Текст книги "Соблазны бытия"

Джорди, ныне живущий в Лондоне, приехал в Нью-Йорк без своей жены-англичанки. Позже, во время частного обеда, устроенного его издателями, он сидел рядом с Иззи. В конце обеда их видели уходящими вместе».

* * *

– Какой ужас! – простонала Иззи. – Как они могли?

– Вы о чем, дорогая? – спросил Ник Нилл, поворачиваясь к ней.

– Ник, это ужасно! Почитайте, что они написали. Это так ужасно!

– Дайте-ка взглянуть… Какие милые снимки! Иззи, вы просто шикарно выглядите.

– Совсем не шикарно. Я выгляжу на них едва ли не проституткой.

– Бросьте, не наговаривайте на себя. Вы не тот типаж. Жаль, они не упомянули наше агентство, но я очень рад за вас. И не надо так волноваться. Обыкновенная погоня за сенсацией. Завтра газета окажется в мусорных бачках. А сегодня люди прочтут и тут же забудут.

– Кто-то забудет, а кто-то нет. Что бы сказала Адель, если бы вдруг увидела.

– Адель – это кто?

– Жена Джорди и моя лучшая подруга.

– Если у нее есть здравый смысл, то она посмеется над глупостью газетчиков и тоже швырнет газету в мусорное ведро.

– Вы не понимаете. Они сейчас живут порознь и…

– Тогда тем более не стоит волноваться. А Джорди вы явно нравитесь.

– Ошибаетесь, – поспешила возразить Иззи.

– Пусть будет так, – согласился Ник. – Он лишь притворяется… А теперь, Иззи, о делах более насущных. Не люблю вмешиваться в ваш творческий процесс, однако Джоани вернула нам несколько рекламных текстов.

– Боже мой! – вздохнула Иззи, с трудом отрываясь от газеты.

Джоани Морелл была заведующей отделом рекламы в «Кливленд и Маршалл» – рядовом издательстве, выпускающем любовные романы и романы ужасов. Ник и Майк называли эту требовательную, грубую, нетерпеливую женщину проклятием своей жизни. Но ее заказы были основным источником их доходов.

– М-да. Старая сука. Глядите, что она сделала. Я прикрепил к текстам записку. Написал: «О’кей?» А она перечеркнула все тексты и приписала: «Когда переделаете, будет о’кей».

– Понимаю, – сказала Иззи, не двигаясь с места.

– Дорогая, этого мало. Нужно переделывать тексты, причем срочно. Джоани требует их самое позднее – к ланчу.

Иззи отодвинула злосчастную газету и сосредоточилась на рекламе для издательства Джоани. Ник прав. Сейчас самое главное – исправить рекламу.

* * *

Раздумывая потом о двух событиях этого дня, Лукас так и не определил, какое из них было для него более значимым. По отдельности они ничего особенного не представляли. Но вместе… Надо сказать, что события эти произошли не одновременно, а одно за другим, словно их последовательность была тщательно выверена… В совокупности своей они ознаменовали для Лукаса новый этап его жизни. Гнев, постоянное ощущение несправедливости и отчужденности начинали уходить в прошлое.

Лукас шел по школьному коридору, когда его окликнул мистер Блейк – один из преподавателей истории:

– Либерман, постой! Мне надо с тобой поговорить.

Лукас остановился, ожидая услышать о новых неприятностях. Конечно, в Вестминстере ему было несравненно лучше, чем во Флеттоне, но все-таки не так хорошо, как прежде. Его друзья повзрослели и изменились. Никто уже не восторгался им, как раньше, когда у него имелся целый кружок поклонников. Лукас не ощущал себя изгоем, но и своим здесь тоже не был. Он не мог избавиться от привычек, выработанных во Флеттоне. Лукас ненавидел власть взрослых. Он не конфликтовал с ними, но и особой учтивости не выказывал. Преподаватели и ученики относились к нему одинаково холодно. Это был порочный круг, только усугублявший все недочеты его поведения.

– Да, сэр, – буркнул Лукас, останавливаясь перед мистером Блейком.

– Сегодня я слышал твои рассуждения о монархии, и мне они понравились. Очень оригинальные мысли.

– Благодарю вас, сэр.

Лукас был изумлен. Пожалуй, он бы сейчас меньше удивился, если бы мистер Блейк принялся его распекать за подобные взгляды. Лукас считал, что Англия должна не только стать республикой, но и упразднить палату лордов, сделав ее второй палатой избираемых пэров и отменив членство по наследству. Ученики наиболее известных английских привилегированных школ редко высказывали подобные мысли.

– Думаю, ты обладаешь несомненным талантом к ведению дебатов. В следующем полугодии состоятся межшкольные соревнования по искусству ведения дебатов. Как ты отнесешься к тому, если мы предложим тебе войти в команду нашей школы?

– Я… – промямлил Лукас. Они уверены, что выбрали нужного человека? – Благодарю вас, сэр. Да, я буду очень рад участвовать.

– Отлично. Ты ведь не входишь в наше Общество любителей дискуссий? Не понимаю, почему ты до сих пор не там. Но еще не поздно исправить положение. Приходи на следующей неделе. Мы собираемся по четвергам, во время ланча.

– Да, сэр.

Лукас шел на урок в состоянии радостного недоумения. Он всегда считал себя умным и не сомневался, что обязательно будет учиться в Оксфорде. Однако в Вестминстере хватало умных ребят. А вот в Общество любителей дискуссий не принимали всех желающих. Приглашение туда означало, что он, Лукас, обладает особыми качествами, которые есть не у всех, и может то, что могут далеко не все. Приглашение почему-то виделось Лукасу новой страницей в его школьной жизни, событием, которое изменит мнение о нем и отношение к нему.

Это была очень приятная мысль.

Когда он вошел в класс, несколько ребят обсуждали вечеринку, которую они намеревались устроить в следующую субботу. Зная характер Лукаса, они редко приглашали его на вечеринки. Он делал вид, будто вечеринки его не волнуют, но, как и всякий отказ, это его задевало.

– Либерман, ты не занят в субботу? – спросил Марк Дэвис.

Марк был его давним школьным другом, почти не изменившим своего отношения к нему.

– Пока не знаю. А что?

– Да вот, хотел тебя пригласить.

– Куда? На вечеринку?

– А куда же еще, придурок?

Лукас пожал плечами и стал молча раскладывать на столе свои учебники. День сегодня и впрямь был необыкновенным.

– Так придешь или нет?

– Полагаю, что да. Приду. Спасибо.

– Я тут ни при чем. Это была затея моей сестры.

– Твоей сестры? Но почему ей захотелось, чтобы я пришел на твою вечеринку? Я ее ни разу не видел.

– Зато она тебя видела на прошлой неделе. В кафедральном соборе, во время службы. С тех пор без умолку болтает о тебе. Я посоветовал ей проверить зрение, но, как говорится, о вкусах не спорят. Она обещала позвать своих подружек. Думаю, будет весело.

Из школы Лукас возвращался, испытывая забытое ощущение счастья. До сих пор он был словно иностранец, живущий в чужой враждебной стране и почти не понимающий местного языка. И вот он наконец взялся учить этот язык, чтобы его перестали считать чужаком.

* * *

– Потрясающие новости! – сказала Барти.

– Какие?

– В журнале «Стайл» скоро появятся фотографии Нони.

– Да? Как интересно. В качестве кого?

– В качестве фотомодели.

– Быть того не может! Она никогда не интересовалась подобными вещами.

– Да. Нони – девочка серьезная. Все получилось случайно. Адель забыла заказать модель для фотосессии. К счастью, Нони поехала с ней, и редактор отдела моды согласилась на пробную съемку. Все получилось отлично. Я всегда считала Нони разносторонне талантливой. К тому же у нее чисто французский шарм… Иззи, неужели тебя это не волнует?

– Очень волнует, – бесцветным голосом ответила Иззи.

Чувствовалось, она далека от неожиданного успеха Нони. Барти сурово посмотрела на нее. Иззи была словно не в себе. Это стало едва ли не ее обычным состоянием. Отрешенная, раздражающаяся по пустякам. Барти беспокоилась за нее. Она видела снимки и статью в «Нью-Йорк пост». Обычная дешевая сенсация. Иззи не принадлежала к числу легкомысленных кокеток, которым все равно, кому кружить головы. Адель и Нони она называла своими самыми близкими подругами. Иззи говорила, что Адель не раз помогала ей в трудные моменты жизни. Барти и мысли не допускала, что Иззи обхаживает Джорди. Хорошо, что его сейчас не было в Нью-Йорке. Он уехал в Чикаго. Следующим пунктом его тура значился Сан-Франциско, после чего Джорди вернется в Англию. Так что можно не волноваться и думать не об Иззи, а о собственных проблемах. А проблем у Барти хватало…

* * *

Себастьян был предельно искренен. Барти попросила высказать все, что он думает. Он согласился, но предупредил, что его слова могут ей не понравиться.

– Чарли – очень милый и симпатичный человек. У него немало прекрасных качеств. Но он тебе не пара. Это не твой мужчина.

– В каком смысле не мой?

– В таких случаях обычно говорят, что он недостаточно хорош для тебя. Я бы сказал по-другому. Он поверхностный, не слишком серьезный человек. Да, очень обаятельный, наделенный множеством других прекрасных качеств. Но по уму вы в разных весовых категориях. Он тебе проигрывает. И еще…

– Что – еще?

– Мне Чарли кажется несколько ленивым.

– Да кто вам такое мог сказать?

– Я ни с кем не вел разговоров о нем. Я внимательно его слушал. Он мне рассказывал про свой бизнес. Сетовал, что после смерти жены у него все валится из рук. В другой раз он говорил о необходимости жертвовать интересами дела ради Кэти. Мне это не показалось убедительным. Его дочери одиннадцать лет. Не маленькая.

– Вам легко рассуждать. Вы не растили Иззи в одиночку. У нее была няня, да и миссис Конли помогала. А Чарли приходилось все делать самому, чтобы экономить деньги. – Барти вдруг поймала себя на том, что яростно защищает Чарли. – А дети требуют к себе внимания. Вы это знаете не хуже меня. Они болеют. У них бывают проблемы в школе.

– Я не знаю всех подробностей жизни Чарли. Опять-таки основываюсь лишь на своих наблюдениях. Дочка Чарли очень много времени проводит в твоем доме. Все выходные ее не бывает дома. А в его сфере бизнеса сейчас настоящий бум. Это общеизвестный факт. Старина Роберт мне рассказывал. Но Чарли как будто ничего не замечает.

– Себастьян, это не так важно. Во всяком случае, для меня. Вас еще что-то настораживает в нем?

Барти чувствовала, что выступает чуть ли не адвокатом Чарли, но ничего не могла с собой поделать.

– Барти, я так и думал, что ты рассердишься.

– Я ничуть не сержусь, – возразила она, пытаясь говорить спокойно.

– Сердишься. Но ты меня спросила, и я отвечаю. Я ему… не вполне доверяю. Не спрашивай почему. Чисто интуитивное ощущение… Барти, дорогая, не надо плакать. Напрасно я согласился на этот откровенный разговор. Я знаю: Чарли много для тебя значит. Если ты поняла это только сейчас, слушая мою критику, то уже неплохо.

– Я просто хотела, чтобы он вам понравился, – обиженно сказала Барти. – Думала, вы одобрите мой выбор.

– Барти, но это ты собираешься замуж за него, а не я. И потом, ты его знаешь несравненно лучше, нежели я. Если тебе хочется выйти за него, тогда выходи и никого не слушай. Ты и так двенадцать лет живешь одна.

– Мне кажется, я почти всю жизнь живу одна, – вздохнула Барти. – Совместной жизни с Лоренсом у меня практически не было. Мгновения.

– Слушай свое сердце. Если ты встретила человека и чувствуешь, что сможешь построить с ним совместную жизнь, я не посмею тебя отговаривать. Повторяю, доверяй своему сердцу. Тебе ведь уже… Кстати, сколько тебе лет?

– Сорок восемь. Самой не верится, но это так.

– Мне ты и сейчас кажешься ребенком. Но ты уже достаточно большая девочка, чтобы спрашивать совета, выходить тебе замуж или нет.

– Себастьян, если бы я не нуждалась в ваших советах, я бы их не спрашивала. Спасибо вам. Я обязательно прислушаюсь к ним. Обещаю.

Но что значит, она «прислушается»? Прислушаться к чужим советам не значит им последовать. Можно слушать Себастьяна, Иззи, Дженну и еще много кого, но решение все равно должна будет принимать она сама. Это была ее жизнь, о чем ей без конца твердили. Так оно и есть. Барти изо всех сил пыталась решить, нравится ли ей ее нынешняя жизнь и станет ли ее жизнь лучше, если она выйдет за Чарли Паттерсона.

* * *

– Привет, Иззи!

– Джорди!

– Как ты?

– Прекрасно. А ты как? Как тебе Чикаго?

– Холодно. Ветрено. Одиноко. Жаль, что рядом нет тебя.

– Джорди! Ну что за глупые мысли!

– Ничуть не глупые.

– Куда… куда ты собираешься потом?

– На другой конец Штатов. На Западное побережье. Ты когда-нибудь там была?

– Нет. Ни разу.

– Жаль. Тебе бы понравилось.

– Не знаю.

– Я решил позвонить и попрощаться. Если ты, конечно, не готова прилететь ко мне в Лос-Анджелес. Оттуда я возвращаюсь в Англию.

У Иззи кольнуло сердце.

– Поцелуй за меня Адель. И Нони тоже.

– Поцелую. Спасибо тебе за удивительное время. Это было так здорово.

– Ох… – Иззи замолчала. Подобные словесные игры до сих пор давались ей с большим трудом. – Нет, Джорди. Тебе спасибо. Было очень здорово. До свидания.

Положив трубку, Иззи смотрела на аппарат. Взгляд у нее был очень ласковый. У наблюдавшего за ней Ника Нилла сжалось сердце. Ника обуревали весьма сложные чувства.

* * *

Она решила: нужно честно и откровенно поговорить с Чарли. Сказать, что она не может выйти за него. Она по-прежнему в восторге от многих его качеств. Безумно благодарна ему за прекрасно проведенное время и надеется, что они и впредь останутся друзьями… но стать его женой она не может. Это было бы нечестно по отношению к нему, поскольку она не настолько любит его. Он заслуживает другой женщины, которая бы по-настоящему обожала его. Женщины много моложе Барти, способной родить ему детей. Она не хочет быть эгоисткой и ломать ему жизнь. И говорить об этом нужно немедленно, чтобы Чарли не питал напрасных надежд.

Барти ожидала, что с принятием решения ей станет лучше. Но ей стало еще хуже. Вместо успокоения – раздражение, подавленность и упадок сил. Ее пугало даже не это. Ее невероятно пугала перспектива снова остаться одной. Возможно, она прощалась со своим последним шансом на счастье. Но она должна это сделать.

Наверное, после разговора с ним ей станет лучше. Эта двойственность и является причиной ее отвратительного состояния. Конечно, трудно будет и потом, пока Дженна не перейдет в другую школу. Она осторожно спросила Чарли насчет Дана-Холл и оказалась права: это было ему не карману. Точнее, это было не по карману его теще. Среди множества отрицательных моментов Барти отмечала и один явно положительный: исчезновение Кэти из ее жизни. Чем взрослее становилась дочка Чарли, тем меньше она нравилась Барти. Эти бесконечные разговоры о парнях, этот маникюр и прически. Даже Дженна стала не выдерживать. А скрытность Кэти с возрастом только усилилась. Барти все это крайне не нравилось. Она навела справки, можно ли отправить Дженну в Дана-Холл не осенью следующего года, а пораньше. Ей было невыносимо думать, что придется еще целый год видеться с Чарли, забирать Кэти на выходные и отвозить обратно. Мало того, эту противную девчонку придется взять в Саут-Лодж и теперь, и на все следующее лето.

– Барти, можно войти?

В дверях ее рабочего кабинета стоял улыбающийся Себастьян.

– Конечно. Входите.

– Не хочешь отправиться со мной на обед?

– Себастьян, огромное спасибо, но я уже приглашена на обед.

На обед с Чарли, где она сообщит о своем отказе выйти за него.

– Жаль. Иззи и Кит отправились обедать с ее, как она говорит, «мальчиками». Меня тоже звали, но я отказался. Я там явно лишний. Зачем им призрак на празднике?

– Вы напрасно не пошли.

– Я ничуть не жалею. Уж лучше поеду домой и пообедаю с твоей дочкой. Кстати, а ты с кем обедаешь? С Чарли?

– Да. Я могла бы и вас пригласить, но…

– Меня не вдохновляет роль посредника.

– Себастьян, не говорите глупостей! – довольно резко сказала Барти. – Я бы такое вам никогда не предложила. Я просто хочу поговорить с ним, только и всего. Поговорить о…

– Не надо рассказывать, – улыбнулся Себастьян. – Честно говоря, я даже не хочу об этом знать.

– А мне как раз хочется вам рассказать. Я решила… словом, я решила не выходить за него замуж.

– Боже милостивый! – От неожиданности Себастьян опустился на стул возле ее стола. – Чувствую, ответственность за это ложится на меня.

– Нет. На меня не подействовала ни одна из названных вами причин. Фактически вы почти качнули маятник в другую сторону. Вы очень ошибались насчет него. Он не ленив, и ему вполне можно доверять.

– Тогда почему…

– Нет. Дело в том, что он не Лоренс.

– А вот теперь ты говоришь полнейшую чушь.

– Нет, Себастьян. Возможно, мои слова и звучат глупо, но я понимаю, о чем говорю. Лоренса я любила очень сильно. Таких чувств к Чарли у меня нет. Выходить за человека, не слишком его любя, – это нечестно. Так ему сегодня и скажу. Знаю, как это по нему ударит. Он будет убит.

– Бедный парень! Может, желаешь пропустить рюмочку для храбрости? Для куражу?

Барти наградила Себастьяна благодарным взглядом. Неплохая мысль. Она собиралась встретиться с Чарли сразу после работы. Почему бы не отложить встречу хотя бы на час? Возможно, это трусость, и тем не менее…

– Да, пожалуй, – медленно проговорила она. – Вы можете подождать полчасика? Мне нужно подготовить несколько писем.

– Барти, посмотри на часы. Какие письма? Уже четверть седьмого. Твоя несчастная секретарша возвращается домой или ночует на работе?

Барти ощутила новую волну раздражения.

– Естественно, она возвращается домой… когда я заканчиваю свою работу. Но если вы не можете ждать, не буду вас задерживать.

– Я подожду, – согласился Себастьян, доставая из портфеля какие-то бумаги.

* * *

Ее верная секретарша, с которой она работала почти девять лет, сейчас болела. Барти временно взяла другую. Услышав, что нужно срочно напечатать письма, девица пришла в ужас:

– Мисс Миллер, а им нельзя подождать до завтра? У меня свидание. И потом… – секретарша посмотрела на часы, – уже седьмой час.

– Нет, нельзя! – возразила Барти. – Это важные письма. Чем раньше вы их напечатаете, тем раньше пойдете на свое свидание. Берите блокнот и идемте ко мне в кабинет.

– Да, мисс Миллер, – буркнула секретарша.

Еще через сорок пять минут письма были напечатаны. Барти их подписала и велела секретарше немедленно отнести письма на почту.

– Я немного приведу себя в порядок, а потом, мистер Брук, я в вашем полном распоряжении, – сказала она Себастьяну.

– Замечательно. А я тут читаю конспект новой книги Кита. Превосходный сюжет.

– Приятно слышать, – язвительно ответила Барти. – «Уэсли» безмерно счастливы, что Кит доверяет им публиковать свои произведения.

– Барти! Это совершенно на тебя не похоже. Кит покинул «Литтонс» вовсе не по моей вине.

– Конечно не по вашей, – тихо сказала Барти. Ей вдруг стало стыдно за свои слова. – Простите, Себастьян. Я ужасно устала. Я сыта всем по горло и с ужасом жду сегодняшнего разговора.

– Хорошо тебя понимаю, – произнес Себастьян. Он встал и протянул к ней руки. – Я тебе очень сочувствую. Дай я тебя обниму.

– Нет. Я… Себастьян, я очень надеюсь, что поступаю правильно. Я ужасно боюсь.

Барти подошла и уткнулась Себастьяну в грудь, зарылась лицом, стараясь не расплакаться. Она совсем забыла, что дверь кабинета полуоткрыта и что временная секретарша видела эту сцену.

* * *

Хлопнула входная дверь. Кэти быстро спрятала под тетрадями «Тайны Голливуда» – журнал, который только что читала. Отец не одобрял ее увлечения звездами кино и их частной жизнью. Но можно было не волноваться. Отец ничего не узнает о ее сегодняшнем походе в кино. Вообще-то, Кэти не должна была оказаться в кино, но оказалась благодаря несостоявшемуся уроку музыки. Ее учительница неважно себя чувствовала. А может, врала. Кэти было все равно. Она терпеть не могла эту старую ведьму. Не нужны ей никакие уроки музыки.

Чарли прошел в комнату, где работал. Вот уже несколько недель, как он отказался от своего офиса на Третьей авеню, строго запретив Кэти рассказывать об этом Дженне. Она все-таки рассказала, взяв с подруги клятву, что та будет молчать.

Кэти решила сделать отцу чай. Вернувшись домой, он любил выпить чаю. Он говорил, что это напоминает ему времена, когда была жива ее мать.

Иногда Кэти жалела, что совсем плохо помнит мать. Но ведь ей тогда было всего три года. Память о последнем годе жизни матери состояла из туманных, разрозненных эпизодов. Мама лежала в больнице, и отец никогда не брал Кэти с собой. Раньше она не особо задумывалась, считая, что так и нужно. Но, став старше, не могла понять отцовской логики. Ведь если ее мать была тяжело больна и находилась при смерти, ей тем более хотелось почаще видеть свою маленькую дочь. Кэти напрягала память, пытаясь вспомнить еще что-нибудь. Кажется, мать попадала в больницу несколько раз. Когда она оттуда возвращалась, вид у нее был совсем не как у больной. А потом она умерла, и это произошло как-то внезапно. Ее увезли на «скорой помощи». Кэти помнила, как мама лежала на полу в прихожей и ждала, когда подъедет машина.

Став постарше и начав кое-что понимать, Кэти прочитала о больных раком. В книгах писали, что эти люди долгое время страдают от невыносимых болей. Ее мать почему-то не жаловалась на боль. Дома она выглядела просто замечательно. Наверное, она принадлежала к числу редких счастливчиков, не чувствующих боли.

Мать у нее была очень красивая. Это Кэти тоже помнила. Они играли, гуляли в парке. Мама часто расчесывала ей волосы и заплетала косички с красивыми бантиками. Правда, бывали дни, когда мама лежала у себя в комнате, и Кэти туда не пускали. Тогда отец был вынужден оставаться дома и ухаживать за ней. Но обычно это длилось недолго.

Кэти на цыпочках вышла в коридор. Она решила сделать отцу сюрприз: угостить его кусочком торта, который они с Дженной сделали в воскресенье. Дверь отцовского кабинета была полуоткрыта. Отец сидел за столом и крутил диск телефона. Кэти тихо прошла дальше, на кухню. Там она вскипятила воду и заварила чай в маленьком чайнике. Поскольку от торта остался скромный кусочек, Кэти добавила несколько печений, красиво разложив все на подносе. Она даже постелила кружевную салфетку, чтобы отцу было приятнее. Открыв кухонную дверь, Кэти услышала отцовский голос. Отец был чем-то огорчен. Интересно, чем это? В последние дни он выглядел совсем усталым и обеспокоенным. Он постоянно кому-то звонил.

Взяв поднос, Кэти бесшумно направилась к кабинету. Ей хотелось послушать, о чем говорит отец.

– Да знаю я, знаю, черт возьми! – говорил Чарли. – Но она до сих пор думает и не приняла решения… Не знаю, сколько времени ей нужно… Что? Да, я не теряю надежды… Конечно, без крайней необходимости я бы не стал брать этот последний заем. Больше мне там ничего не дадут… Нет, этого я не могу. Она бы… – Он вдруг увидел в дверях Кэти и швырнул трубку на рычаг. – Кажется, я уже не раз говорил тебе, чтобы не подслушивала мои телефонные разговоры!

Таким сердитым и расстроенным Кэти его еще не видела.

– Я… чай принесла, – промямлила она. – Торт.

– Не хочу я сейчас никакого торта. Отнеси на кухню. И чай сам налью, когда освобожусь.

Кэти отнесла поднос на кухню и пошла к себе. Ей стало совсем грустно.

* * *

Барти прошла в женский туалет. Себастьян ожидал ее внизу. Она обещала не задерживаться. Дверцы обеих кабинок были закрыты. Барти причесывалась, разглядывая свое лицо. Боже, какая же она усталая и старая. Куда подевалась та Барти, которая двадцать лет назад впервые приехала в Нью-Йорк и в которую Лоренс влюбился с первого взгляда? Где та Барти, которую он безумно любил: с львиной гривой волос, высокая, сильная, полная кипучей энергии? Вместо той Барти из зеркала на нее глядела бледная, худая, измученная женщина с тревожными глазами. Может, подкрасить губы? Нет, от этого ее глаза станут еще страшнее. Или…

– Старая ведьма! – вдруг послышалось из одной кабинки. – Не женщина, а надсмотрщица какая-то. Представляешь, ей перед самым концом работы приспичило печатать пять длиннющих писем!

Это был голос ее временной секретарши. Барти застыла, боясь пошевелиться.

– Просто у нее нет никакой личной жизни, – откликнулся другой голос, менее знакомый. – Ее мужа, кажется, убили на войне. Может, правда, а может – красивая отговорка. Просто взял и ушел от нее.

– К ней тут приходил старик-англичанин. Видела я их. Обнимались у нее в кабинете.

– Что?! Не ври! В их-то возрасте? Смотреть противно.

– Это молодым противно. А когда обоим уже нащелкало, они и морщин друг у друга не замечают. Однако он заметно ее старше.

– А кому она еще нужна? Те, кто помоложе, на нее не посмотрят. Грустно, конечно. Представляешь, одна и одна. Девчонку сама растит.

– По-моему, ей это даже нравится. Кого мне жалко, так это ее дочку. Иметь мамочку с таким характером… Тут пару дней назад…

Зашумела вода в бачке. Барти выскочила из туалета, опрометью вбежала в свой кабинет, захлопнула дверь и оперлась на нее спиной. Она тяжело дышала, пытаясь совладать с охватившей ее паникой и подступающими слезами.

* * *

Через два часа, встретившись с Чарли Паттерсоном в «Четырех сезонах», Барти сказала, что охотно выйдет за него замуж, если у него еще есть желание взять ее в жены.