Текст книги "Все думы – о вас. Письма семье из лагерей и тюрем 1933-1937 гг."

28 февраля – 1 марта 1936 г., Кремль, быв. Кожевенный завод

1936.II.29.—III.1. Соловки. № 51. Дорогая Аннуля, получил твои письма: № 6 от 26.I.16 февраля, № 7 от 7.II 24 февраля, № 8 от 13.II 27.II, а также 2 письма Кирилла, по его плохому обыкновению – недатированные. Безпокойно за вас, особенно в связи со свирепствующим везде гриппом. Пожалуй, не к чему давать советы, они придут слишком поздно. На всякий случай напишу: в качестве предупредительной меры принимать по 2–3 капли иодной тинктуры, лучше в молоке, но именно иодной, а не бромферрона, в настоящее время часто выдаваемого за иод; в случае заболевания непременно вылеживаться, и не только в течение самой болезни, но и 3–4 дня после выздоровления и делать поменьше движений; остерегаться поводов к простуде. – Присылал я тебе рецепт капель от зубной боли, но забыл упомянуть, что зуб непременно должен быть просушен. – Живу в новом помещении, о чем уже писал ранее.

Иван Андреевич Флоренский.

Фотография. Середина XIX в.

Герасим Сапаров.

Портрет работы мастера из рода патриарших иконописцев. Тифлис. XIX в.

Александр Иванович Флоренский с сестрой Юлией Ивановной.

Фотография. 1870-е гг.

Слева направо: стоят — Ольга, Александр, Юлия, Елизавета; сидят — Ольга Павловна, Александр Иванович,

Репсимия Павловна (Сапарова) Коновалова;

у ног родителей сидят — Раиса и Андрей.

Тифлис. Фотография. 1905 г.

Тифлис.

Открытка нач. ХХ в.

Фотография из архива П.А. Флоренского. 1889 г.

Мост в Марката, построенный А.И. Флоренским.

Фотография. 1880-е гг.

Окрестности Батуми.

Открытка нач. ХХ в.

П.А. Флоренский – студент Императорского Московского Университета.

Фотография. 1904 г.

Троице-Сергиева Лавра. Московская Духовная Академия.

Открытка 1910 г.

В.М. Гиацинтов, А.М. Флоренская, П.А. Флоренский.

Сергиев посад. Фотография А.П. Платонова. 1910 г.

Дом на Петропавловской улице, где прошли первые годы семейной жизни Флоренских.

Загорск. Фотография П.В. Флоренского. 1970 г.

Сергиев Пасад.

Открытка 1910 г.

Слева направо: О. Павел, Василий, Мик, мальчик Церевитинов, Оля, Церевитинова, Анна Михайловна с Тикой на руках.

Окрестности Загорска. Вифанские пруды. Фотография. 1920-е гг.

Слева направо: А.М. Флоренская, Н.П. Гиацинтова, Ольга, о. Павел, Тика и Михаил Флоренские.

Загорск. Фотография В.П. Флоренского. 1930-е гг.

С.И. Огнева с Михаилом Флоренским в кабинете о. Павла. Загорск. Фотография. Ок. 1930 г.

Слева направо: В.М.Гиацинтов, о. Павел Флоренский, Василий Флоренский и дети: неустановленное лицо, Ольга Флоренская, Михаил Флоренский и мальчик Церевитинов.

Окрестности Загорска. По дороге в Вифанию.

Фотография Ф.В. Церевитинова. 1925 г.

Кирилл Флоренский.

Загорск. Фотография. 1939 г.

Михаил Флоренский.

Загорск. Фотография. 1937 г.

Ольга Павловна Флоренская. Москва.

Фотография. Ок. 1940 г.

Н.И. Флоренская.

Загорск. Фотография. 1936 г.

Н.И. Флоренская.

Фотография. 1936 г.

В.П. Флоренский.

Фотография. 1936 г.

Тика и Наталия Ивановна Флоренские.

Загорск. Фотография М.П. Флоренского. 1936 г. Эта фотография была послана о. Павлу в письме.

На крыльце террасы сидят: наверху — Василий, Н.П. Гиацинтова, Тика; внизу — Наталия, Анна Михайловна, Кирилл с Павликом на руках.

Загорск. Фотография. Лето 1937 г.

Дом Флоренских в Загорске.

На переднем плане Н.И. Флоренская с коляской.

Фотография. 1937 г.

Слева направо: Василий, Павлик, Наталия и Тика в саду дома в Загорске.

Фотография. 1937 г.

Анна Михайловна в кабинете о. Павла.

Фотография В.П. Флоренского. 1933 г.

Здание быв. Кожевенного завода.

Почтовая открытка издания УСЛОН. 1926 г.

Это Иодпром, то есть Иодный завод.¹ Это – большое двухэтажное здание, правая половина которого занята проектными бюро, а левая – заводом, лабораториями и комнатою общежития. Большая часть здания построена в XX в. и не представляет интереса. Но к левой половине примыкает древняя часть, нижний этаж которой построен в XVI в., а верхний – вероятно в начале XVIII в., если не в конце XVII. Живу я во втором этаже этого старого здания, тут же часть лабораторий. Производственная же лаборатория или, точнее, цех находится в постройке XVI в., со сводчатым потолком на столпах, небольшими окнами, прорезанными в толстых массивных стенах и мрачным видом, вроде кухни ведьм или кабинета Фауста. Тут стоят опытнопроизводственные установки: чаны, шаровая мельница, самодельные, а потому средневекового вида шкивы и колеса, различная деревянная утварь, в частности ящики, которым ради экономии материала придали вид гробов. Урчит и клубится пар, льется и капает вода, скрипит и гремит шаровая мельница, распространяется запахи водорослей разных видов. Посреди помещения выемка-спуск, занимающая половину площади; сток для воды, сооруженный из кирпича; полы каменные, из больших квадратных плит. Рядом в сушилке 62°, а за дверью – морозятся экстракты агара.² Я говорю, что не хватает только подвешенного к потолку чучела крокодила. Распорядок дня соответствует обстановке, то есть столь же далекий от буржуазного уюта. Встаю в 8 ч. и бегу в Кремль завтракать. По дороге встретишь 30–40—50 людей, с которыми надо раскланяться, которых приветствуешь. Ведь знают друг друга более или менее все, а многие – и знакомы. От изобилия поклонов и приветствий шапки уже никто не снимает, только делают некое подобие чести, как рудимент поклона. После завтрака обход всех работ, обсуждение, консультация, записи, составление отчетов; так – до 6 ч., когда опять надо бежать в Кремль, обедать. Так как работа напряженна, а всегда чего-ниб<удь> не хватает, то спешка, волнение, взаимное подгоняние. Часов с 7 иногда сплю, когда удастся. Ведь работа идет сменная, круглые сутки. С 8 или 9 часов опять та же беготня из верхнего этажа в нижний и обратно, но неск<олько> тише в здании, то есть работают не все.

Быв. Кожевенный завод, где будет расположен завод Иодпром.

Кадр из фильма «Соловки» из фондов СГИАПМЗ 1928 г.

В это время что-ниб<удь> вычисляю, иногда удается немного почитать. Обычно сижу до 4–5 часов. Но нередко, когда заснешь, приходит сменный рабочий с каким-ниб<удь> недоразумением. Такая жизнь не дает делать что-ниб<удь> творческое, но зато не дает и думать о том, что привело бы в уныние. – Мои ответы получаются тобою так поздно, что утрачивают свое значение. Но на всякий случай сообщаю, что при слишком крепкой смазке иодом, как и при иодовых пятнах на тканях и т. п., надо обмывать раствором гипосульфита, т. е. фотографическим фиксажем, но не смазывать маслом. Гипосульфит натрия служит также средством от отравления угарным газом (СО) в 10 %-ном растворе; дается отравленному 8—20 г этого раствора в течение 24 час., а в ответствен<ных> случаях сразу до 20 г; признаки отравления исчезают через 6—10 час., а в серьезных случаях – через 24 часа. Это оч<ень> важное сведение, его необходимо иметь в виду и твердо помнить. – Имя, которое намечают Вася и Наташа³, никак не могу одобрить: оно дает блеск, подобный мыльному пузырю, много шуму – и ничего положительного в конечном итоге, вообще не полновесное имя. – Относит<ельно> работы по вычислению механич<еской> прочности мерзлоты: Ник<олай> Ив<анович>⁴ не понимает моих условий: у меня же нет ни книг, ни времени, я весь в производственных, и некогда даже подумать над прямыми предметами моей работы, так все спешит и кипятится в своем соку. Если можно, пусть печатает так как есть и то, что есть, иначе пропадут и эти работы, как пропало безчислен<ное> множество других в ожидании какой-то полноты. Пока я тут, на меня рассчитывать нечего, так ему и скажи, – несмотря на то, что мерзлота – единственное, что меня действительно занимает внутренно. Крепко целую тебя, дорогая Аннуля, будь спокойнее.

1. Отец Павел Флоренский описывает свое новое место жительства при заводе Йодпром. Промышленное производство йода, альгина и агара из морских водорослей располагалось в здании старинного кожевенного завода монастыря, к которому пристроили обширный двухэтажный корпус. Туда же переселили всех специалистов, занятых организацией нового производства. Отец Павел перебрался на новое место жительства 20 февраля 1936 г. Флоренский и Литвинов вновь поселились в одной комнате. Окна комнаты выходили на север, к Банному озеру. Об этом новом месте жительства пишет и Р.Н. Литвинов (1936. II.23): «… Наверху в большой комнате, рядом с лабораторией живем “мы”. Нас пятеро. Из них один мой постоянный спутник (Флоренский. – Ред.), остальные – новые сожители. Живем тихо. Отопление паровое, пожалуй, слишком энергичное, так что спать под двумя одеялами жарко. Можно спать и без одеяла. Из других радостей можно отметить плиту, которую можно топить когда угодно, паровой кипятильник, так что можно когда угодно пить чай, и приятные виды из окон. Я привез сюда кое-какую мебель, так что устроился с комфортом. Очень много работы. Верчусь как волчок – и все-таки не успеваю сделать и половины нужного…»

2. Агар (агар-агар) – вещество, содержащееся в клеточных стенках красных водорослей, широко используется в кондитерской промышленности. О работе над получением агар-агара пишет Р.Н. Литвинов (1935. XII.16): «…Что мы сейчас делаем? Нужно сказать, что вожусь с водорослями. Вчера мы получили так называемый агар-агар из водоросли, которая носит имя анфельция пликата и в полузасохшем виде на ощупь напоминает твои волосы. Из нее мы выварили вещество, которое прибавляется в мармелад для его застудевания. Вообще я много вожусь с водорослями. В них приятен запах – морской и немножко тяжелый, и из них мы делаем всякие вещи – и клей, и лаки, и проклеиваем бумагу, и делаем кальку и краски и т. д. Ставим производство, сначала небольшое, с тем, что если пойдет удачно, то развернут его до грандиозных масштабов. Если удастся – то будет создана совершенно новая промышленность, не удастся – будет ценный опыт, которым полезно будет поделиться. За прошлый год мы написали несколько статей, которые должны быть напечатаны. Если напечатают, то я постараюсь послать тебе экземпляр, если, конечно, это будет возможно…» Таким образом, первый агар-агар получен 15 или 16 декабря 1935 г.

3. Имеется в виду выбор имени для ожидавшегося ребенка Василия и Наталии Флоренских. О каком имени в данном случае шла речь, выяснить не удалось.

4. Быков Н.И. Речь идет о продолжении работы по изучению мерзлоты, начатой еще в ссылке на Дальнем Востоке.

10–11 марта 1936 г., Кремль, быв. Кожевенный завод

1936. III.10–11. № 52. Соловки. Дорогая Аннуля, сегодня получил твое № 9 от 23.II. 1936, открытку А<лексея> И<вановича> и печатное (брошюру Вернадского) от Мика. Спрашиваешь о моем № 46.Это письмо, как и № 37, 42, 49 – маме. Напрасно ты думаешь, что твои письма раздражают меня, наоборот, но мне мучительно думать о твоих неприятностях и отсутствии радостей, потому и стараюсь внушить тебе лучшее использование жизни. Дело моей жизни разрушено, и я никогда не смогу и, кроме того, не захочу возобновлять труд всех 50 лет. Не захочу, потому что я работал не для себя и не для своих выгод, и если человечество, ради которого я не знал личной жизни, сочло возможным начисто уничтожить то, что было сделано для него и ждало только последних завершительных обработок, то тем хуже для человечества, пусть-ка попробуют сделать сами то, что разрушили. Как ни плохо, но все же кое-какая литература до меня доходит, и я вижу, что другие стараются около вопросов, мною уже проработанных, и мною одним, но вслепую и ощупью. Конечно, по частям и исподволь сделанное мною будет сделано и другими, но на это требуется время, силы, деньги и – случай. Итак, разрушением сделанного в науке и философии люди наказали сами себя, так что же мне безпокоиться о себе.

Портрет о. Павла Флоренского работы з/к Иванова Д.И.

Бумага, карандаш. 1935 г.

Думаю о вас. Конечно, я работаю, но уже над другим и второстепенным или третьестепенным: ни условия работы и жизни, ни возраст, наконец, ни душевное состояние не дают возможности обратиться к первостепенному. Достаточно знаю историю и исторический ход развития мысли, чтобы предвидеть то время, когда станут искать отдельные обломки разрушенного. Однако, меня это отнюдь не радует, а скорее досадует: ненавистная человеческая глупость, длящаяся от начала истории и вероятно намеревающаяся идти до конца ее. Но будет – о себе, это совсем не интересно. Портрет, посланный Кире, мне и самому не нравится¹. Но во-первых лучшего у меня не было, а во-вторых я полагал, что Кира в связи с ним мог бы вспомнить свои школьные годы.

Почтарские лодки. На веслах по шуге.

Почтовая карточка издания УСЛОН. 1929 г.

Впрочем, ничто не мешает положить этот портрет куда-нибудь в стол. – Хорошо, что ты заинтересовалась смыслом и происхождением географических названий: по ним можно вскрыть прошлое местности и нередко таким образом, т. е. по анализу названий, приходят к очень важным истор<ическим> и географ<ическим> выводам. В частности, франц<узским> историком Бераром написано двухтомное сочинение «Финикияне и источники Одиссеи»². Анализируя различные названия средиземноморских местностей, Берар отождествляет эти местности с описываемыми в Одиссее, доказывает удивит<ельную> точность описаний Гомера, фактичность их, составляет точную карту скитаний Одиссея и иллюстрирует ее многочисленными фотоснимками местностей. Кажущийся вымысел превращается в осязаемый факт. 1936.III. 13–14. Сегодня я закончил первую песнь «Оро», начал писать примечания. Сегодня же, в выходной день, художник³, который зарисовал меня в первый раз (то, что послано Оле), согласно твоему желанию, начал рисовать снова.

Пришлю в одном из последующих писем, т. к. надо еще закончить и закрепить карандаш. Если тебя этот рисунок удовлетворит, возьми его себе, если же нет, то передай Васе. Последнее время стоят солнечные дни, ночью морозы, но не сильные, днем когда как: то подтаивает, то несколько морозно. Но в воздухе, несмотря на снег, чувствуется что-то весеннее. Начинаю с завтрашнего дня ряд лекций по технологии и химии водорослей на курсах Иодных Мастеров. Остальное идет своим порядком, и нового сказать мне нечего. Разве только, что агар, получаемый нами, согласно нашим испытаниям, оказался доброкачественным и превосходящим японский, а равняющимся по качеству – американскому, если не выше его. Скажи Кире и Васе, что пишу им отдельно, в этом письме не помещается, а Кире надо написать много, по поводу предстоящей его работы. Собственно, надо бы написать неск<олько> тетрадей, т. к. это вопросы, которые я обдумываю десятками лет. Относит<ельно> печатания с кем-нибудь я считаю, что такой способ по ряду соображений самый целесообразный. Но то, что не закреплено в печати – неизбежно пропадает вовсе: наш век – не древние времена, когда сохранялись рукописи, да и тогда были «издательства», под диктовку размножавшие рукописи. Крепко целую тебя, дорогая. – Собираюсь написать М<арии> В<ениаминовне>, но все нет места; пока же передай ей мой привет и поблагодари ее за память. Я часто вспоминаю ее, хотя и не слышу никакой музыки. Еще раз целую тебя, всегда помню, даже без кашек и рязанской земли.

1. Автор портрета не установлен. Портрет см. на с.359.

2. Имеется в виду книга: Berard V. Les Pheniciens et I’Odyyssee. T.1, 2.Paris, 1902–1903.

3. З/к Иванов Д.И.

23 марта 1936 г., Кремль, быв. Кожевенный завод

1936. III.23.Соловки.№ 54.Дорогая Аннуля, сегодня получил твое и Мики письма, № 10 от III. 4. Как тревожно, что вы всё и все болеете. Кажется я писал тебе относительно приемов иода (по 3–4 капли в день тинктуры в воде или молоке), как предохранительном средстве против гриппа. У нас тут была эпидемия гриппа, но я, хотя и был в состоянии, близком к заболеванию, однако не заболел, вероятно потому, что принимал иод. Интересно, что и рабочие у нас, которые заняты возгонкою иода и следовательно вдыхают водные пары, не болеют гриппом, те же, кто стоит от возгонки подальше – заболевали, но не в сильной степени. Вот, только не знаю, достанешь ли иода (не бромферона!). Да, помимо всего, принимать время от времени иод вообще следует, особенно тебе. Спрашиваешь о Кириной работе¹. Она мне понравилась, равно как и моему приятелю химику; но проверить результаты я не мог, нет потребных реактивов. При этом письме посылаю портрет, сделанный тем же художником², что и тот, который послан Оленю, – согласно твоему желанию. Если ты не захочешь оставить его, т. е. портрет, у себя, то передай Васе. Хотелось бы послать тебе что-ниб<удь> красочное и красивое, но художник, который мог бы это сделать, частью занят, частью ленится, и приставать к нему мне неудобно. Однако в присланном портрете человек знающий мог бы оценить скульптурную лепку формы. Я сижу всецело в водорослях. Эксперементы над водорослями, производство водорослевое, лекции и доклады по тем же водорослям, изобретения водорослевые, разговоры и волнения – все о том же, с утра до ночи и с ночи почти что до утра³. Складывается так жизнь, словно в мире нет ничего, кроме водорослей. Но как раз о них-то не удается читать что-ниб<удь> дельное, – имею в виду какой-ниб<удь> курс «альгологии», т. е. водорослеведения. Докапываешься до всего своим умом, а потом узнаешь, что это уже сделано другими. Если бы мне было 20 лет, то пожалуй такая школа была бы не плоха, доходить своим умом. Но в моем возрасте уже поздно думать о школе и готовиться к чему-то будущему, а надо в настоящем вести работу с наибольшими результатами и наименьшею тратою сил. Большой недостаток у меня также и в том, что пока я работаю с водорослями, уже привезенными на завод, но не наблюдал их выбросов на берег и тем более растущими в море. Но м.б. весною и летом этот недостаток будет восполнен. Мое мышление так устроено, что пока я совершенно вплотную не подойду к первоисточнику в природе, я не чувствую себя спокойным и потому не мыслю плодотворно, т. е. со своей точки зрения, ибо только я могу судить или предощущать свои возможности.

Быв. Кожевенный завод. где располагался завод Иодпром. Вид с Банного озера.

Фотография В.П. Столярова. 2003 г.

Водоросли же настолько своеобразны, что их непременно надо прощупать до конца собственными руками. Недаром один из рабочих допытывался у меня, что водоросли – растения или животные, и когда я говорил, что растения (хотя чуть-чуть и животные), то был явно не удовлетворен: ему хотелось услышать о животной природе водорослей. – Очень жалею, что все не нахожу места написать М<арии> В<ениаминовне>, боюсь огорчить детей, если не напишу кому-ниб<удь> из них. (Васе и Кире пишу параллельно, в письме к маме, которое надо закончить, это № 53.) Но скажи ей, что я часто вспоминаю ее, рад ее посещениям и собираюсь написать. – III.24. Сейчас нашел у себя присланное вами – тряпочку с буковыми орешками. Эти орешки меня очень интересовали в детстве, своею трехгранностью. Трехгранность, как и всякая трехосная симметрия – огурцов в сечении, однодольных растений, в отличие от квадратности и круглости, создавала во мне чувство тайны. А тайна – столь же заманчива, как и страшна. Я сильно боялся буковых орешков и, хотя почва под буковыми деревьями была засыпана ими, никогда не решался раскусить. О съедобности их тогда никто не говорил и тогда на Кавказе конечно их не собирали и не ели. Только впоследствие я узнал, что буковые орехи съедобны, но вместе с тем понял и пользу своего чувства страха перед ними: старые буковые орехи содержат ядовитое начало, при поджаривании их разлагающееся, так что действительно нельзя есть этих орешков под деревом. Мне хочется записать здесь тебе и детям, по связи со сказанным, что все научные идеи, те, которые я ценю, возникали во мне из чувства тайны⁴. То, что не внушает этого чувства, не попадает и в поле размышления, а что внушает – живет в мысли, и рано или поздно становится темою научной разработки. Вот почему я писал тебе несколько раз, чтобы ты не безпокоилась за детей и что я верю в них: в них тоже должен жить инстинкт научного размышления, опирающийся на чувство таинственного и питающийся этим чувством, которое не мотивируется, но которое не обманывает. В каждой области действительности выступают особые точки, они-то и служат центрами кристаллизации мысли. Но нельзя формулировать, чем эти точки отличаются от прочих, и человеку, лишенному интуиции, хотя бы он и был умен, образован и способен, эти особые точки не кажутся входами в подземелья бытия. Их знал Гете, их знал Фарадей, Пастер. Большинство, по-видимому, слишком умно, чтобы отдаться этому непосредственному чувству и выделить особые точки мира, – и в силу этого безплодно. Это не значит, что они неспособны сделать что-нибудь; нет, сделают и делают, но в сделанном нет особого трепета, которым знаменуется приход нового, творческого начала… Буковые орешки завели меня в сторону и заняли все место. Целую тебя, постоянно вспоминаю. Как видишь, даже бумага попалась розовая. – Вчера получил от тебя № 10, а ранее – № 8, № 9 не получено.

1. Это работа по определению содержания ванадия. См.: В.А.Зильберминц., К.П.Флоренский. Полевое определение ванадия // Тр. Ломоносовского института геохимии, кристаллографии и минералогии АН СССР.1936. Вып.7.С.355–361.

2. З/к Иванов Д.И. Портрет опубликован: Священник Павел Флоренский. Сочинения в 4-х томах. Т.4.М., 1998, с.417.

3. О том же – Р.Н. Литвинов (1936.III.24): «…Дела заводские идут прилично, работы много, читать некогда. Вертишься с утра до ночи, за день как будто ничего не сделаешь, а за месяц чувствуются изменение и результаты. Любопытно на почти необитаемом острове вводить новую технику, создавая, чёрт знает из какой дряни. Нет насосов – из выброшенного монахами котла делаешь паровой аппарат для перекачки, самые современные вентиляторы делаешь из деревяшек. Совершенно излечился от радиотизма. У нас трансляция такая мерзкая, что когда у нас украли громкоговоритель, то этот факт был встречен больше с радостью, чем с огорчением. Журнал “Радио-Фронт” иногда просматриваю, но с неудовольствием. Ничего интересного. Нужно добавить, что с газетами у нас туговато. Попадают сравнительно редко, и поэтому от них как бы отвыкаешь. Дня все прибывает и прибывает. В восьмом часу вечера солнце стоит высоко над замерзшим морем. Безоблачной погоды не бывает, а облака окрашены в самые великолепные и нежные тона. Стоит неуклонно мороз очень небольшой. Начинаются весенние холодные северо-восточные ветры. Был день, когда ходить было довольно затруднительно. По ветру идешь вприпрыжку, против ветра еле ползешь. В выпарном котле пар вместо того, чтобы идти в вытяжку, уходит в цех, так что в двух шагах нельзя узнать человека. Быт наш не изменился. Та же столовая, то же жилище, те же люди, та же баня. Но нужно отметить, что с каждым переездом я к ней придвигаюсь ближе и ближе. В прошлом году разстояние было около 3-х километров, осенью и зимой около 15 минут хода, а теперь дошло до трех минут пути…»

4. В воспоминаниях о. Павел пишет о своем детском ощущении тайны: «…наиболее достойным внимания и наиболее привлекательным было для меня явно иррациональное – то, чего я действительно не понимал и что вставало передо мною загадочным иероглифом таинственного мира» («Детям моим», с.83).