Текст книги "Творения догматико-полемическое и аскетические"

1. Как будто бы все ядовитые змеи или дикие животные, когда находятся в уединении в своих логовах, становятся безвредными! Но они не могут быть названы безвредными оттого, что никому не вредят, ведь это происходит не от их доброты, а из неизбежного уединения. Когда они улучат возможность навредить, то спрятанные в себе яд и ярость тут же приводят в движение и показывают. И поэтому ищущим совершенства недостаточно не гневаться на людей. 2. Ведь мы помним, что когда мы пребывали в уединении, то гневались на тростник, если он нам не нравился своей толщиной или тонкостью, или на ножичек, когда тот резал медленно тупым лезвием, или на огниво, если вдруг мы торопились приступить к чтению, а из него поздно высеклась искра; и закрадывалось такое движение негодования, что мы его могли перенести и усмирить только произнесением проклятия в адрес либо этих бесчувственных предметов, либо диавола. [Col. 347] 3. По этой причине для достижения совершенства недостаточно будет только устраниться от людей, против которых мы движимы гневом, поскольку если терпение не было приобретено прежде, то чувство гнева мы сможем испытывать даже в отношении бессловесных вещей; это чувство, единожды оказавшись в нашем сердце, не позволяет нам ни обладать постоянным состоянием покоя, ни избавиться от оставшихся пороков. Если только вдруг не сочтем, что извлекаем пользу из нашего волнения или что лекарство от него в том, что эти неодушевленные и немые вещи не отвечают проклятиями <Р. 362> и никогда не побуждают несдержанность нашего сердца возгореться еще большей яростью, до неистовства.

Вот почему, если мы жаждем обрести высшую божественную награду, [Col. 348] о которой сказано: блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят (Мф. 5:8), то гнев не только должен быть удален из наших поступков, но и вырван с корнем из недр души. Не будет полезно, если сдержанная ярость гнева проявится в слове, а не в деле, ведь Бог, от Которого не укрываются тайники нашего сердца, видит, что эта ярость есть в недрах нашей груди.

Вырывать корни страстей важнее, чем их плоды

2. Ведь евангельская заповедь предписывает вырывать более корни пороков, чем плоды, которые, вне сомнения, по устранении побуждении никогда более не разрастутся: и ум сможет непрерывно укореняться во всяком терпении и святости, когда гнев будет изгнан не с поверхности действий и поступков, а из недр помыслов. И поэтому, чтобы не продолжалось человекоубийство, то гнев и ненависть, без которых преступление человекоубийства никоим образом не будет допущено, да будут истреблены: [Col. 349] и всякий, гневающийся на брата своего, подлежит суду (Мф. 5:22), и всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца (1 Ин. 3:15).

3. Ведь за чувство гнева, оттого, что он в сердце жаждет, чтобы погиб тот, чью кровь, как всем известно, он не проливал ни собственной рукой, ни копьем, он назван человекоубийцей у Господа, Который не только за последствия действий, но и за стремление воли и желание каждому воздает либо награду, либо наказание согласно с тем, что Он Сам сказал через пророка: Ибо Я знаю деяния их и мысли их; и вот, приду собрать все народы и языки (Ис. 66:18), и еще: совесть их и мысли их, то обвиняющие, то оправдывающие одна другую, <Р. 364> в день, когда, по благовествованию моему, Бог будет судить тайные дела человеков (Рим. 2:15–16). [Col. 350]

Однако в некоторых экземплярах встречается: Всякий, гневающийся на брата своего напрасно, повинен суду (Мф. 5:22), и следует знать о том, что [слово] напрасно добавлено избыточно теми, кто не считал, что следует устранять гнев, [возникший] даже по справедливым причинам, хотя никто, какая бы причина его ни взволновала, не скажет, что разгневался без причины. Поэтому, как кажется, это добавлено теми, кто не понял замысла Писания, желающего всячески отсечь язву гневливости и не оставить совсем никакой возможности для гнева, чтобы [Col. 351] мы, получив повеление гневаться с причиной, не усмотрели бы в этом повод гневаться и без причины. Ведь цель терпения состоит не в том, чтобы гневаться праведно, а в том, чтобы не гневаться вовсе. Хотя мне известно, что некоторые[536]536
  Ср.: Блж. Августин Итонский. Беседа на речь Господа 1,9,25; Напоминания (Retractationes) 1,19, 4. – Ред.


[Закрыть] это «напрасно» толкуют так, что гневается без причины тот, кому не позволено в гневе добиваться мести. Однако лучше сохранить так, как это написано во многих новых и во всех древних экземплярах[537]537
  Так же рассуждает и блж. Иероним в своем «Толковании на Евангелие от Матфея», 5.


[Закрыть].

Поэтому подобает воину Христову, сражающемуся по закону, устранить движение гнева в корне. Совершенное средство от этого недуга, во-первых, в том, чтобы мы верили, что нам никогда не позволено гневаться – ни по праведным, ни по неправедным причинам, [Col. 352] зная, что мы полностью утратим свет различения и твердость верного суждения, а также саму честность и справедливость, <Р. 366> если средоточие нашего сердца будет затемнено этим мраком; затем тут же возмутится чистота нашего ума, и мы не сможем сделаться храмом Святого Духа, пока пребывает в нас дух гнева; наконец, чтобы мы помышляли, что нам никогда не позволено молиться и обращаться к Богу с молитвой, когда мы разгневаны; и, [в-третьих,] что превыше всего, имея перед глазами неопределенное состояние[538]538
  Т.е. неустойчивое состояние, способное к изменениям как в лучшую, так и в худшую стороны, из чего следует неопределенность и непознаваемость своего будущего для человека, а отсюда и необходимость смирения и неосуждения других в ожидании собственных падений в грех. – Ред.


[Закрыть] человеческой природы, да будем верить, что можем в любой день покинуть тело, и ничем не поможет ни воздержание целомудрия, ни отречение от всех благ, ни презрение к богатствам, ни тяготы постов и бдений тем, кому от Судии мира обещаны вечные муки за одни только гневливость и ненависть. <Р. 368–370>

Книга IX
О духе печали

Пятой битвой у нас является подавление едких очагов печали. Если она получит возможность овладеть нашей душой одиночными набегами, от случая к случаю, [Col. 353] тогда каждую минуту будет отрывать нас от божественного созерцания и сам ум, отринутый от состояния чистоты, целиком расшатывать и подавлять: не позволять ему возносить молитвы с привычным сердечным воодушевлением, не давать прибегнуть к целительному средству священного чтения. Не позволяет [печаль] быть спокойным и кротким с братиями и делает нетерпеливым и строптивым во всех религиозных действиях и обязанностях; лишив рассудительности во всем спасительном и возмутив постоянство сердца, [она] делает как бы безумным и хмельным, ломает рассудок и погружает его в греховное отчаяние.

По этой причине, если мы жаждем вести духовную брань по правилам, с не меньшим вниманием должны лечить также и эту болезнь. Ведь как моль одежде и червь дереву, так печаль вредит сердцу человека (Притч. 25:20) [Col. 354] – так Божественный Дух достаточно очевидно и понятно выражает силу вредоносного и опасного порока.

1. Ибо точеная молью одежда не будет уже иметь ни цены, ни достойного употребления, равно как и дерево, изъеденное червями, уже не пригодно для украшения даже скромного здания, но достойно только сожжения. Так и душа, которая пожирается едкими угрызениями печали, будет непригодна для этой первосвященнической одежды, <Р. 372> которая словами святого Давида называется помазанием Святого Духа, сходящего с небес сначала на бороду Аарона, а затем на края его одежды: это яко миро на главе, сходящее на браду, браду Аароню, сходящее на ометы одежды его (Пс. 132:2). [Col. 355] 2. Не будет она пригодной и для постройки и украшения этого духовного храма, основание которого положил мудрый зодчий Павел, сказав: вы храм Божий, и Дух Божий живет в вас (1 Кор. 3:16); каковы его бревна, описывает невеста в Песне Песней, говоря: кровли домов наших – кедры, потолки наши – кипарисы (Песн. 1:16). И поэтому для храма Божия избираются те виды деревьев, которые обладают хорошим ароматом и не гниют, не могут ни подвергаться порче от старости, ни быть изъедены червями.

Однако иногда [печаль] имеет обыкновение возникать по вине случившегося перед этим гнева, или вожделения, или упущенной наживы, когда кто-то видит, что теряет зародившуюся в уме надежду на это. А иногда без всяких существенных причин, которые нас ведут к этому падению, по тонкому внушению врага мы вдруг оказываемся во власти такой тоски, что не можем воспринимать приход милых нам и родных людей с обычной радостью, и каким бы ни был подходящим их разговор, он будет сочтен нами назойливым и излишним, и мы не ответим на него с благодарностью, так как желчь горечи заполняет все тайники нашего сердца.

Это самым явным образом доказывает, что не всегда <Р. 374> по вине других разжигаются в нас очаги волнений, но больше по нашей [вине]; мы таим в самих себе причины и семена недугов, которые, когда наш ум омывает дождь искушений, тут же прорастают в ростки и плоды. [Col. 356]

Ведь человек никогда не побуждается грешить, подстрекаемый пороком другого, если в его сердце не сокрыто греховное вещество; и не следует верить, что кто-то искушается сразу же: увидев женскую красоту, падает в бездну постыдного вожделения, – скорее, увиденное дало возможность выйти на поверхность этим полностью скрытым недугам[539]539
  См также об этом: Ориген О молитве 29, 18; Блж Августин Иппонский. О Граде Божием XIV, 13; Преп Ефрем Сирин. Гимны о Рае 3, 4. —Ред


[Закрыть].

И поэтому Бог, Творец всего, зная лучше всех, как лечить созданное им, а также то, что корни и причины недугов заключаются не в других, но в нас самих, предписал не оставлять окружения братий и не избегать тех, кто нами обижен или о ком мы думаем, что обидели нас, но повелевает смягчаться, зная, что совершенство сердца завоевывается не столько через отстранение от людей, сколько через добродетель терпения; когда мы ею твердо овладеем, она может нас хранить в мире даже с теми, кто мир ненавидит, но если она не появится, то даже с теми, кто совершен и лучше нас, мы постоянно ссоримся. Ведь случаи возмущения, которые побуждают нас бежать от тех, с кем мы связаны, не смогут исчезнуть из человеческих отношений, и поэтому да будем переменять причины, по которым мы отделяемся от первых, а не избегать их.

Итак, нам следует заботиться о том, чтобы стараться исправить более наши пороки и нравы. Без сомнения, <Р. 376> если бы они были исправлены, то нам бы жилось легче не то что с [Col. 357] людьми, а даже со зверями и чудовищами, как сказано в книге блаженного Иова: звери полевые в мире с тобою (Иов. 5:23)[540]540
  См.: Достопамятные сказания. Авва Антоний, 36; История Египетских монахов IX, 1; XXI, 15; Сульпиций Север. Диалоги I, 13. – Ред.


[Закрыть]. Ведь нам не придется бояться помех извне и соблазнов, нападающих снаружи, если внутри нас самих порокам не дадим укорениться. Ведь мир мног любящим закон Твой, и несть им соблазна (Пс. 118:165).

Есть еще другой[541]541
  Об этом также см.: Преп. Иоанн Кассиан. Собеседования V, 11, 8. – Ред.


[Закрыть], более ненавистный род печали, который говорит виновному не об исправлении жизни и не об избавлении от пороков, а внушает опаснейшее отчаяние души: оно и Каину не дало [Col. 358] раскаяться после братоубийства, ни Иуде – после предательства прибегнуть к целебному средству искупления (satisfactionis) [своей вины], а увлекло отчаянием к повешению в петле (Мф. 27:5).

И поэтому нам следует считать полезной печаль только в одном случае: когда ее мы допускаем, воспламененные раскаянием в преступлениях или желанием совершенства либо созерцанием будущих блаженств. Об этом говорит блаженный апостол: печаль ради Бога производит неизменное покаяние ко спасению, а печаль мирская производит смерть (2 Кор. 7:10).

Но эта печаль, которая производит неизменное покаяние ко спасению (2 Кор. 7:10), [Col. 359] послушна, приветлива, смиренна, кротка, любезна и терпелива, так как происходит от любви к Богу и, влекомая жаждой совершенства, устремляется неустанно ко всякой телесной тяготе и сокрушению духа; <Р. 378> в каком-то смысле радостная и укрепляемая надеждой на свое возрастание, сохраняет всю мягкость приветливости и великодушия, имея в себе самой все плоды Духа Святого, которые перечисляет тот же апостол: Плод же духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание (Гал. 5:22–23).

Признаки пагубной печали

Та же [печаль] – грубейшая, нетерпеливая, суровая, полная обиды, бесплодной скорби и предосудительного отчаяния; кого она охватит, того отрывает и отвлекает от прилежания и спасительной скорби, так как она бессмысленна и губит не только действенность молитв, но и уничтожает все духовные плоды, о которых мы сказали ранее, – то есть которые та [спасительная] печаль может принести.

Вот почему всякая печаль, кроме той, которая допускается либо для спасительного покаяния, [Col. 360] либо для стремления к совершенству, либо ради желания будущих [благ], – всякая печаль должна быть отвергнута и полностью изгнана из наших сердец, как дух разврата, или сребролюбия, или гнева, как мирская и приносящая смерть.

Вот как мы сможем изгнать из себя эту опаснейшую страсть: непрестанно держать свой ум занятым духовным размышлением посредством надежды на будущие блага и посредством созерцания обещанного блаженства. Ведь таким способом мы сумеем преодолеть все виды печали, то есть те, что происходят из предшествующего гнева; те, которые случаются с нами из-за упущения выгоды, или понесенного нами ущерба, или из-за нанесенной нам обиды; или те, что происходят из-за необъяснимого смущения ума; либо которые <Р. 380> вводят нас в смертельное отчаяние, – и, оставаясь непрестанно радостными и невозмутимыми через созерцание вечного и будущего, не будем ни подавлены настоящими несчастиями, ни горды благополучием, понимая и то и другое как недолговечное и преходящее. <Р. 382–384> [Col. 361]

Книга X
О духе уныния

Шестая битва у нас – с тем, что греки называют ἀκηδία,[542]542
  Т.е. уныние. – Ред.


[Закрыть][Col. 362] и что мы можем назвать отвращением или тревогой сердца. [Col. 363] Оно сродни печали, и чаще его испытывают пребывающие в уединении; враг более злобно и более часто нападает на тех, кто находится в отшельничестве; оно беспокоит монаха главным образом около шестого часа, [Col. 364] подобно некоей лихорадке, вспыхивающей в определенное время, и приносит больной душе в привычные и установленные часы жгучий жар своих приступов. Наконец, некоторые из старцев[543]543
  Вероятнее всего, речь идет о Евагрии Понтийском. См.: Евагрий Понтийский. Практик, 7 (SC. № 109. Р. 384–385). – Ред.


[Закрыть] [Col. 365] зовут его полуденным бесом[544]544
  См. также об этом: Ориген. Фрагменты на Псалмы 90,6 // PG. Т. 12. Col. 1552; Сет. Афанасий Великий. Толкования на Псалмы 90, 6. – Ред.


[Закрыть], как говорится в девяностом псалме (Пс. 90:6).

1. Когда оно охватывает несчастный ум, то порождает страх перед тем местом, [где человек находится,] неприязнь к келье, а также к братиям, которые пребывают либо с ним, либо в отдалении, и презрение к ним как к более небрежным [Col. 365] и менее духовным. И делает его праздным и бездеятельным для всякого дела в пределах ограды его местопребывания; <Р. 386> не позволяет ему оставаться в келье и заняться делом чтения. Он часто жалуется, что не полезно столько времени оставаться на одном и том же месте и что у него нет никакого духовного плода, пока он объединен с таким сообществом; ропщет, и вздыхает, и скорбит, что [Col. 367] не имеет никакой духовной пользы, находясь на этом месте впустую, тогда как он может даже руководить другими и многим быть полезным, а никого не наставит и не приносит пользы своим наставлением и учением.

2. Он превозносит далеко находящиеся монастыри и описывает эти места как более полезные для возрастания и более соответствующие спасению, а общину братии расписывает как более любезную и преисполненную духовной жизни; напротив, все, что рядом, ему тягостно, и не только братии, которые здесь пребывают, не могут служить к назиданию, но само пропитание тела добывается тяжким трудом. Наконец, [жалуется,] что, оставаясь в этом месте, он не сможет спастись, если не отправится сам по себе отсюда как можно быстрее, оставив келью, в которой он погибнет.

3. В пятом и шестом часу [уныние] вызывает такое расслабление тела и такой голод, что [человек] сам себе кажется как будто изнуренным и утомленным длинной дорогой и тяжелейшим трудом или как будто он воздерживался от вкушения пищи два или три дня. И тогда он с тревогой посматривает туда и сюда и жалуется, что никакой брат не приходит его навестить[545]545
  В египетском монашестве пост прерывался в случае прихода гостей (см.: SC. № 109. P. 386). —Ред


[Закрыть], и часто выходит из кельи и возвращается и то и дело смотрит на солнце, как будто бы оно медленнее движется к закату, и так ум, пребывая в некоем бессознательном смущении, будто наполняется ужасным мраком и для всякого духовного дела становится празден и чужд, так что считает, что не может себе отыскать никакого иного лекарства, кроме как <Р. 388> посетить кого-то из братьев или найти облегчение во сне[546]546
  Пост принято было держать до девятого часа (см.: SC. № 109. P. 387). —Ред


[Закрыть].

4. Кроме того, этот недуг внушает ему, что достойно и необходимо поприветствовать братий и посетить [Col. 368] недужных, проживающих или на расстоянии, или совсем далеко, и даже предписывает некие благочестивые и священные обязанности: что он якобы должен разыскать тех или иных родственников и постараться как можно быстрее их поприветствовать, а часто навещать какую-нибудь набожную и преданную Богу женщину и обеспечивать ее тем, что ей необходимо, представляется великим делом благочестия, особенно если она лишена всякой помощи родственников, если родственники ею пренебрегают и презирают ее, и следует скорее посвятить себя этому делу благочестия, чем бесплодно и без всякой пользы оставаться в келье.

Итак, душа, пораженная такими кознями врагов, делается несчастной, пока, истязаемая духом уныния, будто мощным тараном, не привыкнет или засыпать, или получать утешение, покидая стены своей кельи для посещения братьев. То средство, которым она пользуется в настоящем, немного погодя обострит ее недуг. Ведь противник будет нападать чаще и мощнее на того, кто, как ему известно, сразу, в начале битвы подставит спину и по кому ясно видно, что надеется на спасение не в результате победы и столкновения, а в результате бегства, – покуда он, постепенно выманиваемый из кельи, не начнет забывать о деле своего подвига, которое есть не что иное, как созерцание этой Божественной и возвышающейся надо всем чистоты, которое нельзя стяжать нигде, кроме как в безмолвии, в упорном пребывании в келье и в размышлении; и так воин Христов становится перебежчиком из своего войска [Col. 369] и дезертиром от Христа, <Р. 390> а связывающий себя делами житейскими Христу-военачальнику не угодит (2 Тим. 2:4).

Блаженный Давид тонко выразил все тяготы этого недуга в одном стихе, сказав: Воздрема душа моя от уныния (Пс. 118:28). Весьма верно сказал, что дремлет не тело, а душа. Ведь поистине душа, которая прежде была ранена копьем этого недуга, спит для всякого созерцания добродетелей и духовных смыслов.

Итак, истинный атлет Христов, который битву за совершенство жаждет вести по правилам, пусть старается изгнать эту болезнь из тайников своей души и бороться против этого прескверного духа уныния, [защитившись] со всех сторон, чтобы не пасть, будучи пораженным копьем сна, и не отступить, как бегущий из монастырского двора [Col. 370] под каким бы то ни было благочестивым предлогом[547]547
  Об этом также см.: Преп. Иоанн Кассиан. Собеседования V, 11, 8. – Ред.


[Закрыть].

Ведь [уныние,] где только начнет кого-нибудь одолевать, или позволит оставаться в келье бездеятельным и сдавшимся без всякой духовной пользы, или исторгнет из кельи и сделает [монаха] нетвердым, блуждающим и праздным ко всякому делу, заставит его постоянно обходить кельи братьев и монастыри[548]548
  Вероятнее, речь идет также о кельях на несколько насельников. – Ред.


[Закрыть] и заботиться только о том, где, под каким предлогом и по какому случаю в дальнейшем устроить трапезу (ведь ум праздного не умеет помыслить ни о чем другом, кроме еды и чрева), покуда, найдя общество какого-нибудь мужчины или женщины, опутанных подобным же оцепенением, [монах] не втянется в их дела и нужды и так понемногу не оплетется вредоносными попечениями, что, будто <Р. 392> стянутый змеиными кольцами, он уже никогда не сможет выпутаться [и вернуться] к совершенству прежнего призвания.