозрительность к Риму практически стала частью национальной политики Англии, частью патриотизма, частью английского образа жизни, камнем, которым династия Стюартов уничтожила себя.

КОНТРРЕФОРМАТОРСКАЯ ПРЕДАННОСТЬ

Воспринимая праведную жизнь как веру, протестанты предполагали, что направляют католиков к ценностям даже более высоким, чем обряды, которые критиковались или уничтожались. Испанцы или итальянцы слышали о кощунственных деяниях, когда растаптывались кости святых, когда разъяренная толпа северян разбивала статуи Святой Девы Марии, оскорбляя и понося ту, которая веками олицетворяла милосердие церкви. Деву, благородный и изящный портрет которой, хранящийся в римской церкви Санта-Мария Маджоре, при ее жизни нарисовал сам святой Лука. Статую пришлось реставрировать, восстанавливая ту красоту и поэзию, которые порушили реформаторы. Теперь за образами и реликвиями ухаживали более ревностно, чем прежде, охотнее, чем прежде, прислушивались к рассказам о реликвиях, которые кровоточили, или о статуях, ронявших слезы, которые люди украсили такими роскошными камнями.

Однако суждение, что здесь Рим ценил то, что протестанты отрицали, потому что это отрицали протестанты, не подтверждается свидетельствами. В течение XV века исследователь церковной жизни видел множество примеров, часто связывавшихся с Контрреформацией. Новое благочестие времен Триента, новая сердечность поощрялись ростом испанской религиозной культуры, принимавшей и распространявшей эти старинные формы.

Поскольку Контрреформация сократила мессу и требник, ее воздействие сильнее проявлялось на личности, нежели на культе. Мирян поощряли чаще причащаться и, следовательно, чаще ходить на исповедь, однако их набожность во время мессы скорее подчинялась обряду, нежели порождалась им. Публичное шествие иезуитов по улицам с четками в руках или на поясе в день Пасхи враждебные критики расценили как акт агрессии. В церквах это было время обильного украшения склепов и алтарей дорогостоящей отделкой, время цветных лампад и драгоценных подсвечников. Под влиянием «Духовных упражнений» Игнатия Лойолы начался постепенный отход от подобных привычек, во многом поощрявшийся французскими авторами XVII века.

Образованных мирян привлекало богослужение с использованием Библии в авторизованном переводе Вульгаты. Развившееся в конце XVII века поклонение Деве Марии, в отличие от других начинаний того времени, тяжело впитывало новые формы – «Ангелус» вошел в широкое употребление только в XVII веке.

Некоторые богословы, например испанский иезуит Суарес, развивали идею поклонения Деве Марии в соответствии с понятием искупления. Теологи обычно воздерживались от подобных построений, если они не сопровождались народным культом.

Дальнейшее развитие получил евхаристический компонент богослужения. Старинная практика сохранения Святых Даров просто в стоящем в сакристии шкафу, принятая даже в Италии, медленно уступала место изысканно украшенным дарохранительницам, размещавшимся под высоким алтарем.

Именно в это время сложилась современная форма бенедикции – службы благословения Святыми Дарами, когда их выставляли для почитания, а затем благословляли ими присутствующих. Причастия и усиленное поклонение Деве Марии часто сопровождались подчеркиванием человеческой природы Христа и необходимостью любви к ближнему.

Тереза Авильская и Франциск де Сале (Сальский, епископ Женевы) популяризировали культ святого Иосифа. Ранняя Контрреформация оказалась слишком суровой, чтобы поощрять экстравагантный язык, но по мере его распространения исчезали опасения по поводу эмоционального накала такого языка. Пьер де Берюль (ум. 1629), основавший во Франции первый ораторий[26]26
  Ораторий – специальное помещение при храме для пастырских встреч. Первый Ораторий построил в 1558 году в церкви Сан-Джироламо-делла-Карита священник Филипп Нери. (Примеч. пер.)


[Закрыть], отличался неистовой привязанностью к человеческой природе Иисуса. В 1623 году он опубликовал труд «Величие Христа» (Les Grandeurs de Jesus), название которого отражает отличие от католического культа предшествующего столетия. Его последователь и глава французских ораторианцев Шарль де Кондрен (ум. 1641) показывает такое же соединение торжественного языка с человеческой природой Иисуса, как и евхаристия.

Ученик Берюля, Винсент де Поль (1581–1660, канонизирован в 1737 году) посвятил себя активной деятельности среди бедных. Основанные им ордена, лазаристов для мужчин и сестер милосердия для женщин, представляли собой социальный идеал католической Реформации в лучших ее проявлениях. Сестры милосердия в новейшей истории стали наиболее многочисленными из всех религиозных орденов.

Физическое «чудо», связывавшееся со святостью, продолжало так же высоко цениться, как и в Средние века. Это были нетленные мощи, источавшие благоухание, исцеляющие реликвии, поднимающиеся в воздух и остававшиеся в подвешенном состоянии монахини, стигматы от распятия на руках и ногах, как у сестры Марии, монахини из Лиссабона, благословившей испанскую Армаду перед отплытием. Правда, впоследствии выяснилось, что стигматы были сфабрикованы. Подозрение возникло, когда испанское правительство обнаружило, что монахиня была сторонницей независимости Португалии и хотела дискредитировать Испанию.

Отмечали и кольцо из плоти на пальце человека, испытавшего такую духовную любовь, что она реализовалась материально и жар выжег кольцо. Известен и случай, произошедший с монахиней, которая ничего не ела в течение многих лет. Все эти события, вызывавшие энтузиазм верующих, весьма критически воспринимались церковными властями.

Таковы одни из самых любопытных контрастов между протестантами и контрреформаторами, приведшие к тому, что среди протестантских церквей подобный народный взгляд на средневековую точку зрения так быстро угас.

Король Англии продолжал оставаться подверженным королевскому злу. Практиковавшие протестантскую медицину вряд ли стояли в стороне от материальной магии, а астрономы оставались астрологами, химики – алхимиками. Охотники на ведьм проявляли такое же рвение. Однако предполагаемые проявления мистического экстаза исчезали вместе с монастырями, породившими их, они воспринимались как проявление папизма и не прощались.

В широком смысле мистицизм можно определить как непосредственное проявление Божественного с помощью разума или душевных стремлений. Протестанты настороженно относились к любым притязаниям, которые, кажется, позволяли предположить, что Божественное встречается в естественном знании или обретается помимо Священного Писания.

Многие ведущие католики, особенно иезуиты, также подозрительно воспринимали мистические притязания, причем на вполне достаточных основаниях. Благодаря инквизиции первые испанские мистики часто испытывали злоключения.

Приведем случай Терезы Авильской (1515–1582), происходившей из благородной семьи, в 16 лет ставшей монахиней, кармелиткой в 20 лет. Кармелитки не были «нереформированными», однако Тереза требовала более высоких стандартов. И с 1562 года она основала семнадцать монастырей, энергично выступив против оппозиции.

В 1561–1562 годах по требованию своего доминиканского духовника Тереза написала свою автобиографию, повествование о нервной болезни, экстазе и религиозных видениях, смешанное с глубоким представлением о своем духовном росте через молитву к единению с Господом.

Автобиография представляет собой уникальную в христианской истории смесь детской наивности и взрослого мышления, почти лишенную пунктуации, женскую и свободную версию «Исповеди» святого Августина, оказавшей на Терезу Авильскую особое влияние.

Писать Тереза начала более по послушанию, нежели в силу желания. Ко времени начала литературной деятельности ей было уже более 50 лет, но за сравнительно небольшой отрезок времени она сумела оставить после себя немалое литературное наследие, фактически став не только первым богословом-женщиной в истории католической церкви, но и первой испанской писательницей. Самой значительной книгой Терезы стал «Внутренний замок». В этом мистическом трактате она изображает душу как замок с многочисленными комнатами, в центре которого находится Христос. Тот, кто преуспеет в жизни во Христе и в молитве, переходит из одной обители в другую, пока не пройдет, наконец, в самую сокровенную комнату. При этом каждому переходу из обители в обитель соответствует своя особая молитва. Инквизиция конфисковала рукописи Терезы, и та смогла вернуть их только с помощью короля Филиппа II. Терезу Авильскую канонизировали в 1622 году.

В 1567 году Тереза впервые встретилась с молодым студентом из Саламанки Хуаном Йепесом (Хуан Йепес и Альварес, 1542–1591), впоследствии ставшим известным как святой Иоанн (Хуан) де ла Крус. Под руководством Терезы в 1568 году он основал первый дом босоногих кармелитов в Дуруэло, неподалеку от Авилы. Деятельность Хуана многим в монастыре пришлась не по вкусу, по клеветническим доносам он трижды привлекался к суду, много месяцев провел в тюрьме в тяжелых условиях. Именно во время заключения Хуана начал писать свои прекрасные стихи, проникнутые особым мистическим духом и религиозным трепетом. Его перу также принадлежат поэтические книги – «Восхождение на гору Кармель», «Темная ночь души», «Песнь духа», «Живое пламя любви».

Скончался святой Хуан де ла Крус в Убеде в 1591 году. В 1726 году он был канонизирован папой Бенедиктом XIII, а в 1926 году папа Пий XI объявил его учителем церкви. Его работы впервые опубликовали в Алькале в 1618 году с множественными искажениями и изъятиями. Вплоть до издания 1912–1914 годов не существовало достаточно известного аутентичного текста.

Благодаря Хуану де ла Крусу (Иоанну Креста), спокойному и замкнутому, мало издававшемуся, создавшему не так много для религии в качестве священника, но писавшему лирику для души, не попустительствующему эмоциям, но возвышавшему духовно ради самого чувства, мистическая традиция в христианском мире приблизилась к одной из своих вершин.

Частично теологическая, частично религиозная реакция, направленная против августинианства, которую мы уже отмечали в протестантизме среди противников кальвинистов и заметная у некоторых иезуитских священников, получила наиболее законченное выражение у другого французского автора, Франциска де Сале (Сальского) (1567–1622), епископа Женевы, Учителя церкви, основателя конгрегации визитанток. Известен своими трудами о духовной жизни, в особенности «Введением в благочестивую жизнь» (1602–1622), канонизирован в 1665 году. В 1609 году он опубликовал «Трактат о любви к Господу», обозначивший новый этап в католическом благочестии.

Поскольку иезуиты были средневековым религиозным орденом, ушедшим в мир, «Введение» вывело благочестие из уединенной жизни монастырей в жизнь мирскую. Всякий способен достичь совершенства, и не только через религию.

Даже самый занятой человек не должен избегать аскетического самопожертвования в созерцательной молитве, подобно монахам и монахиням. И они могут точно так же проявлять свое рвение в жизни в городах, в судах и в семьях. Бессловесная молитва доступна всем. Как и современные иезуиты, Франциск Сальский представил набожную жизнь легкой, по крайней мере намного менее трудной, чем все того ожидали.

В отличие от остальных августинцев, независимо от того, являлись ли они лютеранами или янсенистами[27]27
  Янсенисты – сторонники голландского богослова XVII века Янсения. (Примеч. пер.)


[Закрыть], он придерживался самого оптимистического взгляда на возможности человеческой воли, которая дает возможность подняться к Богу благодаря неограниченному совершенствованию.

То, что Молина и некоторые иезуиты делали в теологии, то противники доктрины оправдания достигали только верой, а Франциск Сальский – своей набожностью. Хотя для аскетичной манеры слишком многое означала сладость духа, немногие книги священников передавали подобное чувство очарования или психологического искусства.

Франциск Сальский был совершенно уверен в том, что правители и их придворные не способны произнести свои молитвы или подавить свои чувства подобно монахине. Однако он вполне соглашался с тем, что повседневная работа и общественный долг предоставляют богатые возможности для самоотречения того, кто способен принять его. Франциск Сальский поощрял еженедельное принятие Святого причастия. Он оказался одним из первых католических авторов, кто осуществлял духовное руководство за пределами монастыря и рекомендовал всем мирянам следовать за ним.

Использование латыни

В 1660 году латинский оставался языком европейских ученых и перестал считаться языком, совершенно необходимым для жизни людей. По мере того как появлялась литература на родных языках, эти языки начинали использоваться и для удовлетворения культовых надобностей во всех католических и восточных церквях. Даже лучшие научные труды теперь писались на общедоступном языке.

Именно развитие национальных языков способствовало превращению латыни в язык культа. До XVII века латинский в некотором роде оставался живым языком. Он продолжал жить в глубине сознания взрослого духовного мира, особенно среди гражданских адвокатов и ученых. Однако большей частью латинский отступал внутрь церкви и учебных классов, больше не являлся средством повседневного общения, превращаясь в мертвый язык, которым владели ученые, стремившиеся понять свою цивилизацию и прошлое через ритуальный и литургический язык, которым и стала латынь.

В 1500 году латынь еще не считалась «мертвым» языком, поскольку Эразм пользовался ею для написания вершинных достижений современной прозы. В 1660 году подобная форма живой литературы уже оказалась невозможной. В конце Реформации язык католической литургии стал более изолированным, духовным, носить ярко выраженный ритуальный характер, чем в начале преобразований.

Этот процесс отчасти напоминает тот период в истории русской церкви, когда старые славянские литургии начали канонизироваться, поскольку разговорный древнерусский язык уже не являлся языком требника. Так и латинский язык церкви прекратил существовать, используясь только при чтении с алтаря и в семинарии.

Как язык он приобрел культовое значение, которым вовсе не обладал до Реформации. В 1500 году человек, скорее всего, допускал, чтобы литургию вели на латыни, потому что литургия стояла выше обычных произведений, и латынь позиционировалась прежде всего как возвышенная форма. В 1650 году защитники латыни в среде Контрреформации, скорее всего, заявляли бы, что латынь оставалась священным языком литургии.

КАТОЛИЧЕСКАЯ ЦЕРКОВЬ И УЧЕНЫЕ

Во времена Контрреформации католические ученые сильнее всего страдали от жесткой цензуры. Осуждение Галилея в 1633 году стало наиболее громким случаем в длинном ряду запретов, наложенных консерваторами на смелые и оригинальные труды.

Но от цензурного гнета страдали не только католические ученые. Груды книг, осужденных протестантскими цензорами, были ничуть не меньше, чем у их католических коллег. Защитники ортодоксальной церкви, наконец, поняли, что уничтожить рукописи нетрудно, а напечатанные книги вполне могли избежать их ножниц. Папа Урбан VIII и его помощники, осудившие Галилея (как писал Джорджио де Сан-тильяна), на самом деле не отличались особым рвением и оставались просто озадаченными необычностью научных поисков, нетрадиционных для их времени.

Репрессивная машина иногда больше раздражает своей неуклюжестью, чем насилием. Те купцы, которые хотели вести торговлю в протестантских странах, обнаруживали, что требуемые бумаги получать трудно и утомительно. Столы тех, кто отвечал за цензуру, были загромождены уходящими ввысь грудами книг, ожидавших лицензии. Над судебными процессами над итальянскими авторами во второй половине XVI века можно было посмеяться, но они тянулись бесконечно. Правила были сложными, но их требовалось провести в жизнь.

Нельзя было превозносить еретиков, и ни одна рукопись не проходила, если в ней содержались возражения против Вульгаты, но большинство цензоров были необразованными людьми, не способными изучить книги ученых, из-за чего нередко просто задерживали их выпуск, чтобы скрыть свою неуверенность. Хуже всего, что задерживались учебники, предназначенные для школ и университетов, в них ощущалась настоятельная потребность, чтобы можно было по ним учить, а для этого надо было получить одобрение цензоров.

Издательские стандарты, принятые в Риме XVI века, вовсе не являлись стандартами для Франции XVII века. Издание святого Амвросия Медиоланского подготовил будущий папа Сикст V. Он соотнес все цитаты из Библии с текстом Вульгаты, переработал текст, вставил церемониальные детали, которые святой Амвросий по непонятной причине опустил, прояснил темные места и устранил нелепости. Распространение подобных бюрократических методик на остальную церковь, без сомнения, уничтожило католическую науку.

Самой странной особенностью Реформации цензуры в период Контрреформации оказалось ее отношение к морали. Цензура безжалостно задерживала книги, где содержались нападки на духовенство или отголоски ереси, а книги непристойного содержания спокойно разрешались.

На протяжении XVI века вышла целая серия сокращенных изданий «Декамерона» Боккаччо. Сначала власти поместили его в Индекс запрещенных книг среди других непристойных книг, однако те произведения, которые в той же степени считались неприличными, разрешали печатать свободно, и «Декамерон» стал классикой итальянской литературы. В стране, богатой произведениями, использовавшими просторечие, он оставался одним из немногих шедевров, написанных на общенародном языке.