Текст книги "Творения догматико-полемическое и аскетические"

Виды пищи, вредные для души

1. Ведь нам следует страшиться не внешнего врага: в самих нас заключается враг, [Col. 238] он ежедневно ведет войну внутри нас. Когда он побежден, все, что находится снаружи, становится слабым и все умиротворяется и подчиняется воину Христову. Нам не нужно будет бояться внешних врагов, если те, что внутри нас, <Р. 226> побеждены и подчиняются духу и если мы верим, что одного только воздержания от видимой еды недостаточно для совершенства сердца и чистоты тела, если не будет к нему присоединен и пост души. 2. Ибо имеет и она вредные для нее яства, утучненная которыми, даже без изобилия еды устремляется к обрыву разнузданности. [Col. 239]

Ведь пища ее – злословие, и притом пища крайне лакомая. Гнев – также ее пища: хотя и нисколько не мягкая, однако на миг питает ее несчастной едой, а убивает смертельным вкусом. Зависть – это пища ума, ядовитыми соками разрушающая и непрестанно истязающая его, несчастного, процветанием и успехом других. 3. Тщеславие, то есть суетная слава, – тоже пища для него, которая его тешит приятной едой на время, однако потом оставляет пустым и лишенным всех добродетелей и нагим, без всех его духовных плодов и порожним, так что не только губит заслуги великих трудов, но и навлекает большие муки. Все вожделение и блуждание непостоянного сердца есть некая пища души, питающая ее вредоносными яствами и оставляющая ее в дальнейшем лишенной небесного хлеба (Пс. 104:40) и твердой пищи (1 Кор. 3:2).

Самое угодное Богу жертвоприношение

4. Итак, воздерживаясь от этого, сколько в нас есть силы, духовным постом, будем с пользой и надлежащим образом соблюдать пост телесный. Ведь физический труд, соединенный с сокрушением духа, – самое угодное Богу жертвоприношение, это откроет достойное обиталище святости в чистых и непорочных тайниках. Впрочем, если мы, постясь телесно, впутаемся в опаснейшие для души пороки, никакая плотская скорбь нам, загрязнившим ценнейшую часть, не поможет, так как <Р. 228> мы совершаем преступление той сущностью, которая призвана сделаться обиталищем Святого Духа.

Вселение Бога и Христа в душу

5. Ведь не столько тленная плоть, сколько чистое сердце делается обиталищем Бога и храмом Духа Святого. Следовательно, нам, при соблюдении постов внешним человеком, надлежит также внутреннему человеку снижать количество вредоносных яств, особенно тому, кто хочет удостоиться, явив себя чистым Богу, принять в себя, как гостя, Христа; того блаженный апостол вразумляет такими словами: во внутреннем человеке, верою вселиться Христу в сердца ваши (Еф. 3:16–17).

Итак, да будет нам известно, что мы употребляем этот труд телесного воздержания, [Col. 240] чтобы суметь достичь этим постом чистоты сердца. Впрочем, труд предпринимается нами напрасно, если мы его переносим неустанно, созерцая его цель, но при этом цели, из-за которой мы испытываем столькие скорби, достичь не можем; лучше было бы ограничивать запрещенные яства души, чем добровольно воздерживаться от менее вредоносных телесно. Ведь они – простое и невинное творение Божие, никакого само по себе не имеющее греха, а вот в том в первую очередь опасное пожирание братий, о котором говорится: Не люби клеветати, да не вознесешися (Притч. 20:13).

Пагубность гневливости и зависти

А о гневе и зависти блаженный Иов [говорит]: Так, глупца убивает гневливость и ничтожного губит зависть (Иов. 5:2). И подобно следует отметить, <Р. 230> что глупцом будет признан тот, кто гневается, и ничтожным – тот, кто завидует. Ибо первый справедливо провозглашается глупым: побуждаемый стимулами гнева, добровольно ведет себя к смерти, а второй, когда завидует, то показывает себя мелким и ничтожным. Ведь, завидуя, свидетельствует о том, что больший – тот, чьим благополучием он терзается.

1. Итак, следует избирать пинту не только ту, что успокаивает и не воспламеняет жар жгучего вожделения, но которая еще была бы и в приготовлении легка и которая при закупке по меньшей цене обеспечивала бы надлежащую экономию и была бы [пригодна] для образа жизни братий и для общей пользы[482]482
  Ср.: Сет. Василий Великий. Монашеские правила (лат. пер.), 9; Евагрий Понтийский. Основы монашеской жизни и их изложение согласно безмолвию, 3. – Ред.


[Закрыть]. Ведь природа чревоугодия тройственна: первая – которая вынуждает нарушать установленные правилом часы трапезы, вторая – которая радуется только насыщением чрева и сытостью от любых яств, третья – которая услаждается более изысканными и питательными блюдами[483]483
  Ср.: Преп. Иоанн Кассиан. Собеседования V, 11, 1–2. – Ред.


[Закрыть]. И поэтому против чревоугодия монаху необходимо хранить тройственную бдительность, то есть чтобы, во-первых, он дожидался установленного времени окончания воздержания, затем – чтобы довольствовался ограниченными и, в-третьих, любыми и самыми простыми блюдами. [Col. 241]

2. Что бы ни принималось самонадеянно сверх общепринятого, древнейшее предание отцов отмечает это как запятнанное недугом тщеславия, славолюбия и похвальбы. И никто из тех, кого видим заслуженно блиставшим премудростью и различением, или из тех, кого благодать Христова для подражания поставила перед всеми как ярчайший светильник, как мы знаем, не воздерживался от вкушения хлеба, который у них считался грубой и простой в приготовлении [едой], и никто [наоборот] из тех, кто, отклоняясь от этого правила, не употреблял хлеба и добивался трапезы в виде овощей, или зелени, или фруктов[484]484
  Ср.: Преп. Иоанн Кассиан. Собеседования II, 19. – Ред.


[Закрыть], <Р. 232> никогда не считался [не только] в числе самых искушенных, но даже и получившим благодать различения или премудрости.

3. Ведь [отцы] не только постановляют, что монах не должен желать не используемых другими людьми блюд, чтобы его путь, как бы выставленный всем напоказ, не сделался пустым и тщетным из-за недуга тщеславия, но и провозглашают, что само самоограничение постом не должно быть заметным кому-либо, [Col. 242] но, насколько возможно, должно оставаться скрытым и спрятанным. Они полагали более достойным выказывать по отношению к приходящим братьям добродетель обходительности и любви, чем показывать строгость воздержания и жесткость ежедневного правила, и заботиться не о том, чего требует наша воля, или польза, или огонь желания, но ставить выше и исполнять с охотой то, чего требует покой или немощь пришедшего.

Когда из областей Сирии, желая научиться знаниям старцев, мы направились в провинцию Египта, то там были поражены сердечностью, с которой нас принимали: совершенно ни одно правило из тех, которым нас учили в монастырях Палестины, вплоть до правила назначенного часа трапезы, не соблюдалось, но, за исключением предписанных канонами [Col. 243] среды и пятницы, куда бы мы ни отправлялись, разрешался ежедневный пост; некто из старцев, когда мы осведомились, почему так спокойно у них опускались ежедневные посты, ответил: «Пост всегда со мной, вас же скоро отпущу и со мной держать постоянно не смогу. И пост, хотя полезен и необходим, однако является приношением добровольной жертвы, дело <Р. 234> же любви исполнить требует необходимость заповеди. Итак, принимая в вашем лице Христа, должен накормить Его; отправив же вас, [Col. 244] смогу восполнить в себе самом более строгим постом выказанную вам по отношению к Нему обходительность. Ведь могут ли печалиться сыны чертога брачного, пока с ними жених? (Мф. 9:15). Когда же Он удалится, тогда будет им прилично поститься»[485]485
  См.: Достопамятные сказания. Авва Кассиан, 1; Систематическое собрание 13, 2. – Ред.


[Закрыть].

Некто из старцев, когда побуждал меня за трапезой съесть еще хоть немного, а я сказал ему, что не могу, ответил мне: «Я уже шести пришедшим братьям накрывал стол и, угощая [Col. 245] каждого, поел со всеми, и до сих пор голоден, а ты сейчас ешь первый раз, и говоришь, что больше не можешь?»[486]486
  См.: Достопамятные сказания. Авва Кассиан, 3; Систематическое собрание 13, 3. – Ред.


[Закрыть]

Видели мы еще одного, пребывающего в уединении, который свидетельствовал, что в одиночку никогда не вкушал пищу, и даже если за все пять дней никто из братьев в его келью не приходил, постоянно откладывал трапезу, пока в субботний или воскресный день, ради общего богослужения идя в церковь, не встречал кого-нибудь из паломников, – тогда вел его оттуда в келью и уже с сотрапезником, не столько ради нужды своего тела, сколько из обходительности и ради брата, принимал пищу.

Итак, как они умеют по приходе братьев спокойно отменять ежедневные посты, так и, когда те уходят, трапезу, позволенную ради них, восполняют большим воздержанием, взыскивая немногое съеденное не только более строгим самоограничением в хлебе, но и более жестким уменьшением самого сна. <Р. 236>

Когда старец Иоанн, возглавлявший большой общежительный монастырь с множеством братьев, пришел к старцу Паисию, находившемуся в огромном скиту, и спросил, как у очень давнего товарища, что тот делал все сорок лет, в которые его, уединившегося, не беспокоили братия, тот сказал: «Никогда солнце не видело меня вкушающим пищу». А тот сказал: «А меня – разгневанным»[487]487
  См.: Достопамятные сказания. Авва Кассиан, 4; Систематическое собрание 4, 24. – Ред.


[Закрыть].

Когда встревоженные братия, окружив того же старца, [Col. 246] находившегося при последнем издыхании, но радостного от того, что уже переселяется в родные места, умоляли, чтобы оставил им на память какую-нибудь заповедь, как некое завещание, через которую им было бы легче достичь вершины совершенства, он, вздыхая, сказал: «Никогда не творил я своей воли и никого не учил тому, чего прежде не сделал сам»[488]488
  См.: Достопамятные сказания. Авва Кассиан, 5; Систематическое собрание 1, 10. – Ред.


[Закрыть].

Мы видели старца по имени Махет, который держался в стороне от толп братий; он ежедневными молитвами от Господа испросил такой дар, чтобы ни днем ни ночью его совсем никогда не расслабляло сонное оцепенение, когда ведется духовная беседа. Если же кто пытался произнести слова осуждения или праздности, он тут же засыпал, и яд хулы не мог даже достичь до осквернения его ушей[489]489
  См.: Достопамятные сказания. Авва Кассиан, 6; Систематическое собрание 11, 18 .-Ред.


[Закрыть].

1. Тот же старец, когда поучал, что мы никого не должны осуждать, указал, что три раза было, когда он спорил с братиями или осуждал их: когда некоторые из них позволили удалить себе небный язычок[490]490
  Данная операция практикуется в некоторых малярийных областях в тяжелых случаях воспаления нёбного язычка, когда полоскания и компрессы не помогают (см.: SC. № 109. Р. 238–239). – Ред.


[Закрыть], <Р. 238> когда держали в кельях покрывала и когда благословляли масло, чтобы раздавать просящим мирянам, – и сказал, что все это с ним происходило. «Ибо, – говорит, – получив воспаление язычка, от боли я так обессилел, что, наконец, скорее из-за боли, чем из-за уговоров всех старцев был вынужден позволить его отсечь.

2. И из-за этой немощи был вынужден даже иметь покрывало. [Col. 247] [Пришлось] и благословлять масло, раздавая просящим, – что я более всего порицал, рассуждая, что это происходит из большого превозношения сердца. Однажды окружило меня множество мирян и меня вдруг так стеснили, что не мог иначе от них убежать, кроме как, когда они изо всех сил мольбами меня истязали, наложить руку на принесенный ими сосуд, запечатлев крестное знамение; итак, только тогда, поверив, что они получили благословенное масло, меня немного отпустили».

Наказание свыше за осуждение других

3. Этим мне явно было показано, что монах связывается теми же недугами и пороками, за которые он дерзает осуждать других. Ведь каждому надлежит осуждать только себя самого и осмотрительно и осторожно во всем беречься, не обсуждать поведение и жизнь других, согласно этой заповеди апостола: А ты что осуждаешь брата твоего? Перед своим Господом стоит он, или падает (Рим. 14:10, 4), и: Не судите, да не сидимы будете, ибо каким судом судите, таким будете других судимы (Мф. 7:12). 4. Ведь, кроме того, что мы сказали, опасно судить других также по другой причине: <Р. 240> не зная ни необходимости, ни основания, по которым они делают то, чем мы оскорбляемся, и что пред Богом правильно или простительно, мы, как выясняется, осудили опрометчиво и поэтому допускаем тяжкий грех, питая к нашим братьям неподобающие чувства.

Тот же самый старец по таким признакам разъяснял нам, что диавол всегда выступает покровителем праздных россказней и противником духовных бесед. Ибо когда он с некими братиями обсуждал необходимые и духовные вещи [Col. 248] и видел, что они погружаются в некий летаргический сон и не могут отогнать от очей тяжесть дремоты, вдруг вставлял праздную побасенку. Когда же он видел, как их пробуждает ее потешность и как навостряются их уши, то, вздыхая, говорил: «До настоящего момента мы говорили о небесных вещах, и у всех вас глаза отягощались летаргическим сном; но когда была введена праздная побасенка, все мы, пробудившись, стряхнули оцепенение овладевшей нами дремоты. Определите хотя бы из этого, кто же был противником этого духовного разговора или кто вдохновителем этого – бесплодного и плотского[491]491
  См.: Достопамятные сказания. Авва Кассиан, 6; Систематическое собрание 11, 18 .-Ред.


[Закрыть]. Ведь явно это тот, кто, радуясь злу, постоянно либо это поддерживает, либо на то нападает».

1. И я думаю, что не менее необходимо вспоминать также дело брата[492]492
  Вероятнее всего, речь идет о Евагрии Понтийском (см.: SC. № 109. Р. 242–243). – Ред.


[Закрыть], внимательного к чистоте своего сердца и весьма заботившегося о созерцании божественного. Когда ему пятнадцать лет спустя было доставлено множество писем от отца, матери и многих друзей из провинции Понт, он, приняв большую стопку писем, долго обращался к самому себе: «Прочтение их послужит причиной к стольким помыслам, которые меня будут побуждать, или к пустой радости, или к бесплодным печалям. 2. На сколько <Р. 242> дней воспоминания о тех, кто написал, отвлекут внимание моего сердца от желанного созерцания! Через какое время должна выправиться эта возникшая смута ума и скольким трудом должно быть возвращено это состояние спокойствия, если дух, единожды взволнованный впечатлением писем и вспомнивший речи и лица тех, кого столько времени назад оставил, вновь начнет их пересматривать и духом жить с ними и умом среди них присутствовать? [Col. 249] В самом деле, телесно оставить их ни к чему не послужит, если [дух] начнет созерцать их сердцем и допустит обратно, оживляя память, которую всякий, отрекающийся от мира сего, как умерший, отверг». 3. Вращая это в своем сердце, он решил не только не открыть ни одного письма, но и не распечатывать стопку, чтобы не изменить своего намерения, пересматривая имена написавших или вспоминая лица. Итак, как он получил ее перевязанной, так и предал огню, чтобы сжечь, говоря: «Уходите, помыслы об отечестве, сгорайте так же и более не старайтесь меня призвать к тому, от чего я убежал».

Еще мы видели авву Феодора, одаренного высшей святостью [Col. 250] и премудростью не только в деятельной жизни (in actuali vita), но также в знании Писаний, которую ему принесли не столько усердное чтение или мирская словесность, сколько одна лишь чистота сердца, поскольку он едва может понять или произнести некоторые слова самого даже греческого языка. Он, когда искал объяснение какого-то сложнейшего вопроса, <Р. 244> семь дней и ночей пробыл неутомимо в молитве, покуда ответ на поставленный вопрос не узнал по Господнему откровению.

Итак, он каким-то братьям, восхищавшимся столь преясным светильником его мудрости и спрашивавшим у него что-то о смысле Писания, сказал, что «монах, желающий постичь смысл Писаний, [Col. 251] никогда не должен свои труды употреблять на книги толкователей, но более направить все усилие ума [Col. 252] и внимание сердца на очищение от плотских пороков, и, когда они будут устранены, [Col. 253] сердечные очи сразу же после снятия покрова страстей [смогут] естественным образом созерцать тайны Писаний, если верно, что благодать Духа Святого открывает их нам. Не то чтобы они были неизвестны или темны, но, когда очи сердца затмевает покров грехов, они по нашей вине делаются темными; когда же они возвращаются к естественному здоровью, чтение Священных Писаний само по себе изобильно и достаточно для созерцания истинной премудрости, и не требуется наставления толкователей – как плотские очи для зрения не нуждаются ни в чьем поучении, если только будут свободны от помутнения или потемнения слепоты. Ведь оттого и возникают среди них заблуждения и разноречивость, что многие, не приложив усердия к очищению ума, спешат толковать Писание и не могут воспринять свет истины из-за тучности или нечистоты своего сердца, выражая различные и противоречащие или вере, или друг другу мнения»[493]493
  Французский издатель считает, что, вероятнее всего, речь идет о письме Евагрия Понтийского, приписываемого свт. Василию Великому (см.: Свт. Василий Великий. Письмо 8 (PG. 32. Col. 268А; SC. № 109. Р. 245). – Ред.


[Закрыть] [Col. 254]

посреди ночи

Тот же [авва Феодор], когда пришел в мою келью нежданно посреди ночи, втайне выведывая с отеческим любопытством, что же я, еще юный отшельник, <Р. 246> делаю один, и нашел, что я, только закончив вечернюю службу, начал давать отдых утомленному телу и укладываться на ложе, от всего сердца вздыхая и называя меня по имени, сказал: «О Иоанн, сколько людей в этот час собеседует с Богом и Его в самих себя принимают, а ты лишишься такого Света, побежденный бездеятельным оцепенением?» [494]494
  Ср.: Свт. Ипполит Римский. Апостольское Предание, 41. – Ред.


[Закрыть]

И поскольку добродетель и благодать отцов побудили нас обратиться к такого рода повествованию, полагаю необходимым упомянуть в этом томе [Col. 255] дело любви, которое мы познали на опыте благодаря обходительности высочайшего мужа Архевия; пусть чистота его воздержания, сочетающаяся с делом любви, воссияет еще ярче, украшенная прекрасной многогранностью. Ведь жертва поста тогда делается для Бога действенной, когда с ней соединятся плоды любви.

1. Итак, когда мы пришли, будучи весьма неискушенными, из монастырей Палестины в египетский город, который называется Диолк[495]495
  Город в Нижнем Египте в дельте Нила. – Ред.


[Закрыть], и там увидели большое множество монахов, связанных общежительным порядком и отлично образованных, относящихся к лучшей ступени, которая также и первая, мы, побуждаемые похвалами всех, с чутким сердцем поспешили увидеть также другую ступень, считающуюся более высокой, то есть отшельников. Ибо те сначала весьма долго пребывают в общежитиях, [а затем,] тщательнейше выучив все правило терпения и различения и стяжав добродетель смирения и нищеты, дочиста лишенную всех пороков, <Р. 248> проникают в глубокие тайны отшельничества, готовясь вступить в ужаснейшие битвы с демонами[496]496
  Ср.: Преп. Иоанн Кассиан. Собеседования XIX. – Ред.


[Закрыть].

2. Итак, зная, что эти мужи живут на этой стороне русла реки Нила в месте, которое представляет собой остров, так как с одной стороны окружено этой же рекой, а с другой – морским простором, и [которое] не населено никем, кроме монахов, ищущих уединения, ведь соленость и неплодородность песков делает невозможным земледелие, [Col. 256] – так вот, говорю, что мы к ним поспешили с величайшим желанием, крайне поразившись их трудам, которые они терпели ради созерцания добродетелей и из любви к уединению. Ибо они были стеснены такой нехваткой даже воды, что расходовали ее с такой тщательностью и мерой, с какой никто из домовитых хозяев не хранит и не бережет какой-нибудь вид ценнейшего вина. Ибо для необходимых нужд доставляют ее за три мили[497]497
  Около 4500 м (см.: SC. № 109. Р. 245). – Ред.


[Закрыть] или даже дальше из русла указанной реки, и преодоление этого расстояния вдвойне сложно, так как оно пересечено песчаными горами.

Итак, увидев их, мы воспламенились огнем подражания им, а упомянутый выше Архевий, самый почитаемый среди них, из обходительности привел нас в свою келью и, узнав о нашем желании, притворился, что желает переселиться отсюда, и предложил нам свою келью, утверждая, что сделает это даже если мы не останемся. Мы охотно согласились взять келью со всей обстановкой и утварью, загоревшись желанием жить здесь и проявив несомненное доверие к уверениям такого мужа. Итак, воспользовавшись благочестивым обманом, он ушел на несколько дней, в которые, находясь в отлучке, заготовил расходные материалы для постройки кельи; после чего, вернувшись, с огромным трудом построил себе другую. Через некоторое время опять отдал ее со всей утварью [другим] пришедшим <Р. 250> братьям, тоже охваченным желанием проживать там, обманув из любви подобной же [Col. 257] ложью. Сам же, неустанно пребывая в делах любви, [Col. 258] себе соорудил третью келью, в которой остался. [Col. 259]