Текст книги "Соблазны бытия"

Но самое удивительное: Джей вызывал любовь и восхищение не только у сотрудников издательства, где его редакторские способности великолепно сочетались с холодным деловым расчетом и умением чувствовать силу аргументов, основанных на реальном знании бизнеса. Такую же любовь и восхищение Джей вызывал и у авторов. Единственным его недостатком была склонность к лени. Жизнь всегда была слишком добра к нему и уберегала от трудностей. Джей если не пресытился, то давно насытился всем, что могла дать ему жизнь. Эта особенность очень помогала ему легко и непринужденно общаться с авторами. Казалось, что у него всегда масса времени и он никуда не спешит. Он умел говорить с пишущей братией на интуитивном уровне, проникаясь к ним глубокой симпатией. Разумеется, его считали непревзойденным редактором, способным понять писательскую душу и оценить писательский талант. Он пестовал авторов, помогая каждому вносить свой уникальный вклад в творческую копилку «Литтонс». Неудивительно, что его обожали молодые авторы, включая самого Кита Литтона. Еще одной подопечной Джея была совсем молодая, но на удивление крепкая писательница Клементайн Хартли. За три года после окончания Оксфорда она успела написать два романа, и оба стали бестселлерами. Однако Джей столь же легко находил общий язык и с авторами старшего поколения. Те почти с удивлением обнаруживали, что их творчество до сих пор ценят, и мгновенно проникались симпатией к Джею. Так было с известной создательницей жанра женской прозы великой Нэнси Артур. В свое время ее романы сделали «Литтонс» предметом зависти издательского мира. Так было и с леди Аннабеллой Мьюирхед, прославившейся биографиями великих людей. Джею симпатизировал даже Себастьян Брук – патриарх современной английской литературы, автор удивительных фантастических книг о времени, которые любили и которыми в равной мере зачитывались и дети, и взрослые.

Сегодня у Себастьяна должна была состояться встреча с Джайлзом и Селией. Они собирались обсуждать издание его книг, приуроченное к году коронации… Потом Себастьян звонил в издательство и, задыхаясь от бешенства, спрашивал, почему секретарша Селии имела наглость чуть ли не в последнюю минуту известить его об отмене столь важной встречи. Должно быть, маститый писатель был охвачен гневом и сейчас мчался в такси на Чейни-уок, дабы из уст Селии узнать об истинной причине, скрывавшейся за ее заявлением, а заодно спросить, почему она вначале не обсудила все это с ним.

Глава 2

Лестница огласилась криком, затем на несколько секунд стало тихо, а потом послышались шумные рыдания. Члены семьи Адели выскакивали из своих комнат, налетая друг на друга и допытываясь о возможных причинах. Наконец пространство дома огласилось торжествующим смехом.

– Мне звонили из «Рекорда».

– Я что-то не слышал звонка, – сказал Джорди, решивший на всякий случай прикинуться бестолочью.

– Дело в не этом.

– Тогда в чем, maman? Ты подняла такой шум, что я напугалась.

– Нони, прости меня, дорогая. Просто я до крайности разволновалась, – пояснила Адель, поцеловав дочь.

– И зачем тебе звонили?

– Видишь ли…

– Мама, нельзя ли самую суть? Иначе ты опять разведешь скукотень.

Адель посмотрела на своего нетерпеливого сына и улыбнулась:

– Как вы знаете, «Рекорд» – это американский журнал.

– Да, maman, это мы знаем.

– Так вот: редакция предложила мне быть их официальным фотографом на коронации. Ну и что вы думаете об этом?

– Дорогая, это же потрясающе! Какая замечательная новость! Дай я тебя поцелую.

– Боже, – нарочито усталым голосом протянул Лукас, – только, пожалуйста, не при детях. – Он повернулся и ушел к себе в комнату.

Адель проводила его взглядом. Радостное возбуждение вдруг померкло.

– Не обращай на него внимания, дорогая, – посоветовал Джорди. – Ему сейчас нравится быть грубым.

– Дерзкий мальчишка. – На миловидном личике Нони появилась гримаса. – И глупый. Поздравляю, maman. Это ведь так здорово! Подожди, завтра в школе я всем девчонкам расскажу.

– Сомневаюсь, что они будут скакать на одной ножке, – улыбнулась Адель, подумав об утонченных, умненьких девочках из школы Святого Павла, где училась Нони.

– А я думаю, будут. И мы тоже будем, правда, Нони? Эту новость нужно отметить бутылочкой шампанского. Идемте, девочки, – позвал их Джорди. – Ознаменуем начало вечера.

– Вы спускайтесь, а я зайду к Лукасу, спрошу, не хочет ли и он присоединиться, – торопливо сказала Адель.

Она подошла к двери комнаты сына и осторожно постучала. Ответа не последовало. Тогда Адель медленно открыла дверь и вошла. Лукас сидел, обложившись книгами. Его худенькие плечи выглядели такими хрупкими. Адель подошла к столу и обняла сына. Лукас повернулся к ней, удивив странным, отсутствующим взглядом.

– Лукас, дорогой…

– Да?

Адель залюбовалась сыном, незаметно превратившимся в красивого мальчика с темными глазами и узким, слегка худощавым лицом. В свои четырнадцать он был до боли похож на отца. Отца, которого она так сильно любила и… Адель поспешила вернуться из прошлого в настоящее.

– Дорогой, почему бы тебе не присоединиться к нам и не выпить шампанского?

Адель думала, что такое, вполне взрослое, предложение подействует на него, однако Лукас лишь нахмурился:

– Нет, спасибо. Я малость устал, а мне еще нужно дописать сочинение. Завтра сдавать. Но я очень рад за тебя, мама. Поздравляю.

– Спасибо, Лукас. Я не настаиваю. Но ведь ты не откажешься потом поехать с нами на обед? Бабушка очень огорчится, если тебя не будет. У нее сегодня знаменательный день.

– Я как раз собирался тебя спросить, так ли уж нужно мне туда ехать. – Произнесено это было официальным, бесстрастным тоном. – Мы наверняка уедем оттуда поздно. Я не высплюсь. И потом, я уверен, что она совсем не расстроится, если я не приеду.

– Лукас, ну что ты говоришь? Конечно расстроится. Ты же сам знаешь, как бабушка тебя обожает.

– Неужели? А вот я сомневаюсь. Прабабушка – та меня действительно обожала. Помнишь, когда мы жили там все вместе? Но бабушка… Сомневаюсь, что я сильно нравлюсь ей. Зато она лучше, чем кто-либо, поймет, что мне нужно работать.

– Да, конечно, – согласилась Адель, быстро улыбнувшись словам сына.

Лукас повернулся к ней спиной, давая понять, что их разговор окончен.

– Ты хотя бы мог написать бабушке записку. Объясниться… Лукас, я с тобой разговариваю.

– Мам, а это на самом деле нужно? Я пытаюсь сосредоточиться, а ты меня отвлекаешь. Я же тебе сказал, что ей будет все равно.

– Нет, не все равно. – Голос Адели вдруг утратил живость. – Но если у тебя совсем нет времени…

– Ну мама! – Лукас взял лист бумаги, черными чернилами торопливо написал несколько слов и подал матери. – Вот. Передай бабушке.

Почерк Лукаса не отличался разборчивостью. «Дорогая бабушка! Извини, что не смог к тебе приехать. У меня по горло работы. Лукас».

– Спасибо, – сухо произнесла Адель.

Она едва сдерживалась, чтобы не скомкать эту бумажку и не швырнуть ее на пол. Адели хотелось накричать на Лукаса, сказать, что такая отписка больно заденет бабушку, что она заслужила больше внимания со стороны внука… Нет, с Лукасом так нельзя. Он вел себя как типичный подросток: угрюмый, скрытный, враждебный к окружающему миру. Словом, проявлял все качества, к которым современные родители должны были относиться с пониманием и терпимостью.

– Мне так себя вести не разрешали, – с печальным вздохом однажды сказал ей Джорди, когда она стала извиняться за особо отвратительную выходку Лукаса.

– Дорогой, мы росли в другое время. Мне бы тоже никто не позволил так отвечать взрослым. Но у Лукаса сейчас трудный период. Да и раннее детство у него было непростым. Мы должны помочь ему преодолеть эти трудности.

– По-моему, скорее это я нуждаюсь в помощи, – обиделся Джорди.

– Знаю, дорогой. И очень тебе сочувствую. Но у нас с тобой есть наш общий ангелочек. И Нони тобой восхищается.

– Я тоже ею восхищаюсь. Ладно, попытаюсь и дальше применять к твоему сыну принципы этой чертовой американской психологии. Подставлю другую щеку. Впрочем, я уже наполучал по обеим.

– Спасибо за терпение, дорогой. Я люблю тебя.

И это были не просто слова. Адель действительно любила Джорди. Он был второй и, как она часто говорила ему, последней великой любовью ее жизни. Вторая любовь Адели сильно отличалась от первой. Джорди подарил ей счастье, о котором она уже и не мечтала. С ним она вновь научилась смеяться и радоваться жизни. Правда, одна проблема все же существовала и время от времени омрачала их счастье. Селия не раз упоминала о ней в разговорах с Аделью. Джорди был слишком обаятелен и привык воспринимать свое обаяние как должное. Он принадлежал к той породе людей, кто умел одним своим появлением поднять настроение собравшимся. Его жизнь текла легко. Джорди обладал несомненным литературным талантом. Успех пришел к нему почти сразу же после публикации первого романа, изданного не без помощи Барти. Джорди одинаково нравился мужчинам и женщинам. Он всегда находился в центре внимания, а если нет, у него портилось настроение. Рядом с ним жизнь становилась ярче и насыщеннее. Однако Адель постоянно ощущала некоторое неравенство в их отношениях. Иными словами, ей их встреча принесла больше счастья, чем ему. Флирт был у Джорди в крови. Он делал это инстинктивно, и Адель не раз побаивалась, что однажды этот флирт может перейти допустимые пределы. Но никаких реальных подтверждений ее опасениям она не находила. Как-то Адель очень осторожно упрекнула Джорди за излишнее внимание к женскому полу. Ее слова настолько его шокировали и задели, что ей стало стыдно за свою подозрительность.

– Я люблю только тебя, потому на тебе и женился, – сказал Джорди. – Я счастливейший мужчина во всей Англии. Неужели ты думаешь, будто я рискну потерять свое счастье? Ради бога, прости меня, если мое поведение тебя встревожило. Обещаю впредь поумерить свою общительность.

Венеция, обладавшая более циничным складом ума, нежели сестра, и настроенная более подозрительно, по-иному отнеслась к заверениям Джорди. Она полагала, что свой талант писателя и рассказчика плюс богатую фантазию Джорди успешно использует не только в профессиональной, но и в супружеской жизни. Она слишком любила Адель, чтобы заикнуться сестре о своих предположениях.

– Если вдруг мои предположения подтвердятся, я его просто убью, – заявила она Селии. – Но думаю, он все-таки по-своему любит Адель.

На это Селия ответила, что браки многогранны и имеют великое множество состояний и оттенков и что Адель вполне счастлива.

– Зачем искать неприятности? Если человеку суждено с ними встретиться, они его сами найдут. Это я знаю по собственному опыту. И ты тоже, – добавила Селия.

– Да, и посмотри на нас сейчас, – сказала Венеция. – Уж сколько было бед, а почти четверть века вместе.

– Ты и сама понимаешь, – улыбнулась Селия, посчитав тему исчерпанной.

* * *

– Лукас очень устал, – сообщила Адель, входя в гостиную. – Просил его не беспокоить.

– Он вполне может отказаться от этой просьбы. Пожалуй, я поднимусь к нему и скажу…

– Дорогой, не делай этого. Бесполезно. Если мы заставим его поехать, он там будет сидеть весь насупленный и…

– Ему не помешает хорошая трепка! – перебила ее Нони.

Адель удивила эта старомодная фраза и то, как громко и напористо дочь произнесла ее.

– Нони, ну разве так можно? Вряд ли ты говоришь всерьез.

– Всерьез, maman. Он просто звереныш, а ты ему еще и потакаешь. Это нечестно… Ладно, – уже спокойнее, без детской горячности, добавила Нони. – Я тебя ужасно поздравляю. Мы тобой гордимся. Правда, Джорди?

– Очень гордимся. Это настоящая удача. Ты не только попадешь в Вестминстерское аббатство, но и получишь удобное место для съемки. Так?

– Думаю, да. А вообще, это большая честь. Представляю мамину реакцию: лавина раздражения.

– А лорд Арден сегодня будет на обеде? – спросила Нони.

– Ни в коем случае. Чисто семейное торжество. Так что мы сможем задавать вопросы. Мне так кажется.

– Себастьяна тоже не будет. Мы с Иззи болтали по телефону, и она мне сказала. Но ему очень хотелось приехать.

– Себастьян не член семьи, – твердо заявила Адель.

– Формально нет. Но он считает по-другому.

– А о чем еще говорила Иззи? – оживился Джорди.

– Джорди!

– Дорогая, мне интересно. Хочется узнать. Я, как и Нони, склонен считать Себастьяна членом семьи. Представляю, как он раздосадован. Не только этим обедом. Вообще.

– Джорди! – Из голоса Адели разом исчезла мягкость. – Не сейчас.

– Maman, не глупи.

– Как прикажешь понимать твои слова?

Лицо Нони – почти точная копия лица Адели – приняло невинное выражение. Дочь захлопала ресницами и лучезарно улыбнулась:

– Никак. Просто нам пора собираться и ехать. Джорди, у тебя галстук сбился. Мамочка его тебе сейчас поправит, а я схожу за своим плащом.

Нони вышла. Адель посмотрела ей вслед и повернулась к Джорди:

– Думаешь, она знает?

– Дорогая, она, конечно же, знает. Они все знают.

– Но кто мог ей сказать?

– Даже не верится, что мы снова затеваем этот разговор, – улыбнулся Джорди.

– Ты о чем?

– Вспомни, как ты всполошилась, когда обнаружила, что Генри знает. И Иззи тоже.

– Иззи – такая чудесная девушка.

– Согласен. Просто прелесть. Мне она тоже нравится. Но она уже не ребенок. Двадцать три года. Естественно, она должна была знать. Как-никак Себастьян – ее отец.

– Наверное, она и сказала Нони. Они очень близки.

– Возможно. А может, это сделал Генри, или Ру, или твои бойкие племянницы. Адель, дети видят, знают и говорят.

– Ты прав. Лучше бы я сама рассказала Нони.

– Сомневаюсь, что лучше. Ее это не слишком-то и затронуло. Пока что юная леди Нони в большей степени познает внешнюю сторону мира.

Вернулась Нони, на руке которой висел бархатный плащ.

– До чего же ты элегантная, – сказал ей Джорди. – Сердце старика просто расцветает. Позволь поухаживать за тобой.

– Джорди, какой же ты старик? Ты выглядишь ненамного старше Генри.

– Не говори чепухи, – отмахнулся Джорди, но слова Нони ему явно понравились.

Тем более что Нони не лукавила. Джорди выглядел скорее как американский студент, нежели зрелый мужчина (он и одевался соответственно). Высокий, поджарый, с каштановыми, слегка вьющимися волосами и широко распахнутыми серыми глазами, он был человеком без возраста. Точнее, от двадцати пяти и выше. На самом деле ему исполнилось сорок два, и он был на год моложе Адели. Что же касается Генри Уорвика – старшего сына Венеции, – тот имел облик обаятельного повесы, начинающего обзаводиться «банкирским» брюшком, слегка фривольные манеры и действительно выглядел гораздо старше своих двадцати четырех лет.

– Знаете что? У меня от вашего взаимного восхищения пробуждается ревность, – призналась Адель. – Поехали. Мама ни за что не простит нам опоздания.

* * *

А между тем обед на Чейни-уок начался с более чем получасовым опозданием. И Селии в гостиной не было. Сейчас она приводила себя в порядок после встречи с разъяренным Себастьяном. Их встреча длилась более двух часов. Себастьян покинул дом одновременно с приездом Джея и Тори.

– Мы слышали его последние слова: «Желаю тебе благоденствовать с твоим долбаным наци!» – шепотом сообщила Адели Тори. – И знаешь, он плакал. Слезы так и катились у него по лицу. Бедный Себастьян! Я хотела побежать за ним следом, но Джей сказал, что лучше оставить его в покое.

– Хорошо, что Иззи сейчас дома. Хоть успокоит отца. Да, бедный наш Себастьян. Даже страшно подумать, что творится у него внутри. Зачем она это сделала? Зачем?

– Откуда мне знать? – улыбнулась Тори.

– Наша мамочка – это тайна тайн, – вздохнула Адель. – И всегда была такой. Боже мой, до сих пор не верится. Может, она сегодня удостоит нас объяснением… Тори, у тебя просто божественное платье.

– Правда, недурное? Аккуратненько скрывает мой живот. Она растет с ужасающей быстротой. Думаю, она будет крупнее своих братьев. Всего четыре месяца, и смотри, в кого я превратилась.

На Тори было платье с высокой талией. Свои прекрасные волосы она убрала назад, открыв не менее прекрасное лицо. Внешне ничто не говорило о ее беременности.

– Не напрашивайся на комплименты, Тори Литтон. Но должна признаться, выглядишь ты потрясающе, – заявила Адель. – А теперь идем исполнять наш долг. Слава богу, здесь нет Банни, иначе… Даже думать не хочется.

– Кто такой Банни?

– Лорд Арден. Это его давнишнее прозвище. Поскольку его имя Питер…

– Ну конечно! «Кролик Питер»![2]2
  «Кролик Питер» – детская повесть английской писательницы Беатрис Поттер, появившаяся в начале XX века. Банни – шутливое прозвище кролика, часто встречающееся в английских сказках и рассказах.


[Закрыть] Вот уж не думала, что ты так хорошо его знаешь.

– Он помог мне бежать из Франции. Это было в сороковом году. Устроил мне… – Адель замолчала. – В общем, помог мне отплыть из Бордо на одном из последних кораблей. Он тоже плыл на том корабле. Так мы и путешествовали: он, я и, само собой, дети.

– Я и не знала. Наверное, это было потрясающее плавание.

– Ужасающее. Но он вел себя просто безупречно. Настоящий джентльмен.

– Как и Оливер. Похоже, твоя мама умеет притягивать к себе джентльменов.

– Банни намного проще, чем был наш отец, – сказала Адель. – Отец лишь выглядел простаком, которым крути как хочешь.

– Я это постоянно слышу от Джея. Мои собственные впечатления весьма скромны.

– Джей прав. Отец по силе воли ничуть не уступал маме. В чем-то он был весьма тяжелым и неудобным человеком, но хорошо умел это скрывать… Бой! Привет, дорогой. Сегодня здесь вся ваша династия?

– Нет, только четверо, – ответил Бой Уорвик, целуя Адель и Тори. – Девочки, вы обе такие красивые, что у меня нет слов. Адель, идем, я угощу тебя вином. Пока роль хозяйки вечера лежит на мне.

Адель облегченно вздохнула. Если торжеством управляет Бой, можно не волноваться. Из множества его ценных качеств самым замечательным было умение создавать легкую, непринужденную обстановку.

И вдруг, совсем не к месту, Адель затосковала по отцу. Она вспомнила его сидящим у камина в инвалидной коляске. Только он умел одновременно быть обаятельным и глубоко отрешенным. Будь отец жив, Себастьян не позволил бы себе метать громы и молнии. Адель даже вздрогнула, подумав, что тогда не было бы ни этого вечера, ни шокирующих заявлений, которые им предстояло услышать. И никто бы не потревожил давние, глубоко спрятанные пласты горя…

– Я знаю, – сказала Венеция, целуя сестру. – Я тоже об этом думала.

– Как ты узнала?

– Увидела, что ты смотришь на его место. И подумала…

– Так рано, – вздохнула Адель. – Эта мысль не идет у меня из головы. Так рано. Едва год прошел. И…

– Адель, когда тебе будет столько же, сколько мне сейчас, ты обнаружишь, что годы становятся все более дефицитным товаром. Поразмышляй об этом. Кстати, это одна из тем, которые я намереваюсь сегодня затронуть.

Адель повернулась. Мать улыбалась ей, и вполне благосклонно. Бледная, но целиком владеющая собой. Внешне – никаких признаков глубокой душевной травмы, нанесенной ей Себастьяном.

– Я слышала, что Кит не сможет прийти. Как жаль! Но он… очень занят.

«Скажи лучше, размазан по стенке и очухаться не может», – подумала Венеция. Неудивительно, что он отказался присутствовать на обеде.

– Мне очень жаль, но Лукас тоже не приехал, – сказала Адель. – У него большая нагрузка в школе. Сидит, не поднимая головы, готовит сочинение. Вот, просил передать тебе записку.

Селия едва взглянула на клочок бумаги и, не разворачивая, бросила в огонь. Лицо ее оставалось бесстрастным.

– Очень грубо, – произнесла она, поворачиваясь к Адели. – И по отношению к тебе, и по отношению ко мне. Полное отсутствие хороших манер. Пора бы тебе заняться его воспитанием.

– Мама…

– Адель, я больше не желаю слышать о трагическом детстве Лукаса, о том, что он потерял отца, и всю прочую чепуху. Нони пережила то же самое. Но она действительно помнит отца, тогда как Лукас был слишком мал и ничего не мог помнить. Зато теперь он беззастенчиво спекулирует на всем этом, оправдывая свое безобразное поведение. А ты не должна ему это позволять. Можешь ему передать, что его отсутствие нас ничуть не огорчило… Бой, дорогой, думаю, нам пора начинать. Все уже собрались.

«Все, кроме Кита», – подумала Венеция, идя вслед за матерью в столовую и занимая свое обычное место между Селией и Джеем. Напротив нее сели Джайлз и Хелена. Каждый садился так, как было предписано Селией, не пытаясь что-либо изменить в установленном ею порядке. Перемены вносила только смерть. Там, где сидел Джей, когда-то сидела его мать. Напротив самой Селии всегда садился Оливер. Стул Кита оставался пустым. Селия велела миссис Хардвик, экономке, не трогать его.

– Возможно, Кит еще приедет, – бросила она экономке, однако миссис Хардвик не оставила попыток убрать стул. – Миссис Хардвик, я же сказала вам: оставьте стул на месте.

Селия недолюбливала миссис Хардвик, словно не могла ей простить неспособность заменить Брансона – старшего лакея, прослужившего в доме Литтонов почти пятьдесят лет. Он умер через несколько недель после смерти Оливера, словно жизнь без хозяина уже не имела смысла.

* * *

Однако Кит и не собирался приезжать. Он был слишком шокирован и рассержен. Решение матери уничтожило в нем последние осколки веры в ее порядочность.

– Сомневаюсь, что теперь я смогу встречаться и говорить с ней, – признался он Иззи, и его голос в телефонной трубке звенел от боли. – Иззи, я просто не в состоянии ее понять. Она что, абсолютно безнравственна или абсолютно безумна?

– Ни то и ни другое, – ответила Иззи. – Она всего лишь твоя мать. Она делает то, что, по ее мнению, должна делать. Сама себе закон.

– Дрянной закон. Кстати, как Себастьян?

– Просто раздавлен. Как и ты, ничего не может понять.

– Может, мне приехать?

– Не знаю. Если хочешь, я у него спрошу.

– Иззи, пожалуйста, спроси. Спасибо.

Иззи положила трубку рядом с аппаратом и прошла в отцовский кабинет. Себастьян сидел за столом, уставившись в темнеющее небо: бледный, осунувшийся, с воспаленными глазами.

– Папа…

– Что на этот раз, Изабелла? Нечего без конца сюда наведываться. Я знаю о твоих благих намерениях, но…

– Кит звонит. Просит узнать, хочешь ли ты, чтобы он приехал.

– Нет, нет! – Себастьян затряс головой, тяжело вздохнул и заставил себя улыбнуться дочери. – Вряд ли ему стоит приезжать. Но поблагодари его за предложение. Сейчас я хочу побыть один. Возможно, через день-другой. Будь добра, закрой дверь.

– Хорошо, папа. – Иззи снова взяла трубку и услышала от Кита, что он намерен сегодня напиться. – Кит, не надо. Может, мне…

– Нет, лучше не надо. Оставайся с…

– Конечно. А завтра мы бы могли…

– Отлично. Около часа?

Они разговаривали полуфразами, почти так же, как близняшки. Многие этому удивлялись, особенно те, кто не знал их историю.

* * *

В конце обеда Селия встала:

– Надеюсь, вы поймете меня и простите то, что вам кажется шокирующей поспешностью. Сегодня я уже говорила Венеции, что в моем… в нашем возрасте время становится дефицитным товаром. Я очень любила Оливера. Очень, очень любила. У нас был замечательный брак. Думаю, Оливер был счастлив со мною. – Селия обвела глазами собравшихся – не отважится ли кто-нибудь оспорить ее слова. – Я искренне старалась сделать его счастливым. Но Оливер покинул этот мир. А я… очень одинока. – Селия вновь замолчала. Адель подумала, что мать всерьез ощущает потребность объясниться. Обычно Селии были ненавистны любые признания в собственной слабости. Значит, ей по-настоящему одиноко. – Но я хорошо знаю: Оливер был бы обеими руками за то, чтобы и в своей дальнейшей жизни – жизни без него – я тоже была счастлива. Великодушие являлось одним из многих замечательных свойств его характера. И я вполне уверена, что обязательно буду счастливой. Лорда Ардена я знаю очень давно. Я искренне восхищаюсь этим человеком. У нас с ним много общего. Мы сможем провести вместе несколько счастливых лет… Надеюсь, судьба не станет скупо отмерять нам эти годы. Посчитав такой шаг правильным для себя… для нас обоих… я решила ни в коем случае не затягивать его осуществление. Как вы знаете, приняв решение, я предпочитаю действовать. Вы все взрослые люди, а потому вас не должны волновать реалии устройства моей частной жизни.

За столом воцарилась тишина. Венеция подумала, что теперь кто-то должен произнести нечто вроде ответного слова. Она едва успела об этом подумать, как с места поднялся Бой:

– Селия, мы просто обязаны выпить за вас. Вы в полной мере заслуживаете счастья. За Селию!

– За бабушку! От нашего поколения! – подхватил улыбающийся Генри Уорвик.

Селия улыбнулась старшему внуку, послав ему воздушный поцелуй. Столовая наполнилась почтительным шепотом юных голосов, повторявших: «Бабушка».

– Благодарю вас, – сказала Селия. – А теперь о практической стороне. Мы планируем пожениться очень быстро. Возможно, в течение ближайшего месяца. Сделаем это в бюро регистрации браков. Затем скромная церемония, только для членов семьи. Что-либо более пышное и многолюдное, как нам думается, было бы дурным вкусом.

«Надо же, какая любительница скромности. Раньше я этого за тобой не замечала», – подумала Хелена. На ее памяти Селия из любого события устраивала грандиозный спектакль, приглашая толпу газетчиков и добрую сотню друзей…

– Мне также хотелось несколько подробнее объяснить причину своего ухода из «Литтонс». Лорд Арден заслуживает того, чтобы я постоянно находилась рядом с ним и чтобы наша совместная жизнь действительно была совместной. Таково его желание. Потому он и сделал мне предложение.

«Боже мой, – размышлял Джайлз, – и это слова почти семидесятилетней женщины, главы семейного клана? Скорее похоже на речь глупой девчонки, мечтающей о замужестве. Неужели мать всерьез считает, что мы поверим ее трескотне?» Джайлзу стало тошно, и только ли ему одному.

– Помимо этого, я чувствую, что мне пора отойти от дел. «Литтонс» мы с Оливером строили точно так же, как нашу семью. Сообща.

«Перебираешь, мамочка, – подумала Адель. – Ты уже вплотную подошла к границам дурного вкуса. Остается лишь пустить слезу».

– И работать в одиночку, управлять издательством без Оливера… мне это не приносило удовлетворения.

«Вот, оказывается, как это выглядит в ее глазах, – подумал Джей. – Она „работала в одиночку“. Единолично управляла издательством». Но только ли после смерти Оливера? Джей уже четырнадцать лет работал в «Литтонс». И при Оливере, и потом они все делали то, что велела Селия. Пусть не всегда и не в полной мере, и тем не менее… Слова Селии будто резали по живому. Тори под столом крепко сжала его руку. Джей ответил тем же и мельком улыбнулся жене. Она всегда его понимала.

– Как бы то ни было, теперь издательство – в ваших руках. Уверяю вас: вмешиваться я не стану. – Селия вновь оглядела собравшихся, видимо рассчитывая услышать возражения. – Чувствую, сейчас вам трудновато в это поверить. Надеюсь, время вас убедит. К тому же в Лондон я буду приезжать лишь ненадолго. Основное время я буду жить в Шотландии. Вдобавок мы с лордом Арденом планируем много путешествовать.

«И что она заладила „лорд Арден“, будто мы малые дети?» – подумала Венеция. Такое обращение почему-то напомнило ей бабушку, мать Селии. Воспоминание было ярким и грустным. Та всю свою замужнюю жизнь, до самой смерти деда, называла его не иначе как Бекенхем.

– Вы, конечно же, задаетесь вопросом о моих акциях «Литтонс». Тех, которыми мы с Оливером владели совместно и которые после его смерти перешли ко мне. Я много и долго размышляла, как поступить с моей долей акций. Возможно, следовало бы отдать их вам и тем самым существенно облегчить ваше положение. В противном случае вы будете знать, что я всегда могу воспользоваться своими правами акционера. Иными словами – продолжать вмешиваться. Разумеется, я отлично понимаю… – на все еще красивом лице Селии появилась брезгливая гримаса, – что нынешняя стоимость моих акций – это лишь крошечная часть их прежней стоимости. Я имею в виду чисто финансовую сторону. Но с точки зрения повседневного руководства издательством акции имеют достаточный вес.

«Побойся Бога, выпусти же их из своих рук, – подумал Джайлз. – Отдай их мне. Ведь я твой старший сын, и мне уже сорок девять лет. Позволь мне наконец осуществить мое законное право: встать во главе издательства и управлять им, как управлял мой отец». Селия внимательно смотрела на него, и Джайлз чувствовал: так оно и будет. Так и должно быть. Он очень долго ждал, но все же не напрасно.

– Однако я вовсе не уверена, что ваш отец одобрил бы такой шаг. Издательство было делом всей его жизни, и он бы хотел – я это знаю, – чтобы «Литтонс» оставалось в моих руках.

«Дальше можешь не объяснять, – подумала Венеция. – Все твои громкие слова означают лишь одно: ты вовсе не отходишь от дел. Ты остаешься и будешь постоянно совать нос в нашу работу. День за днем. А твой „уход на покой“ – просто фарс». Венецию удивило, что она вдруг почувствовала облегчение. Странное, извращенное, но облегчение.

Селия взяла сигарету, закурила, глубоко затянулась и слегка улыбнулась собравшимся. В улыбке сквозило самодовольство.

– С другой стороны, Оливеру всегда было труднее, чем мне, идти вперед. Признавать необходимость перемен. Такую необходимость я ощущаю сейчас. Знаю: пока акции остаются у меня, вам будет трудно до конца поверить в мое решение уйти из «Литтонс». Но я хочу, чтобы вы в это поверили. Очень хочу. Поэтому я предлагаю вам компромисс. Можно назвать его краткосрочным решением. Акции останутся у меня всего на один год. В течение этого срока я не буду вмешиваться в управление издательством. Ни в редакторскую, ни в коммерческую сферу. – Селия вновь слегка улыбнулась, иронично, словно посмеиваясь над собой. – Чувствую, вам в это трудно поверить. Но в данном случае я прошу вас просто принять мои слова на веру.

«Очень, очень трудно. Фактически невозможно», – подумал Джайлз.

– А через год? – спросил он, стараясь говорить с максимально возможным спокойствием.

– А через год я их распределю.

– Полагаю, при условии, что мы будем управлять издательством так, как это надо тебе? И конечно, Барти.

Вот и конец спектаклю. Слова Джайлза попали в цель и ударили по Селии. Она заметно поежилась.

– Сомневаюсь, что в этом вопросе мы должны особо принимать в расчет мнение Барти, – заявила Селия, и в ее голосе появились ледяные нотки. – Нью-Йорк всегда с великой радостью предоставлял нам возможность самостоятельно копаться в наших проблемах. Мне думается, выбор у них невелик. Итак, через год я распределю свои акции. Почти не сомневаюсь, что сделаю это с удовольствием. У вас есть все необходимые механизмы для успешного руководства издательством. Каждый из вас по-своему талантлив, и вместе вы составляете крепкую команду профессионалов.

– Но ведь этого недостаточно, – сказал Джей, немало удивляясь, что выражает свои мысли вслух.

– Будь добр, поясни свои слова, – попросила Селия.