Текст книги "Творения догматико-полемическое и аскетические"

И чтобы не упоминать обо всем, что в Священном Писании содержится в похвалу этой добродетели (ведь моя цель не плести хвалу целомудрию, а разъяснить по преданию отцов ее качество, и каким образом ее следует приобретать и хранить, и в чем ее цель), приведу только одно изречение блаженного апостола, из которого <Р. 280> явствует, что, обращаясь к фессалоникийцам, он ставит ее выше всех добродетелей, описывая ее таким возвышенным слогом.

Он говорит: Ибо воля Божия есть освящение ваше (1 Фес. 4:3). И чтобы у нас не осталось, быть может, сомнения или неясности, что именно он пожелал назвать освящением: справедливость, или милосердие, или смирение, или терпение [Col. 286] , так как считается, что во всех этих добродетелях приобретается освящение, – заключает и явно указывает, что именно он пожелал назвать освящением: Ибо воля Божия есть освящение ваше, чтобы вы воздерживались от блуда; чтобы каждый из вас умел соблюдать свой сосуд в святости и чести, а не в страсти похотения, как и язычники, не знающие Бога (1 Фес. 4:3–5). Смотри, каких он ее[511]511
  Т.е. добродетель целомудрия. – Ред.


[Закрыть] удостаивает похвал, называя ее честью сосуда, то есть нашего тела, и святостью. И наоборот: кто пребывает в страсти похоти, тот находится в бесчестии и в нечистоте и остается чуждым освящения. 2. В-третьих, немного ниже добавляет, вновь провозглашая ее святостью: Ибо призвал нас Бог не к нечистоте, но к святости. Итак непокорный непокорен не человеку, но Богу, Который и дал нам Духа Своего Святого (1 Фес. 4:7–8). Присовокупил к своей заповеди нерушимый авторитет, говоря: непокорный (то есть тому, что я сказал выше об освящении) непокорен не человеку (то есть мне, предписывающему это), но Богу, Который во мне говорит (2 Кор. 13:3), Который также Духу Своему Святому назначил обиталищем наше сердце (см. Еф. 2:22).

Ты понимаешь из этих простых и чистых слов, какими прославлениями и сколькими похвалами он превознес целомудрие, – во-первых, признав за этой добродетелью собственно святость, затем утверждая, что благодаря ей <Р. 282> сосуд нашего тела должен быть освобожден от нечистоты, и в-третьих, что, отбросив бесчестие и осквернение, мы должны содержать тело в чести и святости; наконец – и это вершина совершенной награды и вознаграждение блаженства – он указал, что благодаря целомудрию Дух Святой станет обитать в нашем сердце. [Col. 287]

И хотя речь устремляется к концу книги, приведу еще другое, похожее на это свидетельство того же апостола. Обращаясь к евреям, он, приветствуя их, говорит: Старайтесь иметь мир со всеми и святость, без которой никто не увидит Господа (Евр. 12:14). Здесь также очевидно провозглашает, что без святости, которую он по обыкновению называет цельностью ума либо чистотой тела, совершенно невозможно увидеть Бога. И он добавляет подобным же образом, раскрывая ту же мысль: чтобы не было между вами какого блудника, или нечестивца, который бы был, как Исав (Евр. 12:16).

Итак, сколь возвышенно и небесно воздаяние за целомудрие, столь более тяжким нападкам противников оно подвергается. И по этой причине нам следует более ревностно усердствовать не только в воздержании тела, но и в сокрушении сердца в усердных молитвенных воздыханиях, чтобы [Col. 288] печь нашего сердца, которую царь Вавилонский не перестает поджигать приманками плотских внушений (ср. Дан. 3:46), была бы погашена оседанием в наших сердцах росы Духа Святого.

Ведь как говорят старцы, что ей нельзя овладеть, если прежде не будет положено в сердце основание смирения, так и определяют, что невозможно достичь источника истинной премудрости, покуда в недрах нашей души будет пребывать корень этого порока, и что возможно отыскать целомудрие без благодати премудрости, однако невозможно обладать духовной мудростью[512]512
  Об этом см.: Преп. Иоанн Кассиан. Собеседования XIV, 14–16. – Ред.


[Закрыть] <Р. 284> без непорочности целомудрия, потому что и дары различны, и благодать Духа Святого не всем подается одинаковая, но каждому ниспосылается та, которой удостоился и сподобился своим усердием и трудами. Наконец, хотя во всех святых апостолах добродетель целомудрия, как мы знаем, была совершенна, однако в Павле дар премудрости процвел более изобильно, ибо он сделал себя достойным его своим усердным рвением и трудами. [Col. 289]

Передают строгое изречение святого Василия, епископа Кесарийского: «И женщины, – говорит, – не знаю, и не являюсь девственником»[513]513
  В сохранившихся произведениях свт. Василия Великого такого выражения не встречается (см.: SC. № 109. Р. 285). – Ред.


[Закрыть]. Он понял, что чистота плоти – не столько в воздержании от женщин, сколько в целомудрии сердца, которое поистине хранит всегда святость тела неиспорченной благодаря страху Божию или любви к чистоте.

Итак, такова вершина целомудрия и его окончательное подтверждение: если во время сна не прокрадется никакое возбуждение похоти и срамные вещества будут изливаться по необходимости природы, без нашего соучастия. Поскольку полностью и навсегда их подавить и устранить выше природы, то высшая добродетель – свести [Col. 290] к неизбежной редчайшей природной необходимости, которая обыкновенно докучает монаху с промежутком в два месяца. Однако пусть это будет сказано по нашему опыту, а не по изречениям старцев, которым даже этот упомянутый промежуток покажется слишком кратким, – чтобы о нас не подумали, что мы описываем невероятное или невозможное, те, кто по небрежению или по слабому стремлению к чистоте в этом менее опытны, если бы мы захотели изложить это так, как мы это восприняли от старцев. <Р. 286>

Это состояние мы сможем поддерживать постоянно и никогда не превосходить естественный порядок и время, указанные выше, если будем помышлять о том, что Бог исследует и познает не только наши тайные деяния, но и все дневные и ночные помыслы, [Col. 291] и если будем верить, что за все, что входит в наше сердце, как и за свои дела и поступки, мы должны будем дать Ему отчет.

Итак, нам следует поспешить и до тех пор бороться против движений нашей души и побуждений плоти, пока такое состояние плоти не уймет природную необходимость, не будет пробуждать похоти, изгоняя нечистый избыток без какого бы то ни было вредоносного зуда, не заставляя бороться за чистоту. Но пока ум во сне обманывается видением образов, пусть знает, что он еще не достиг полного и совершенного целомудрия.

Итак, чтобы эти обманчивые образы не могли нас во сне [Col. 292] застать врасплох, всегда нужно придерживаться одинакового и умеренного поста. Ведь кто превысит меру строгости, неизбежно превысит и меру расслабления. Подверженный такой неравномерности, несомненно, отклоняется от этого ровнейшего состояния спокойствия, то изнуренный чрезмерным истощением, то переполненный лишней пищей. С любой переменой в пище неизбежно меняется и характер нашей чистоты. Далее, все время нужно стремиться к смирению и терпению сердца, а также в течение дня принимать меры предосторожности против гнева и других страстей. Ибо туда, где обосновалась зараза гнева, неизбежно проникает огонь сладострастия. <Р. 288> Однако прежде всего необходимо неусыпное ночное трезвение. Ибо как чистота и трезвение дня подготовляют ночную чистоту, так и ночные бдения обеспечивают прочнейшее состояние и крепость сердца и хранение себя в течение дня. <Р. 290> [Col. 291]

Книга VII
О духе сребролюбия

Третья наша битва – против сребролюбия, которое мы можем назвать любовью к деньгам; чуждая нашей природе[514]514
  Ср.: Преп Иоанн Кассиан. Собеседования V, 8. —Ред


[Закрыть], она берет начало у монаха не в чем ином, как в [Col. 292] малодушии развращенного и оцепеневшего ума, или, чаще всего, возникает в начале отречения [от мира], или вырастает из теплохладности любви к Богу. Ибо прочие побудительные причины пороков, привившихся к человеческой природе, словно имеют врожденные начала и как бы [Col. 293] вложены во внутренности самой плоти, присущи чуть ли не с рождения; они возникают в нас раньше, чем различение добра и зла, и хотя первыми схватывают человека, однако длительным трудом [все же] побеждаются.

Однако эта болезнь приходит позднее и захватывает душу извне, и насколько легче от нее уберечься и отбросить ее, <Р. 294> настолько, по небрежению единожды попав в сердце, она делается опаснее всех прочих и сложнее всех изгоняется. Ибо сребролюбие – корень всех зол (1 Тим. 6:10), порождающий множество побуждений к порокам.

1. Например, простые движения плоти[515]515
  Речь идет о спонтанной эрекции. – Ред.


[Закрыть] – разве не видим мы их не только у детей, у которых пока еще неискушенность предшествует различению добра и зла, но даже и у грудных младенцев? Они, хотя и не имеют в самих себе ни малейшего начала какого бы то ни было вожделения, явно показывают, что движение плоти по природному побуждению им присуще. И разве мы не замечаем, что грубые шипы гнева уже произрастают в малышах, и до того, как они познают добродетель терпения, мы замечаем, что их возмущают обиды и что они чувствуют словесные оскорбления, даже наносимые в шутку? И порой, хотя недостает сил, все же присутствует воля к отмщению под влиянием гнева[516]516
  В святоотеческой традиции можно найти разные точки зрения по данному вопросу. Мнение преп. Иоанна Кассиана разделяет блж. Августин (см.: Исповедь I, 7, 11). Свт. Иоанн Златоуст придерживался мнения о бесстрастности младенцев (см.: Беседы на Евангелие от Матфея 62, 4). – Ред.


[Закрыть].

Предназначение похоти, гнева и печали

2. И я говорю это не чтобы поставить в вину природное состояние[517]517
  Если в западной традиции, в особенности начиная с блж. Августина с его пессимистическим взглядом на падшую человеческую природу, подобные проявления у младенцев рассматривались как последствия первородного греха, т. е. как нечто противоестественное, то преп. Иоанн Кассиан, основываясь по большей части на восточных отцах Церкви, более оптимистичен и рассматривает это как проявления скорее естественного характера (см.: SC. № 109. Р. 294–295). – Ред.


[Закрыть], но утверждая, что из тех движений, которые происходят из нас, одни привиты нам ради нашей пользы[518]518
  Ср.: Оригеп. Беседа на Песнь Песней 2,1; Лактапций. Божественные установления VI, 12; Свт. Григорий Нисский. О девстве 18, 3; Блж. Августин Иппонский. О Граде Божием IX, 5. – Ред.


[Закрыть], а вот другие – привнесены извне из-за порока небрежения и по выбору свободной воли.

Ведь те плотские движения, о которых мы сказали выше, [Col. 294] в наше тело с пользой внесены Промыслом Создателя ради восстановления потомства и рождения детей, <Р. 296> а не для совершения преступлений разврата и прелюбодеяния, которые осуждаются также авторитетом Закона. 3. Даже возбуждения гнева – разве мы не понимаем, что они нам поданы ради спасения, чтобы, вознегодовав на свои ошибки и пороки, мы бы лучше занялись духовными делами и добродетелями, проявляя всю любовь к Богу и терпение к нашим братьям? И сколь велика польза печали, мы тоже знаем, а она тоже перечисляется среди прочих пороков, если превращается в противоположное чувство. Ведь есть крайне необходимая печаль по страху Божию, а есть опасная, по миру сему, как учит апостол, говоря: Ибо печаль ради Бога производит неизменное покаяние ко спасению, а печаль мирская производит смерть (2 Кор. 7:10).

Следовательно, если мы скажем, что эти движения внесены в нас Создателем, из этого Он не окажется виновным, если мы скверно их употребили, на зло, предпочли их извратить для вредоносного служения и пожелали печалиться о бесплодных и мирских выгодах, а не ради спасительного покаяния и исправления пороков или еще гневаемся с пользой не на самих себя, но вопреки запрету Господню на братий наших (Мф. 5:22). И если кто-то захочет железо, данное для необходимого и полезного дела, употребить для убийства невиновных, то этим злом, тем, что использовал во вред нужное и необходимое для удобства жизни, он не опозорит Создателя материала[519]519
  Ср.: Свт Иоанн Златоуст О священстве III, 10. —Ред


[Закрыть]. [Col. 295]

Однако мы говорим, что некоторые пороки образуются без какой бы то ни было предшествующей естественной причины, но только лишь произволением извращенной и дурной воли, как это бывает с завистью, а также со сребролюбием: они навлекаются извне, поскольку не имеют в нас никакого основания [в виде] природного инстинкта. <Р. 298> Однако насколько их легко остеречься и удобно избежать, настолько несчастным они делают захваченный ум и едва позволяют [ему] прибегнуть к средствам исцеления – оттого ли, что, пораженные таким недугом, которого можно вообще не знать, избежать его или легко одолеть, не удостаиваются быстрого исцеления, или же оттого, что они [пораженные этим недугом] плохо укрепили здание своих добродетелей и не заслуживают восприятия высшего совершенства.

И потому пусть этот недуг не кажется никому малозначительным и презренным: от него можно легко уклониться, но если [Col. 296] он кем-то овладел, то едва ли позволит прибегнуть к целительному средству. Ибо сребролюбие делается вместилищем всех пороков, корнем зол и очагом неискоренимой испорченности, как говорит апостол: корень всех зол есть сребролюбие (1 Тим. 6:10), то есть любовь к деньгам.

1. Итак, когда оно овладеет распущенным и теплохладным умом монаха, то поначалу искушает его небольшой денежной суммой, описывает ему некие справедливые и разумные предлоги, ради которых нужно либо приберечь, либо раздобыть некоторую сумму. Ибо заставляет жаловаться, что того, что подается в монастыре, недостаточно и что едва ли возможно это выдержать при здоровом и крепком теле. А что делать, если приключится болезнь и не будет припрятано что-нибудь собственное, чем подкрепить немощь? Подаваемое монастырем весьма ничтожно, а небрежение в отношении больных огромно.

2. Если чего-то собственного, что может быть употреблено на заботу о своем теле, нет, то остается жалким образом умереть. Даже самого одеяния, [Col. 297] которое выдается, недостаточно, если не обеспечишь себя, [не найдешь,] как можно достать другое. Наконец, уже и невозможно ему долго оставаться в одном и том же месте или монастыре, и если не приготовить себе сумму на путевые расходы и оплату перевозки за море, <Р. 300> то не сможешь переселиться, когда пожелаешь, и нужда заставит постоянно терпеть презренную жизнь, полную трудов и [лишенную] всякого благополучия, влачить существование [человека,] попрекаемого чужой помощью, всегда без средств и в нищете.

3. Итак, когда ум опутается такого рода соображениями, он ищет, как бы приобрести хоть монетку. Тогда беспокойным умом он изыскивает работу для себя, которой занимается без ведома настоятеля. Продав это тайно и овладев вожделенными деньгами, он терзается еще сильнее и мучительнее, как бы это удвоить, сомневаясь, где бы это утаить или кому бы это доверить. Наконец, его наполняет еще более тяжкая забота: что бы на это купить и при помощи какой сделки это можно удвоить. И когда все это удается по его желанию, алчность до золота возрастает, становится ненасытнее и разжигается тем сильнее, чем более возрастает сумма прибыли. Ведь вместе с деньгами возрастает и бешенство алчности. 4. Тогда он прочит себе долгую жизнь, согбенную старость и множество различных болезней, которые он не сможет перенести в старости, если смолоду не приготовит большую сумму.

Итак, несчастная душа опутывается змеиными сплетениями, пока стремится дурно скопленное имущество прирастить еще более дурными стараниями, порождая сама в себе чуму, которая ее еще более жестоко терзает; вся охваченная помышлением о богатстве, взор сердца устремляет только на то, откуда можно раздобыть деньги, посредством которых он сумеет как можно быстрее ускользнуть от монастырского порядка, не являя никакой веры там, где сможет блеснуть хоть какая-то надежда на деньги.

Пагубность обладания деньгами для монаха

5. Ради этого, не содрогаясь, допускает и ложь, и клятвопреступление, и кражу, нарушает слово, [Col. 298] поддается вредоносной ярости гнева, если рушится надежда на прибыль, <Р. 302> не страшится преступить меру честности и смирения; ему во всем вместо Бога – золото и жажда наживы, как другим – чрево. Поэтому блаженный апостол, предвидя вредоносный яд этого недуга, провозгласил, что он не только корень всех зол, но и служение идолам, говоря: любостяжание (что по-гречески называется φιλαργυρία[520]520
  Т.е. сребролюбие. – Ред.


[Закрыть]), которое есть идолослужение (Кол. 3:5).

6. Итак, ты понимаешь, до какого падения шаг за шагом доводит это беснование: устами апостола оно названо даже идолослужением; пренебрегая образом и подобием Божьим, который следовало, поклоняясь Богу, хранить в себе нетронутым, человек предпочел возлюбить и созерцать вместо Бога изображения людей, отчеканенные на золоте[521]521
  Ср.: Блж. Иероним Стридонский. Комментарий на Послание к Ефесянам 5,5.


[Закрыть].

Итак, шаг за шагом, возрастая в худшем, наконец уже не хранит не то что добродетель смирения, милосердия, послушания, но даже тень ее; на все негодует и на каждое дело ропщет и вздыхает, не имея уже никакого почтения; безостановочно несется к пропасти, как упрямый и необузданный конь: не довольствуясь ни обыкновенной пищей, ни простым одеянием, утверждает, что дольше этого не вытерпит, и провозглашает, что Бог не только здесь и что его спасение заключено не только в этом месте, поэтому горько жалуется, что если он побыстрее не отправится отсюда, то тотчас же погибнет.

1. Итак, имея деньги как дорожный припас для своей неусидчивости [Col. 299], под их защитой он, уже готовый, как расправленные крылья, к переселению, нетерпеливо отвечает на все предписания <Р. 304> и до такой степени держит себя как странник и чужеземец, что пренебрежительно презирает [необходимость исправлять в себе] то, что [прежде] признавал требующим исправления. 2. И хотя втайне обладает припрятанным богатством, жалуется, что не имеет ни обуви, ни одежды, и негодует, если ему выдают это с опозданием. И если вдруг по распоряжению старшего что-то из этого будет сначала выделено тому, о ком известно, что он не имеет совсем ничего, то пылает еще большим гневом, и считает себя презираемым чужаком, и не согласен приложить руки ни к какой работе, порицая все, что настоятельно требуется сделать для пользы монастыря. Вследствие этого усердно ищет случаев, которые должны его обидеть или разгневать, чтобы не показалось, что он просто так уклоняется от порядков общежития. 3. И при этом, не желая переселяться в одиночку, чтобы не подумали, что он сбежал из-за своего порока, он не прекращает развращать всех, кого только может, тайными нашептываниями. Если суровая погода воспрепятствует его отъезду или отплытию, он, живя все это время с нерешительным и тревожным сердцем, не перестает возбуждать и взращивать печаль, полагая, что нет иного оправдания отъезда и непоседливости, кроме изъянов или бесславия [данного] монастыря.

Итак, он все более разгорается страстью к своим деньгам, которые при обладании ими никогда не позволяют монаху ни оставаться в монастыре, ни жить по указанию правила. И [сребролюбие], как какое-то дикое животное, отделяющее от стада овцу, делает такого человека легкой добычей, лишая сотоварищей, и с легкостью пожирает оставшегося без общежития; того, кто прежде презирал [даже] легкую работу в монастыре, гонит неутомимо трудиться днем и ночью в ожидании выгоды: не позволяет хранить ни молитвенные [Col. 300] службы, ни меру поста, ни правило бдений, не дает исполнять службы святых поминовений – <Р. 306> только бы мог насытить бешенство алчности или предаться повседневным заботам; разжигает огонь вожделения стяжанием, думая, что этим его погасит.

Поэтому некоторые, необратимым падением соскользнув с обрыва в пропасть, несутся к погибели и не соглашаются обладать в одиночку теми деньгами, которых никогда не имели, или теми, что, дурно получив, отложили вначале, и ищут сожительства с женщинами, которые должны хранить то, что дурно накоплено или удержано. Они опутываются такими вредоносными и опасными волнениями, что низвергаются до глубин преисподней, отказываясь повиноваться апостольскому изречению о том, что, имея пропитание и одежду, будем довольны тем (1 Тим. 6:8), что подает скудость монастыря, но желающие обогащаться впадают в искушение и в сеть и во многие безрассудные и вредные похоти, которые погружают людей в бедствие и пагубу; ибо корень всех зол есть сребролюбие (то есть любовь к деньгам), которому предавшись, некоторые уклонились от веры и сами себя подвергли многим скорбям (1 Тим. 6:9-10).