Текст книги "Творения догматико-полемическое и аскетические"

Исполнить это, но даже и остаться под руководством правила нам, без сомнения, не удастся, если сперва в нас не укоренится крепко-накрепко добродетель терпения, которая происходит не из какого иного источника, как из смирения. Ибо смирение умеет не причинять никому волнения, а терпение – великодушно сносить себе причиненное. <Р. 336>

Книга VIII
О духе гнева

1. Четвертая же битва – в том, чтобы совершенно исторгнуть из глубин нашей души смертельный яд гнева. Ведь пока он сидит в наших сердцах и [Col. 323] ослепляет очи ума вредоносной тьмой, мы не будем способны ни приобрести суждение верного различения, ни зрение чистого созерцания, не будем обладать зрелостью проницательности, не будем причастны жизни, не удержимся в справедливости и не сможем видеть духовный и истинный Свет, ибо смятеся, говорит, яростию око мое (Пс. 30:10). 2. И какими бы, по всеобщему мнению, мы ни считались мудрыми, причастными мудрости не сделаемся, потому что ярость в недре безумных почиет (Еккл. 7:10), и не сможем унаследовать жизнь бессмертия, какими бы ни считались, по мнению всех, мудрыми, ибо гнев губит и разумных (Притч. 15:1). И не будем способны к правосудию зорким различением сердца, хотя бы, по мнению всех, мы и считались бы совершенными и святыми, [Col. 324] ибо гнев человека не творит правды Божией (Иак. 1:20). И самого достоинства честности, которое даже мужам мира сего обычно бывает свойственно, никак не сможем иметь, хотя бы мы и считались знатными и честными по преимущественному праву рождения, ибо муж ярый <Р. 338> неблагообразен (Притч. 11:25). 3. И никак не сумеем приобрести зрелости суждения, хотя бы и казалось, что мы добропорядочны и одарены высшей премудростью, ибо вспыльчивый может сделать глупость (Притч. 14:17), и не сможем ни укрыться от вредоносных волнений, ни избежать греха, хотя бы от других нам и не пришло никаких беспокойств, ибо человек гневливый заводит ссору, и вспыльчивый много грешит (Притч. 29:22). [Col. 325]

Мы слышали, что иные пытаются извинить этот пагубный недуг души – уменьшить его гнусным истолкованием Писания, говоря, что он не приносит вреда, если мы гневаемся на провинившихся братьев, поскольку якобы говорится, что Сам Господь против нас гневается и выходит из Себя, когда мы Его знать не хотим или, зная, презираем, как, например: и разгневася яростию Господь на люди Своя (Пс. 105:40), или, как пророк говорит в молитве: Господи, да не яростию Твоею обличиши мене, ниже гневом Твоим накажеши мене (Пс. 6:2), – не понимая, что, когда хотят признать за людьми право на тлетворный порок, примешивают к Божественной беспредельности и к Источнику всякой чистоты оскорбительную плотскую страсть[526]526
  Данные главы написаны по поводу еретического течения антропоморфитов, возникшего в Египте в конце IV в. Антропоморфиты представляли Бога по Его духовной природе в человеческом облике. Свидетельства о них см.: Сократ Схоластик. Церковная история VI, 7; Ермий Созомен. Церковная история VIII, 11. Преи. Иоанн Кассиан был свидетелем волнений в монашеской среде из-за данного вопроса; он был противником антропоморфитства. – Ред.


[Закрыть]. [Col. 326]

Антропоморфизмы в Св. Писании

Ведь если то, что говорится о Боге, следует понимать в плотском и грубом смысле, согласно буквальному значению, тогда Он и спит, поскольку говорится: Востани, векую спиши, Господи? (Пс. 43:23). О Нем говорится: не воздремлет и не уснет Храняй Израиля (Пс. 120:4); и стоит, и сидит, когда говорится: небо <Р. 340> – престол Мой, а земля – подножие ног Моих (Ис. об: 1); Он исчерпал воды горстью Своею и пядью измерил небеса (Ис. 40:12); и упивается вином: воста яко спя Господь, яко силен и шумен от вина (Пс. 77:65); Он – единый имеющий бессмертие, Который обитает в неприступном свете (1 Тим. 6:16), так что умолчу о неведении и забвении, о которых в Священном Писании часто говорится применительно к Нему, и об очертании частей тела, которые описаны, как будто сказано о том, как сложен и выглядит человек, [Col. 327] то есть волосы, голова и ноздри, глаза и лицо, ладони и руки, пальцы, чрево и ноги. Если мы будем понимать это все согласно грубому буквальному смыслу, нам необходимо признать, что Бог состоит из частей тела и имеет телесный образ, а такого нечестивого высказывания мы должны сторониться.

1. Итак, как эти слова о Нем невозможно понимать буквально[527]527
  Здесь и в «Собеседованиях» преп. Иоанн Кассиан придерживается александрийской, то есть иносказательной, традиции толкования Священного Писания. – Ред.


[Закрыть] (если не кощунствовать нечестиво), о Нем, Который, согласно авторитету Священного Писания, определяется как невидимый, неизреченный, непостижимый, неисчислимый, простой и немногосложный, – так же [, если не допустить] страшного богохульства, Он не может считаться в силу Своей неизменной природы и способным к какой-либо ярости и волнению гнева. Ибо части тела мы должны понимать как действия Бога и [Col. 328] Его безграничные деяния, которые нам могут быть

Правильное понимание антропоморфизмов

2. Как, например, мы разумеем, что уста обозначают Его высказывание, которое обыкновенно милостиво вливается в тайные чувства души, или то, что Он сказал нашим отцам и пророкам. Под глазами подразумеваем безграничность проницательности, которая все <Р. 342> обозревает и пронизывает, и то, что от Него ничто из того, что нами делается, или должно делаться, или помышляется, не укроется. Под наименованием дланей понимаем Промысл и действие, через которые Он есть Создатель и Творец всего. Руки – тоже знаки Его силы и руководства, которые все поддерживают, направляют и [всем] правят, не говоря уже о прочем[528]528
  Ср.: Блж. Августин Итонский. Письмо 148, 4, 13. – Ред.


[Закрыть]. Седины волос что иное означают, как не долголетие Божества и Его древность, которыми Он превосходит все творения, будучи без всякого начала и прежде всех времен? 3. Так и когда читаем о гневе Божием или ярости, не ἀνθρωποπαθῶς[529]529
  Букв.: человекострадательно, человекопретерпевательно. См. также: Преп. Иоанн Дамаскин. Точное изложение православной веры 1,2. – Ред.


[Закрыть], то есть по низости человеческого [Col. 329] волнения, должны понимать, а так, как достойно Бога, Который чужд всякого волнения, – так мы можем понимать Его как Судию и воздающего за все, что нечестиво делается в этом мире, и, страшась грозного Воздаятеля за наши дела, исходя из этих значений слов, убоимся допустить что-то против Его воли. 4. Ведь человек по природе обыкновенно боится обидеть тех, о ком знает, что они гневаются, как бывает, когда испытывающие угрызения [совести] за какой-нибудь проступок боятся мстительного гнева милостивейших судей, не потому, что такое волнение есть в душах тех, кто будет судить по справедливости, но потому, что так боящиеся воспринимают то, что проистекает из исполнения законов и ради того, чтобы свершилось правосудие. Однако сколь бы великой ни была проявленная мягкость и ласковость души, те, кто должен быть наказан карой по заслугам, [Col. 330] считают это [проявлением] сильной ярости и свирепейшего гнева. <Р. 344>

5. Долго и некстати было бы объяснять все, что мы хотели бы, по поводу сказанного в Писании о Боге в переносном смысле, в человеческом обозначении. Для теперешней необходимости – в связи с пороком ярости – сказанного достаточно, чтобы никто не извлек для себя по неведению повода к недугу и смерти там, где приобретаются средства ко спасению, святости и бессмертной жизни.

Итак, монах, стремящийся к совершенству и желающий вести духовную борьбу по правилам, пусть уклоняется от порока гнева и ярости и пусть услышит то, что предписывает ему избранный сосуд (Деян. 9:15): Всякое раздражение и ярость, и гнев, и крик, и злоречие со всякою злобою, да будут удалены от вас (Еф. 4:31). Когда он говорит: [Col. 331] да будут удалены от вас, не исключает никакого гнева как необходимого [Col. 332] или полезного нам. И пусть провинившегося [Col. 333] брата, если необходимо, [монах] старается так лечить, чтобы, оказывая помощь мучимому легкой лихорадкой, вдруг самому не впасть, разгневавшись, в более ужасную болезнь ослепления, ибо тому, кто желает исцелить язву другого, следует оставаться здоровым и чуждым всякого недуга, чтобы не было сказано ему, как в Евангелии: Врач! Исцели самого себя! (Лк. 4:23), и, видя соринку в глазу брата своего, в своем глазу не увидеть бревна. Или как сможет вытащить соринку из глаза брата своего тот, кто носит в собственном глазу бревно ярости (ср. Мф. 7:3–5)?

Какова бы ни была причина, клокочущее движение гнева ослепляет глаза сердца и [нарушает] остроту зрения и, занося пагубное бревно более сильного недуга, не дает созерцать Солнце правды (Мал. 4:2). [Col. 334] Не имеет значения, приложена к глазам пластина золотая, свинцовая или из какого-нибудь еще металла: драгоценность металла для слепоты безразлична. <Р. 346>

Конечно, гнев оказывает и полезную услугу, и только поэтому принять его нам полезно и спасительно, – когда восстаем против движения разнузданности в нашем сердце и негодуем, что то, что мы смущаемся делать или говорить при людях, проникает в глубину нашего сердца, со всяческим страхом трепещем от присутствия Ангелов и Самого Бога, везде и во все проникающего Своим взором, от Которого никогда не смогут скрыться тайники нашей совести.

1. Или когда мы возмущаемся против этого самого гнева, если [Col. 335] он прокрадывается в нас против брата, и, разгневавшись, изгоняем его смертоносные подстрекательства и не позволяем ему иметь вредоносные логова даже в сокровенных глубинах нашей груди. Гневаться таким образом учит нас даже тот пророк, который настолько удалил его от своих чувств, что не захотел своим врагам, преданным ему Богом, отомстить, говоря: гневайтеся, и не согрешайте (Пс. 4:5).

Гнев против гнева

2. Ведь он возжелал воды из Вифлеемского колодца и получил ее – ее принесли сильные мужи сквозь полчища врагов, – и тут же вылил на землю и, разгневавшись, истребил алчность вожделения – возлил ее Богу и не исполнил желаний своего похотения, говоря: сохрани меня Господь, чтоб я сделал это! не кровь ли это людей, ходивших с опасностью собственной жизни? (2 Цар. 23:17).

3. Или когда Семей на слушавшего его царя Давида при всех бросал камни и [посылал] проклятия, а Авесса, сын Саруин, предводитель царского войска, захотел отомстить за злословие царя и отсечь [Col. 336] ему голову, блаженный Давид, возбужденный против его ужасного предложения праведным негодованием, сохранил меру смирения <Р. 348> и стойкость терпения с непоколебимой кротостью, сказав: что мне и вам, сыны Саррины? [оставьте его,] пусть он злословит, ибо Господь повелел ему злословить Давида. Кто же может сказать: зачем ты так делаешь? И сказал Давид Авессе и всем слугам своим: вот, если мой сын, который вышел из чресл моих, ищет души моей, тем больше сын Вениамитянина; оставьте его, пусть злословит, ибо Господь повелел ему; может быть, Господь призрит на уничижение мое, и воздаст мне Господь благостью за теперешнее его злословие (2 Цар. 16:10–12). [Col. 336]

Итак, нам велено гневаться спасительно, но на самих себя и на зарождающиеся в нас нечестивые внушения, и не согрешать, то есть чтобы они не привели к вредным последствиям. Наконец, следующий стих более понятно объясняет этот же смысл: яже глаголете в сердцах [Col. 337] ваших, на ложах ваших умилитеся (Пс. 4:5), то есть: что бы вы ни помышляли в своих сердцах, когда возникают внезапные и гадкие побуждения, улучшайте и исправляйте это властью благоразумия, устраняя спасительным сокрушением весь шум и смущение ярости, словно бы лежа на спокойном ложе. [Col. 338] Наконец, блаженный апостол, прибегнув к свидетельству этого стиха, который гласит: Гневайтеся, и не согрешайте (Пс. 4:5), добавил: солнце да не зайдет во гневе вашем; и не давайте места диаволу (Еф. 4:26). [Col. 339] Если верно, что Солнце правды (Мал. 4:2) заходит в гневе нашем и что, разгневавшись, мы сразу же впускаем диавола в сердце, то как же он выше предписал нам, чтобы мы гневались, говоря: гневайтеся, и не согрешайте (Пс. 4:5)? Разве непонятно, что он говорит: гневайтесь на свои пороки и ярость, чтобы от вашего небрежения Солнце правды, Христос, не начал из-за вашего гнева <Р. 350> заходить над ослепленными умами и без Него вы не впустили бы диавола в свои сердца.

Об этом Солнце Бог явно упоминает через пророка, говоря так: А для вас, благоговеющие пред именем Моим, взойдет Солнце правды, и исцеление в лучах Его (Мал. 4:2). Он о грешниках, лжепророках и тех, кто гневается, говорит, что для них Оно заходит среди бела дня, как говорит пророк: зайдет для них солнце в полдень (Амос. 8:2). Или хотя бы, согласно образному значению (tropicum sensum)[531]531
  Ср.: Преп Иоанн Кассиан. Собеседования XIV, 8, 3. —Ред


[Закрыть] ум, то есть νοῦς или рассудок (ratio), который справедливо называется солнцем за то, что освещает все помыслы и различения сердца, пусть не уничтожится страстью, чтобы с его закатом не заняла все сознание нашего сердца темнота смятения с диаволом, ее творцом, и мы, охваченные тьмой гнева, не знали бы, что нам делать, словно в слепой ночи. Это место из апостола мы передали в понимании, усвоенном от старцев, ибо было необходимо, [Col. 340] чтобы мы, хотя и длинно, изложили, как они рассуждали о гневе: они не позволяют, чтобы он даже на мгновение проник в наше сердце, во всем соблюдая евангельское изречение: всякий, гневающийся на брата своего, подлежит суду (Мф. 5:22). Впрочем, если бы было позволительно гневаться до заката солнца, то избыток ярости и мстительный гнев могли бы произвести волнение вредоносной страсти раньше, чем само солнце пришло бы на место своего заката.

Что же тогда должно быть сказано о тех (чего и сказать-то без смущения не могу), чьей неумолимости закат солнца не кладет предела и которые продлевают ее на много дней и против тех, на кого <Р. 352> они разгневались, хранят душевную обиду, на словах отрицая, что гневаются, но делом и поступками доказывая, что крайне негодуют? Ибо и не обращаются к ним с приличными словами, и не разговаривают с обыкновенной приветливостью, и полагают, что не согрешают, так как не ждут отмщения за свою обиду, однако не дерзают или не могут выказать ее открыто, на свою погибель нагнетая яд гневливости, молча переваривают его в себе, не изгоняя тут же горечь печали добродетелью души, а переваривая день за днем и кое-как на время успокаиваясь. [Col. 341]

Как будто цель любой мести не такова и не в том состоит полное удовлетворение ярости или печали, чтобы человек совершил то, что гнев заставляет его делать, и известно, что так и поступают те, кто свои порывы укрощает не из-за стремления к миру, а из неспособности к мщению; ведь они не могут тем, на кого разгневаны, причинить ничего более, чем то, чтобы с ними не общаться с обычной приветливостью; или как будто гневливость должна обуздываться только в последствиях дел и не должна быть скорее исторгнута из тайников нашей души, чтобы [не получилось так, что,] ослепленные ее тьмой, мы не смогли бы допустить ни спасительное рассуждение, ни свет премудрости и не сумели бы быть храмом Духа Святого, обитающего в нашем духе[532]532
  Ср.: Преп Иоанн Кассиан. Установления общежительных монастырей V, 21, 4–; VI, 15, 2; VIII, 12; IX, 3, 2; XII, 26. —Ред


[Закрыть]. Ведь гнев, сдержанный в сердце, находящихся рядом людей не обижает, но яснейший свет Духа Святого удаляет так же, как когда выходит наружу. <Р. 354>

Неужели Господь пожелал бы, чтобы мы его[533]533
  Т.е. гнев. – Ред.


[Закрыть] держали в себе хоть на мгновение, Он, Который не позволяет нам приносить духовную жертву молитвы, когда мы знаем, что [Col. 342] другой против нас имеет какую-то обиду, говоря: Итак, если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником, и пойди прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой (Мф. 5:23–24)? Так как же мы допускаем хранить печаль против брата – не говорю, что по многу дней, но даже до заката солнца, – мы, не имеющие позволения приносить Богу свои молитвы, если наш брат имеет что-то против нас? Таким предписывает апостол: Непрестанно молитесь (1 Фес. 5:17), и: воздевая чистые руки без гнева и сомнения (1 Тим. 2:8). Тогда остается, чтобы мы или никогда не молились, удерживая таким образом яд в своих сердцах и противясь этому апостольскому, то есть евангельскому, предписанию, согласно которому мы должны молиться непрестанно и повсюду, или, обманывая самих себя, дерзали проливать молитву вопреки Его запрету; будем знать, что приносим не молитву Господу, а строптивость непокорного духа.

И поскольку обычно мы презираем оскорбленных и опечаленных [нами] братьев [Col. 343] или же, по меньшей мере, говорим им, отрицаем, что они обижены не по нашей вине, Врач душ, знающий тайное, желая выкорчевать с корнем из наших сердец [даже] возможность гневаться, не только повелевает нам, если мы будем обижены, простить наших братий и примириться с ними и не хранить против них никаких воспоминаний об оскорблениях или обидах, но предписывает даже, если мы знаем, что имеют [что-то] они против нас – справедливо ли, нет ли, – также оставлять свои приношения, <Р. 356> то есть прекращать молитвы, и прежде стремиться принести [братиям] удовлетворение (satisfactio) [за обиду] и так приносить безупречные дары наших молитв, предварив их попечением о брате. Ведь общий для всех Господь не так услаждается нашим послушанием, чтобы приобретенное в одном утрачивал в другом, когда тем овладеет печаль. Ибо утрата кого бы то ни было для Него – одинаковый ущерб, так как Он одинаково желает спасения всех Своих рабов[534]534
  Ср.: Преп Иоанн Кассиан. Установления III, 3–3. —Ред


[Закрыть]. И поэтому наша молитва будет недейственной и если брат наш будет иметь что-то против нас, и если мы, возмущенные духом негодования против него, будем хранить злобу. [Col. 344]

Но зачем нам далее задерживаться на евангельских и апостольских заповедях, когда даже Ветхий Завет, который, как кажется, содержит некоторые попущения, предостерегает о том же самом, говоря: Не враждуй на брата твоего в сердце твоем (Лев. 19:17); и далее: не имей злобы на сынов народа твоего (Лев. 19:18), и вновь: Пути тех, кто злопамятен, дурно сделаны к смерти (Притч. 12:28)? Видишь: и здесь зло устраняется не только в деле, но и в тайных помышлениях, когда предписывается исторгнуть с корнем из сердца не только ненависть и [желание] воздаяния за обиду, но даже само воспоминание.

Порой мы, побежденные гордостью или нетерпением, не хотим исправлять свои грубые и неупорядоченные нравы и сетуем, что желаем уединения, [Col. 345] будто там благодаря тому, что никто нас не подстрекает, тотчас же обретем добродетель терпения; мы извиняем свое небрежение и причиной возмущения называем не собственное нетерпение, а пороки братий; <Р. 358> пока мы перекладываем на других причины своих ошибок, никогда не сможем достичь терпения и вершины совершенства.

Итак, мы должны понимать, что достижение вершины исправления и безмятежности зависит не от воли других, которая не в нашей власти, но скорее от нашего решения. Поэтому то, чтобы мы не гневались, должно происходить не из совершенства других, а из нашей добродетели, которая приобретается не чужим терпением, а собственным великодушием.

1. Более того, искать отшельничества следует совершенным и очищенным от всякого порока, тем, кто, полностью избавившись от пороков в окружении братьев, может уйти туда не как в прибежище малодушия, а ради высшего божественного созерцания, которое доступно только в уединении и только совершенным[535]535
  Об этом также см.: Преп ИоаннКассиан Собеседования XIX. —Ред.


[Закрыть]. Ведь любые пороки, которые мы принесем в пустыню неисцеленными, мы будем чувствовать скрытыми в себе, но не упраздненными. Ибо уединение может и явить чистейшее созерцание, открыв премудрость духовных тайн чистейшему взору тех, кто исправился нравом, а может и не только сохранить пороки у тех, кто не исправился, но и обычно даже усугубить.

Высота и опасность отшельничества

2. Кто-то кажется себе терпеливым и смиренным, покуда не соединится с какой-либо общностью людей, [Col. 346] а когда представится случай какого-нибудь возмущения, тут же вновь вернется к прежней природе. Ведь из него тут же вылезают пороки, которые скрывались; они словно необузданные кони после долгого бездействия – несутся наперегонки из своих изгородей еще быстрее и яростнее на погибель собственному вознице. <Р. 360> Ведь пороки, если прежде не были истреблены, когда прекращается общение с людьми, еще больше в нас распространяются; успокоенные в нерадении, мы упускаем саму тень терпения, которым, как нам в воображении казалось, мы обладали, выказывая его при общении с братией хотя бы из уважения и ради общественного мнения.