Текст книги "Истории Дальнего Леса"

ИСТОРИЯ ШЕСТАЯ
Время совы

Эта история занимает особое место среди всех историй о жителях Дальнего Леса. Наверное, потому, что она состоит из двух частей: первая из них была рассказана мне норкой Анфисой, магической личностью и просто моей давней знакомой. А вторую я услышал по пути в Дальний Лес в соседнем королевстве в сезон дождей. Показалось мне, что обе истории можно связать. Может быть, все это лишь легенда из множества волшебных сказок, витающих мечтаниями над Дальним Лесом…

Заметила норка Анфиса как-то, что ее недавняя подруга Василиса летает в чащобу леса во время совы. Как магический персонаж, норка Анфиса знала о колдовском времени совы, только не уделяла никакого внимания этому. Ей хватало своих загадок, чтобы еще заниматься проблемами совы и ее странными ночными полетами.

Ночь – это и есть самое настоящее время совы. Никто из обитателей леса не решается заходить в такую чащобу в пик времени совы. Сумерки всегда пугают своей таинственностью и неопределенностью. Здесь, на границе дня и ночи, практически нет запретного и все возможно. Стирается грань между, казалось бы, незыблемыми понятиями. Добро и зло меняются одеждами, и происходят чудеса. В это время исполняются желания и происходит колдовство.

Именно в этот час сова Василиса летела в самую чащобу Дальнего Леса, в заброшенный домик охотника, который стоял на самой границе мира зверей и мира людей. Так сложилось, что человек уже давно стал редким гостем в Дальнем Лесу. Но были времена, когда охотники часто заходили в эти места.

Говорят, давным-давно в домике жил одинокий охотник. Жил неплохо, потому что находился в полной гармонии с природой и был внутренне спокоен. Никому не завидовал. Говорят, была у него любовь. Но только никто-ничего ничего конкретного о нем не знал. И когда пришло время ему отправляться на берег Реки времени к одинокому лодочнику, чтобы переправиться на ту сторону, откуда нет возврата, боги сделали ему подарок – охотнику было позволено иногда возвращаться в этот мир в облике филина. К нему и летала сова Василиса: они могли видеться во время совы.

Им было хорошо вдвоем – когда они сбрасывали свои дневные покровы. Но с первым лучом солнца Василиса улетала обратно в свой лес – ведь они были из разных сказок…

Откуда взялись филин да сова и почему они встречаются, Анфиса не знала. Так бы и закончилась эта история, как красивая легенда, если бы не одна странная встреча в прошлом году.

На моем пути встретился странник в забытом богом и сильными мира сего уголке Вестбинского королевства, где я всегда останавливаюсь по дороге в Дальний Лес. Вестбинское королевство расположено до сих пор совсем рядом с Дальним Лесом и многими другими откровенно магическими и сказочными местами. Поэтому мне всегда интересно там бывать. Королевство, стоящее на границе многих миров, любит дарить нежданные встречи.

Тогда, во время сезона дождей, дороги были почти пустынны. Немногие путешественники рисковали держать путь в предгорьях восточной оконечности безлесых склонов Дальнебольских гор Вестбинского королевства в сезон дождей. Причем проливные дожди, нескончаемым потоком льющиеся с небес, были не самой большой бедою.

Сезон дождей был любимым временем сбора тавидов, странного племени колдунов и чародеев, исстари населявших Дальнебольские горные пещеры. Жили они обособленно и никому особо не мешали, вот только в сезон дождей тянулись тавиды из всех окрестных королевств и республик на родину, в труднодоступные Дальнебольские горные места. То тут, то там по всей округе раздавались веселые песни тавидов и видны были полуночные всплески их костров. Никто не решался тревожить тавидов, тем более в эти особые дни.

Вот и таверна была полупуста, в ней сидели лишь двое местных жителей, три королевских стрелка в черных камзолах, несколько странников в длинных плащах да необычного вида коренастый жизнерадостный старик с седой головой и сильными руками. И было в его облике что-то загадочное.

Старик сидел один и грелся у камина под веселый треск огня и нестройные звуки бродячего оркестра, состоявшего из седого скрипача в золотистом камзоле да отставных полкового трубача и барабанщика. Они играли вестбинские народные мелодии. Надо сказать, во многих странах почтительно относятся к народному творчеству, а уж вестбинские мелодии были так хороши, что даже посредственное исполнение не могло их испортить. Так что ни о какой снисходительности к музыкантам и речи не шло. Музыка была хороша сама по себе, без всяких, столь привычных в наших местах, скидок, натяжек, полунамеков да условностей.

Заказав мистический ром, жемчужину вестбинских виноделов, старик уничтожал баранью ногу с редким для его возраста аппетитом. Увидев меня он, улыбнувшись, пригласил за свой стол.

Слово за слово, разговор коснулся любви. Эта тема обычно возникает в разговоре мужчин после хорошей порции добротного сказочного рома. А мистический вестбинский ром – самый удивительный напиток, согревающий душу странника.

Ничего я не менял в его повествовании: ни слов, ни стиля. Но не обессудьте, если покажется, что язык этого рассказа простоват – я все записал со слов старика, чтобы донести его интонации. Лишь перевел с вестбинского наречия. Язык этот сложен для понимания и многозначен, так что, может, где-то я и ошибся в переводе.

…Итак, жил-был охотник. Был он весел и удачлив волею изменчивой судьбы и самого провидения. Он умело охотился, жил спокойно и независимо. Жил один, умел радовался каждому дню, никому не завидовал, но и никому не прощал обид. Не было у него переживаний и проблем, ни с кем он не ссорился по пустякам. Но уж если ссорился, то был страшен в своей решимости не останавливаться ни перед чем, чтобы наказать обидчика. Он не верил ни в бога ни в черта, никого к своей душе не подпускал на близкое расстояние. Поэтому и жил без особых потрясений. Он ничего не планировал и не создавал себе неразрешимых проблем, занимался тем, что нравилось. Так и прожил бы он одиноко и счастливо, как многие из нас, если бы однажды не встретил в лесу незнакомку. Все настоящие мужчины делятся на две категории: тех, кто на самом деле думает, что все зло от женщин, и тех, кто об этом только догадывается…

На этом месте старик прервал рассказ, и заказал еще рому. Лукавым взглядом он пробежался по нехитрому интерьеру таверны и остановил свой взор опять на мне.

– Вас, наверное, очень обидела какая-то недобрая женщина, – прервал я молчание, пытаясь угадать, что прячется под веселой маской собеседника.

– Меня? – удивленно переспросил старик, не переставая улыбаться. – Такая язва еще не родилась. А вы, судя по виду, человек ученый, всё еще женаты?

– Еще?.. – повторил я, удивляясь его вопросу. – Все не так просто. Я часто думаю, что женщины, в силу своего природного лукавства, всегда приносят с собой душевный трепет, а с ним проблемы и волнения. Такое их предназначение. А нам, мужчинам, – и совсем без женщин жить нельзя, и с ними сложно.

– Это у вас, ученых людей, все непросто. А вокруг меня, в горах, жизнь сурова и незатейлива, – вдруг серьезно проговорил старик. – Вы сами усложняете жизнь, а потом удивляетесь, почему она такая непростая. Да ладно, я о вас и так все знаю. Слушайте, что было дальше…

Так вот, запала незнакомка в душу охотнику. К тому же та прелестница любила гулять по лесу и в конце концов попалась на глаза охотнику. И не то чтобы та загадочная незнакомка была неописуемо красива по сказочным или земным меркам, но вот чем-то она приглянулась охотнику. И так случилось, что не заметил он колечка на ее пальце. А может, и заметил, но разве остановит кольцо настоящую страсть. Есть на земле такая беда, взрывающая спокойное течение жизни. А может быть, и не беда это вовсе – как посмотреть…

А была та незнакомка женой местного богатея, хозяина большой фермы по разведению свиней. Да и сам богатей был удивительно похож на свинью. Так бывает: чем занимаешься всю жизнь, на то и становишься похожим к старости.

Долго ли, коротко ли они встречались на полянах лесных да в низине у ручья, но проведал об этом богатей-свиновод. И решил разлучить их. И не то чтобы он делал все это из-за какой-то великой любви, с которой и не встречался никогда и даже мимо не проходил, а просто уважал заведенный порядок вещей. Да и надо было отомстить охотнику, а то какой же он богатей и супостат?.. Статус не позволяет без злодейства обойтись.

И придумал он так: послал в лес своих охранников да стражников. В той державе, где все эти события происходили, стражники продавались, как обычные разбойники. Правитель был слаб и стар, казна его почти пуста. Поэтому и слугам его жалованья часто не хватало. А король сквозь пальцы смотрел на дела своей дружины и стражников. Он давал им подзаработать и особо не обременял службой, а они его трон поддерживали: так часто и в наших краях случается.

Так что охотнику и пути не было к ферме богатея. Никто не пустил бы его туда все равно. А жену супостат отослал на дальнюю заимку, куда и добраться мудрено было. После этого пустил он слух о том, что супружница его сильно заболела от микроба неизвестного и особо вредного и только масло ахрихонское способно ее излечить.

Охотник тот давно жил в местах на границе владений сказочных и магических и обладал волшебным даром – мог он обернуться филином, но лишь один раз в жизни. Охотник понимал, что не пройти ему через королевских охранников да стражников в своем обычном обличье, поэтому и решил филином обратиться.

Но сначала захотел он масла ахрихонского добыть. А где же найти все магическое, как не у старухи Фикосии? Была она известной в тех местах колдуньей. Все в округе Фикосию знали и побаивались в ее избушку заходить. Стояла она на самом краю леса, прилепившись к старому раскидистому дубу.

Но охотник все же решился и отправился прямо к колдунье. Как вошел он в избушку, так с порога и спросил, мол, есть ли у нее масло ахрихонское. А ведьма и рада услужить. Есть мол, касатик, лепечет. И продала ему флакон за пять золотых монет. Одного только не знал охотник, что масло то ей богатей-свиновод дал да еще десять золотых монет добавил и строго наказал, чтобы масло она охотнику прямо в руки дала и ничего не перепутала.

Получив масло заветное, обернулся охотник ясным филином и полетел на дальнюю заимку. А богатей тот приказал стражникам своим филина того не трогать, а то задумка его сорвется.

Прилетел филин на дальнюю заимку и видит, что жена богатея больная лежит. Дал филин ей масла ахрихонского – мол, чудотворное оно. Поможет.

Только выпила она его, так совою-то и обернулась. Вот ведь какая месть у богатея была. Уж если она с богатеем не хотела оставаться, так теперь весь век совою ночной летать будет.

Остался богатей-свиновод один, со всеми своими сундуками с золотом да алмазами. Зря он боялся потерять их. И вниманием женским он обделен был: девицы у него после этого разные были, и сосчитать-назвать всех просто нет никакой возможности. Вот только чем старше он становился, тем дороже они ему обходились. И хоть разбогател он несметно, да любовь обходила его стороной с тех пор. Так бы и жил он долго, да очередная девица умной оказалась, что не так уж и часто с красотой сочетается, и договорилась с молодым охранником свиновода. Решили они, что уж слишком засиделся богатей на белом свете, да и расправились с ним.

Охотник же, как рассказывали, так и остался филином и улетел в самую чащобу леса. Больше его в тех местах не видели…

Вот такую историю рассказал мне старик в сезон дождей на окраине Вестбинского королевства.

Кончив говорить, старик заказал еще одну бутылку магического рома и, довольно кряхтя, добавил:

– Давно это было. Вот только не любят свиноводов в наших местах с тех пор. Да и на святых землях, как я слышал, свинину особо не жалуют. А может быть, и не было такого никогда.

– Как знать, – ответил я, – но за рассказ все равно спасибо. Собираю я всякие истории. Коллекционирую. Поэтому и называюсь порой коллекционером жизни.

– Я этого мудреного слова не знаю, – простодушно ответил старик, – но от себя скажу, что есть на свете только одно истинное счастье. Не измеряется оно в блестящих на солнце монетах золотых. Не ночует оно во дворцах каменных. Его не купить и не выменять. Оно дороже всего на белом свете, но приходит лишь к тем, кто его ждет, не требуя платы. Как солнце, безвозмездно дарящее тепло. Как освежающая влага родника. Как многоцветие полевых цветов на бескрайних долинах нашего королевства. Своенравное оно, это человеческое счастье. Уходит, не прощаясь, в безвозвратную даль, и удержать его силой никак нельзя…

На том я и простился со стариком. Был он, видно, из далеких земель. Я его больше нигде не встречал. Но странное дело: когда он следующим утром исчез, с ним ушел и дождь.

На небосводе появилось солнце, и я неторопливо направился в Дальний Лес, вспоминая рассказанную им историю. Мне показалось, что так оно и было. Думается, бывшая жена богатея, волею судьбы и злодейства, стала совой Василисой и поселилась в Дальнем Лесу. Жизнь ее изменилась, но не закончилась.

Да и филин с тех пор изменился, вроде бы умнее стал. И замечали, что он летал по лесу с птенцом и показывал ему, как охотиться перед самым заходом солнца на глупых зайцев да на крыс, которых он хватал когтями, убивая ими, как кинжалами.

Только любовь-то умнее и сильнее оказалась, чем филин с совой. Вот и свела она их опять. Ну а дальше вы все уже знаете: слетаются они в час совы в старый заброшенный охотничий домик.

Значит, не кончилась их история. Пока живет любовь, живы и филин с совой.

ИСТОРИЯ СЕДЬМАЯ
Богиня красоты Дальнего Леса

Зима царствовала в Архипелаге Сказок несколько лютых месяцев и наконец покинула обитателей Дальнего Леса. Ничто не длится вечно, даже в сказках. Наступило преддверие тепла: вроде бы весна, а вроде – и не совсем еще. Один день гуляют пронизывающие ветра, другой – пригревает теплое солнышко. Всё как и в нашем мире. Межсезонье. Время, похожее на сумерки, но менее таинственное и более продолжительное. И совсем не катаклизм какой-то или несуразность природная. Нет, малость попроще. Хотя и обычное совсем, но тоже меняющееся и чем-то поэтому даже тревожное.

Вот такая стояла погода в Дальнем Лесу, тревожная в самой своей природной сердцевинности. И вот в это межсезонье решили умные головы да боги небесные, хранящие мир и покой в Архипелаге Сказок, что надо бы им иметь богиню красоты. Богиня ведь тем и отличается от победительницы конкурса красоты в нашем мире, что это работа, а не почести. Тяжелая ежедневная работа по приумножению красоты земной и водной, а совсем и не праздник или чьи-то именины сердца.

Первым, кто прознал про такие планы и возмутился как истинный художник, был хорек Василий. Почему, мол, как красота – так сразу и богиня требуется. Как Василий начал свои загогулины ваять, так и появился у него особый, нетривиальный взгляд на мир. Да и бобриха, наверное, постаралась внести критическую струю в броуновское движение мыслей Василия.

Хватает, мол, уже мистических персонажей. Нет чтобы определить смотрителя по этому делу – и пусть себе трудится. Вот только сам он от этого дела устранился: выставка у него скоро. К тому же занят очень – весенняя серия странностей любви в девяти картинах на подходе. Какая уж тут богоизбранность красоты, когда весь он в творческом экстазе находится.

Меж тем Василий, сидя в своем салоне с норкой Анфисой за второй чашкой малинового чая и глядя в окно на проходящих мимо норок из восточного комплекса, расчесанных, с уложенными по-модному хвостами, произнес:

– Ну не дуры! Они от природе глупыми родились, решили, что богиня красоты должна просто затмить всех своим неземным и невиданным на архипелаге великолепием. На кой ляд, простите за фольклорное выражение, нужна она, красота неземная, если только и делать будет, что всех прочих затмевать. Тогда проще зеркало обоюдовогнутое взять, что в магическом салоне у тебя стоит, и на солнце направить. Вот оно любого так затмит, что никакой богине с ее красотой небывалой и не снилось. Нет, тут потоньше подход требуется.

– Зря ты, Василий, мою родню коришь, – спокойно возразила Анфиса. – У меня и так с ними отношения натянутые. Если никакой магической нагрузки не будет – какая разница, кого выберем.

– Когда Пафнутий-то появится? – спросил Василий, отпив еще немного малинового чая.

– Да не появится он, – сказала Анфиса. – У него после обретения тобой дара нервы шалят. Велел решение ему по магическим каналам послать. Вот соберем совет завтра. Но ты в голову не бери, у тебя инсталляции новые прямо-таки серией идут. Да и салон наш подправить надо. Задумала я потолок покрасить и стену зеркальную справить. А красота, она все одно в душе живет.

– Такое хлопотное дело все-таки собирать совет всех зверей, – промолвил Василий. – Опять как в прошлом году, когда комплекс норок строили. Только шум да гам стоит. Все одно, потом без лишних ушей да глаз различной степени магической силы и природного коварства всё решили.

– Дурак ты, братец, хоть и талант, – спокойно сказала Анфиса. – Жизнь у нас – сказочная. Это во всем проявляется. Поэтому и демократии никакой нет. Потому что есть в природе такой закон эмпирический: как демократия приходит, так сказка уходит. Не живут они вместе никогда. Поэтому и совет будет магический, как во всех приличных сказках. Но ты приходи, так как все-таки народный талант.

– Какой закон-то? – спросил Василий. – Что за слово ругательное «эмпирический» ты к нему прицепила?

– Никакое не ругательное, – возразила норка Анфиса. – Намедни мне Василиса сказала. Знаешь, это вот когда что-то такое от природы идет, жизненное такое, исконное.

– Опять ты ругаешься, – с обидой сказал Василий. – «Исконное» – это что такое?

– Ну, это просто совсем, – ответила норка. – Ты, Василий, хотя бы книжки бы иногда читал: исконный – это то, что от земли, от простых немудреных истин исходит. Я тебе на березовой коре напишу, и ты выучи, а то у тебя презентация скоро. А слово нужное. И на совет магический завтра обязательно приходи, послушай.

На следующий день проходил магический совет. Он напоминал обычное дружеское чаепитие у норки Анфисы и совы Василисы с привлечением народного таланта Василия.

– Надо нам приумножать красоту, – начала Анфиса и отхлебнула чая. – Непросто это при нынешней-то сумятице.

– Да где же она, сумятица? – удивился Василий. – Я в лесу гуляю. Каждый кустик знаю. А вот сумятицу нигде не встречал.

– Сумятица – она везде. Объясню, чтобы ты понял: это такая природная несуразность. Про твою голову я и не говорю, потому как ты художник. Божье существо с положенным ему по статусу сдвигом природного баланса. Тебе сумятица по твоему статусу как раз положена. А вот Константин, например, никаким талантом не отягощен, а тоже в сумятице живет. Как собрался свое счастье трудных дорог искать, так едва и вернули мы его хитростью, сообща с филином. Да и в климате – вон какая несуразность, потепление глобальное, – вздохнула Анфиса. – Как говорила я, жизнь-то у нас прямо-таки сказочная. Так что приумножать красоту надо для сохранения сказочности жизни.

– Я бы взялась за это, – промолвила сова Василиса, – да вот дела сердечные не позволяют.

– Тут нужен некто особый. Не особо красивый внешне, а то и никакого стремления к совершенству не будет, – промолвила Анфиса.

– А я как вспомню тебя толстым зайцем, – мечтательно сказал Василий, – так и думаю, что ты это и есть. Прямо страшная сила красоты. Просто страшная. А как норкой обернешься – вроде и красива сказочно, и опять же магический персонаж.

– Ну вот как, приходится мне самой красотой заняться, – устало проговорила норка Анфиса. – Никому доверить ничего нельзя.

На том и порешили. А может, и правильно все вышло: красота, как говорят многие, сила страшная, нельзя ее кому попало давать. А уж приумножать ее – так и вообще без таланта магического и связей небесных никак не обойтись…

ИСТОРИЯ ВОСЬМАЯ
Праздник, который всегда с тобой

Зима, горделивая повелительница блестящих лапландских льдов и изысканных вьюг, похозяйничав вволю пару месяцев и обновив белоснежные одежды всех окрестных кустов и деревьев чередой пушистых снегопадов, приказала жить долго и счастливо, попрощавшись с обитателями Дальнего Леса до следующего года. А они пожелали ей всего хорошего и просили только одного: в следующем году особенно не торопиться в эти сказочные края. Долгая, непростая дорога– не стоит гнать. Когда торопишься, мол, ничего путного не получается, лишь одна природная несуразность с ранними заморозками и неожиданными оттепелями, водой и слякотью, сменяемыми скользким льдом. На том и расстались, по-дружески так, без взаимных обид, вредности и какой-то недосказанности. Тепло. А уж как на самом деле стало тепло, – тут и весна на порог заглянула. А недолгое межсезонье вдруг на этом и закончилось, как будто и не было его вовсе в природе сказочной.

Наступила она, весна эта, и расцвели цветы диковинные повсеместно. Появились листья зеленые на деревьях, снявших белые дизайнерские одежды зимы. Жарко им стало в белых снежных шубейках. Да и недолгое межсезонье бесстыдной наготы веток вроде бы закончилось. Настала радостная пора. То у одного зверя, то у другого праздник наступает: дни рождения, юбилеи, рождение детенышей. Так получается, что самые радостные события у жителей Дальнего Леса происходят именно весной: кто находит себе спутника жизни, а кто-то этого спутника благополучно теряет, детенышами обзаводятся, причем некоторые – двумя или тремя сразу.

И лишь только хорек Василий бродил по тропинкам леса в неизменном своем малиновом берете под руку с бобрихой да грустил. Ведь он не знал даты своего рождения, да и именины не отмечал: просто не знал он святого по имени Василий. А с тех пор как обнаружил он в себе художественный талант, стал он особо чуток к признанию. Вот ведь напасть какая подкралась незаметно и коварно…

Прознала про это норка Анфиса, главный магический персонаж и, по совместительству, богиня красоты Дальнего Леса, и пригласила его поскорее к себе на чай с ее фирменным и знаменитым малиновым вареньем. Пришел Василий и поделился своей бедой.

– Вот ведь какая коварная непонятность вырисовывается в моей судьбе, – горестно начал Василий, отпив чая малинового. – Нет у меня на душе праздника. У всех дни рождения, а у меня с последней презентации ни одного праздника и не было. А душа просит.

Известно, что Василия нашли после сильного шторма в море Воображения, когда страшный ветер принес его в Дальней Лес. Но никто не знал, откуда его принесло и когда он на самом деле родился.

– А знаешь, – немного помолчав, задумчиво произнесла норка, – ты же художник. Зачем тебе заниматься горестным подсчетом лет. Радуйся приходящим временам года и придумай себе тот возраст, который чувствует твоя душа. Мы-то придумать уже ничего не можем. Знаем всё. А тебе просто повезло.

– Так-то оно так, – вздохнул хорек Василий, – а как же праздник? Только мой, без инсталляций и картин, где он?

– Пусть будет праздник, – еще более задумчиво сказала норка, – Ты помнишь, как к тебе дар пришел?

– Да, он просто проснулся. Был он всегда, спал только, – поправил ее Василий.

– Конечно, проснулся, – поспешно согласилась норка Анфиса. – Так и праздник твой. Он всегда с тобой. Вот только не разбудил ты его еще. А праздник спит и не знает, нужен он тебе или нет. Если ты его будешь чувствовать и позовешь, как надо, друзей пригласишь, – он и придет к тебе, проснется и останется.

– Навсегда? – воскликнул Василий.

– Может, и навсегда, но жить с вечным праздником сложно.

– Да мне хоть день один этого праздника!

– Ну хорошо, садись ближе ко мне и закрывай глаза, – добродушно сказала Анфиса. – Буду я твой праздник будить, тот, что внутри тебя спит. Не мешай только. Думай о чем-нибудь вечном, например, о своих загогулинах, и не мешай нам общаться. И не вздумай подслушивать, хотя ты разговор магический все равно не услышишь.

Наступила тревожная тишина. Норка Анфиса, не будь дурой, решила полакомиться пирожным с малиновым чаем, пока ей никто не мешает. Магия магией, а подкрепиться – первое дело для всех. Магические персонажи Дальнего Леса, как и обычные звери, тоже хотят есть. А норка Анфиса была истинным гурманом. Любила она устраивать себе праздник всякий раз, когда собиралась перекусить. Да и простое чаепитие по вечерам у Анфисы было целой церемонией, со своими законами и традициями. Многие жители Дальнего Леса стремились получить приглашение в новый салон Василия, когда там проходили чайные церемонии Анфисы.

Василий весь как-то насупонился, решил, что будет новую весеннюю серию придумывать. Никто, кроме Василия, не понимал до конца особую разницу между его сериями, но все соглашались, что это высокое искусство.

Сидели они молча долго-долго. Пока норка Анфиса не выпила весь свой чай. Наконец она вздохнула – похоже, к ней пришла какая-то мысль. Анфиса обрадовалась и громко сказала:

– Можешь открыть глаза. Есть у тебя праздник. И не один. Звала я, звала – и один, весь весенний такой, откликнулся. Говорит, что не встречаешь ты его совсем, не готовишься праздновать. А так просто без встречи не придет он, уж не обессудь. Назвался он весенним днем ангела Василия. Самый что ни на есть твой праздник, персональный. Так что встречай. Как соберешься, подготовишься, так он и обещал прийти.

– Вот спасибо тебе, Анфиса, – обрадовался Василий. – Ну теперь точно встречать надо, праздник-то самый что ни на есть мой. Исконный.

Вздохнула Анфиса и подумала: чего не сделаешь для таланта, надо устроить Василию праздник, не за горами новая презентация. Да и спальню хорошо бы обновить.

Оказалось, что устроить праздник для хорька Василия было совсем даже не трудно, – лесные жители были довольны, что праздник внеплановый и вовсе не день рождения, так что дорогих подарков можно не делать, а угощение после долгой зимы очень даже кстати. Да и произведения Василия во многих норках висели. Многим он головы своим искусством основательно заморочил.

Гостей собралось видимо-невидимо. Поставили столы прямо под раскидистым дубом на восточной поляне. По своим магическим каналам, да и то с большим трудом, Анфиса нашла даже бывшего ежика, дизайнера котомок. Теперь он предстал в облике гордой птицы по имени Феликс. Большой, красивой и важной. Во многих сказочных местах бывает. Вместо прежних иголок длинные перья выросли, он одно приспособил и записывает впечатления от своих путешествий, встреч и расставаний.

Мне это, честно, кажется всеобщей бедой. Как выяснилось, всеобщее поветрие коснулось и сказочных мест: каждый путешественник мнит себя великим писателем. Вот и Феликс, забросив живопись, решил, что пора писать. Даже пообещал книгу воспоминаний прислать с оказией в Дальний Лес. Только с названием определится, – и пришлет, но пока ни одно приличное название не приходит в голову. Да и некогда ему совсем: задумал он кругосветное путешествие по всем сказочным местам. А тут воспоминания – ну просто ужас с этим творческим процессом…

Прилетел он к самому началу торжества. Взмахнул крыльями и при всех зверях торжественно передал в дар свою норку Василию. Норка-то была знатная, повышенной комфортности – а птице она не нужна. Но мне рассказывал потом, при случайной встрече на пути в Дальний Лес, что подарил совсем не потому, что в другой сказке живет и постоянно путешествует, или потому, что сложно птице в такую норку залезать, а исключительно по широте душевной. Вот, оказывается, как бывает.

У многих лесных жителей душа оказалась тоже удивительно широкой– надарили они Василию подарков разных от щедрот своих. Много ненужных вещей после зимы осталось, а тут такой удобный случай и Василия уважить, и норку слегка расчистить. А Василию совсем непривычно было столько подарков сразу получить. Да и не в подарках дело: ощутил он вдруг, сколько у него знакомых и друзей, и все приятные слова говорят.

Потом все забыли про подарки да угощения. Даже в сказочном мире редко собираются просто так, чтобы просто порадоваться весне и поднять настроение друг другу. Вот и Василий: сидел он под руку с бобрихой и душа отдыхала. Так незаметно, без лишних слов, пришел к Василию его праздник…

Возвращаясь из Дальнего Леса, как обычно, я остановился в Вестбинском королевстве. Дело шло к ночи, и я, сидя в одиночестве в полупустой таверне «У Густава», понял, чего мне не хватает – дня ангела. Вот такого простого и доброго праздника, когда наконец, забросив все дела, мы просто собираемся с друзьями. Может, он заплутал, догоняя меня по дорогам странствий. А может, как и у Василия, спит мой праздник внутри меня, ждет, когда его позовут. Не приходят праздники, если их никто не встречает.

Дарите себе праздник, пока можете. Зовите его в гости, встречайте и наслаждайтесь его обществом! Редкие гости, эти праздники души, в нашем суетном и совсем даже не сказочном мире.