Текст книги "Все думы – о вас. Письма семье из лагерей и тюрем 1933-1937 гг."

30 ноября 1934 г., Кремль, быв. Наместнический корпус

1934.XI.30. Дорогая Аннуля, вчера получил твое письмо от 18-го ноября. Напрасно ты опасаешься писать часто: ты можешь писать сколько угодно, а также и дети; это мне можно писать лишь раз в месяц, да и то я надеюсь на изменение условий и на большее число писем. Итак пишите почаще, ваши письма – единственное утешение. – Посылку твою получил, а всего – три, в том числе посланную на Кемь. Деньги, 20р. и 10р., пришли, но на руки я их не получил, т. к. выдача будет производиться постепенно, частями. Отсюда ты видишь безцельность посылки денег. Да к тому же здесь деньги не на что тратить, ведь здесь же нет магазинов, а в ларьке можно получить по карточкам, которых у меня пока нет. – Из практических дел, чтобы кончить о них: свое кожаное пальто я продал, чтобы купить себе полушубок и сапоги, взамен украденных у меня. Теперь устроилось и с тем и с другим. Вещи – постельные и белье – у меня тоже есть, казенные. Следовательно ты можешь ни о чем не безпокоиться. Для подушки я получил чехол и наволочку, могу набить их соломой, а пока набил разными мягкими вещами и такой подушкой можно удовлетвориться. Пишу так подробно об этих скучных вопросах, т. к. ты все безпокоишься, – чтобы знала обо всем. Жизнь моя сейчас значительно налаженнее, чем раньше, а первоначально была очень тяжка. Во-первых, с 15 ноября я попал на постоянную работу, в Иодпром, т. е. на производство иода из морских водорослей. В связи с этим я переведен в другую колонну и потому в другую камеру. Теперь я живу с вполне приличными сожителями, а не с бандитами и урками, и нас немного: было шесть, стало пять. Работа моя тоже стала гораздо удовлетворительнее: все-таки при производстве, хотя и ничтожном по объему и пока требующем рационализации, но однако химическом, и чем-то вроде лаборатории и маленькими анализами. Вероятно в дальнейшем удастся поставить кое-какие исследования по водорослям. 1934.XII.3. Мастерская, в которой я работаю, стоит на берегу гавани Благополучия. Это маленькая и убогая мастерская снабжена горделивой вывескою на двери «ЛАБОРАТОРИЯ»¹. Но хоть это и вывеска только, но все же приятно мне ее читать, входя в дверь. Но бываю я иногда и в настоящей лаборатории, небольшой, но по Соловкам – приличной. Она расположена в 2 км от Кремля, в лесу, на берегу озера (впрочем Соловки – сплошное озеро и тут все – при каком-нибудь озере)². Хожу туда снежной дорогой, в лесу полная тишина, снег глубокий, пушистый, нетронутый; разве что где-нибудь дорожка из следов горностая. Иду дорогой и думаю о вас.³ Зимой здешний пейзаж стал похож на сергиевский. Дорогие мои, как мне жаль вас, как хотелось бы доставить радость. Думаю: если когда-нибудь буду с вами, то теперь уж все силы отдам только вам. На своем веку я много работал, стараясь выполнить свой долг. Но все распалось, заново я уже не могу и, главное, не хочу начинать свою научную работу большого размера, буду жить только для вас, считая, что ради долга я сделал все, что мог.

Солнце здесь восходит поздно и целый свой короткий день держится у горизонта. Только в 11 часов осветились сегодня строения и верхушки деревьев. Знаю, что очень красиво, но душа почти глуха к этой красоте. Вода в море и в озерах черная и черно-свинцовая, снег белый-пребелый, небо в облаках, темно-серых или черных и кое-что тронуто розовым от низкого солнца. Из окна лаборатории-мастерской видно черное Белое море, ставшее черным зимой, окаймленное белыми заберегами, а во второй половине дня над ним пестрые закатные облака, и заря держится необыкновенно долго, непривычно для нас.

1934.XII.6. Чтобы не забыть: в связи с прекращением навигации письма будут задерживаться (перо не пишет), и потому не безпокойся, если от меня может не быть письма месяца полтора.

1934.XII.7. Меня безпокоят головные боли Оли. Не происходят ли они от малокровия или от нервного истощения. Во всяком случае ей следовало бы давать фитин или другой какой-нибудь препарат фосфора. Мне писал Павел Николаевич. К сожалению, я не могу ответить ему по ограниченности числа писем. Объясни ему, что молчание мое – не от невнимания, и попроси писать мне, не дожидаясь моего ответа. – Да, я забыл написать, что мне приходится ограничить объем писем, так что не могу писать всем вам сразу, – Больно, что Мик просит «вкусненького», и ты не можешь удовлетворить его, а мне посылаешь; это нехорошо, Все – в вас, в тебе и в моих детях; больше всего мне хочется, чтобы вы жили бодро и спокойно, Крепко целую тебя, моя дорогая Аннуля.

1. Лаборатория на берегу бухты Благополучия — небольшое кирпичное строение, Сохранились его старые изображения, сейчас на его месте – лишь остатки фундамента,

2. Центральная лаборатория Иодпрома располагалась в бывшей Филипповой пустыни, называвшейся так по имени свт. Филиппа,

3. Эту же дорогу описал и Р,Н, Литвинов: «Идешь по сказочной еловой роще, по снежной дороге, снег совершенно не тронут (отойдя в сторону от дороги) – ни следа ни птицы, ни зверя, ни человека, Ходишь уже в темноте, но темнота такая, что все видно, Почему – не знаю точно» (письмо от 1934,XII,8).

З/к Браз О. Гавань Благополучия. Акварель. 1925 г. Небольшая избушка на берегу – будущая «маленькая» лаборатория Иодпрома.

13 декабря 1934 г., Кремль, быв. Наместнический корпус

Дорогая Аннуля, пишу тебе несколько слов, хочу непременно завтра отправить письмо, а то может выйти большая задержка, Постараюсь вскоре написать еще, Посылки я получил, но мне больно думать, что ты из-за них лишаешь нужного детей и себя,

Пожалуйста, не присылай мне дорогих угощений, Мама пишет о плодах хурмы, которые она (или ты?) посылает, но их я не получал, Вероятно это еще какая-нибудь посылка, Жду зимовки и отчасти радуюсь, что посылки станут невозможны, Я как-нибудь ведь проживу, да к тому же мое устройство понемногу улучшается, Между прочим, тут выдали нам селедки, совсем не такие, как в Москве, вероятно Мурманские, замечательного качества – таких я никогда не видывал еще. Старайся быть бодрой и веселой, ведь я вас всех очень люблю и душой всегда с вами и живу вами. Детям не отвечаю – и некогда и негде, но скажи, что напишу в ближайшем письме. Конечно, пусть Олечка пользуется выписками по теории искусства, я рад, что они кажутся ей полезными. Скажи Мику и Тике, чтобы они нашли на карте все места, где я проезжал и где нахожусь теперь и постараются что-нибудь узнать о географии этих мест. Я нарочно стараюсь писать разные подробности о природе, чтобы они понемногу знакомились с географией, возможно наглядно и жизненно; мне хочется наполнить географические названия живым содержанием, чтобы появилось представление о том, что же такое наш Север, что такое Белое море и другие места. М.б. от моего заключения будет хоть та польза детям, что они приобретут таким образом кое-какие сведения и впечатления о своей родине. Заботься о своем здоровьи для меня и детей. Кланяйся С<офье> И<вановне> и скажи, что я всегда вспоминаю о ней с теплотою, но не могу написать вследствие ограниченности числа писем. Крепко целую, дорогая Аннуля, будь здорова и весела. Надеюсь, с приездом Васи вам станет жить несколько легче. 1934.XII.15.

Наместнический келейный корпус Соловецкого монастыря.

Фотография С.В. Веретенникова. 2002 г.

24–25 января 1935 г., Кремль, быв. Наместнический корпус

1935.I.24–25. № 8. Дорогая Аннуля. Написал было я письмо, но заложил его куда-то и не могу найти. Поэтому спешно пишу другое, т. к. завтра (или точнее сегодня) утром последний срок январских писем. Там было также письмо Олечке, начал и детям. Пришлю потом. Собственно писать мне нечего: жизнь однообразна, работа тоже. Понемногу делаю кое-что в лаборатории, но именно кое-что, т. к. нет ни книг, ни условий для исследовательской работы. Здоров. В общем усталость, как у всех, вероятно от невозможности остаться с самим собою хотя бы на короткое время, от отсутствия углубленной работы, от быстрого, однообразно проходящего и разбитого времени. От вас давно не имею никаких сведений, безпокоюсь, как вы живете. Постоянно думаю о вас; как хотелось бы помочь вам. Мои мальчики предоставлены самим себе, а им надо было бы сейчас оказывать помощь. Наверное они меня, если не забыли, то скоро забудут; ведь жизнь идет своим чередом и несет их изо дня в день. Мне жалко тебя, мою дорогую: тебе со мной досталась тяжелая доля и никаких радостей ни в прошлом, ни в настоящем. Ты не заботишься о своем здоровье, унываешь, меня это особенно безпокоит. Но что я могу сделать со своего отрезанного от мира острова?

Верчусь я целый день, с утра до поздней ночи, но не знаю, много ли из этого проку. То аналитические испытания, то лекции, то уроки, то статьи для стенгазет, то работа по библиотеке, то безсмысленные совещания и заседания, то хождения за обедом или по другим делам. Но все какое-то здесь пустое, как будто во сне и даже не вполне уверен, что это действительно есть, а не видится как сновидение. Позавчера мне минуло 54 года¹. Конечно, этот день не был ничем отмечен, зачем мне отмечать его без вас? Пора подводить итоги жизни. Не знаю, каков будет суд, признает ли он что-ниб<удь> хорошее за мною, но сам скажу, что старался не делать плохого и злого, – и сознательно не делал. Просматривая свое сердце, могу сказать, что никакого нет у меня гнева и злобы, пусть каждый радуется, как может. А тебя, моя дорогая, милая Аннуля, крепко целую, кончая это письмо, т. к. уже очень поздно.

Поцелуй за меня моих деток всех. Кланяйся Микиной Кате².

П.Флоренский

1. П. А. Флоренский родился 9/22 января 1882 года.

2. Микина Катя – так звали в семье СИ.Огневу.

24–25 января 1935 г., Кремль, быв. Наместнический корпус

Дорогой Кирилл, часто вспоминаю тебя, особенно когда поздно вечером ложусь спать. Вспоминаю с болью, что огорчал тебя, не входя в твой возраст и требуя того, что ты не понимал. Дорогой мальчик, как бы мне хотелось – не исправить прошлое, которое уже прошло и неисправимо, – а сколько-нибудь возместить тебе его. Мне хотелось дать вам в наследство честное имя и сознание, что ваш отец всю жизнь проработал безкорыстно, не думая о последствиях своей работы для себя лично. Но именно из-за этого безкорыстия я должен был лишать вас удобств, которыми пользуются другие, удовольствий, естественных в вашем возрасте, и даже общения с вами. Теперь мне грустно, что вместо какой-либо пользы для себя в настоящем за все мое старание вы не получаете и того, что получает большинство, несмотря на жизнь их родителей ради самих себя. Моя единственная надежда на сохранение всего, что делается: каким-либо, хотя и неизвестным мне путем, надеюсь, все же вы получите компенсацию за все то, чего лишал я вас, моих дорогих. Если бы не вы, я молчал бы: самое скверное в моей судьбе – разрыв работы и фактическое уничтожение опыта всей жизни, который теперь только созрел и мог бы дать подлинные плоды, – на это я не стал бы жаловаться, если бы не вы. Если обществу не нужны плоды моей жизненной работы, то пусть и остается без них, это еще вопрос, кто больше наказан, я или общество, тем, что я не проявлю того, что мог бы проявить. Но мне жаль, что я вам не могу передать своего опыта, и, главное, не могу вас приласкать, как хотелось бы и как мысленно всегда ласкаю. – В январе я писал тебе, но не знаю, дошло ли мое письмо. О том, как я живу, узнаешь из письма к бабушке. Крепко целую тебя, дорогой. Надо кончать письмо, очень поздно и я валюсь от усталости.

22 января 1935 г., Кремль, быв. Наместнический корпус

1935.1.22.Соловки № 8 <а. – Ред.>.Дорогая Аннуля, несмотря на ожидание, до сих пор не получил от тебя письма; впрочем еще не теряю надежды, т. к. первые аэропланы привезли, говорят, много почты и с раздачей ее вероятно здесь не справляются в короткий срок. Но давно уже не знаю, что делается у вас. В настоящее время я живу в большой комнате, со всеми рабочими и служащими Иодпрома. Комната устроена нарядно, но при таком скоплении людей заниматься невозможно. Работаю по-прежнему над добычею иода, размышляю и понемногу готовлюсь к постановке работы по использованию водорослей. Не знаю, состоится ли эта работа, но, если бы и состоялась, она не заменит исследования мерзлоты и льдов, начатого на БАМе. 1935.II.4. Получил сегодня твое письмо и отвечаю на вопросы. Посылок я получал много, но не знаю сколько – уже забыл. Открытки А<лексея> И<вановича> получаю, вероятно, аккуратно, т. к. получил их много. – Не безпокойся, что Мик делает ошибки, это пройдет; но при случае отмечай ему, что написал он неправильно и почему. Его грубиянство тоже пройдет, я в Мике уверен, поэтому потерпи, не раздражайся и не огорчайся. Старайся приучать их играть побольше, пусть играют в 2, в 3, в 4 руки, пусть фантазирует, пусть прислушивается к чужой игре, все это разовьет его и вызовет интерес. При случае кланяйся В<асилию> И<вановичу>¹ и вырази мое сожаление о кончине Ек<атерины> Ив<ановны>². Никаких посылок мне пока не присылай, у меня еще хранятся запасы присланного и их негде хранить. Брюк мне тоже не надо, есть. Одеяло есть; вообще все нужное, кроме вас, у меня есть, и пожалуйста <нрзб.> обо мне. Очень жалею о болезни мамы, кланяйся ей от меня, пожелай скорого и полного выздоровления. Я был бы очень рад, если бы ты, хоть изредка, бывала в театре на пиесах, которые тебе интересны. Дети пишут с ошибками от разсеянности, которая происходит вследствие напора мыслей. Но это естественное явление возраста и роста и безпокоиться о нем нечего. – Вещей Баха, которые слушали мальчики на концерте, я не знаю, но, думаю, они должны быть величественны, как все у Баха³.– На Олино письмо уже не отвечаю, негде. Надо Олю беречь, она находится в таком возрасте, когда бывают особенно чувствительны ко всяким толчкам жизни, поэтому старайся не сердиться на нее, когда она делает что не так, как надо. – Все время думаю <o> вас, моя дорогая Аннуля, и живу вашими письмами. Но писать о себе мне нечего. Мелочи сообщаю детям, более важного ничего нет, живу изо дня в день, с утра до ночи и часть ночи в какой-нибудь работе. Ложусь не ранее 2 часов, днем сплю иногда, но не каждый день. – Тут хорошая баня и бывает часто. Меня безпокоит, что мальчики наверно бывают в бане редко; это во всех отношениях не хорошо и надо устроиться им с этим делом, особенно Васюшке. – Ты пишешь о пушистых деревьях в саду. Тут тоже они покрыты белым пухом, хотя и нет московских морозов. Все время тепло, трудно поверить, что находишься под 67° широты. – Письма приходится писать так отрывочно, что они вероятно лишены смысла. Но писать иначе сейчас невозможно, перечитывать написанное – тоже нет времени, а главное – охоты, т. к. самому противна такая безсвязность. Крепко целую тебя, моя дорогая Аннуля. Будь здорова, старайся не переутомлять себя, распределяй работу между всеми.

Поблагодари А<лексея> И<вановича> за память обо мне. – Сегодня мне сделали замки на чемодане, а неск<олько> дней тому назад починили его – после Кеми он был совершенно разбит.

1. Лисев Василий Иванович – сотрудник о. Павла Флоренского по Всесоюзному Электротехническому Институту (ВЭИ). В 1920 году пригласил о. Павла на работу на московский завод «Карболит». Отец Павел жил у В. И. Лисева, на Спасской улице в Москве в 20-е годы.

2. Лисева Екатерина Ивановна — мать В. И. Лисева.

3. Бах Иоганн Себастьян (1685–1750) – великий немецкий композитор и органист. В своих «Воспоминаниях», говоря о той роли, которую играла для него музыка в детстве, о. Павел пишет и о своем первом впечатлении от музыки Баха: «Я всегда был полон звуков и разыгрывал в воображении сложные оркестровые вещи в симфоническом роде, причем потоки звуков просились в мою душу непрестанно, днем и ночью, и стоило мне остаться без очень ярко выраженного интереса в другой области, как мои оркестры начинали услаждать меня, а я ими дирижировал… Когда много лет спустя, уже окончив Университет и Академию, я прикоснулся к Баху, я понял, чего искал я в детстве и в какую сторону представлялся мне необходимым еще один шаг музыкального развития. В Бахе я узнал приблизительно то, что звучало в моем существе все детство, – приблизительно то, но все-таки не совсем. Может быть, той, экстатической музыки вообще не выразить звуками инструментов и слишком рационализированными ритмами нашей культуры» («Детям моим», с.80–81).

Центральная лаборатория Иодпрома (быв. Филиппова пустынь).

Рисунок из письма Н. Я. Брянцева, подпись:«Соловецкий архипелаг. Наша лаборатория. 8 апреля 1934 г.»

22 января 1935 г., быв. Филиппова пустынь

1935.11.22.Соловки. № 9. Дорогая Аннуля. Вот уже 6-й день, как я живу на новом месте¹. Все было бы хорошо, если бы я тут не захворал, правда не сильно, гриппом, так что сейчас раскис и временами непреодолимо засыпаю. Впрочем я уже значительно поправился. Работаю над разными вопросами химии, отдельными подготовительными участками общей работы по водорослям, а также доделываю некоторые работы для мастерской Иодпрома. Здесь опять совсем тепло, вчера было даже нечто вроде дождя. Часто метет метелица. Как-то на днях я открыл наружную дверь на стук, и пришедший не вошел, а спрыгнул в прихожую: столько намело снега снаружи.

Рисунок из письма Н.Я. Брянцева от 18 февраля 1934 г, внутренние помещения лаборатории.

Что-то давно не получал от вас писем. Кстати, я прошу тебя, сообщать № моего письма, полученного тобою, т. к. я совсем не знаю, все ли письма мои доходят. II.24. Опишу тебе место, где я живу теперь. Оно находится в 2 км от Кремля, в лесу, на берегу озера. Лаборатория стоит на холме и летом, вероятно, отсюда открывается хороший вид. Сейчас все занесено снегом. Кроме лаборатории имеется еще одно строение. В лабораторном помещении 6 комнат. 3 под лаборатории, 2 жилые, а 1 – кухня и зверинец одновременно, звери живут также в биологической лаборатории и на чердаке – кролики. Весь дом – каменный, еще монашеской стройки; вероятно, здесь было что-ниб<удь> вроде дачи. Все место называется Филипповским скитом, т. е. называлось, а теперь зовется Биосадом². В XVI в. здесь жил Филипп Колычев, впоследствии митрополит Московский³, которого удушил Малюта Скуратов. Находясь на Соловках, Филипп проявил большую энергию и хозяйственность: соорудил систему каналов между бесчисленными здешними озерами, механизировал разные предприятия – мельницы, возку, подъем тяжестей, вообще занимался строительной и инженерной деятельностью. Недалеко от лаборатории сохраняется избушка, в которой жил Филипп, и даже древняя уборная. Была здесь также и церковь, но она сгорела дотла. Как помнишь, день моего рождения, 9 января, попал на ряд революционных событий: смерть Ленина, история с рабочими, убийство митр. Филиппа⁴. Т. о. я попал, можно сказать, в свое место – начало деятельности этого последнего⁵. Здесь я усердно работаю, и хотя для работы правильной очень много не хватает, а главное – литературы, но все же надеюсь кое-что сделать. Сейчас сижу за анализами, налаживаю методику анализов или неизвестных, или мне неизвестных из-за отсутствия справочников. Все это подготовка к работе по использованию водорослей. В отношении питания теперь я обставлен гораздо лучше прежнего и вполне сыт, так что пожалуйста не безпокойся обо мне. Все время думаю о вас, как вы живете и как справляетесь с трудностями. Как хотелось бы помочь тебе, моей дорогой, но ничего не могу сделать отсюда. Кланяюсь маме; надеюсь, она теперь несколько поправилась.

Каждый раз дотягиваю письмо до последнего срока, все не могу кончить. Вот сейчас, надо идти на лекции по математике и сдать письмо, сегодня последний срок.

А письма я не окончил и второпях даже не знаю, о чем писать. Хотелось бы написать тебе что-нибудь такое, что тебя утешило бы и взбодрило, но не умею, моя милая, я этого. Моя же жизнь проходит в работе и хлопотах по работе, так что я ничего, кроме лаборатории, не вижу. Безпокоюсь⁶ о тебе, о детях, о маме. Но что сказать вам, кроме того, что вас люблю, о вас думаю, для вас живу. Крепко целую тебя, моя хорошая.

Филиппова пустынь. Гравюра. XIX г.

1. Это Центральная лаборатория Иодпрома, куда з/к Флоренского поселили 16 февраля 1935 г.

2. Место, где располагалась Центральная лаборатория Иодпрома, бывшая Филлипова пустынь, с 1925 г. называлось Биосад, а в 1927 он преобразован в «Питомник пушных зверей» и Биостанцию, но прежнее название осталось в употреблении.

3. Святитель Филипп, митрополит Московский (1507–1569, в миру Феодор Степанович Колычев) – происходил из древнего боярского рода Колычевых, в царствование Иоанна Грозного, отказавшись от придворной карьеры, удалился в Соловецкий монастырь, где в 1538 г. был пострижен в монашество с именем Филипп, через 10 лет стал игуменом обители, в 1566 г., уже в разгул опричнины, был поставлен в митрополиты, отстояв перед царем «право печалования» (возможность заступаться за несправедливо обижаемых). Обличал Иоанна Грозного в несправедливости, гонениях и убийстве невинных людей, чем и вызвал гнев царя – был извержен волею Иоанна Грозного из святительского сана, заточен, сослан в Тверской Отроч монастырь, где содержался в тяжелейших условиях. Был задушен Малютой Скуратовым по приказу Иоанна Грозного 9 января (с.с.) 1569 г. В 1652 г. причислен к лику святых.

4. Действительно, эти события: «история с рабочими» – расстрел демонстрации рабочих в Петербурге, т. н. «кровавое воскресенье», положившее начало первой русской революции 1905–1907 гг., убийство свт. Филиппа пришлись на 9 января с.с. – день рождения о. Павла Флоренского. Неточно названа только дата смерти В. И. Ленина (1924), который скончался вечером 21 января – 8 января по старому стилю, но объявлено об этом было также 22 января.

5. Начало деятельности митрополита Филиппа — его пребывание на Соловках сначала простым монахом, затем игуменом.

6. Примерно в это время поступил донос на работников лаборатории, автор которого, с/с с псевдонимом «Карелин», – один из жителей Филипповой пустыни. Приводим этот документ с сохранением особенностей орфографии подлинника.

Разное.

с/с «Карелин»

Пр. Уп. Алдошин

7/II – 35 г. Р/с

№ 19, 8 отд. ББК

<?> 17

Завод Йодпром имел до марта м-ца <нрзб.> отделение на 400 литров емкости и план выполнялся на 70 клгрм в месяц. В настоящее время осадительное отделение имеет емкость на 3500 литров но администрация йодпрома раскачивается плохо и выработку иода в м-ц поставило всего 70 клгр., что, конечно, мало.

Большая емкость осадительного чана дает возможность вести осаждение иода из слабых рассолов без концентрации. Кроме того, сокращается работа по концентрированию рассолов, но руководитель Йодпрома по-видимому не ставит себе задачи увеличение продукции по той причине, чтобы иметь меньше забот.

Так например, по сублимериванию (так! – Ред.) иода, т. е. получение кристаллического иода, можно работать сразу на 4-х аппаратах и давать продукцию кристаллического иода не 70 клгрм, а 150–200 клгрм, тем более, что для переработки под сырец имеется в достаточном количестве старая выработка. Для сублимации нужно быстро изготовить чаны, что в условиях Соловков вполне возможно, но этого не делается и на сублимации дошли до того, что в настоящее время работают всего на одном аппарате.

Административные лица по утрам встают очень поздно и когда рабочие приходят на работу, они еще спят. На последнем производственном совещании рабочие задали техноруку з/к ЛИТВИНОВУ Роману Николаевичу (ст. 58-8-10-11 ср. 10 л.) вопрос, что он может сказать по этому поводу и получили ответ, что ему говорить на этот счет нечего, а з/к Флоренский Павел Александрович (ст. 58–10—11 ср. 10 л.) совершенно не посещает производственных совещаний. Оба они относятся к работе весьма пассивно. Раньше потери не превышали 5 %, а теперь они должны 32 %.

Семья Флоренских.

Слева направо сидят: Ю.И. Флоренская, Юлия Флоренская, А.И. Флоренский, Павел Флоренский; стоит: О.П. Флоренская. Батум. Фотография. 1885 г