Текст книги "Все думы – о вас. Письма семье из лагерей и тюрем 1933-1937 гг."

23 марта 1937 г., быв. Кожевенный завод

1937.III.23. Соловки. № 96. Дорогая мамочка, письмо твое получил 20 марта (оно от 16 февраля). Эта длительность передачи усиливает чувство разстояния, хотя я и всегда мыслями с вами. Последнее время живу бешеным производственным темпом, ничего не поспеваем, хотя напрягаем все силы настолько, что порою кажется: вдруг изнеможем¹. Как видишь, и уединенный остров не спасает от вихря исторической жизни.² Расчленение времени на дни и ночи давно утратилось, и вся жизнь идет, хотя и стремительно до головокружения, однако монотонно. Это как в поезде, который летит по безконечным равнинам Сибири. Время тянется до тошноты монотонно, а ты пролетаешь тысячи километров. Естественно, что в такой обстановке нет ни минуты для того, чтобы обдумать или даже осознать действительность. Скорей и побольше, побольше и скорей – вот единственное, что стоит в голове. Ты пишешь о записи мыслей. Некогда, мамочка, и не для чего. Записываю, но не мысли, а фактические сведения, то, что собирать долго и, если напал на что, то снова в другой раз уж не найдешь. К тому же мне, для себя, факты говорят более теорий, и всевозможные живые данные из биологии, физики, химии, геологии и т. п. кажутся значительнее обобщений, – м.б. потому, что обобщений у меня всегда вороха. Хотелось бы научить, чему могу, детей, собственная же деятельность меня не влечет, и я предпочел бы оставаться со своими мыслями в уединении. Не уверен даже, что восприняло бы будущее, т. к. у будущего, когда оно подойдет к тому же, будет и свой язык и свой способ подхода. В конце концов мало радости в мысли, что когда будущее с другого конца подойдет к тому же, то скажут: «Оказывается, в 1937 г. уже такой-то NN высказывал те же мысли, но на старомодном для нас языке. Удивительно, как тогда могли додуматься до наших мыслей». И пожалуй еще устроят юбилей или поминки, которым я буду лишь потешаться. Все эти поминки через 100 лет удивительно высокомерны. Люди каждого времени воображают только себя людьми, а все прошлое животноподобным состоянием; и когда откроют в прошлом что-то похожее на их собственные мысли и чувства, которые только и считаются настоящими, то надменно похвалят: «Такие скоты, а тоже мыслили что-то похожее на наше». Моя точка зрения совсем другая: Человек везде и всегда был человеком, и только наша надменность придает ему в прошлом или в далеком обезьяноподобие. Не вижу изменения человека по существу, есть лишь изменение внешних форм жизни. Даже наоборот, человек прошлого, далекого прошлого, был человечнее и тоньше, чем более поздний, а главное – не в пример благороднее. – Читаю Юма, Историю Англии во франц<узском> переводе. Знаешь ли? Хоть ее писал архискептик и архианалитик в философии, однако она художественна и читается как шекспировская хроника. Жаль, нет времени вести чтение сколько-нибудь быстрым темпом. Нравы были как будто жесткие, но вероятно и к жестким нравам люди приспособлялись и приучались: люди легко приминаются к любой форме. Крепко целую тебя, дорогая мамочка. Целую Люсю и Шуру, если он в Москве. Кланяйся тете, которую ты впрочем вероятно не видишь.

1. Об этом же – Литвинов (1937.II.22): «Поставили новую трубу, новый котел, ставим все новые и новые единицы в завод, улучшаем качество, и все время на что-нибудь натыкаешься новое. Все это очень заинтересовывает, но все время невольное чувство неудовлетворенности, потому что знаешь, что к лету все будет кончено и брошено. Что будет со мной – трудно предположить. Существует масса возможностей. Если останусь тут, вероятно, удастся устроиться в лаборатории, если она сохранится. Могут и вывезти. Но материк велик и есть очень далекие места, некоторые из которых не очень приятны. Поэтому, даже возможность вывоза не является по существу очень заманчивой. Но все это в неопределенном будущем, и пока не стоит задумываться о перспективах, тем более, что наверно будет именно то, чего не ожидаешь».

2. Интересно, что главу «Раннее детство» своих воспоминаний о. Павел назвал «Уединенный остров», имея в виду жизнь в доме отца, протекающую в стороне от жизни окружающей: «…наша жизнь была жизнью на уединенном острове, ибо людей мы не особенно долюбливали и старались держаться в стороне. Люди были бы похитителями чистоты, невозмутимости и ригоризма этого островного рая, и потому они лишь терпелись, да и то до поры до времени» («Детям моим», с. 25). Пребывание на Соловках – все окрашено воспоминаниями о детстве, семье, в последних письмах о. Павел рассказывает сны, где ему снятся мама, отец, сестры и братья, свои дети – на этом фоне появление образа «уединенного острова», конечно, не случайно, при всей «отдаленности» этого острова от «острова» воспоминаний.

11 мая 1937 г., быв. Кожевенный завод

1937.V.11. Соловки. № 99. Дорогая Аннуля, после долгого перерыва я наконец получил ваши письма, 9 и 10 мая – от 30 марта и от 6 марта. Не нужно объяснять вам мое безпокойство. Весна тут, здешняя весна, конечно, наступила, т. е. стаял снег, появилась пыль и со вчерашнего дня возобновилась навигация, а следовательно и обычные с возобновлением навигации волнения соловчан. Два дня тому назад я видел у стены одуванчик, из земли лезут красные побеги трав. На озере около нашего завода плавают ондатры, утки, чайки, но отличные от кремлевских, более мелкие и чернохвостые, кричат и дерутся между собою. Последнее время я пристрастился к водорослям, которые поедаю немало: нарезаю, промываю, варю с прибавкою уксуса и затем заправляю кашей, винегретом, чечевицей или вообще чем придется. Для еды беру Laminaria saccharina, как более нежную. По вкусу водоросли несколько напоминают тушеную капусту, но вещественнее ее и, на мой вкус, приятнее; пожалуй в них есть отдаленное сходство со спаржей. Особое свойство водорослей – давать чувство насыщенности, и по-видимому это не только субъективно, но и соответствует содержанию в водорослях белковых веществ. Ты спрашиваешь, каким снегом лучше набивать погреб. Конечно, весенним, слежавшимся, зимний слишком рыхл. Относительно саранок, конечно, попроси П<авла> Н<иколаевича>, самое худшее, что будет – это если он поленится или забудет о поручении. Мне кажется, теперь можно было поставить Н<иколаю> И<вановичу>¹ вопрос о продолжении работ по мерзлоте, конечно если сам он вообще считает их нужными. Относительно портрета с лисичкой дело безнадежно, и я не могу заниматься поисками. Наша водорослевая эпопея на днях кончается², чем буду заниматься далее – не знаю, м.б. лесом, т. е. хотелось бы применить в этой области математ<ический> анализ. Окончание работ по водорослям естественно: ведь в моей жизни всегда так, раз я овладел предметом, приходится бросать его по независящим от меня причинам и начинать новое дело, опять с фундаментов, чтобы проложить пути, по которым не мне ходить. Вероятно, тут есть какой-то глубокий смысл, если это повторяется на протяжении всей жизни – наука безкорыстия. Но все же это утомительно. Если бы я собирался жить еще 100 лет, то такая судьба всех работ была бы лишь полезна, но при краткости жизни она лишь очистительна, а не полезна. Впрочем, в Коране сказано: «Ничего не случается с человеком, что не было бы написано на небесах». Очевидно, обо мне написано быть всегда пионером, но не более. И с этим надо примириться. Пишу же об этом не столько для себя, как для детей: уроки рода должно усваивать и осознавать, чтобы использовать свою жизнь, приспособляясь к ожидаемому, и наиболее вероятному. Моя мысль и забота всецело с вами, и хочется передать вам опыт жизни и размышлений. – 1937.V.13. Пока я писал это письмо, произошли изменения в моей жизни: сейчас переселяюсь в Кремль³ и, вероятно, в связи с этим смогу больше времени отдавать Музею и изучению его предметов. Музей сейчас обновился, приведен в порядок, из кладовых и складов извлечено много нового и интересного.⁴ Крепко целую тебя, дорогая Аннуля. Отдохни за лето, постарайся почаще выходить если не в лес, хотя бы в поле, ведь это так близко. Особенно гуляйте под вечер, когда солнце низко, и вспоминайте меня⁵.

1. Н.И. Быков вернулся в Москву в 1937 г. по болезни.

2. В мае 1937 г. завод Иодпром был закрыт, производство иода переведено на остров Жижигин, недалеко от Соловецкого архипелага. Это было связано с превращением Соловецкого лагеря в Соловецкую тюрьму особого назначения (СТОН), ужесточался режим содержания заключенных. Р.Н. Литвинов – о закрытии завода (1937.V.5): «Работа завода подходит к концу. Уже начали сортировку товара, уже упаковываем, довариваем последние баки, сдаем ненужное уже оборудование, вообще вид полной демобилизации. А погода все улучшается, облаков нет, и в этом году парохода ждут <…> да и раньше обычного 15–20, дней на 10 раньше. Написал отчет о производстве иода, сделал схемы и чертежи и теперь жду последних <…> часов завода. Что будет дальше – дело темное. Многие ждали, <…> что в этом году очень многих увезут, но никаких оснований реального порядка как будто не заметно. Во всяком случае можно определенно сказать, что без работы жить плохо, а относительно ея пока перспектив нет. А это значит и хуже с питанием и нет заработка. Раньше это имело еще одну невыгоду – отсутствие зачетов, но теперь это уже все равно, потому что их и так нет. На острове с работой перспективы более чем туманны. Возможно, что может быть придется и уехать. Так что все еще очень неопределенно и, надеюсь, что к ближайшим письмам положение будет более ясным. Хотя, если в частности многое и неясно, то в общем все определенно. Каким способом, тем или другим, а сидеть надо, и это не значит, что я упал духом. В дни, когда я собирался к отъезду из Горького, Грац говорил мне, что в 1937 году можно рассчитывать на конец злоключений. Я как-то и считал, что будет именно так. Но теперь похоже на то, что он просчитался. Но что будет впереди, пока неизвестно, и будем надеяться на лучшее».

3. 13 мая з/к Флоренский был переведен в Кремль в тюремные условия. Сначала о. Павла поселили в одной камере с бывшими сотрудниками по Иодпрому, вероятно, в Чоботной палате. Последняя камера, в которой проживал о. Павел, по устному свидетельству Ю.И. Чиркова, находилась на втором этаже Наместнического келейного корпуса, у Сельдяных ворот. В своих воспоминаниях Ю.И. Чирков пишет: «В камере, где жил Флоренский, на тумбочке у кровати стояли фотографии его близких. Перед сном, после молитвы, он несколько минут смотрел на эти фотографии, как бы желая родным спокойной ночи» (Ю.И.Чирков. Узник в пятнадцать лет. – Ветеран, N 11 (115) от 12–18.III.1990).

4. Музей был создан заключенными на базе материалов монастыря и краеведческих коллекций; при музее работало Соловецкое общество краеведения. Располагался музей в надвратной Благовещенской церкви, на участке галереи от церкви на север до прядильной башни, а также в Спасо-Преображенском соборе. Открыт в 1925 году, закрыт в связи с ликвидацией лагеря и тюрьмы.

5. Этот час особенно любил о. Павел, это еще и час его рождения. «И вот, среди степи, в дикой местности, я родился 9-го января 1882-го года, вечером, часов около семи – в час, всегда бывший моим самым любимым. Этот вечереющий час между шестью и семью, всегда был моим часом, и по сей день нет для меня ничего сладостнее, милее и мистичнее, в хорошую сторону, чем этот час прозрачности, мира и наступающей прохлады. Зажигающаяся звезда Вечерняя, огонь в сумерки» («Детям моим», с.30).

13 мая 1937 г., быв. Кожевенный завод

1937.V.13. Соловки. Дорогой Кирилл, в газете мне попалась заметка об учреждении при Ак<адемии> Н<аук> секции по технологии водорослевого дела, а мама пишет относительно лекций П<авла> Н<иколаевича> о мерзлоте. Так от меня всегда уходит то, над чем я работал, в чем достиг результатов и на подготовку к чему затратил много труда. Мысленно просматривая свою жизнь (пора подводить итоги), усматриваю ряд областей и вопросов, которые начал я и которыми потом занялись все<…>, т. е. очень многие, мне же либо пришлось оставить дело, либо сам оставил, т. к. противно заниматься вопросами, к которым лезут со всех сторон и захватывают. Тебе м.б. будет интересен список важнейших. В математике: 1. Матем<атические> понятия, как конституитивные элементы философии (прерывность, функции и пр.). 2. Теория множеств и теория функций действ<ительного> переменного. 3. Геометрические мнимости. 4. Индивидуальность чисел (число – форма). 5. Изучение кривых in concreto. 6. Методика изучения формы. В философии и истории философии. 1. Культовые корни начатков философии. 2.Культовая и художественная основа категорий. 3. Антиномии разсудка. 4. Историко-филолого-лингвистическое изучение терминологии. 5. Материальные основы антроподицеи. 6. Реальность пространства и времени. В искусствоведении. 1. Методика описания и датировки предметов древнерусского искусства (резьба, ювелирные изделия, живопись). 2. Пространственность в худ<ожественных> произведениях, особ<енно> изобразит<ельного> искусства. В электротехнике. 1. Изучение эл<ектрических> полей. 2. Методика изучения электрич<еских> материалов – основание электроматериаловедения. 3. Значение структур электроматериалов. 4. Пропаганда синтетических смол. 5. Использование различных отходов для пластмасс. 6. Пропаганда и разработка элементов воздушной деполяризации. 7. Классификация и стандартизация материалов, элементов и пр. 8. Изучение углистых минералов как одной группы. 9. Изучение ряда пород горных. 10. Систематич<еское> изучение слюды и открытие ее структуры. 11. Изучение почв и грунтов. И т. д. Раздельно стоят. Физика мерзлоты. Использование водорослей. Хотел было написать тебе об этом подробно, но, переселившись в Кремль, растерял мысли, но помню, что надо было писать много. Мне хотелось бы одного – чтобы вы сколько-нибудь воспользовались моими работами, привели их в порядок и сделали бы своими, в них вложено много труда и мысли, и я знаю, что из каждой работы можно сделать книгу. Еще одно: наблюдения и эксперимент получают свой смысл, лишь когда они оформлены математически. А для этого далеко не всегда требуется большая тонкость анализа, часто удается получить хорошие результаты примитивными средствами. Поэтому приучайся формулировать итоги работы хотя бы просто кривыми и их уравнениями. Крепко целую тебя, дорогой Кира.

4 июня 1937 г., Кремль, быв. Чоботная палата

1937. VI.4. Соловки. № 101. Дорогая Аннуля. Ты, вероятно, удивляешься, получая от меня письма редко. Но это происходит от того, что имея возможность писать лишь 2 письма в месяц, я дожидаюсь твоих, чтобы ответить тебе и потому задерживаю писание своего. А от тебя не получаю, т. е. получаю редко и с большим опозданием. Живу в Кремле, т. е. не живу, а влачу существование, т. к. работать в моих условиях нет никакой возможности. К тому же у нас очень холодно и быть на воздухе, во дворе, не приходится. Я перенес легкий грипп, теперь принялся за лечение спины физио-терапевтическими средствами – ультрафиолетовые лучи, инсоляция. Вобщем все ушло (всё и все). Последние дни назначен сторожить по ночам в б<ывшем> Иодпроме произведенную нами продукцию. Тут можно было бы заниматься (сейчас пишу письмо напр<имер>), но отчаянный холод в мертвом заводе, пустые стены и бушующий ветер, врывающийся в разбитые стекла окон, не располагает к занятиям, и, ты видишь по почерку, даже письмо писать окоченевшими пальцами не удается. Зато тем более думаю о вас, впрочем безпокоюсь. Жизнь замерла, и в настоящее время мы более, чем когда-либо, чувствуем себя отрезанными от материка.

Справка на з/к Флоренского П.А.

28 марта 1937 г.

Вот уже июнь, а лета никаких признаков, скорее похоже на ноябрь. То туман, то мелкий дождь, то ветер. Даже когда проглянет редкое солнце, не становится тепло. А между тем в этом году весна была очень ранняя и примерно на 2 недели забежала вперед. Живу я в среде сравнительно выносимой – с нашими бывшими рабочими, которые для меня Васи, Миши, Феди и т. д., но конечно не все. Во всяком случае, такое общество несравненно лучше другого, в котором было бы легко оказаться. Но слишком много и хорошего делается трудновыносимым, а у нас ок<оло> 40 человек. Впрочем, и в этом свое преимущество, т. к. при 40 человеках чувствуешь себя более уединенным, чем при 4–6. – Захаживаю в Музей – даю кое-какие советы и таскаю экспонаты, большей частью собранные мною коллекции и всякую всячину в виде диаграмм, рам, утвари из б<ывшего> Иодпрома.

Успенский собор. Рисунок з/к Браза О.

Открытка издания УСЛОН. 1926 г.

Быв. Чоботная палата Соловецкого монастыря.

Фотография С.В. Веретенникова. 2002 г.

Музей находится в стадии оживления, но надолго ли? Настали наши соловецкие белые ночи: и в полночь вполне светло, как у нас под вечер, сейчас же после захода солнца. Ведь мы так близки к полярному кругу, что в наиболее короткие ночи солнце, когда оно вообще не застится облаками, освещает купы дерев не прекращая. К тому же движется оно в наших широтах по линии, почти параллельно горизонту и потому уходит под него очень недалеко. – Загадка Мику¹ разгадывается именем Кьельдаль; это – химик, предложивший простой и удобный способ определения азота в органических соединениях, при помощи которого определяется количество белков. Но Мику сразу не говори, пусть постарается узнать сам.

Второй вопрос – о хлорофилле; хлорофилл – белый, а зеленый цвет ему придает присутствующий в нем зелен<ый> пигмент. Третий вопрос: при Иоанне Грозном, который для этой цели сватался к англ<ийской> королеве Елизавете, но получил отказ – на свое счастье, т. к. Елизавета была такая ведьма, что сумела бы доконать даже Иоанна Васильевича Грозного. Четвертый вопрос: Бенедикт есть лат<инский> перевод еврейского Барух, так что Бенедикт Спиноза и Барух Спиноза есть одно и то же лицо. Вот уже 6 час. утра. На ручей идет снег, и бешеный ветер закручивает снежные вихри. По пустым помещениям хлопают разбитые форточки, завывает от вторжений ветра. Доносятся тревожные крики чаек. И всем существом ощущаю ничтожество человека, его дел, его усилий. – Получил 5-го или 4-го твое письмо № 13 от 28 апр. Я уже писал тебе, что занятиями Оли в саду я доволен. Но надо принять меры против ее похудания, т. е. чтобы она не делала лишней работы и ела побольше и питательнее. Крепко целую тебя, дорогая. Сегодня выглянуло солнце и стало теплее.

1. Загадки Мику – в этом же письме: «Дорогой Мик, вот тебе загадка: какая фамилия одного ученого пишется с тремя мягкими знаками? Другой вопрос: какого цвета хлорофилл? Третий вопрос: когда Россия собиралась присоединить к себе Англию? Как-то ко мне обратился с вопросом один (увы!) мой бывший ученик и спросил: “Было два Спинозы, один Барух, другой Бенедикт. Который же из двух был особенно замечателен?” Мне стало стыдно, почему? Можешь ответов мне не писать, а скажи их мамочке».

18 июня 1937 г., Кремль, быв. Чоботная палата

1937.VI.18.№ 103. Дорогая Аннуля, недавно получил от вас целую пачку писем, апрельских и майских, последнее от 31-го мая (№№ 15, 16, 17), а также от мамы. Надеюсь, дети закончили свои экзамены и теперь могут отдохнуть. Но как устроить, чтобы ты хоть немного отдохнула? Твоя переутомленность меня очень безпокоит. Кроме того, тебе непременно надо обратиться к врачу и полечить спину и ноги. Ведь самая переутомленность в значительной мере создается не делом, а болезненным состоянием, при котором и небольшое усилие тягостно и утомительно. Радуюсь вместе с вами маленьким, о грусти же, что я его не вижу, говорить не приходится. Жизнь наша резко изменилась; сидим безвыходно в Кремле, а т. к. работы почти нет, то во дворе всегдашняя толкучка. Заниматься при таких условиях не приходится, несмотря на усилия, которые я делаю в этом отношении, да и настроение неопределенности мешает сосредоточиться на чем-нибудь, требующем усилия и внимания, главное же – подъема. Одно только хорошо, что последнее время часто бывает не холодно и светит солнце. Насколько оно светит, ты можешь судить по тому, что многие принимают солнечные ванны. День длится, конечно, круглые сутки, т. к. и в полночь совсем светло. Последние дни я отыскал себе уголок более уединенный и <с> прекрасным видом на море и далекие острова, так что хоть и из окна, но вижу природу. Этот уголок представляет остекленную веранду на третьем этаже, на стене и принадлежит Музею¹.Теперь я почти ежедневно посещаю Музей, частью, чтобы заняться математикой, частью же – ради советов по экспозиции, датировке древних предметов и вообще разных консультаций. Особенных древностей не находится, лишь небольшое число конца XV в., остальное же XVI, XVII и XVIII, но есть вещи хорошего письма и красивые. Если придется уехать отсюда, то жаль будет моря, хоть я и вижу его теперь издали.

Святые ворота с надвратной Благовещенской церквью, где располагалась застекленная веранда.

Фотография. 1915 г

С детства впечатления от моря стали мне самыми родными, и не видя моря, я чувствую себя обделенным, даже когда не думаю о причине этого чувства². Ты часто пишешь мне о саде, и я радуюсь, что вы живете близко от зелени и цветов. Особенно важно это для тебя и для маленького, т. к. вы в лес не попадаете. За всеми нашими растениями я мысленно слежу, по твоим письмам. Как-то на днях видел во сне, что приехал в Сковородино, но что там нашел разорение и безпорядок, что меня огорчило. Боюсь перемен, а признак, для меня верный, это некоторая привычка к определенному месту и примирение с ним. Сейчас я вошел в Соловецкую природу, и потому начинает казаться, что обстановка должна измениться, но не в ту сторону, которая была бы желательна, т. е. не на Дальний Восток. – Сейчас сижу на веранде перед окном и, время от времени, смотрю на разстилающуюся даль с ее заливами, полуостровами и островами. Море голубое – стальное. На ближайшем заливе искрятся безчисленные всплески света, и я понял, почему мертвыми выходят они на фотоснимках и картинах: каждый всплеск есть не точка, а световая стрела, вылетающая из моря. Эти световые линии, мгновенно возникающие и исчезающие, перекрещиваются между собою во всевозможных направлениях и образуют живую сетку. VI.20. Сегодня вспоминаю, с одним из бывавших в Посаде³, Посад. Некоторые стекла веранды – цветные, и через темно-розовое стекло море кажется темно-пурпурным, – нарядным и торжественным, что подходит к моим воспоминаниям. Как мне хочется, чтобы дети набрались хороших впечатлений и радости! Выходишь ли ты за город? Непременно выходи почаще, хотя бы по узенькому переулку (забыл, как называется) до нив, чтобы послушать жаворонков и поглядеть на колосья. Ведь это так близко и требует не более 1/2 часа времени.

Крепко целую тебя, дорогая Аннуля, позаботься о здоровье, бодрости и отдыхе. Кланяйся С<офье> И<вановне>.

1. Застекленная веранда на третьем этаже – хоры в Благовещенской церкви – находится над святыми воротами, в северном крыле: из ее окна открывается вид на бухту Благополучия.

2. Морю посвящены целые страницы воспоминаний о. Павла. «Свои детские и отроческие годы я провел в постоянном и ненасытном, и никогда ненасытимом, созерцании моря… я помню свои детские впечатления и не ошибаюсь в них: на берегу моря я чувствовал себя лицом к лицу пред родимой, одинокой, таинственной и бесконечной Вечностью, из которой все течет и в которую все возвращается. Она звала меня, и я был с нею… Я любил море за его тайну. Была внутренняя близость между ним и мною» («Детям моим», с. 45–61). Интересно, что сначала море вокруг Соловков о. Павел воспринял отчужденно, считал его безжизненным, неинтересным, редко говорит о нем. Но в последних письмах появляются описания моря, в т. ч. напоминающие море детских воспоминаний (описание игры света на море в этом же письме очень близко описанию моря в гл. «Пристань», [с. 52–53], где также появляется образ «живой сетки» – переливов света на поверхности моря), хотя в воспоминаниях о. Павел напишет: «Того моря, блаженного моря блаженного детства, уже не видать мне – разве что в себе самом. Оно ушло, вероятно, куда уходит и время, – в область ноуменов. Но этот ноумен когда-то воистину виделся, обонялся, слышался мною. И я знаю тверже, чем знаю все другое, узнанное впоследствии, что то мое познание истиннее и глубже, хотя и ушло от меня, – ушло, а все-таки со мною» (с.50).

3. Точно, кого имеет в виду о. Павел, не установлено. Это могут быть Истомин Петр Владимирович, Мещерский Иван Сергеевич или Дурново Николай Николаевич (крупнейший лингвист), отбывавшие ссылку на Соловках в это время.