Текст книги "Соблазны бытия"

Глава 12

– Я нашла работу! Даже самой не верится. И не просто какую-нибудь. О такой работе я мечтала. Я такая счастливая, что готова летать.

– Пока ты не взмыла в небо, может, расскажешь, что это за работа? Смотрю, тебя просто распирает от радости.

– Меня действительно распирает от радости. Барти, мне поручили написать рекламный текст для одного нью-йоркского агентства. Они специализируются на книгах. До сих пор не могу поверить. Я тебе не говорила раньше. Ждала собеседования. Сегодня я была на собеседовании, и мне дали работу. Барти, можно угостить тебя обедом? Надо же отпраздновать это событие.

– Не возражаю. Мне не терпится услышать все до мельчайших подробностей.

– Обязательно услышишь. Моя единственная тревога – отец. Я хотела сказать, что задержусь здесь намного дольше и…

– Иззи, вряд ли тебе нужно особо беспокоиться о своем отце. Насколько я слышала, Селия и Себастьян, говоря словами Дженны, снова подружились и немало времени проводят вместе. И твой отец находится в приподнятом настроении.

– Неужели? А в письмах он ни словом не обмолвился. Ну и ну! Как же это у них дошло до примирения? И как к этому относится бедняга лорд Ардент?

– Этого я не знаю. Можешь сама спросить, когда отец будет здесь. Осталось подождать всего неделю. А лорд Ардент – это мне сразу напомнило Джорди. Ты ведь знаешь, он первым окрестил так нового мужа Селии. Кстати, Джорди тоже должен приехать сюда где-то перед Рождеством. Будет представлять свою новую книгу. Намеревается немного пожить в Нью-Йорке.

– Это ты от Адели узнала? – спросила Иззи, перестав улыбаться.

– Нет. Утром я получила от Джорди телеграмму. Он долго не хотел ехать из-за Клио. Но наконец все же решился. По-моему, правильно сделал. Книга просто великолепная.

– А как называется? Жду не дождусь, когда она окажется у меня в руках.

– «Растущие вниз». Очень, очень умная вещь. Один из лучших его романов. Нам обязательно нужен хороший роман, – добавила Барти. – Я невероятно устала каждую неделю видеть «Городок Пейтон» в списках бестселлеров.

– Возможно, я сумею написать рекламный текст и для книги Джорди, – сказала Иззи.

– Возможно, – осторожно согласилась Барти.

В рассказах Иззи работа представала гораздо ярче и романтичнее, чем на самом деле. Агентство «Нилл и Паркер» находилось отнюдь не в фешенебельной части Манхэттена, на границе с Челси, где недвижимость была крайне дешевой.

Агентством владели Ник Нилл и Майк Паркер, которые экономили на всем. Идея принадлежала Нику Ниллу, прежде работавшему клерком в «Харперс». Однажды он с гранками под мышкой шел на какое-то совещание и услышал разговор начальства. «У нас не рекламный отдел, а черт-те что. Читать противно. Пишут по шаблонам, всегда одно и то же. Нужны свежие идеи, нестандартное мышление. Вот только откуда их взять?»

Спустя год Ник располагал банковским займом и вместе с коллегой-энтузиастом обитал в крошечном офисе, который помещался в бывшем мясном квартале, в старом деревянном доме. В их почтовом адресе указывался лишь номер почтового ящика. С клиентами рекламщики всегда встречались в отелях, и заказчикам совсем не обязательно было знать, где и в каких условиях создавалась очередная яркая, динамичная реклама. Правда, успехи агентства были скромными. Большинство крупных издательств по-прежнему пользовались услугами собственных рекламных отделов. Однако финансовое положение постепенно улучшалось и наконец улучшилось настолько, что в 1955 году агентство переместилось в Челси, а годом позже они смогли взять на работу Иззи.

Ник Нилл рассказал ей об особенностях работы:

– Вам придется очень часто бывать на встречах торговых представителей и редакторов и внимательно слушать, что последние говорят о книгах. Попытайтесь выудить из услышанного что-нибудь новое. Только особо нового не ждите. Эти ребята не «Кока-Кола».

«Кока-Кола» задавала тон всей рекламе на Манхэттене. Иззи ответила, что понимает свои обязанности.

– Еще вам придется цитировать рецензии, хорошие и плохие. Вы удивитесь, сколько полезного можно почерпнуть из плохой рецензии.

– Например?

– Например, какой-нибудь ушлый рецензент пишет, что такой-то роман представляет собой превосходное чтиво для недалеких продавщиц. Или что какое-то описание или персонаж фантастически плоский. Вы берете из этой рецензии слово «превосходное» и слова «фантастическое описание» и добавляете имя рецензента. Поверьте мне: не существует настолько плохой рецензии, из которой нельзя было бы извлечь несколько годных крупиц.

Иззи засмеялась, но следом подумала, как бы отнеслись к подобной практике ее отец и Майкл Джозеф. Ей нравились «мальчики», как их называли заказчики. Обоим было около тридцати. Оба родились и выросли в Бруклине и говорили с густым еврейским акцентом. Но оба были умными, держали нос по ветру и усердно занимались своей работой, что не отнимало у них сексуальной привлекательности. Нилл был высоким и невероятно тощим. Когда он волновался, то имел привычку театрально размахивать руками. Майк Паркер не мог похвастаться ни ростом, ни худобой. Его лицо всегда имело скорбное выражение. Кроме того, Паркер любил грязные шутки и очень трогательно утверждал, что Иззи их не поймет. Оба были не женаты и не имели даже постоянных подружек. Иззи это озадачивало, поскольку она находила их весьма привлекательными мужчинами. По их словам, на женщин у них не было ни времени, ни денег. Они жили в двухкомнатной квартире в районе Сохо.

– О’кей, люди думают, что мы парочка гомиков, – весело пояснял Ник. – Ну и пусть думают. А мы просто экономим на квартплате.

Никакой заказ не казался им ничтожно малым, слишком скучным или чересчур трудным. Чтобы уложиться в срок, они могли вдохновенно работать ночь напролет. Зачастую к услугам Ника и Майка прибегали, когда текст, созданный их конкурентами, оказывался невероятно скучным. Ник и Майк спокойно выносили грубость заказчиков и даже откровенное хамство. Они предупредили Иззи, что она должна научиться тому же.

– С вами будут обращаться как с дерьмом. Запомните: для того вы здесь и сидите. Людям обязательно нужен кто-нибудь, с кем можно так обращаться.

Иззи пообещала научиться и снова подумала, что сказал бы Майл Джозеф по поводу такой философии.

Она понимала, почему ее взяли в агентство, и не обольщалась. Даже в этой части Манхэттена слышали о ее знаменитом отце, и компаньоны могли хвастаться, что теперь у них работает его дочь. Однако Иззи так хотелось работать, что она согласилась на смехотворно низкую зарплату.

– Но вам все равно нужно смотреть на звезды, – сказал ей Ник Нилл. – Вы знаете, откуда эта цитата?

Иззи призналась, что нет.

– А я думал, знаете. Неужели теперь в Оксфорде этому не учат? Майк, напомни всю цитату.

– Сейчас. «Все мы черви в канаве, но кое-кто из нас смотрит на звезды», – процитировал Майк Паркер. – Это девиз нашей компании. Когда она станет крупной и известной, мы его напечатаем на наших фирменных бланках.

– Вы могли бы это сделать уже сейчас, – предложила Иззи. – И все-таки кто их написал?

– Сейчас рано. Над нами будут смеяться. Сантименты могут себе позволить лишь крупные, преуспевающие компании. А написал их Оскар Уайльд. Любите его творчество?

– Очень, – осторожно ответила Иззи.

Парочка рекламщиков не переставала ее удивлять.

Была еще одна причина, почему Иззи взяли на работу. Поначалу эта причина показалась ей несерьезной. Позже она поняла, что ошибалась. Иззи была если не из высшего общества, то из близкого к нему социального слоя. Не просто литературная поденщица, а девушка с соответствующими манерами. Какими бы умными и работящими ни были эти ребята, в них видели и будут видеть выходцев из еврейского рабочего класса. А большинство их потенциальных клиентов из крупных издательств принадлежали к тем, кого называли шикарной публикой. Такие издательства, как «Харкорт», «Брейс», «Скрибнерс» и «Даблдей», по-прежнему находились в руках своих создателей. Издательский бизнес был уделом джентльменов, учившихся в одних и тех же привилегированных школах, отдыхавших в одних и тех же местах и обедавших в одних и тех же клубах.

– В Лондоне то же самое, – сказала Иззи.

– Мы слышали. Представляете, двадцать лет назад мы бы и мечтать не могли о своем рекламном агентстве. Но времена меняются. «Саймон и Шустер», «Рэндом-хаус», «Викинг» – этими издательствами управляют преуспевающие евреи. У них вполне джентльменские манеры, однако их мозги остаются еврейскими. Они думают по-иному: быстрее, интереснее. Кое-где вворачивают в разговор слова на идиш, и это считается даже признаком хорошего тона.

– Понимаю.

– В «Саймон и Шустер» вы спокойно можете говорить о хуцпа[8]8
  Наглость, нахальство (идиш).


[Закрыть], и вас правильно поймут. Но нам нужен определенный стиль. Кусочек добротной английской аристократической старомодности. Это нам как нельзя кстати. Вам доводилось встречаться с королевой Елизаветой или с принцем?

Иззи разочаровала их, сказав, что не удостаивалась такой чести.

– Но я знакома с рядом людей, которые вполне соответствуют вашим понятиям о высшем обществе, – поспешила добавить она, чтобы укрепить их пошатнувшуюся веру в нее.

– Вы что, знакомы с графами и подобными им?

Иззи ответила, что знакома с двумя графами, графиней и еще несколькими представителями знати.

– Я слышал эти имена, – обрадовался Майк Паркер.

Иззи познакомила своих работодателей с Барти. Парни ей очень понравились, и она пообещала заказать им рекламу.

– Нам нужны новые идеи, – говорила Иззи.

Она сказала, что познакомит их с Китом, который должен приехать через месяц.

– А как насчет вашего знаменитого отца? Как вы думаете, Себастьян Брук найдет время познакомиться с нами? – с надеждой спросил Ник.

– Обязательно найдет, – ответила Иззи.

* * *

В дверь позвонили. Открыв ее, Лукас увидел на пороге Джорди. Иногда Лукас почти забывал о своей ненависти к этому человеку. Но достаточно ему было взглянуть на Джорди, и он сразу все вспомнил.

– А, это ты, – угрюмо произнес Лукас.

– Да, Лукас, это я, – ответил Джорди с бесстрастным выражением лица. – Как поживаешь? – (Лукас молча пожал плечами.) – Может, пригласишь меня в дом?

– Пожалуйста, входи. – Сегодня Лукас не собирался грубить писателю.

– Может, поговорим? – предложил Джорди. – Я слышал, что сейчас у тебя со школой все в порядке и что ты стал взрослее. Наверное, у нас даже мог бы получиться диалог.

Лукас заговорил не сразу.

– Да, со школой у меня все в порядке, – сказал он. – Но не думай, что это благодаря тебе. Спасибо матери. Это она вытащила меня из того кошмара. Если бы она тогда тебе подчинилась, то мне пришлось бы гнить там еще два года. Там было настолько невыносимо, что я собирался покончить с собой. Наверное, моя смерть решила бы все твои проблемы, правда? Я бы раз и навсегда убрался с твоей дороги.

– Лукас, не говори глупостей. Ты преувеличиваешь. И почему бы нам не продолжить это обсуждение в более цивилизованной обстановке? Например, в гостиной.

– Нам нечего обсуждать. Во всяком случае, я таких тем не вижу. То, что ты мне сделал, я тебе никогда не прощу. Никогда. И моя мать тоже не простит. Она мне говорила.

– Лукас, мне в это очень трудно поверить.

– Пожалуйста, можешь сам убедиться. Это правда, – сказал Лукас, вновь пожимая плечами.

Сверху торопливо спустилась Адель. Увидев Джорди, она просияла:

– Привет, Джорди.

– Привет, Адель. Кажется, я пришел несколько рано.

– Нет, что ты. Мы рады тебя видеть. Правда, Лукас?

Лукас молча повернулся и вышел из гостиной.

– Лукас! – окликнула его Адель. – Лукас, немедленно вернись!

В задней части дома громко хлопнула дверь.

– Каким обаятельным становится твой сын, – произнес Джорди, глядя на Адель. – Можно задать тебе один вопрос?

– Да.

– Ты действительно говорила, что никогда не простишь мне отправку Лукаса во Флеттон? Ты говорила ему это? – (Адель покраснела.) – Адель, да или нет?

– Я… не знаю. Всего и не упомнить. Я в сердцах говорила много разных глупостей. Ведь тогда у нас всех нервы были на пределе.

– А вот Лукас утверждает, что говорила. Я все-таки хочу знать. Мне трудно поверить, что ты, Адель, могла говорить подобные вещи. Это очень агрессивное и бескомпромиссное заявление. Особенно если ты заявляешь такое своему сыну.

– Джорди…

– Не волнуйся. Все в порядке. Мне просто хотелось некоторой ясности. Больше мы не станем затрагивать эту тему. Я пришел сообщить о своей поездке в Штаты. Я уеду месяца на полтора и хочу, чтобы Клио как можно меньше страдала. Нужно подумать, как это сделать с максимальной осторожностью. Ты согласна?

– Да, – тихо ответила Адель. – Конечно, с максимальной осторожностью.

Джорди увез Клио на выходные. До чего же все глупо и безнадежно. Ну почему ее счастливый брак превратился в житье порознь? Почему скверное поведение шестнадцатилетнего парня разрушило ее счастье? Адель часто задавала себе эти вопросы и понимала: иного решения не существовало. Здесь даже Селия соглашалась с ней. Если Адель не была готова снова отослать Лукаса в закрытую школу, если не могла повлиять на него и убедить вести себя с Джорди повежливее, тогда с какой стати Джорди возвращаться в этот дом? Они все вели позиционную войну, и каждый был по-своему прав. Это абсолютно исключало какой-либо компромисс и делало бессмысленным все попытки восстановления отношений.

Быть может, через два года, когда Лукас поступит в университет, Джорди вернется. Новая надежда, за которую Адель крепко цеплялась.

Адели было очень плохо. Она почти не работала. Одиночество, чувство несправедливости, возмущение повергали ее в депрессию и даже в какую-то летаргию. Ей вообще расхотелось фотографировать. Былой энтузиазм и идеи казались глупыми и тривиальными. Мать не раз советовала ей перестать думать о Лукасе и Джорди, начать что-то делать, заставить себя работать. Работа даст ей энергию и прогонит часть демонов. Но Адель пережила то, чего не пережили ни мать, ни сестра. Травмы, оставленные войной, давали себя знать и сейчас. Жуткое ощущение оторванности от всего мира в Париже накануне бегства, потом долгая, ужасная дорога на юг, почти невозможное возвращение домой, безутешное горе, захлестнувшее ее, когда она узнала о трагической гибели Люка… Все это делало Адель беззащитной перед жестоким внешним миром и в то же время наполняло ее глубоким чувством вины. Все это плюс те ужасы, что выпали на долю Лукаса во Флеттоне, заставляли ее твердо принимать сторону сына и признавать его правоту, невзирая на его отвратительное поведение. Лукас не был баловнем судьбы. За свои шестнадцать лет ему дважды пришлось выдерживать ее натиск: сначала в раннем детстве, не умея даже рассказать о своих страхах, и потом, когда уязвленное достоинство измученного подростка долго не позволяло ему говорить. И в обоих случаях львиная доля вины лежало на ней, его матери. Адель чувствовала, что обязана заплатить по счетам.

* * *

Себастьян и Кит прибыли в Нью-Йорк.

Кит замечательно выглядел: посвежевший, загорелый. Он почти весь август провел на юге Франции, на вилле, принадлежавшей председателю совета директоров «Уэсли». Последний роман Кита получил потрясающие рецензии. Поездка в Нью-Йорк явно его вдохновляла.

От Барти не ускользнуло, что в разговоре часто мелькало имя Клементайн.

* * *

Первые несколько дней оба были очень заняты: встречи, интервью, посещение книжных магазинов. Поездку в Саут-Лодж отнесли на уик-энд.

– Мне не терпится снова увидеть это место, – признался Себастьян. – Оно захватило мое сердце.

Разговор происходил вечером, накануне поездки.

– Мое сердце оно тоже захватило, – сказала Барти. – Саут-Лодж мне очень дорог. Себастьян, как здорово, что вы оба приехали. С появлением Иззи мне стало куда веселее. А когда появится Джорди, мы окончательно почувствуем себя дома.

Они были одни. Иззи и ее мальчики повезли Кита в какой-то ресторан в Гринвич-Виллидже.

– Да, – согласился Себастьян. – Бедняжке Адели сейчас тяжело. Селия очень тревожится за нее. Говорит, что Адель на всех парах мчится к нервному срыву. Я был готов убить этого скверного мальчишку, который расстроил счастье матери. Но Селия считает, что каждый из них по-своему прав. И потом, ты знаешь, я никогда полностью… – Он вдруг замолчал.

– Себастьян, что вы хотели сказать?

– Даже не знаю, стоит ли говорить. Я хотел сказать, что никогда полностью не доверял Джорди.

– Боже мой, что вы говорите?! Джорди все любят. Он такой обаятельный, дружелюбный, веселый.

– Все это я знаю. Да, он обаятельный и дружелюбный. Но я всегда ощущал в нем какую-то легковесность. Жизнь устроила ему испытание, а он оказался не готов. Выбрал самый простой способ.

– По-моему, вы ошибаетесь, – стояла на своем Барти. – Он много лет подряд пытался наладить контакты с Лукасом.

– Пытался. Но ему не хватило взрослой мудрости. Умения видеть нюансы. Такое ощущение, будто он устал от этой игры и захотел поиграть в другую. Он ведь прекрасно понимал, что отправка Лукаса в закрытую школу приведет к катастрофе. Мне показалось, что ему нравилась роль мученика. Уж если хочешь знать мое мнение, нашему Джорди нравится быть центром внимания. Жажда славы.

– Я ему очень сочувствую. И Адели тоже. Поведение Лукаса чем-то похоже на поведение Лоренса в детстве. Я представляю, каким ударом для Лукаса был новый брак его матери.

– Вот и я так считаю. Наверное, тебе стоило бы поговорить с этим самолюбивым оболтусом. Селия сказала, что поведение Лукаса заметно улучшилось. Но Джорди к тому моменту уже уехал от них.

– Тут нужно время. Возможно, все еще и наладится… Себастьян, я много слышала о Селии. – Барти настороженно поглядела на него. – Насколько понимаю, ваши дружественные отношения восстановились?

Себастьян бросил на нее сердитый взгляд. Вопрос Барти вдруг сделал его прежним Себастьяном: нетерпимым и неуживчивым.

– Между нами существовала… определенная степень недопонимания. Мы ее преодолели. И я очень рад восстановлению нашей дружбы.

– Я тоже очень рада, – призналась Барти, слегка поцеловав его в щеку. – И Иззи тоже.

– Как она тебе? По-моему, она здесь счастлива.

– Не то слово. Она очень счастлива. Ей нравится ее работа, она в восторге от Нью-Йорка. У нее появились друзья. Мы с ней прекрасно ладим, а Дженна души в ней не чает.

– А где сейчас Дженна? В доме слишком тихо.

– Тихо, поскольку сейчас ее здесь нет. Она у своей подруги Кэти. Скоро вы увидите эту девочку. Она поедет с нами в Саутгемптон. Она ездит с нами почти везде, – со вздохом добавила Барти.

– Тебе она не нравится?

– Я бы так не сказала. Дженне с ней хорошо. Вы же знаете: за единственного ребенка всегда беспокоишься.

– Я никогда не беспокоился об Изабелле.

– Думаю, да. Бедняжка Иззи… Себастьян, не хмурьтесь. Я пошутила. Отец Кэти завтра привезет их обеих, а потом уже мы поедем в Саутгемптон. У них в школе праздник и…

– Ее отец? – переспросил Себастьян.

– Да. Он вдовец.

– Приятный человек?

– Очень приятный, – торопливо ответила Барти, стараясь не встречаться с Себастьяном глазами.

– Барти, я чувствую… здесь все не так просто.

– Да. Не все. В общем, он… – Барти попыталась отшутиться, однако Себастьян испытующе смотрел на нее. – На самом деле вы правы. И я очень рада, что вы познакомитесь с Чарли. Мне хочется услышать ваше мнение о нем. Так сказать, in loco parentis[9]9
  На месте родителей, вместо родителей (лат.).


[Закрыть].

– Барти, это уже так серьезно?

– В какой-то мере да. Он… Словом, он сделал мне предложение.

* * *

Она и сейчас не могла в это поверить. Шок от случившегося был настолько глубоким и всеобъемлющим, что наутро ее трясло. Она сама не понимала, как это с ними произошло. Как они очутились в одной постели? Как она позволила то, что сейчас, оглядываясь назад, представлялось ей бесконечной глупостью? Барти ругала себя за легкомыслие. И в то же время, опять-таки задним числом, понимала: нечего пытаться делать вид, что это ей не понравилось. Понравилось, и еще как. Конечно, нельзя сказать, чтобы она была на седьмом небе, но она и не ожидала там оказаться. Удивительный секс остался в иной жизни и в другой стране. Удивительный секс у нее был с Лоренсом. Это была ее недосягаемая вершина, ее заповедный уголок. Там хранилось ее счастье, ее чудо, абсолютная удовлетворенность. А зримым напоминанием о той жизни была Дженна.

Но сейчас, двенадцать лет спустя, она была одинока. Знакомство с Чарли высветило ее одиночество, напомнило ей, сколько вечеров она просидела в одиночестве и не с кем было поговорить о работе, проблемах, горестях и радостях, победах и провалах. Не с кем было поделиться надеждами и планами. А сколько ночей она лежала одна в громадной кровати спальни в Саут-Лодже или дома, на Манхэттене, где кровать была поменьше? И везде одна, лишенная мужской ласки, незаметно стареющая. А сколько дней, недель и лет провела бок о бок с Дженной – ее любимой, удивительной, но неизбежно взрослеющей дочерью? И сколько лет ей еще придется провести в полном одиночестве, когда Дженна вырастет и уйдет в свою жизнь?

Барти не испытывала особого желания ложиться с Чарли, и случившееся застигло ее врасплох. Они вернулись с обеда в ее манхэттенский дом. Утром они собирались поехать в Саутгемптон. Судя по тишине, девочки уже спали, Мария тоже. Тишина. Поздний вечер. Опасное время.

– Хочешь выпить на сон грядущий? – спросила Барти.

– Не откажусь.

– Бурбон? – Барти очень нравился бурбон.

– Да. Я знаю, где его искать, и сам налью.

– Отлично. Жду тебя в гостиной.

Барти включила радиолу, сбросила туфли и с ногами уселась на диван. Чарли принес бутылку и две стопки.

– Какое чудо!

– Тебе нравится? Это Гайдн.

– Я не про музыку. Про тебя. Какая ты… спокойная.

– А разве обычно я не бываю спокойной?

– Нет, – совершенно серьезным тоном ответил Чарли. – Нет, Барти. Я всегда улавливаю твою настороженность ко мне.

– Тебе показалось, – слегка засмеявшись, возразила она. – Чарли, ты не вызываешь у меня никакой настороженности.

– Наверное, все-таки вызываю, – сказал он, подавая ей стопку. Затем сел рядом и легонько поцеловал Барти. – И даже знаю, что тебя настораживает.

– И что же?

– Память о Лоренсе. В тебе вдруг пробуждаются воспоминания, ты начинаешь с ними сражаться и ненавидеть меня за то, что я их всколыхнул.

Чарли был прав. Он умел читать ее, как открытую книгу. В тот вечер Барти достаточно выпила и могла сказать об этом вслух.

– Помнишь, когда ты впервые оказался в Саут-Лодже? Ты ведь тогда верно почувствовал, как я отношусь к твоему появлению. Мне показалось, что ты меня знаешь. Причем хорошо знаешь.

– А как, тебе кажется, ты меня знаешь?

– Я совсем тебя не знаю, – ответила Барти, откидываясь на спинку и настороженно глядя на Чарли. – Я обнаружила, что совсем тебя не знаю. Чарли Паттерсон, ты для меня темная лошадка.

– Неужели? – удивился он, и его глаза за стеклами очков погрустнели. – Я изо всех сил стараюсь не быть темной лошадкой. На самом деле я очень простой парень. В основном кручусь-верчусь, вожусь с Кэти, стараюсь выполнять свою работу… – Он замолчал, потом заговорил снова, устремляя слова в полумрак гостиной, наполненный музыкой. – Получается, ты даже не узнала бы, что я тебя люблю?

– Нет, – ответила изумленная Барти. – Нет, Чарли, не узнала бы.

Правда, на следующий день она поняла, что это не совсем так. Она догадалась бы, или, по крайней мере, у нее возникли бы подозрения на этот счет.

Чарли отодвинулся. Он избегал смотреть Барти в глаза.

– А я знаю. Не хотел, чтобы так получилось. Для меня это было слишком трудно и даже невозможно.

– Почему невозможно? – искренне удивилась Барти.

– Барти, не притворяйся дурочкой. У тебя все равно не получится.

– Извини, Чарли, но я действительно ничего не понимаю. Ты уж лучше объясни.

– Ты очень богатая, очень влиятельная женщина. Ты вполне могла бы спрятаться за фасадом деловой женщины, в одиночку воспитывающей Дженну. Ты могла бы и дальше устраивать девчонкам потрясающие уик-энды с катанием верхом и хождением под парусом. Но мы оба знаем, что это не настоящая ты.

– Почему же? Вполне настоящая.

– Нет, Барти. Не настоящая. Ты сделала на редкость успешную карьеру, у тебя было удивительное замужество.

– Удивительное, но не во всем, – возразила она.

– Все равно это нечто экстраординарное. Твоя жизнь сама напоминает роман. Ты владеешь одним из крупнейших издательств, здесь и в Лондоне. Ты вращаешься среди богатых и знаменитых. У меня совсем другая жизнь. Мы с тобой по-разному смотрим на вещи и оба знаем: меня волнует нехватка денег, а тебя, похоже, их избыток.

Тема была более чем деликатной, а Чарли – слишком гордым. Он никогда не жаловался Барти на свое финансовое положение и лишь однажды вскользь сообщил, что учебу Кэти оплачивает бабушка. Барти довольно легкомысленно предложила вложить деньги в его бизнес, отчего Чарли не шутку рассердился:

– Я бы себя возненавидел, если бы согласился на это. Прошу тебя никогда больше не затевать разговор на подобную тему. И так непросто поддерживать равновесие в наших отношениях.

– Почему? Я что-то не понимаю.

– А должна бы понимать, – довольно резко и почти грубо сказал Чарли.

Вечер окончился рано и у обоих оставил тяжелое чувство. Вплоть до этого момента Чарли больше ни разу не упоминал о деньгах.

– Ты ведь выросла в богатой и знатной семье.

– Ошибаешься, Чарли. И в том и в другом случае.

– Ты сейчас начнешь говорить о бедности и жизни в трущобах, – поморщился он. – Но это было в самом раннем твоем детстве. А потом, в возрасте двух лет или около того, леди Селия взяла тебя в свой дом, и ты росла среди сказочного богатства. Все твои возражения, Барти, будут неубедительными. Так могу ли я соперничать с твоим уровнем?

Его нервозность и страдания не были наигранными. Барти стало очень неловко. Она вдруг увидела себя его глазами: богатая, очень избалованная женщина, одинаково властная на работе и дома. Пусть и не точная, но копия Селии. Когда-то Барти мечтала быть похожей на Селию. Мечта осуществилась. Эта мысль шокировала Барти, и на ее глаза навернулись слезы.

– Ну что ты, Барти? – спохватился Чарли. – Не надо плакать. Я совсем не хотел тебя расстраивать. Я просто…

– Чарли! – перебила его Барти, захлестнутая злостью и печалью. – Чарли, постарайся понять. Где бы я потом ни воспитывалась, я родилась в трущобах. Ты хоть представляешь, что это такое? Прежде всего это тесное жилище и большая семья. Как ты знаешь, я была пятым по счету ребенком. Мы жили в сырой полуподвальной комнате. Четверо старших детей спали в одной кровати, а малыши вроде меня – в ящике. На день малышей привязывали к стулу, чтобы они не ползали где попало и не покалечились. Женщины в трущобах знали лишь беспросветную работу с раннего утра и до поздней ночи. Они недоедали, поскольку пища была нужна мужчинам и детям. Прямо в комнате были натянуты веревки, на которых постоянно сушилось белье. Отец заваливался домой пьяным и бил мать, срывая на ней злость. А потом мать била нас, срывая свою злость, поскольку она устала, отчаялась и не представляла, откуда ей взять сил. В семье вроде моей не мечтали о детях, не ждали их. Дети появлялись всегда не вовремя, и собственная мать считала их проклятием. Да и какие дети могли родиться у вечно недоедающей, измученной работой матери? Слабые, уродливые. Они почти сразу умирали. И эти младенческие смерти вызывали ужас, но не потому, что родители были убиты горем. Похороны означали дополнительные расходы. Тех из детей, кто выживал и вырастал, ждало повторение жизни своих родителей. Зачатки образования, тяжелая работа и никакого просвета. – (Чарли молчал.) – Да, потом меня забрали из этого ада. Но знаешь ли ты, Чарли, что благодеяние имело свою оборотную сторону? Меня хорошо кормили, хорошо одевали, дали образование. Однако свою родную семью я потеряла. За исключением Билли, все мои братья и сестры от меня отказались. И даже в этом богатом доме мне было одиноко. Я росла, толком не понимая, кто я, обязанная вечно и за все благодарить. Добавь к этому постоянное ощущение своей неполноценности. Вот тебе оборотная сторона моей привилегированной жизни. Думаешь, я настолько оторвалась от реальности, что уже не понимаю обыкновенных людей с их заботами и тревогами? Если ты так думаешь, это очень несправедливо с твоей стороны. Честное слово, я не заслужила такого отношения к себе.

Последние слова Барти потонули в рыданиях. Она плакала бурно. К открывшимся старым ранам добавились новые, нанесенные представлением Чарли о ней. Он сидел и долгое время просто смотрел на нее, затем пододвинулся и обнял:

– Я так не думаю. Нет, я совсем так не думаю. Знаешь, раньше я не понимал, как тяжело тебе было.

– Теперь, надеюсь, понимаешь.

– Да, понимаю. И еще сильнее восхищаюсь тобою. Твоей стойкостью, твоими достижениями. Все это тебе нелегко досталось.

– Ошибаешься, – ответила она, шмыгая носом. – Да, представь себе. Даже Лоренс и все это… – она вяло обвела рукой гостиную, – достались мне сравнительно легко. Вопреки моим желаниям. Я совсем ничего не хотела и рада, что бо́льшая часть ко мне не попала.

– Какая бо́льшая часть?

– Я про деньги Лоренса. В основном они достались его детям от первого брака. Фонд, попечительский совет и так далее. То, что имеем мы… точнее, я, – это лишь вершина айсберга.

– Внушительный, однако, айсберг, – тихо произнес Чарли.

– Да, приличный. Поскольку он не знал о Дженне, она, естественно, ничего не получила. Мне по завещанию отошли оба дома и приличное количество акций. Этого нам достаточно. Более чем достаточно.

– А ты не думала о том, чтобы побороться еще за какую-то часть наследства? Если не для тебя, так для Дженны?

– Чарли, зачем? Ради чего?

– Ну хотя бы ради того, что твоя дочь имеет право на большее. И ты тоже.

Вид у Чарли был обескураженный, и это удивило Барти.

– Неужели это так важно?

– Не знаю, – сказал он и, заметив ее внимательный взгляд, торопливо добавил: – Нет, конечно. Думаю, тебе эти средства просто не нужны.

– Чарли, я хочу тебе кое-что сказать.

– Слушаю.

– Я надеюсь… даже очень надеюсь, что ты способен видеть сквозь все атрибуты моей богатой жизни. Что ты видишь меня настоящую.

– Конечно способен. – Чарли вдруг улыбнулся. – Я люблю тебя настоящую. Главное, я вижу все лучшее и необыкновенное, что есть в тебе. Я иногда думаю: неужели я влюбился в недосягаемую богачку? Я бы отдал все на свете, только бы ты была обычной женщиной. Тогда бы я смог…

– Что бы ты тогда смог?

Он долго молчал.

– Тогда бы я смог надеяться, что ты ответишь мне взаимностью.

– Чарли, ты невнимательно меня слушал. Я и есть обычная женщина Барти Миллер. Нет никакой недосягаемой богачки.

– Так, значит… значит, ты меня любишь?

– Нет, – торопливо ответила Барти. Возможно, слишком торопливо, но ей не хотелось, чтобы у Чарли даже на секунду возникла мысль, что она его любит. – Я этого не говорила. Ты мне очень нравишься. Я восхищаюсь тобой. С удовольствием провожу с тобой время. Но я тебя не люблю. Прости меня. – Чарли издал жалобный звук. Барти взяла его за руку, притянула к себе, нежно поцеловала. – Тебя это очень огорчило?