Текст книги "Все думы – о вас. Письма семье из лагерей и тюрем 1933-1937 гг."

М.В. Юдиной. 19–20 апреля 1936 г., быв. Кожевенный завод

Дорогая М<ария> В<ениаминовна>¹, радостно узнать, что Вы бываете у наших и хотелось бы, чтобы это было почаще. Но печально, что Вы все не обретаете себя и живете в ломаных ритмах. Вероятно, во мне, от старости, все ярче выступают состояния и настроения моего детства, т. е. быть с Моцартом и в Моцарте. Но это – не надуманная теория и не просто эстетический вкус, а самое внутреннее ощущение, что только в Моцарте, и буквально и иносказательно, т. е. в райском детстве, – защита от бурь. Да, это трудно иногда, но за это надо бороться. Трудно даже технически. Вот, пишу здесь стихи для Мика, и чувствую, как стихии мира сбивают с простого и ясного и простецкого на острое, ломаное и мутное. Гораздо легче написать такое, что всеми будет признано интересным и недурным, чем слабое и неинтересное, но правильное по существу. Но я не хочу допустить capriccio, не хочу Шумана, не хочу ПРОИЗВОЛА: в закономерности – свобода, в произволе – необходимость. Недавно по радио (даже по радио, мне ненавистное!) услышал отрывок концерта из Моцарта. И всякий раз с изумлением узнаю снова эту ясность, золотой, утерянный человечеством рай. Мир сходит с ума и неистовствует в поисках чего-то, тогда как ясность, которая только и нужна, у него в руках. Буржуазная культура распадается потому, что в ней нет ясного утверждения, четкого да миру. Она вся в как будто, как если бы, иллюзионизм – ее основной порок. Когда субъект оторвался от объекта и противопоставился ему, все становится условностью, все пустеет и предстоит иллюзией. Только в детском самосознании этого нет, и таков Моцарт. Очень радуюсь, что Ваши руки оправились и могут делать свое дело. Читали ли Вы беллетристику Леонтьева²? Если нет, почитайте. В ней – утверждение миру, а русская литература редко не страдает обратным. Всего хорошего, будьте здоровы и радуйтесь.

1. Юдина Мария Вениаминовна (1899–1970) – пианистка, профессор Московской консерватории, близкий друг семьи Флоренских. Она не прервала общение с семьей после ареста и ссылки о. Павла.

2. Леонтьев Константин Николаевич (в тайном постриге монах Климент; 1831–1891) – русский мыслитель, писатель, публицист. Отец Павел Флоренский, вероятнее всего, имеет в виду самые известные его беллетристические произведения – «восточные повести» и роман «Одиссей Полихрониадес», изданные в 1876 году в трехтомнике под названием «Из жизни христиан в Турции». В книге «Столп и утверждение истины» (1914) о. Павел упоминает Леонтьева. Уже в то время он был знаком со многими друзьями, учениками Леонтьева и его окружением в последние месяцы жизни в Сергиевом Посаде: о. Иосифом Фуделем, поэтом и филологом A. А. Александровым, писателем, философом и публицистом B. В. Розановым (другом Константина Николаевича по переписке в последний год жизни), будущими митрополитами Трифоном (Туркестановым), Антонием (Храповицким) (в год смерти Леонтьева он был ректором МДА) и другими. В близкий круг общения о. Павла входили почитатели и исследователи творчества Леонтьева, в частности С.Н. Дурылин, написавший в 1920—30 годах ряд работ о Леонтьеве, оставшихся неопубликованными, а в 1935 г. опубликовавший с подробными комментариями его записки «Моя литературная судьба». Письмо о. Павла жене от 10.02.1936 свидетельствует, что он был знаком с рукописями Леонтьева. Виздаваемом в МДА журнале «Богословский вестник» в 1910-е годы (в том числе в пору редакторства о. Павла) были впервые опубликованы многие письма и несколько произведений Леонтьева.

27–28 апреля 1936 г., быв. Кожевенный завод

Дорогая Тика, когда же ты ждешь себе новую куклу, живую¹? Я тоже жду и безпокоюсь. Но сумеешь ли ты ухаживать за нею? Ведь у тебя не было младших тебя братьев и сестер, и потому ты не знаешь, как надо обращаться с малышами. Никак не могу исполнить твоей просьбы – прислать тебе портрет-миниатюру, т. к. некому написать ее; по крайней мере я не могу найти никого. Пожалуй, лучше всего попроси снять фотоснимок в соответственно уменьшенном виде и по нему м.б. кто-нибудь пройдется красками; фотоснимок с рисунка карандашом или красками. Мамочка пишет, что ты ходила к М<арии> В<ладимировне>² позировать. Что же она теперь делает? Скажи мамочке, что у бабушки Сони находится моя книга Раффи, История 7 меликств³; пусть мама возьмет эту книгу. Понравилось ли тебе северное сияние? Тебе было бы интересно посмотреть на него не на рисунке, а на небе. Последнее время северное сияние не появляется: и небо не особенно чистое и слишком светло. Часов в 10 небо еще не темное, а в два – уже сумерки. Снег местами сошел, все готовятся к весенним работам, а по водорослям они уже начинаются. Морозов почти нет, лишь иногда бывают ночные заморозки и почву схватит. Впрочем, на Соловках вообще не бывает ни настоящей зимы, ни настоящего лета. Сейчас днем на воздухе немного холоднее, чем летом, а летом, в июне, может выпасть снег или случиться мороз. Как будто это не природа, что-то вроде теплицы с умеренной температурой круглый год. Возле кремлевских стен видел красные побеги, вылезшие из почвы. С весною и ты должна оправляться и розоветь, как побеги и почки, чтобы летом стать совсем крепкой и здоровой. Вероятно наш садик ко времени получения этого письма уже распустится. Напиши, прорастут ли посаженные мною лесные растения – ландыши, майники, орхидеи, папоротники? Не погибли ли в грунте зимою примулы? Когда будете ходить гулять, то старайтесь каждый раз приносить из лесу хоть немного растений с корнями, чтобы насадить их дома. Хотелось бы развести хорошую заросль папоротников и хвощей. Тут летом в лесу, и гл<авным> образом по долинкам, замечательные хвощи и папоротники. Хвощи высокие, крепкие и покрывают все, словно зеленый газ стелется по земле, а папоротники легкие, яркие, мне бывает жаль ходить среди них, думается – как бы не помять, не поломать. Кланяйся от меня бабушке и Ан<астасии> Ф<едоровне>⁴, а когда увидишь и С<офье> И<вановне>⁵. Старайся наблюдать, как выходят из земли растения, и как они растут, и как построены. Для наблюдений лучше всего делать зарисовки: разсмотри в увеличительное стекло и нарисуй, что увидишь в крупном размере. Вероятно с будущего года тебе придется и в школе заниматься естествознанием, вот ты и подготовишься. Узнавай названия растений, семейство, к которому принадлежит то или другое растение, особенности растения, куда оно применяется, вообще все, что придется услышать. Хорошо бы запоминать также различные легенды и разсказы о каждом растении – это может тебе сообщить мама. Крепко целую свою дорогую дочку и еще раз целую. Будь здоровой и веселой и не забывай своего папу.

1. Имеется в виду ожидающийся ребенок Василия и Наталии Флоренских.

2. Фаворская М.В.

3. Вероятно, имеется в виду труд армянского писателя Раффи, о котором идет речь в письме Флоренскому инспектора Лазаревского института Восточных языков К. Костаньянца от 5 июня 1916 г.: «Есть на армянском языке труд арм<янского> писателя Раффи, так называемый “Хамсай Меликутюнисреп <?>”, т. е. описание пяти Меликутюн родов…» («Детям моим», с.389). Это ответ на запрос о. Павла, которого книга интересовала как источник информации по истории рода его матери.

4. Хлебникова Анастасия Федоровна — зубной врач, знакомая семьи, жила в доме Флоренских.

5. Огнева С.И.

20–21 июля 1936 г., быв. Кожевенный завод

1936. VII.20–21. Соловки. № 68. Дорогая Аннуля, давно не получаю от тебя писем, и лишь на днях пришло Олино, с обезпокоившим меня известием о болезни маленького¹. Сообщите поскорее об его состоянии. Издалека, при дальности и заторможенности сообщения, все представляется тревожным и тяжелым. Живу я ускоренным темпом, дел накопляется все больше и все, конечно, спешные, так что не знаешь, за какое именно схватиться. Так уж устроен, что не могу не двигаться вперед и, следовательно, не создавать новых вопросов. А старые, между тем, тоже остаются и тянутся длинным хвостом. Сейчас, вот, опять новая работа вклинилась в прежние дела. 18-го ночью вернулся из 5-дневной экспедиции на один из беломорских архипелагов², куда ездил с целью геолого-минер<алогического> обследования. Удалось найти там ценные ископаемые: хороший облицовочный камень – розовые гнейсы, многочисленные пегматитовые жилы – поливошпатные и кварцевые, содержащие также слюду, магнетит и турмалин, недурной песок, а из растительного мира – большие запасы оленьего мха, ягеля. В настоящее время занят обработкою наблюдений, писанием докладных записок, анализами и проч., т. к. дело это промышленного масштаба. Поездка оставила сильные впечатления. Пришлось прикоснуться к коренным, первозданным породам, к дикой, безлюдной природе, лазать по скалам, плавать на моторной лодке с острова на остров, спать на скалах и на оленьем мхе. Пейзаж величественный и незабываемый. Из моря выходят грибообразные шапки, или словно караваи хлеба, голые, оглаженные, с крутыми, а местами совсем отвесными берегами, уходящими под большим наклоном в море. Верхняя часть этих караваев серая – от лишаев и мхов, окаймление же прекрасного розового цвета, словно освещено прощальным лучом закатного солнца. Но это – собственный тон гнейсовых пород, слагающих острова архипелага. Вблизи видишь, что они, эти породы, действительно, розовые, от бледно-серо-розового до темно-розового. Форма этих каменных шапок внушает невольное волнение всякому, кто соприкасался с геологией: типичные бараньи лбы, напрашивающиеся по совершенству в атлас или в курс лекций, но бараньи лбы гигантские, от 1 км до 2 км поперечником. Древнейшие образования мира (этим гнейсам следует считать между одни и двумя миллиардами лет) соприкасаются, непосредственно переходят в молодые ледниковые – выразившиеся в бараньелобной форме, в облизанности поверхности, с которой ледник содрал все позднейшие отложения, в многочисленных валунах, разсеянных по многим из этих островов и в ряде других проявлений. А на скалах начинаются образования новейшие: вырастают лишаи, белый олений мох, кое-где кустарники, но странного вида: можжевельник, сосна, береза, вереск и др. стелются здесь по самой поверхности скалы, как низкая трава, травянистые же растения необыкновенно низки. Все боятся подняться над скалою, очевидно из боязни ветров. На первозданных породах, древних, как мир, на этих скалистых поверхностях, не поддающихся ни молотку, ни кирке, ни зубилу, породах, о которые молотки плющатся как восковые, породах, устойчивых даже против погоды и ничуть не разрушающихся даже в течение тысячелетий, на них появляются новообразования: тонкий слой молодого торфа, признаки болот на плоских вершинах, застойные в скальных ямах лужи дождевой воды, какие-то зачатки ручейков, кое-где каплющих по отвесам.

Кузовские острова.

Фотография. 2002 г

Картина первого дня творения! Но жизнь сильнее всего: растения заводятся на кручах, неприступных и совершенно голых, начинают выглядывать из трещин, – корявые, прижатые, закрученные, голодные, и все же преодолевающие скудость и суровость условий, коренящиеся неизвестно на чем, питающиеся неизвестно чем. Нет ничего сильнее жизни, и она берет свое и завоевывает себе место везде и всегда. Нужно сказать, впрочем, что эта пустынно-величественная картина несколько нарушается южными, отвесными берегами некоторых из островов. Тут, под отвесом, среди нагромождений из валунов и скальных осыпей из обломков в 1, 2, 3 метра размерами, на песчанистых отмелях уже, притаившиеся от северных ветров, завелись группы деревьев, цветут яркие и нарядные цветы. Тут растения уже оставили свою убогость, выпрямились во весь рост, раскинулись и, неприкосновенные, невидимые человеку, пользуются целосуточным светом и сравнительно теплым и мягким воздухом. Но эти южные зеленые окаймления некоторых из островов только подчеркивают некоторую суровость пейзажа. Изумительные краски закатного и еле заходящего солнца придают морю розовые, пурпурные, нежно голубые тона и кажется, словно находишься не на земле, а в сказочной стране или видишь все во сне, так оно непохоже на привычное и общеизвестное. Порою все заволакивается туманом. Гремят грозы. Одна гроза была столь сильна, по здешним местам, что повредила, ударив в радиоантенну, приемник и прервала связь с Соловками. Порою, почти внезапно, начинают дуть ветры. Море покрывается барашками, плыть на моторной лодке становится невозможным, ее качает во все стороны, как ореховую скорлупку на воде. Но столь же внезапно ветер затихает, волна прекращается, начинает светить солнце своим жемчужным, призрачным светом. В море плещутся морские зайцы, которых ловят почти без труда. Довольно много птицы. На больших островах, где лесной покров уже развился несколько, бегают зайцы сухопутные. Один из островов, совсем голый, совсем безлесный, покрытый лишь сверху оленьим мхом да разноцветными лишаями – зеленоватыми, серыми, коричнево-черными, оранжевыми, с отвесными берегами оказался густо населенным птицей. Когда мы подъехали к нему, то уступы береговых отвесных скал были унизаны птичьем. Непуганное, оно долго не разлеталось, и только от слишком большого шума все эти гаги, гагары, чистики, утки снялись неохотно со своих мест. Тогда воздух наполнился (буквально!) птицами, как комариной стаей. Потом все они перелетели на море, уселись, сгрудившись, на воду, и обширная поверхность моря стала черной, словно посыпанная маком. В разселинах между скалами и в осыпях – безчисленные гнезда. Бывшие с нами птицеловы набрали несколько мешков птенцов разного возраста, кажется, для отправки куда-то, м.б. в Москву, как редкие виды северных птиц. Мне было очень жалко, что нарушается безмятежный покой птичьего базара, но охотники приехали со специальным поручением, и протестовать не приходилось. VII.23. По приезде начались обычные в таких случаях последствия: доклады, вычерчивание карт, писание записок, отчетов, калькуляция предполагаемой добычи; составляли коллекцию для отсылки в Управление, конечно, в ящике из полированного дерева. Иначе говоря, спешка, суетня и беготня. Первую стадию этих хлопот сбыли с рук. Теперь вступили в стадию более подробного анализа, черчения и т. д. для обстоятельного отчета. Мне помогает, между прочим, один студ<ент> Геол<ого>-Развед<ывательного> инст<итута>³, с которым мы путешествовали на архипелаг и с которым вспоминаем поездку на Тиман и разные бывшие там случаи. Студент этот из Александрополя, теперь Ленинакана. Водоросли идут своим чередом, т. е. и испытания, и малое производство, и подготовка к строительству агарного цеха и, затем, комплексного завода. Крепко целую тебя, дорогая Аннуля. Очень ли хлопотно тебе? Постарайся распределить хлопоты по хозяйству на всех равномерно. Еще раз целую. Целую Васюшку и маленького, кланяюсь Наташе.

Новая Сосновка. Здесь находилась командировка по сбору водорослей.

Рисунок з/к Евневича А.А. и Казаринова П.К. 1934 г.

1. Действительно, внук о. Павла тяжело заболел (см. примеч. к письму от 18–19 августа 1936 г., с.194).

2. Флоренский описывает самую дальнюю и самую запомнившуюся ему поездку – на Кузовские острова. Это небольшой Беломорский архипелаг Кузова, расположенный в 35 км к западу от Соловков. Члены экспедиции побывали на Русском и Немецком Кузовах, на островах Средний, Верхний, Варяжный, Жилой, Сетной и Лодейный.

3. Это Кароньян Корсон Акопович, 1903 г.р., расстрелян в 1937 г..

28–29 июля 1936 г., быв. Кожевенный завод

1936.VII.28–29. Соловки. № 70. Дорогая мамочка, вчера получил твое письмо от 15 июля, в котором ты сообщаешь, что дошло мое от 24 мая. Видишь, с какою затяжкою идут вести отсюда. Поэтому не думайте, что я пишу небрежно, да и по №№ моих писем можете судить, все ли доходит до вас. – Как я уже писал, мне очень утешительно думать, что ты живешь со всеми нашими, боюсь лишь, достаточно ли тебе спокойно. Один из моих знакомых сообщил мне, что ты бодра и молода; хорошо бы, если только это у него не поверхностное впечатление. Ты полуспрашиваешь, почему я возвращаюсь к впечатлениям детства. Прежде всего потому, что внутренний мир выкристаллизовывается около них и ими существенно определяется. А затем, думается, и тебе прошлое не должно быть чуждо, хоть ты и стараешься о нем забыть. Я не понимаю этого. Если жизнь вообще имеет смысл и ценность, то забывать прошлое – неблагодарность и неразумие, ибо все становится прошлым, и тогда вся жизнь в сумме должна оказаться чистым нулем. Память о прошлом есть и долг и содержание жизни, и нельзя ценить настоящее и пользоваться им, если оно не коренится в прошлом. И наконец, жизнь, смыкаясь, под старость возвращается к детству, таков закон, такова форма целостной жизни. Если у тебя этого еще нет, то свидетельствует это забвение лишь о твоей молодости: ты еще не дожила до близости с давнопрошедшим. Человеческую личность можно образно представить в виде горы, сложенной различными формациями: все эти формации сохраняются в личности, хотя ярко выступает в сознании лишь та, на которой стоит нога в данном возрасте, остальные же – в подсознании. Мы живем, подымаясь на гору жизни, затем доходя до вершины жизни и, наконец, спускаясь. Но восходя, мы проходим напластования своей личности в одном порядке, а нисходя – их же, но в порядке обратном. Каждому этапу роста соответствует этап старения, и тогда возвращаются те же интересы, те же мысли, та же настроенность, хотя все это и в иной тональности. VIII. 4–5. Поздравляю тебя, дорогая мамочка, с прошлым праздником 24 (11) июля.¹ Живу я так отрешенно от времени, что никогда не знаю без надлежащей справки, какое в данный день число, только… (пришлось оборвать письмо, не помню, что хотел писать). VIII. 6–7. Один знакомый спрашивает меня, почему я ничего не пишу о Соловецких звуках, – только о цветах и формах. Потому что здесь все беззвучно, как во сне. Это царство безмолвия. Конечно не буквально, всякого досадного шума более, чем достаточно, и хочется скрыться куда-нибудь в тишину. Но не слышишь внутреннего звучания природы, не воспринимаешь внутреннего слова людей. Все скользит, как в театре теней, а звуки присоединяются извне, досадным придатком или шумом. Это очень трудно объяснить, почему ничто не звучит, почему нет музыки вещей и жизни, я и сам по-настоящему не пойму, но все же музыки нет. Лишь морской прибой (его приходится слышать очень редко) да завывания ветра не вполне вмещаются в такую характеристику Соловков.

Сад при доме Флоренских в Тифлисе.

Фотография. 1930-е гг.

Ну, а также и внешние причины усиливают это впечатление: не раздаются трамвайные звонки, не гудят автомобильные рожки, не стучат экипажи, не слышно стука поезда – изредка лишь раздается пароходный гудок, не вырывается ниоткуда песни или смеха. Радиопередача врывается чуждым началом, которое не оживляет, а лишь щекочет нервы. Поэтому мне и кажется, что отсутствие описания звуков само по себе описывает Соловки, и гораздо точнее, чем если бы начал говорить о звуках. Целую тебя, дорогая мамочка, береги себя, пользуйся летом, будь здорова.

1. Флоренский поздравляет маму с прошедшими именинами – днем памяти св. равноап. княгини Ольги, который празднуется 11 (24) июля.

13 августа 1936 г., быв. Кожевенный завод

Дорогая мамочка, воображаю, как жарко у вас, если и тут, при полярном круге, стоят жары и духота. Хорошо еще, что ты не в Москве и можешь сидеть на воздухе. Я часто радуюсь твоему пребыванию в Загорске, хотя и не уверен, что тебе там достаточно спокойно Но вероятно жара тебе полезна, ведь после Тифлиса ты оправилась. Жары жарами, а лето явно кончается. Уже выросли чайчата, чайки с криками безпокойно летают над Кремлем и над Святым озером, видимо готовятся к отлету. Но осень чувствуется по всему. Погода стала неустойчивой. Первую половину дня парит, душно, жарко, во вторую поднимается ветер и становится холодно, или наоборот. Сегодня всю ночь и с утра шторм и довольно холодно, совсем осень. Наверное дети не ходят в лес, не с кем, очень жаль. О тебе не говорю, ты конечно за пределы забора не показываешься, но сравнительно с Москвою и склон Пионерской – природа¹. Недавно попался мне том Достоевского, в котором не менее трети страниц по разным местам выдрано. По поводу это го тома я задумался снова: как история проявляет худшее и лучшее, отстаивает муть и выделяет классиков. То, что современникам кажется почти равного удельного веса, в процессе исторического отстаивания обнаруживает глубокое качественное различие. Сперва все кажется серым, а потом одно становится черным, а другое – белым. Мысль утешительная, что есть высший суд – истории. Так вот, в частности, и Достоевский: хорошо сделано. Можно не соглашаться с настроениями и мыслями автора, возражать против предмета его внимания и т. д., но с любой страницы видишь, что сделано хорошо: построено, композиционно, не представляет груду сырых впечатлений, целеустремленно. К стилю Достоевского подходит и его коренной недостаток: полное невнимание к природе. Видишь только стены, даже Нева не чувствуется. Но как человек может жить в такой безприродной пустоте – мне непонятно, как вообще непонятна городская жизнь, вне пейзажа, без скал, воды, зелени, почвы. Естественно, что в таких искусственных условиях возникает и иллюзионистичность мироотношения и изломанность всех человеческих чувств. Когда-нибудь впоследствии люди будут с ужасом думать о городах и о городской жизни, как о добровольной тюрьме, с происходящими отсюда последствиями – выдуманных задачах жизни, мелочности интересов, искусственно созданных страстях, засорении души трудностями, разсеивающимися при соприкосновении с природой, искусственно поддерживаемой духотой атмосферы. Радуюсь, что моя жизнь прошла почти вне города и хотел бы, чтобы дети были еще дальше от него. – Крепко целую тебя, дорогая мамочка. Будь здорова, заботься о себе, кланяйся Люсе.

1. Пионерская (быв. Дворянская) – улица в Загорске, где жила семья Флоренских.