Текст книги "Все думы – о вас. Письма семье из лагерей и тюрем 1933-1937 гг."

7–8 июля 1936 г., быв. Кожевенный завод

Дорогая Наташа, поздравляю Вас с рождением сына¹. Надеюсь, теперь Вы оправились совсем и чувствуете себя хорошо. Просите написать о своем впечатлении от семейного события. Но какое же у меня м.б. впечатление, кроме чувств: я ведь знаю о событии лишь из писем и смотрю на него Вашими глазами. Могу лишь сказать, что я весьма рад вообще и в частности благополучному исходу. Мальчик родился примерно в то же время, что и Вася (25-го мая, а Вася 21-го), но очевидно решил выждать 4 дня, чтобы родиться в особенно хороший день. Конечно, малыша я очень люблю, но ничем не могу быть ему полезен.

Внук о. Павла Флоренского, Павел.

Фотография. 1936 г. Эта фотография была послана о. Павлу в письме.

Хочу дать только один совет. Пусть с первых же дней он получает наилучшие впечатления от мира. Большая ошибка думать, что эти «безсознательные» впечатления безразличны. Именно они, больше чем какие-либо другие, последующие, слагают основу личности, ложась первыми камнями ее фундамента. Знаете основной закон психофизики – Вебера-Фехнера²: ощущение (добавлю – и впечатление) пропорционально логарифму раздражения. Или: произведение из замечаемого изменения ощущения на уже имеющееся раздражение пропорционально приросту раздражения. Поэтому, когда никакого раздражения еще почти не было, прирост ощущения велик при малом добавочном раздражении. И «пустяк» поэтому воспринимается как откровение. Но весь вопрос в том, какого рода откровения будет получать от мира малыш. Нужно, чтобы они были прекрасные, чистые и светлые. Тогда они станут коренными образами всего облика, и на них станет наращиваться, выкристаллизовываясь, родственный материал. Может случиться, вообще говоря, и обратное, и этого надо опасаться и оберегаться. Что же именно следует давать малышу для первого питания? Всоответствии с известным мне духом рода можно наметить пищу наиболее подходящую. Это: музыка, но высшего порядка, т. е. Бах, Моцарт, Гайдн, пожалуй, Шуберт, который, хоть и не глубок, но здоров и ясен. Затем цветы. Надо обращать внимание малыша на цветы, т. е. показывать ему их и привлекать внимание. Далее – зелень, воду, вообще стихии. Далее небо, облака, зори. Далее: произведения изобразительных искусств, хотя бы в репродукциях. Надо, чтобы с первых же часов жизни он привыкал вживаться в природу и в лучшие проявления человеческого творчества. Не смущайтесь, что он будет будто чужд показываемому: это только кажется. Он будет воспринимать, но не сумеет проявить свое восприятие. Но позже вы сами убедитесь, что эти впечатления не миновали его, и они скажутся так или иначе, самым явным образом. – Когда я писал Васе, то не сумел уместить одной мысли; передайте ему Вы. Это, именно, необходимость внимательно отнестись при изучении осадочных пород к косослойности – явлению мало изученному, но очень характерному и дающему основания для генетических выводов. Изучение косослойности примыкает к изучению фаций³. Из-за некоторых второстепенных оплошностей Наливкина⁴ только полупризнали и держат в черном теле. А между тем самые промахи его свидетельствуют о подвижности ума и свежести подхода. Его мысли необходимо освоить (м.б. не усвоить целиком) и применить как-то, вероятно с соответственными изменениями. Ведь суть дела заключается в очень простой и совершенно безспорной мысли: возникновение породы зависит не только от хода времени (как обычно принимается в геологии), но и в такой же мере от места в пространстве. А потому строение геол<огических> образований есть функция точки пространства – времени, а не только времени. Это – простая мысль, но надлежащих выводов из нее и применение ее не делают. Хочется, чтобы Вася подходил к явлениям природы возможно непосредственнее, не закрывая себе глаз односторонними и явно недостаточными понятиями, ходячими и принимаемыми без критики. – Возвращаюсь к маленькому. Вы пишете об его черных или темных волосах и темно-серых глазах. Но ни то, ни другое в таком возрасте еще ничего не говорит относительно будущего. Эти первые волосики сменяются и, весьма часто, окрашенными совсем в иной цвет; равным образом и глаза изменяют цвет в раннем возрасте. При случае сделайте отпечаток его ручонок: надо закоптить бумагу, положить на стол и наложить ручку, слегка прижав. Тогда на копоти отпечатаются линии. А затем отпечаток закрепляется, для чего бумагу опускают плашмя в спиртовой раствор, очень слабый, какой-либо смолы, а в крайнем случае и просто в спирт. Будет поучительно иметь отпечаток линий руки, когда он подрастет, для сравнения. У меня в бумагах был где-то отпечаток рук Васи, было бы интересно сравнить их между собою. Я вероятно впадаю в детство, т. к. общество взрослых, всегда меня тяготившее, становится совсем невыносимым, и приемлемо только общество детей (которого у меня здесь нет), да подростков. Поэтому мне особенно хотелось бы иметь маленького возле себя и грустно, что его не вижу. – Всего хорошего. Приветствую Ваших родителей⁵ и всех Ваших. Дайте бумагу на испытание для акварели Вл<адимиру> Ан<дреевичу>⁶.

П.Флоренский

В.П. Флоренский. Фотография. Осень 1947 г.

1. В этом же письме – поздравление Василию: «Поздравляю тебя с сыном. Мне конечно очень радостно, что это произошло при нашей с мамою жизни. Ты, я, мой отец и дед росли и родились уже без дедов, а кроме тебя – и без бабушек, и в детстве я думал с горечью, почему у меня нет ни дедушки, ни бабушки. А у твоего сына есть два деда, две бабушки и три прабабушки (а может быть четыре? не знаю). Поэтому будет, кому его баловать, и он будет вправлен в паз времени, если выразиться по шекспировски (“время вышло из своих пазов”, – говорит Гамлет). Быть в пазе времени очень важно для понимания жизни и правильного ее направления».

2. Закон Вебера– Фехнера – в психологии закон о зависимости между ощущениями и раздражителями, назван по имени ученых Эрнста Генриха Вебера (1795–1878), немецкого анатома и физиолога, основателя экспериментальной психологии, и Густава Теодора Фехнера (1801–1807), немецкого физика, психолога и философа.

3. Фация (геол.) – одна из характеристик физико-географических особенностей ландшафта.

4. Наливкин Дмитрий Васильевич (1889–1982) – советский геолог и палеонтолог. Разрабатывал учение о фациях. См.: Наливкин Д.В. Учение о фациях. Условия образования осадков. Л., 1932.

5. Родители Наталии Ивановны: Зарубин Иван Иванович (1887–1945), агроном и Зарубина (Николаева) Анна Лаврентьевна (1887–1959) – учитель русского языка и литературы.

6. В.А. Фаворский; в конверт был вложен лист бумаги, обработанный альгинатом.

23 декабря 1936 г., быв. Кожевенный завод

1936.XII.23. Соловки. N 85. Дорогая мамочка, по установившемуся обыкновению последнее письмо месяца посвящаю тебе. Все-таки деление времени на месяцы не совсем условно, и конец месяца означает и подведение итогов – как рабочих, так и личных. Конец же декабря для соловчан в особенности знаменателен. Готовимся к зимней спячке, т. е. к прекращению навигации и к зимовке в изоляции. Кто мечтает о переезде на материк, кто фантазирует об освобождении. Мечтаний о материке я понять не могу, т. к. убежден, что здесь во многих отношениях гораздо лучше, чем на какой-нибудь материковой командировке. Думаю, в этом случае действует больше слово материк, чем трезвая оценка самого материка. Но всякое прекращение навигации всегда сопровождается на Соловках этими безплодными разговорами. Впрочем, я лично их почти не слышу, сидючи круглые сутки в лаборатории или в своей келлии, представляющей отторженную часть моей лаборатории же. Вот уже несколько дней, с 18-го декабря, как я переместился в новое помещение, в пределах того же здания. Теперь и лаборатория и моя келлия более уединенны и более тихи, но зато лишены своеобразия прежних: там над головою высилась на высоте более 10 метров крыша. Подымешь глаза и видишь стропила, что мне весьма нравилось. Теперь я нахожусь в обыкновенных оштукатуренных стенах, правда стенах весьма старинных и достаточно толстых, но все-таки не дающих никаких особых впечатлений. Сижу день и ночь, если в это время на Соловках можно говорить о дне и ночи: почти круглые сутки темно или полутемно, ведь мы живем у Полярного круга, а вчера был самый короткий день. Помещаюсь я во втором этаже, так что видны краски неба и Кремль. Веду исследования, связанные с развивающимся производством, исследования химикотехнологического характера. Последний месяц много занимаемся водорослями и с ботанической стороны – изучал их строение под микроскопом, определял, насколько можно определять при нашем безлитературье, гербаризировал, делал зарисовки микроскопических картин. Обдумываю один аппарат для непрерывного получения иода прямо из водорослей. Установил режим процесса отбелки агара и т. д. Собираю, опять-таки насколько возможно в наших условиях, материалы по водорослям со всех точек зрения. Это нужно и для работ, и для чтения лекций на курсах Мастеров-Водорослевиков (вероятно, это первые в мире курсы с подобной специализацией) и, – тайная надежда, – для книги о водорослях, написать каковую можно было бы лишь много времени спустя, по завершении ряда исследований и получении литературы, для книги совершенно необходимой. – Я получил несколько фотоснимков с домашних и в особенности с маленького. Последние, ноябрьские, мне показались наиболее интересными, м.б. потому, что у маленького совсем осмысленный вид и, по крайней мере так кажется, здоровое состояние. Мне жаль, что ты не видишь своего правнука, носящего имя своего прапрадеда. Хотелось бы повидать его и мне, но хорошо и то, что присылают из дому его снимки. Видно по этим снимкам, как маленький растет и крепнет. Все, но немногие, кому я показывал эти снимки, хвалят маленького и находят его толстеньким и здоровым. Находясь здесь, я чувствую себя все-таки с вами, постоянно вспоминаю вас всех и отвлекаюсь работой. Не знаю, много ли выйдет из нее проку, но работаю постоянно, и даже для чтения чего-нибудь не относящегося к делу не остается и 1/4 часа. На днях послал детям и Анне коллекцию зверей, растений и камней, очень убогую, конечно, т. к. иную послать не смог бы, но все же дающую некоторое представление о местной природе, тем более, что младшие морской природы не видывали и не имеют о ней представления. Вернулась ли тетя Соня? Здорова ли ты, дорогая? Поцелуй Люсю, кланяйся Лиле с семьею и потомством, Шуре, Андрею с семьею, если будешь писать им. Крепко целую тебя, дорогая мамочка, заботься о своем здоровье. Еще раз целую. Тороплюсь закончить письмо, т. к. уже половина третьего, а завтра утром последний срок подачи декабрьских писем. Еще раз целую.

23–24 декабря 1936 г., быв. Кожевенный завод

1936.XII.23–24. Соловки. № 85. Дорогая Наташа, присылаемые снимки маленького меня очень утешают в моем одиночестве. По ним я слежу за его ростом и развитием. Каждый снимок показывает маленького в новом виде. Теперь, т. е. по ноябрьским снимкам, он уже приобрел осмысленное выражение, и, видимо, способность направлять движения согласно своему желанию. Мне он очень нравится, и я им вполне доволен, лишь бы был здоров. Нравится он также и другим, кто видит у меня его снимки. Впрочем, я не держу их открытыми, неприятно, когда будет смотреть на них всякий посторонний, вошедший ко мне в келлию. В настоящее время я живу, можно сказать, в затворе, никуда не выхожу, кроме ежедневного прохода в Кремль – обедать, и, через день, в Кремль же за завтраком. Через день – это потому, что с одним знакомым мы в видах лучшего распределения еды по времени и ради экономии времени решили носить завтрак «домой» и делаем это поочередно. Вы спрашиваете относительно прикармливания маленького. Я думаю, отнимать от груди его не следует, а прикармливать надо. Во-первых, будет более разнообразное и более обильное питание, а во-вторых, он приучится к пище, которую придется есть впоследствии, так что переход не будет слишком резок. Летом делать такой скачок вообще нежелательно, и при его плохом пищеварении могло бы быть и рискованным. Мне кажется, далее, что было бы хорошо давать ему морковный сок – натереть моркови и выжать через чистую тряпочку. Впрочем, спросите об этом у врача. Думаю, что регулировало бы его пищеварение и, кроме того, давало бы ему витамины. Как жаль, что не могу видеть его развития, и ко мне он не привыкнет. Но что же делать. – Продолжаете ли занятия английским языком? Кланяйтесь своей учительнице¹ от меня. Музыку напрасно забросили, надо играть хотя бы понемногу, но каждый день, да и маленькому надо приучаться к звукам. Играйте ему Баха и Моцарта, путь он пропитается их ритмами. Печально, что наш дом, несмотря на мои старания и убеждения, не звучит, это очень было бы важно для душевного равновесия. Всего хорошего, будьте здоровы и добры, берегите мне внука.

П. Флоренский.

1. Малиновская Екатерина Антоновна. Она же преподавала английский язык детям Флоренского.

13 февраля 1937 г., быв. Кожевенный завод

Дорогая Наташа, Вы что-то давно не сообщали, как растет мой маленький внучок. А я непрестанно не то что думаю о нем, а живу с ним. Очень, очень жаль, что не вижу его роста и развития, как раз в то время, когда закладывается самый каркас личности. Все остальное, позднейшее – только вариации на тему раннейшего детства. Старайтесь окружать его впечатлениями прекрасного, но только действительно прекрасного, первозарядного. Эти впечатления станут зародышами кристаллизации, на которых будет впоследствии отлагаться прекраснейшее, а все чуждое выбрасываться вон.

Мик с Павликом. Загорск. Фотография. Осень 1936 г.

Эта фотография была послана о. Павлу в письме

Занимаетесь ли английским? Как решилось с вашей учительницей, остается ли она в Загорске, или уезжает? Занимаетесь ли музыкой? Было бы печально, если бы вы бросили ее, играть непременно надо, хотя бы для маленького, если не для себя. Здоров ли он теперь? Думаю, как полезно было бы ему давать водоросли, они так благотворно действуют на желудок. Или хотя бы агар-агар. М.б. не теперь, а позднее. Ему можно было бы наварить на агаре мучной кисель.

Всего хорошего.

20 апреля 1937 г., быв. Кожевенный завод

1937.IV.20. Соловки. № 98. Дорогая Аннуля, 15 апр-<еля> получил твое письмо № 9 от 20 марта. Не удивляйся, что долго не писал: в этом месяце можно написать лишь 2 письма. Веточку псевдомимозы (акации) получил, она напомнила мне Батум, с его улицами, обсаженными этими деревьями, а потому – и детство. Ты меня неверно поняла, когда я писал о маленьком Павлике: я вовсе не огорчаюсь, я радуюсь, что есть у вас предмет внимания и утешения, пусть он и заменяет меня, может быть, когда вырастет, то и заменит, если не для вас, то в работе. Ведь наследственность нередко перескакивает через одно поколение. Впрочем, я не хочу сказать, что мои прямые дети не заменят меня. Ты знаешь, как я люблю их и верю в них. Но строение мысли и характера у детей обычно не таково, как у родителей, а ближе подходит к дедам и вообще к поколению через одно. У меня было слишком много научных замыслов, чтобы хватило сил их осуществить. Но может быть маленькому удастся продолжить нить размышлений, хотя, конечно, это будет по-новому, и пусть будет лучше и в лучших условиях. Оглядывась назад, я вижу, что у меня никогда не было действительно благоприятных условий работы, частью по моей неспособности устраивать свои личные дела, частью по состоянию общества, с которым я разошелся лет на 50, не менее – забежал вперед, тогда как для успеха допустимо забегать вперед не более как на 2–3 года. Но все это, все-таки, пишу не о себе, т. е. не ради себя, а ради маленького, – хочу пояснить, почему я радуюсь вниманию к нему. – Относительно Мики. Да, ему не следует оставаться предоставленным самому себе, да кроме того необходимо, чтобы он набирался впечатлений от природы. Если нельзя устроить ничего другого, то пусть поживет у Коли,¹ но необходимо просить Колю смотреть за ним и не давать распускаться. Пусть летом ведет запись наблюдений над природой, рисует с натуры. Может быть у Коли есть какие-нибудь метеорологические установки, хорошо бы поручить их Мику для систематических наблюдений. А вы постарайтесь воспользоваться весною и летом, чтобы побольше видеть лес, луга, цветы, облака. Ведь это – лучшее, что есть в жизни и самое успокоительное, надо пользоваться. И маленькому тоже можно будет пользоваться, в природе – самое лучшее воспитание. – В одних воспоминаниях («Русск<ая> старина», 1887, т.26, ноябрь, стр.324) я вычитал любопытный факт бытового характера: в XVIII веке диваны (конечно большие, как это было принято и позже) устраивали со ступеньками. Вероятно такие диваны были очень высокие и на них было тепло как на полатях. – Мне кажется, это лето должно быть жарким и засушливым. Боюсь, с садом у тебя будет плохо, т. к. растениям потребуется поливка. Но не унывай заранее, м.б. мои соображения и ошибочны. Хотелось бы, чтобы было побольше зелени. Налегай на салаты. Очень вкусный салат из звездчатки (Stellaria media), и если к нему прибавлять чего-ниб<удь> питательного (хотя бы молока), то наверно вам он понравится. Детям надо давать побольше свежей зелени, а маленькому – овощей, особенно моркови или, пока, морковного сока. Ты пишешь, что Оле хочется вкусного. Но ведь вкусное делается таковым гл<авным> образом от приправы: необходимо давать пище запах, хорошо прожаривать, придавать остроту или сладость, и тогда самые простые припасы обращаются во вкусные кушанья. Русская кухня страдает от безвкусной, распаренной, переваренной пищи; в средней полосе портят всякие припасы, превращая их в мазучее месиво, без строения, без запаха и вкуса. В этом отношении, посмотри, как умеют готовить на Кавказе: из любого припаса, которого у нас и есть не стали бы, делают восхитительное кушанье, положив туда трав, чего-ниб<удь> для запаха и т. д. Делаешь ли ты детям когда-ниб<удь> мой сыр? Это хорошая приправа к каше, самой безвкусной, и делает ту же кашу или картошку нарядной. А есть надо только то, что по вкусу, иначе еда мало полезна. Поджаривай хлеб, помажь его немного сыром, посыпь укропом – это будет приятный завтрак, не требующий хлопот и возни. Если бы я был с вами, я варил бы вам мармелад – расход сахара в общем остается тем же, если не меньше, а впечатление совсем другое. Хочу сказать: надо уметь жить и пользоваться жизнью, опираясь на то, что есть в данный момент, а не обижаясь на то, чего нет. Ведь времени потерянного на недовольство никто и ничто не вернет. Крепко целую тебя, дорогая Аннуля. След<ующее> письмо напишу уже в мае. Еще раз целую.

1. Н.И. Быков.

Поэма «Оро»

Посвящение

 
Ты свет увидел, бедный Мик,
Когда спасен был в смутный миг.
Отец твой бегством лишь и жил,
Замуровавшись средь могил —
Могил души. Могу ль назвать
Иначе дом умалишенных? Тать
Обхитил разум их, и крик
Застыл пустой. Я к ним проник.
Там воздух по ночам густел
Обрывками сотлевших тел —
Страстей безликих, всё живых;
Там стон страдальцев не затих,
Хотя сменил уже на тьму
Им рок врачебную тюрьму.
 
 
Увы, в голодный жуткий год
Какой подарок кто найдет?
Искал кругом, что Мику дать —
И дар нашелся: благодать.
Хотелось мне, чтоб Божья тишь
Тебя укрыла, мой малыш.
 
 
Был старец – праведный Давид.
Сам в рое жалящих обид
И жгучих язвий, Бога сил
Он имя сладкое хранил.
 

О. Павел Флоренский с сыном Миком

 
Однажды видит он во сне
Судьбу мою – награду мне.
Двойную благодать сулил
Излить провидец Иоил
Во дни предельные скорбей.
Мы не дошли до крайних дней.
Но сон вещал, что Бог двойным
Мне разум просветит Святым
Дыханьем уст Своих, что ждет
Меня и мудрость и почет.
И вот, двойную благодать
Тебе решил я передать
И так сказал себе. С тех пор
Спустился я с высоких гор,
Где темносинь эфир небес,
Во мглу долин, в унылый лес.
Блужданьем темным утомлен,
Я помню прошлое, как сон…
Текли печальные года.
Но никогда, но никогда
Тебя не забывал отец,
Мой хрупкий маленький птенец.
Себе я сердце разорвать
Готов был, только б мир и гладь
Тебя окутали. Полет
Событий кружит и влечет.
В тревоге смутной, средь невзгод
Шел день за днем, за годом год.
Ты рос, но слабый, бледен, мал
И с детства горести познал.
За сроком новый срок скользит.
Но не фосфат же инозит[1]1
  Химическое название фитина – Авт.


[Закрыть]
Удобрит нив душевных новь —
Восполнит ласку и любовь.
 

 
Какой аптечный препарат
Вспоит сердечный чахлый сад?
Заменит солнечный привет,
Когда тебя со мною нет?
Но знал: не должно мне роптать.
Прошли года —
не два, не пять,
А много безуханных лет,
Как звенья внутренних побед.
Себя смиряя вновь и вновь,
Я в жилах заморозил кровь,
Благоуханье теплых роз
Замуровал в льдяной торос.
Так мысли пламенной прибой
Остыв, закован сам собой.
 
 
С тобой в разлуке вот опять.
Тебе лишь повесть рассказать
Могу с своих унылых нар —
Любви бессильной жалкий дар.
Но не хотел бы уронить
Из рук ослабших Парки нить,
Стрясти земную пыль и прах,
Пока не выскажусь в стихах.
«Цветы осенние милей
Роскошных первенцев полей».
Так пусть над кровом мерзлоты
Взрастут последние цветы