Текст книги "Соблазны бытия"

– Разумеется, не считаю. Отчасти он до сих пор не может смириться с потерей зрения. Но в профессиональном плане слепота ему ничуть не вредит.

– Если хочешь знать мое мнение, ты говоришь грубые и обидные вещи, – сказал Джайлз.

– Прекратите оба! – накинулась на них Венеция. – Это не имеет никакого отношения к нашему разговору.

– Не совсем так, – не сдавался Джей. – Все это составные части популярности Кита и успеха его книг. А заодно и успеха издательства. И вот здесь мы проиграли. Не обижайтесь, я говорю сейчас об интересах нашего дела. Полагаю, что никакая сумма денег не смогла бы убедить Кита остаться. Или торг возможен?

– Он же сказал, что не останется ни на каких условиях. Ты сам слышал.

– Слышал. Но есть разница между тем, что́ он говорит и что́ подразумевает. Если мы предложим ему по-настоящему крупную сумму…

– Джей, это ничего не изменит. Честное слово. Здесь исключительно вопрос принципа. И потом, денег у Кита более чем достаточно. Нашему бедняге не надо думать, на что содержать семью. Запомни это крепко и не тешь себя иллюзиями. Кита мы теряем. А ты знаешь, что́ случается, когда издательство покидает крупный автор. Все остальные наблюдают за ним и строят догадки, почему он так поступил. И вот это может оказаться очень опасно как для «Литтонс», так и для всех нас.

Глава 4

Она боялась, что все пройдет ужасно. Так оно и случилось. Напряженное, полное неловкости и даже печальное событие. День, который стараются поскорее забыть. Совсем не такой, каким надлежит быть дню свадьбы. Главное, что он все-таки закончился. С этой мыслью Барти улеглась в постель. Не она одна была рада окончанию сегодняшнего дня. Подспудно этого ждали все, делая вид, будто все идет замечательно, боясь, как бы не стало хуже, и надеясь, что худшее уже позади.

Как всегда, положение во многом спас Бой, приложив огромные усилия, чтобы торжество протекало в спокойной и сравнительно непринужденной обстановке.

– Она все равно выйдет за него замуж, – втолковывал Бой близняшкам, обедая с ними в один из вечеров накануне свадьбы. – Так зачем превращать свадьбу в отвратительный семейный раскол? Арден – вполне порядочный человек. Возможно, он действительно осчастливит Селию. У меня он не вызывает никаких опасений. Насколько помню, Адель, тогда он отнесся к тебе как настоящий джентльмен. Согласна?

Адель кивнула. Ее бегство из охваченной войной Франции и роль Банни Ардена не относились к числу приятных воспоминаний. Их лучше лишний раз не ворошить. Слишком много было там и страшного, и такого, что до сих пор вызывало у нее чувство стыда и сожаления.

– Да, настоящий джентльмен, – наконец произнесла она вслух.

– С этим человеком не все так просто, – мрачно заметила Венеция, – и ты, Бой, знаешь, что именно. Когда-то это вызывало в тебе ненависть.

– Было такое. Но мы все допускаем ошибочные суждения.

– Бой! Дело не только в ошибочных суждениях. Как ты помнишь, Арден в свое время придерживался определенных убеждений. Он был главным сторонником политики уступок. Лучший друг Освальда Мосли и даже гость Геринга. Мама тогда целиком находилась под его влиянием. Только Адели мамины знакомства не очень-то помогли, учитывая, что Люк был евреем и все прочее. Согласен?

– Но ведь он покаялся в своих ошибках.

– И мама тоже, – сказала Адель. – Мы с ней тогда сильно поссорились. Потом она специально поехала в Париж, чтобы извиниться передо мной и Люком. И лорд Арден действительно мне помог, этого я не смею отрицать. Если бы не он, я бы не вернулась домой. Поэтому…

– Вот-вот. Поэтому мы должны принять его и не мешать счастью вашей матери. Так что, девочки, присутствие на свадьбе строжайше обязательно. Включая всех детей. Всех. Адель, не смотри на меня так. Лукаса это тоже касается.

– Да, ты прав. Просто я…

– Что?

– Знаю, – сказала Венеция. – Я тоже. Они все это говорили.

– Что говорили? – устало спросил Бой.

– Удивлялись, почему мама так быстро вступает в новый брак. И меня это тоже удивляет. Сам знаешь. Отец умер всего год назад. Не понимаю, зачем ей официально выходить за лорда Ардена? Могли бы оставаться друзьями. Кому какое дело?

* * *

– Я выхожу за него замуж, – твердо заявила Селия, когда вскоре после приезда Барти они встретились за обедом. – Хочу, чтобы все было честь по чести. К чему мне этот мутный поток сплетен? И о нем, и вообще. Ты же знаешь, Барти, я терпеть не могу беспорядка.

– Это я знаю. И все же…

– Я очень любила Оливера. Повторяю, очень. Он был потрясающим человеком. А каким мужественным! Он был превосходным отцом, особенно для тебя. В большей степени, нежели для своих детей. Мне бы не стоило произносить таких слов. Я никогда не говорила об этом и больше не скажу. Но мы обе должны это признать. Оливер очень много значил для тебя. Представляю, как должен оскорбить тебя мой новый брак.

Барти спокойно выдержала ее взгляд.

– Есть такое. Чуть-чуть, – призналась она.

– Барти, я становлюсь старше. Не старею, упаси боже. Именно старше. Еще один факт, который я нечасто признаю. И, по правде говоря, я вдруг обнаружила, что мне перестало нравиться одиночество. Меня это удивило. Честное слово. Я всегда наслаждалась и обществом самой себя, и работой. Похоже, оба этих состояния взаимосвязаны, и когда уходит одно, уходит и другое.

– Селия, я просто отказываюсь верить, что вы навсегда потеряли интерес к работе. Работа, «Литтонс» – это ваша жизнь. Так было всегда.

– Меня саму это застало врасплох, – призналась Селия. Сейчас на ней не было прежних доспехов. Перед Барти сидела растерянная пожилая женщина. – Думала, пройдет. Объясняла это горем, усталостью, накатившей на меня после смерти Оливера, резкими переменами в издательском деле. Представляешь, теперь практически не осталось издательств, которыми владеют семьи. Сплошные компании, какой-то жуткий конгломерат, ни одной личности. Мне и в страшном сне не снилось, что «Коллинз» доживет до открытой продажи своих акций. Или «Лонгман». Это просто чудовищно. – Селия говорила так, будто упомянутые издательства продали КГБ английские государственные секреты, а не всего-навсего провели необходимую капитализацию своих структур. – Ты же понимаешь, Барти: как только ты становишься ответственной перед акционерами, ты теряешь возможность делать то, что интуитивно считаешь правильным.

Барти удержалась от напоминания, что без ее инвестиций «Литтонс» еще несколько лет назад пришлось бы проводить рекапитализацию, а это означало бы утрату семейного контроля. В какой-то степени они все равно утратили былой контроль. Барти довольно сдержанно улыбнулась Селии, ожидая слов признательности, но ничего не услышала.

– А взять другие дурацкие новшества, – продолжала Селия. – «Пенгуин» теперь заключает эксклюзивные соглашения с рядом издателей. Что за абсурд! Издатели должны быть полностью независимы и сами решать, чего они хотят. А вся эта болтовня про маркетинг! Исследования того, почему люди покупают книги. Книги люди покупают по одной-единственной причине: они хотят эти книги читать. Почти то же самое я недавно слышала и от Майкла Джозефа. Полагаю, тебе известен анекдот про верблюда? – (Барти покачала головой.) – Верблюд – это лошадь, придуманная комитетом. Поверь мне, Барти, в ближайшие годы появятся целые стада таких верблюдов. Издательство должно ориентироваться только на редакторское чутье. Впрочем, меня теперь это уже не волнует. У меня пропал интерес ко всем сторонам издательского дела. Оно больше не приносит мне удовольствия. На самом деле меня это пугает, – призналась Селия. – Это все равно что перестать быть самой собой и превратиться в другого человека. Или потерять одно из основных чувств. Надеюсь, тебе это не грозит. – (Барти молчала.) – Как бы то ни было, я приняла оба решения. Мне стало легче. Я чувствую себя счастливее. Кстати, а ты знакома с Банни Арденом? Не помню, доводилось ли тебе с ним встречаться.

– Нет, не доводилось.

– Он очень милый человек. Надеюсь, тебе он понравится. Именно такой мужчина и нужен мне на нынешнем этапе моей жизни. У меня насчет него никаких сомнений. Буду с тобой откровенна: я ожидала, что они возникнут. Нет. Ни одного. Не ощущаю никаких противоречий с собой. Я хочу быть Банни хорошей женой и поддерживать его во всем, что он собирается делать. – Она заговорщически улыбнулась Барти. – Для меня это совершенно новое ощущение. Конечно, я сомневаюсь, что мои затеи тебя обрадуют. И все же мне хочется твоего понимания и одобрения.

– Я постараюсь. Обязательно постараюсь, – дипломатично ответила Барти.

Возражения Селии ее не убеждали. С таким же успехом Селия могла бы объявить о внезапном решении принять иную веру, голосовать за лейбористов или раздать все свои деньги бедным.

– Селия, это ваша жизнь, – осторожно сказала Барти. – Но я очень рада, что ваши акции остаются у вас. Если вы вдруг отречетесь…

– Странное слово ты употребила, – заметила Селия.

– Возможно. Если вы вдруг заскучаете по прежней жизни – а я этого не исключаю, – вы сможете без особых трудностей вернуться. Вряд ли вашим близким хотелось бы услышать от меня такие слова, – добавила Барти.

– Да, это не для их ушей. Разумеется, возврата к прежней жизни не будет и скучать я по ней не стану, но я очень тронута твоими чувствами. Тронута и удивлена.

– Селия, я еще не стала законченной идиоткой, – отозвалась Барти. – Я ценю вас выше, чем кого-либо в издательстве. Вы это знаете.

– Спасибо, Барти. Ты ведь еще что-то хотела сказать. Я это чувствую.

– Да… Мне вдруг подумалось, что Уол был бы…

– Огорчен? Недоволен, что я снова выхожу замуж, да еще так скоро?

– Примерно так.

– Барти, я сомневаюсь, что это бы его огорчило. Искренне сомневаюсь. Наоборот, он был бы счастлив, что я решила стать леди Арден. И мой уход из «Литтонс» его бы тоже обрадовал. – Какое-то время обе молчали, потом Селия коснулась ее руки. – Барти, я могу сказать, что́ всерьез огорчило бы Оливера. Если бы я вышла замуж не за лорда Ардена, а за кого-то другого.

– Селия, вы это серьезно?

– Да, Барти. Совершенно серьезно. Другая кандидатура очень больно ударила бы по Оливеру. Очень больно.

* * *

Тем не менее собравшихся весь день преследовало мягкое, незримое обаяние Оливера. Оно ощущалось и в бюро регистрации актов гражданского состояния в Челси, и потом, в доме лорда Ардена на Белгрейв-сквер, где проходило торжество. В самом этом дне было что-то холодное и безрадостное, невзирая на реки шампанского, остроумную, несколько льстивую речь Боя Уорвика и добросовестные старания гостей улыбаться и шутить. Селия, как всегда элегантная, выглядела вполне счастливой. Она была в сногсшибательном костюме от Баленсиаги («Не каждый же день выходишь замуж»): нежно-голубая юбка из шантунга и модный приталенный жакет. Ее голову украшала огромная широкополая соломенная шляпа с пером – шедевр Симон Мирман. Когда чиновник-регистратор провозгласил их мужем и женой, Селия с улыбкой наклонилась, чтобы поцеловать Банни, задела шляпу, и та съехала набок. Это был один из немногих веселых эпизодов дня.

* * *

Селия пригласила братьев Оливера, но оба вежливо отклонили приглашение, что глубоко ее задело.

– Сомневаюсь, что она всерьез рассчитывала на их приезд, – сказала Адель. – Уж если на то пошло, Роберт достаточно стар. Он бы не отважился на такое путешествие, даже на самолете.

– Согласна. Его отказ мама проглотила довольно спокойно. Ее в основном расстроил отказ Джека. Сама знаешь, как она его любит.

– А Джеку еще дальше добираться из своей Калифорнии. Да и у Лили плохо со здоровьем. Доконал артрит старушку.

– Это все из-за высоких каблуков, которые она обожала в молодости, – вздохнула Венеция.

Они с Аделью души не чаяли в жене Джека. Когда Джек и Лили только встретились, она была простой хористкой, но двадцатые годы сделали ее восходящей звездой киноэкрана. Несколько лет назад Джек и Лили решили вернуться в Англию, однако английский климат пагубно действовал на Лили. Все их друзья остались в Голливуде, и в Лондоне они откровенно скучали, чувствуя себя одинокими. Селия действительно любила Джека – своего ровесника (их дни рождения почти совпадали) – и искренне надеялась, что он все-таки сделает ей приятное и приедет. Зная о весьма скромных доходах Джека и Лили, Селия даже предложила оплатить дорогу в оба конца… Джек ответил безупречно вежливым, но твердым отказом, написав, что подобное путешествие было бы для них весьма затруднительным, и пожелав ей большого счастья.

– Просто нашим дядям это жутко не понравилось, – сказала Венеция. – Тут ведь можно…

– Можно, конечно, но ей от этого легче не будет. Бедная мамочка. Дороговато ей приходится платить, правда?

– Дороговато? Я бы сказала, безумно дорого!

– И все ради…

– Вот-вот.

Кита уговаривали многие, но он наотрез отказался приехать на торжество. Себастьян – тоже. Отсутствие этих великих упрямцев заметно омрачало настроение Селии. Нельзя сказать, чтобы она особо ждала Себастьяна, хотя и настояла на включении его в список приглашенных. Но Кит, ее дорогой, любимый Кит… Селия до последнего момента надеялась, что он все-таки приедет. Услышав очередной звонок, она умолкала на полуслове и вскакивала с места. Каждый раз, когда открывались двери гостиной, она замирала и в ее темных глазах вспыхивала надежда. Увы, это была всего-навсего еще одна телеграмма или еще одна корзина цветов. Улыбка Селии делалась все более неуверенной, а лицо становилось все бледнее и утомленнее.

В конце торжества Селия произнесла небольшую речь, поблагодарив всех за то, что пришли и подарили ей счастливый семейный праздник. На слове «семейный» ее голос дрогнул.

– Неужели ты всерьез думаешь, что он собирался приехать? – шепотом спросила у Венеции Адель.

– Ты же знаешь нашу мамочку. Если ей чего-нибудь хотелось, она всегда получала желаемое. А увидеть Кита сегодня ей просто жутко хотелось. Думаю, он мог бы и уступить. Побыл бы каких-нибудь полчаса, и достаточно. Вчера вечером Бой специально ездил к нему, упрашивал. Кит – ни в какую. Сказал: «Бой, неужели ты и вправду считаешь, что я могу туда поехать?»

– Так, значит…

– Думаю, да. А ты?

– Я тоже.

* * *

«Как бы отнеслась к этому ММ?» – размышляла Барти, глядя на новобрачных, разрезающих торт. ММ, старшая сестра Оливера, его соратница в великие дни становления «Литтонс», женщина твердых моральных принципов и потрясающей преданности семье. Как бы восприняла она это неоднозначное событие? Сочла бы для себя возможным присутствовать на нем или осталась бы дома, выразив тем самым свой тихий протест?

Барти и не заметила, как рядом с ней оказался Джей. Она грустно ему улыбнулась. Джей тоже улыбнулся и наполнил ее бокал.

– Слуга лорда Ардена не слишком расторопен. Позволь за тобой поухаживать. Выпивка нам не помешает.

– Я сейчас думала о твоей матери.

– Кстати, я тоже о ней думал.

– Ей бы это торжество очень не понравилось.

– Сомневаюсь, – возразил Джей, удивив Барти. – Мама была прагматичной стреляной воробьихой. Селию она очень любила и всегда желала ей счастья.

– Как-то не верится, что Селия будет счастлива с этим человеком. Он ведь… если честно, он ведь просто идиот.

– Отчасти да, – улыбнулся Джей. – Но он искренне любит Селию. Кстати, у него наверху есть потрясающая игрушечная железная дорога. Я уже видел. И это заставило бы старину Гордона одобрить выбор Селии. Помню, мы с ним целыми часами гоняли поезда. Мама злилась до жути. И всегда говорила, что, если надумает разводиться с Гордоном, сделает фирму «Хорнби» соответчицей.

– Мне не хватает Гордона, – вздохнула Барти.

Это не было вежливой фразой. Гордона Робинсона Барти любила не меньше, чем ММ. Его смерть была еще одной невосполнимой потерей минувших лет.

– Мне его не хватает еще сильнее. Он был мне замечательным отцом, хотя и не родным. Смерть мамы так его подкосила, что оставшиеся годы он жил вполнакала… Смотри-ка, Тори способствует семейному единению. Флиртует с Банни. Ну что, пропустим по рюмочке и присоединимся к ним? Возможно, ты обнаружишь в нем скрытые глубины.

– Сомневаюсь, – поморщилась Барти. – Скорее, это будут скрытые отмели. Но если кто и способен вытащить из него самое лучшее, так это Тори. Как хорошо, Джей, что ты на ней женился.

– Целиком и полностью с тобой согласен.

* * *

Адель оказалась права: в момент свадебного торжества Кит находился у Себастьяна. Селия пригласила и Иззи, но та ответила вежливым отказом, написав, что рассчитывает на ее понимание. Потом Селия позвонила Иззи и сказала, что все вполне понимает.

– Надеюсь, ты хотя бы пожелаешь мне счастья.

– Дорогая Селия, я желаю вам большого счастья. Надеюсь, вы уже счастливы. Я бы с удовольствием посетила вашу свадьбу, но… Я рада, что вы меня правильно понимаете. Возможно, я смогу навестить вас вскоре после свадьбы и познакомиться с лордом Арденом. Я слышала, он очень милый человек.

Это было явной неправдой. О лорде Ардене Иззи не слышала ни одного хвалебного отзыва. Даже Генри Уорвик назвал его старым дуралеем. Но Иззи знала, что Селии это будет приятно. Радуясь, что ей не надо участвовать в свадебной церемонии, Иззи отправилась на работу, с тревогой поглядев на дверь отцовского кабинета. Вернувшись, она застала дома Кита. Он и отец были вдрызг пьяны и по непонятной для обоих причине горланили «Лили Марлен»[4]4
  «Лили Марлен» – немецкая песня, написанная в Первую мировую войну, но ставшая особо популярной в годы Второй мировой войны, причем как у немцев, так и у их противников.


[Закрыть].

Иззи позвонила Марксу и попросила его приехать и забрать Кита. Кое-как ей удалось уложить отца в кровать. Глаза Себастьяна глядели в разные стороны, не желая подчиняться хозяину.

– Глупая, взбалмошная сука, – почти весело произнес он, после чего повернулся на бок и мгновенно уснул.

Проснувшись среди ночи, Иззи слышала тяжелые отцовские шаги. Утром она застала его на кухне. Себастьян сидел, обхватив голову руками.

– Только не вздумай спрашивать, как я себя чувствую, – заявил он, угрюмо глядя на дочь. – Ничего хорошего не услышишь. Лучше завари мне чая и отнеси в кабинет. Мне надо работать. Журнал «Макколс» заказал мне рассказ. За неделю я должен написать. Конечно, я терпеть не могу такой идиотской спешки, но я им пообещал. Сам не знаю почему.

Все последующие дни Себастьян не удостаивал Иззи разговорами, а только кричал из кабинета, требуя еще чая, тостов, кофе, виски. Иззи лишь молча благодарила редактора «Макколса» за такую идиотскую спешку.

Глава 5

– А теперь – поцелуй, – прозвучал в тишине торжественный, исполненный благоговения голос.

После великолепия главного ритуала это простое действие – муж, наклонившись, целует свою жену – выглядело особенно трогательным.

– Какая она молодая, – прошептала Венеция. – Просто жутко молодая.

– А он какой красивый, – подхватила Дженна. – Совсем как принц из книжки.

Хор грянул очередное торжественное песнопение, присутствующие на церемонии в Вестминстерском аббатстве оживились. Взоры собравшихся были обращены к детской фигурке на передней скамье. Ребенок в белом шелковом наряде сидел неподвижно, будто статуя.

– Какой он милый, этот маленький принц, – сказала Нони. – Еще совсем малютка.

– На редкость воспитанный ребенок, – отозвалась Венеция. – Из моих никто бы в четыре года не высидел всю церемонию.

– Наверное, этого ребенка не баловали с самого зачатия, – усмехнулся Бой. – Хотите еще шампанского?

– С удовольствием, – ответил Джорди, протягивая ему свой фужер. – Правда, замечательная музыка?

– Сегодня все замечательно! – воскликнула Венеция. – Какой удивительный день! Подумать только: Адель сейчас там и видит это собственными глазами. Невероятно!

– И не только она. Лорд и леди Арден тоже там, – с легким сарказмом напомнил Бой. – Может, мы их увидим? Смотрите, они проходят по галерее для пэров.

Собравшиеся вглядывались в маленький черно-белый экран телевизора, показывавший море лиц.

– Вон они! – крикнула Дженна. – Я их увидела. Смотрите! Вон там!

– Дженна, вряд ли ты могла рассмотреть чьи-то лица, – со смехом возразила ей Барти.

– Могла. Чес-слово, я их видела. Видела тетю Селию. Я…

– Хорошо, поверим тебе на слово.

– Я говорю правду.

– Я тоже их видела, – послышался решительный голосок шестилетней Люси – самой младшей из семьи Уорвик. – Дженна, правда, я их видела?

– Конечно видела.

Дженна и Люси быстро и крепко сдружились. Для Люси восьмилетняя Дженна была почти что взрослой. Самой Дженне это очень нравилось, и она всячески поощряла такое отношение к своей персоне.

– Как чудесно, что мы теперь можем это видеть. Настоящее чудо. Кстати, а вы знаете, что граф Маршал и епископ Кентерберийский долго и упорно боролись против телевизионной трансляции? Оба категорически не хотели, чтобы в Вестминстерском аббатстве устанавливали телекамеры.

– Что за чепуха?! – воскликнула Барти.

– Совсем не чепуха. Телекамеры в аббатстве – слыханное ли дело? Плюс присутствие «лиц низкого происхождения».

– Так и сказали?

– Да. Там же появятся операторы, осветители, рабочие. Барти, не смотри на меня так. Это тебе не Америка. Противники трансляции приводили и такой довод: церемонию будут смотреть в разных неподобающих местах вроде пабов.

– Я это тоже слышал, – подхватил Генри. – Еще они боялись непочтительного отношения зрителей. Например, кто-то не посчитает нужным снять шляпу.

– Ну что, церемония практически завершилась. Венеция, дорогая, не пора ли нам перекусить? Думаю, ее величество простит нас, если мы удалимся на несколько минут. А потом посмотрим с балкона на процессию.

Бой недавно приобрел огромный дом в Сент-Джеймсе, который еще не успел продать. Он как нельзя лучше годился, чтобы собраться всем семейством и смотреть коронацию. Даже Джайлз и Хелена не смогли устоять против такой возможности. Прежде Джайлз утверждал, что не испытывает к коронации ни малейшего интереса, но семья его уломала.

– Ты, папа, можешь не ходить, – сказала его нескладная дочь Мэри. – А мы с Джорджем обязательно пойдем. И мама тоже. Она считает: раз мы идем, ей будет неудобно не присоединиться.

Джайлз был ошеломлен. Он никак не думал, что коронационная лихорадка захватит и Хелену. Джайлз произнес короткую цветистую речь об ура-патриотизме, назвал коронацию анахронизмом и заявил, что никуда не пойдет. Но в конце концов сдался.

– Мы выпускаем книгу о коронации. Поэтому я по чисто профессиональным соображениям не могу игнорировать это событие.

– Конечно, – согласилась Хелена.

* * *

В семь утра все уже были на месте, поскольку в восемь часов движение по лондонским улицам закрывалось. Размахивая флажками и выкрикивая приветствия, они наблюдали за процессией, двигавшейся к Вестминстерскому аббатству под моросящим дождем. По Лондону катилась волна счастья и ликования. В ожидании церемонии тысячи людей провели на улице целую ночь, словно не замечая дождя. Казалось, этот великий день оправдывал все трудности и лишения минувших пятнадцати лет. На английский престол взошла молодая, красивая женщина. Благодаря телевидению этот мистический спектакль смотрели миллионы. Повсюду говорили, что, когда на английском троне восседала королева, страна достигала высот своего величия. Утром пришло известие о покорении Эвереста новозеландцем Эдмундом Хиллари (вскоре он станет сэром Эдмундом Хиллари) и группой британских альпинистов. Их победа влилась в общую славу этого дня, когда Англия фактически утверждала свое существование.

– Великолепные краски, – глядя в окно, произнес Джорди. – При солнце было бы куда хуже. Тогда красный, белый и синий цвета выглядели бы как на раскрашенной фотографии. Адель сегодня нащелкает массу снимков.

– Интересно, где она сейчас? Нам отсюда видно лучше, чем маме.

– Мне не терпится сравнить впечатления, – весело сказал Бой.

– Жаль, что у нас нет королевской семьи, – заявила Дженна. – Это так романтично. А у нас – сплошные скучные президенты. Елизавета – просто красавица, а Филипп ужасно обаятелен. А у нас? Мейми Эйзенхауэр – обычная простушка.

– Дженна! – не выдержала Барти. – Нельзя так говорить о супруге твоего президента.

– Тебе не нравится, потому что я говорю правду. – Дженна тряхнула гривой золотисто-рыжих волос. – А как еще ты назовешь ее?

– Действительно, простушка, – смеясь, подхватил Джорди. – Прости, Барти, но нам бы не помешала молодая, блестящая первая леди. Возможно, когда-нибудь судьба нам улыбнется.

– Сомневаюсь, – сказала Барти. – Прежде всего для этого нужен молодой, блестящий президент. Но откуда ему появиться?

* * *

– Смотри, правда, она прелесть? – спросила Иззи.

– Ты про кого? – Себастьян хмуро уставился в экран телевизора, проснувшись после часовой дремы.

– Про королеву Тонга. Ты только посмотри, какая удивительная женщина. Сидит в открытом экипаже под проливным дождем.

– Сейчас половина страны торчит под проливным дождем. В экипаже она хоть ноги не промочит, да и зонтик у нее над головой.

– Папа, ну не будь таким несносным старым ворчуном. А посмотри на нашу королеву! Разве не красавица? Как ей идет корона. Она так искренне приветствует народ. Посмотри.

– Иззи, не надо мне объяснять. Я и сам все отлично вижу.

– Папа, ты портишь мне праздничное настроение.

Отчасти оно уже было испорчено. Иззи страстно хотелось присоединиться к большой шумной компании, собравшейся сейчас в доме в Сент-Джеймсе, но ей пришлось отклонить приглашение Боя. Она знала, что отец и Кит захотят провести этот день вместе. Кит будет слушать радиорепортаж и хмуриться, как и их отец. Общенациональные торжества всегда повергали его в мрачное состояние.

– Иззи, не говори глупостей.

– Это правда.

Иззи чувствовала подступавшие слезы. Может, это и впрямь глупо? Чтобы умная, образованная двадцатитрехлетняя женщина была так захвачена общим эмоциональным настроем? Но так оно и случилось: Иззи прониклась праздничной, ликующей атмосферой, царившей по всей Англии. В Лондоне это чувствовалось сильнее, чем где-либо. Череда приготовлений, украшение города, нескончаемые статьи в газетах и журналах, балы, концерты, встречи. Иззи хотелось быть частью всего этого, частью праздника, не только самой коронации, но и всей этой внушительной демонстрации английской пышности, значимости конституции, божественного права королей. В душе настоящих англичан все это должно было находить живейший отклик. Иззи была настоящей англичанкой, однако факт оставался фактом: этот великий день она проводила одна. Точнее, в обществе двоих несносных мужчин: старика с отвратительным характером и молодого, не уступавшего ему по части угрюмости. Как же это несправедливо!

Горестные мысли Иззи прервал телефонный звонок. Звонил Генри Уорвик.

– Иззи? Мы тут обсуждаем, как нам вечером отпраздновать коронацию. Я предложил вечеринку у меня. Хочешь прийти? Ты ведь понимаешь, что без тебя все будет не так.

– Генри, я с удовольствием. Спасибо за приглашение.

Иззи знала, что туда лучше не ходить. Лучше не делать ничего, что могло бы подогреть чувства Генри к ней. Иззи всегда ему нравилась, с самого детства. Она платила Генри ответной симпатией. Когда она была совсем маленькой, ей нравилось ползать за ним и Ру по их просторной шумной детской, так отличавшейся от ее тихой комнаты в отцовском доме. Когда она подросла и ей исполнилось семнадцать, а ему – девятнадцать, у них возникло что-то вроде подросткового романа. Роман этот оборвался внезапно и резко. На вечеринке, куда ее пригласил Генри, Иззи вдруг застала его целующимся с другой девушкой. Не выдержав, она залепила ему пощечину. Генри попытался обратить все в шутку.

– Иззи, успокойся, – смеясь, уговаривал ее он. – Мы же с тобой не женаты. Ты же знаешь, что нравишься мне больше всех остальных.

– Только что я убедилась в обратном! – бросила ему Иззи.

Вечеринка была испорчена. Генри пришлось отвезти Иззи домой. На следующий день, спохватившись, он поспешил загладить свою вину. Но ни цветы, ни письма с просьбой его простить не действовали. Иззи порвала с ним отношения.

С годами их дружба постепенно восстановилась. Генри не испытывал недостатка в подружках, и когда уходила одна, на ее месте тут же появлялась другая. Иззи тоже влюбилась, причем сильно, но тот роман окончился ничем, и Генри заботливо, по-братски, утешал ее. Через несколько недель он пригласил ее погулять и признался, что по-прежнему испытывает к ней сильные чувства. Затем Генри спросил, согласна ли Иззи восстановить с ним отношения. Ей тогда было очень одиноко. Душевные раны еще не зарубцевались, и она, толком не подумав, согласилась. Но возобновление отношений не принесло ей радости. Невзирая на его мягкие, вкрадчивые манеры, Генри для нее был слишком обыкновенным. Главное, к чему он стремился, – это заработать побольше денег и возглавить банк, принадлежавший его деду. Ему недоставало утонченности. Симпатичный, обаятельный, умеющий развлечь. Однако для серьезных отношений он совершенно не годился. Не желая давать ему ложных надежд, Иззи вторично прекратила их отношения, сказав, что он слишком хорош для нее. Генри неохотно ее отпустил. У него за это время было еще два романа. Периодически они с Иззи встречались на семейных торжествах, и Генри, всякий раз находясь в приличном подпитии, признавался, что продолжает ждать только ее.

– Значит, ты появишься, – продолжил телефонный разговор Генри. – Правда, сейчас по Лондону трудновато проехать. Я бы мог попробовать…

– Генри, не надо ничего пробовать. Я приеду на велосипеде.

– На твоем велике?

Велосипед Иззи был семейной шуткой. Она любила своего «железного коня» и часто ездила на нем на работу, великолепно лавируя среди машин, число которых в Лондоне неуклонно возрастало.

– Это куда приятнее, чем задыхаться в подземке или торчать в пробках, – обычно говорила Иззи.

Отец рассказывал, что ее мать тоже любила велосипед и «разъезжала по всему Оксфорду, а ее юбка то и дело застревала между спицами». Садясь на велосипед, Иззи никогда не надевала юбок. Она наряжалась в модные брючки до щиколоток и неслась по запруженным машинами улицам, а ветер трепал ее великолепные волосы.

– Значит, ты придешь в своих потрясающих брючках, – сказал Генри. – Буду ужасно рад тебя видеть. Но ты уверена, что нормально доберешься? Ехать-то далековато.

– Ты о чем, Генри? Какое далековато? Я домчусь за двадцать минут. Поеду по Бейкер-стрит, сверну на Парк-лейн и прямо через парк. Одно удовольствие.

– Тогда ладно. Постарайся появиться в самом начале восьмого.

– Скажи… Кларисса тоже приедет?

Кларисса Карр-Джонсон была нынешней подругой Генри: хохотушка с большой грудью и тонкой талией, великолепно умеющая флиртовать. Полная противоположность Иззи.

– Надеюсь. Но ее папа тоже устраивает сегодня торжество. Если не забыла, он у нее крупная городская шишка. Так что не знаю, удастся ли ей улизнуть из дому.

На это Иззи отреагировала восклицанием и повесила трубку. С одной стороны, ей требовалось присутствие Клариссы. Но с другой – будет совсем неплохо, если пассия Генри не приедет.