Текст книги "Сны ветра"

– Это всё? Ты увидел во сне женщину, и теперь боишься спать один?

– Ты кричала, а не я, вот я и пришел. Но мы не об этом! Ты не знаешь, кто та женщина? Ты же, вроде, разбираешься в мифологии?

– В зеленом платье с драконом? А еще что-нибудь? Ну, волосы какие, может быть, какие-нибудь символы?

– Черные, немного волнистые, длинные. А еще с ней несколько львов было.

– Не знаю, что за женщины тебе снятся. Вообще дракон и лев – это символы Иштар, Инанны, Астарты, Белили. Это имена богини любви и войны, которую почитали в междуречье… Шумер, там, Вавилон… Ее образ почти идентичен образу Фрейи – германо-скандинавской богини, а еще некоторые считают, что демон Астарот – ее мужская ипостась.

– Круто! Может, Учитель – это и есть Астарот? – предполагает Александр.

– Не все ли тебе равно?

– Попробуй заснуть снова, птенчик, – улыбается он. – Кошмар не придет, пока я рядом.

– Да, иначе с кошмарами будет явный перебор! – шутит она. Его рассказ напоминает ей о собственном сне, который теперь уже не кажется бессмысленным. Она уже знает, о чем ее предупреждали, и теперь неразрешенной остается только одна загадка. – А ты не знаешь, что такое «ниф»? – спрашивает она.

– Поросенок, – не задумываясь, отвечает Александр, улыбнувшись. – Ниф-ниф.

– Нет, – смеется она, – я серьезно! Мне приснилось, что я нашла записку, а в ней было написано, что меня спасет «ниф». Вот что это? – не отстает он него Лерснер.

– Думаю, аббревиатура. Может, не стоит некоторые сны воспринимать серьезно? – зевнув, отвечает он. – Мне, вот, как-то раз приснился сон-сказка. Снилось, как будто я король, который убил свою дочь, за что его потом самого казнили.

– Королевская полиция арестовала? – шутит Венера.

– Вроде того.

– Так не бывает.

– Я же говорю, что это сон-сказка. Я думал, тебе интересно будет. Спокойной ночи! – Он берет ее руку. – Закрой глаза! Вот так, – говорит он бархатным шепотом. – Сейчас ты уснешь, и увидишь во сне тот мир, куда так хочешь попасть, наш с тобой мир. Мы почти не помним его, но мы мечтаем о нем, и в наших мечтах мы совершенно свободны. Думай о море, о скалах, о туманах, о птицах на рассвете – и уснешь.

Александр, видя, как она затихла, и сам притворяется спящим. Он планирует немного подождать и вернуться на диван, но не замечает, как сам засыпает.

Глава 12

Паршин просыпается совершенно разбитым около шести, проспав не больше двух часов. Разбудила его сильная, жгучая боль в районе грудной клетки и желудка. Даже будучи врачом, он не может понять, что у него болит, однако, ловит себя на мысли, что боль словно выходит за физические пределы его тела, как будто болит даже ближайшее к коже пространство. Он осторожно слезает с кровати, стараясь не тревожить сон подруги, и выходит из зала, прихватив с дивана свои джинсы. Боль довольно быстро проходит, уступая место чувству жара во всем теле. Злясь на себя за это недомогание, Александр встает под холодную струю душа. Кожа ноет и покрывается мурашками, а сердце допускает несколько ощутимых перебоев. Саша натягивает джинсы на мокрое тело, и с футболкой в руках идет на кухню. Снова чувствуя жар, он бросает ее на пол.

Паршин наливает в кружку холодный чай, пытается хоть немного успокоиться. Женщина в зеленом платье во сне предупреждала его о каком-то наказании за невнимательность, но вот только что это было за наказание? Он настолько увлекается поиском ответов на все новые и новые вопросы, что теряет счет времени и не замечает, ни как жар начинает спадать, ни как в дверях появляется Венера.

– Что ты в такую рань вскочил? – расчесывая волосы, спрашивает она.

Вздрогнув от неожиданности, он отвечает первое, что приходит на ум:

– Не спится.

– А что вещи раскидываешь? – девушка поднимает с пола футболку и протягивает ему.

– Положи куда-нибудь, – просит он.

Она относит футболку в зал и возвращается.

– А ты чего так рано встала? – натужено улыбнувшись, спрашивает ее Саша и включает чайник.

– Не знаю, тоже не спалось. Ты обещал показать татуировку, – напоминает она и потягивается.

Саша встает и поворачивается к девушке спиной. От его левого плеча к пояснице по диагонали спускается красивый восточный дракон, выполненный в японской технике. Рисунок черный, контурный, но чешуя дракона слегка подкрашена красным.

– Здорово! – восхищенно шепчет девушка. – Ты добавил красного?

– Да, и контур тоже кое-где обновили.

Венера проводит пальцами по гребню дракона. От ее прикосновения Паршина словно ударяет током, а по телу снова прокатывается волна жара и боли. Ощущения нельзя назвать приятными. Кажется, тысячи невидимых, тончайших игл пронзают сейчас его тело. С усилием сделав глубокий вдох, он возвращается на свое место и жестом просит Лерснер сесть.

– Ты в порядке? – спрашивает она.

Александр, постепенно приходя в себя, берет ее руку и, поглаживая тыльную сторону ладони, сквозь силу, отвечает, стараясь держаться естественно:

– А разве не видно? Все хорошо… Что будешь: чай или кофе?

– Ты замерз? У тебя руки дрожат.

– Нет, мне, наоборот, жарко. Так что?

– У тебя, кажется, был молотый кофе? Хочешь, я сварю?

Паршин говорит подруге, где находится банка, и она, найдя ее, занимается приготовлением напитка. Мало кто мог видеть у плиты эту женщину, поэтому Александр встает полюбоваться редким зрелищем.

– А ты хорошо смотришься у плиты, – язвительно говорит он. – Воистину, женщина и плита созданы друг для друга!

– Ой, как я сейчас какого-то умника кипяточком ошпарю! – отвечает она на его подколку.

Саша смеется и обнимает девушку со спины, уткнувшись лицом в ее шею.

– Я тебе руки переломаю! Прекрати меня лапать! – возмущенно кричит Венера.

Она еще никогда так резко не реагировала на объятия. Как ни странно, Паршина это только злит, но он отпускает ее и возвращается на свое место за столом.

– Что опять не так? – недовольно спрашивает он.

– Когда у тебя снова случится приступ любви и нежности, рассчитывай силу и следи за руками, чтобы они были подальше от моей груди!

– Ну, извини. Не заметил.

– Ага, не заметил! – Она поворачивается и ставит на стол две чашки кофе. – Самая тупая отмазка из всех возможных: я не настолько плоская, чтобы не заметить грудь!

– Я же извинился! Успокойся уже. У меня и так, наверное, самое отвратительное утро.

Лерснер на удивление быстро утихает и садится напротив, как ни в чем не бывало.

– Может, мне лучше вернуться к тетке, я же уже нормально себя чувствую? Я тебе, наверное, уже надоела, – спустя некоторое время произносит она.

– Не говори глупостей. Вера, я хочу, чтобы ты осталась. Пожалуйста, не обращай внимания на меня сегодня. Успокойся, мне и так очень плохо, – просит Паршин. – Со мной что-то не так, по-моему, я заболел. Тогда я нужен был тебе, а сейчас мне нужна ты, поэтому, я очень тебя прошу, останься.

Чтобы отвлечь внимание подруги от странностей своего поведения, он переводит разговор на совершенно другую тему и занимается завтраком. Хотя Венера неплохо готовит, Александр неохотно доверяет ей такую ответственную задачу, как приготовление пищи. Сейчас ему необходимо отвлечься, и для этого подойдет практически любое занятие. Странно, но вопрос, который Лерснер задавала примерно каждые три дня, сегодня выбил доктора из колеи. Его впервые пугает мысль, что она может уйти.

Сложно сказать, насторожило ли Венеру Сашино поведение в это воскресение, или в ней проснулось желание сделать каждый момент жизни ярким, или это было простым совпадением, но, начиная с понедельника, она стала все чаще куда-то уходить: то занимается делами салона, то пропадает где-то со своей новой знакомой. Александру каждый раз становится не по себе от ее отлучек, но он ничего ей не говорит. С одной стороны, Паршин даже рад тому, что теперь может побыть один и разобраться в себе, но с другой – очень тоскует по своей подруге, которую, как считает, чем-то сильно обидел. Саша почти смиряется с мыслью, что девушка от него отдаляется. Он уже представляет, как однажды вернется домой и не увидит ее вещей, но это его почему-то больше всего пугает. Однако в пятницу после работы, Венера его очень тепло встречает на пороге, повиснув у него на шее.

– Если я правильно понял твой жест, ты или что-то хочешь от меня или за что-то извиняешься, – усмехается он, не зная, чего от нее сейчас можно ожидать.

– Ни то, ни другое, – мурлычет она ему на ухо. – Ты самый-самый лучший человек!

Он обнимает ее:

– Ты тоже – ничего. Так что же случилось? Ты не пьяная, как я чувствую, тебе ничего не надо… Что же тогда? Обидел кто? – Лерснер молчит. – Кто? Скажи, я разберусь. Никому нельзя мою Верочку обижать! Кто тебя обидел и чем?

– Да с тетушкой опять поругались, – выдыхает она. – Ты меня не выгонишь?

– Ни за что! Не мечтай даже!

– Даже так? – она отступает на шаг и смотрит на него немного исподлобья. – То есть, тебе нравится, что я живу у тебя?

– Конечно, нравится, по-моему, я этого не скрывал, – ответив, Паршин идет на кухню.

– Тебе нравится, что с тобой в однокомнатной квартире живет посторонний человек? – не отстает Венера, следуя за ним.

– Ты не посторонний человек, – он деловито заглядывает в кастрюлю, стоящую на плите, – тем более польза от тебя очевидна… Это я про борщ. Поэтому можешь даже прописаться у меня.

– Ладно, раз я такой полезный зверь… Саш, полезный зверь не хочет завтра никуда ехать…

– Завтра уже тридцатое? Я что-то счет времени потерял, – вздыхает он. – Если «полезный зверь» будет есть борщ со мной, я этому «зверю» погадаю на картах.

Венера соглашается.

После обеда Паршин достает колоду Таро и раскладывает карты на кровати тем же способом, что и неделю назад, только на этот раз никаких чудес не происходит. Прикусив нижнюю губу, он долго смотрит на пятнадцать лежащих перед ним картинок. Выпадает легкая дорога, несколько карт говорят о радости и достижении какой-то важной цели, а Двойка Кубков обещает новое знакомство.

– Ну и? – тревожно спрашивает девушка. – Не стоит ехать?

– Да нет, стоит: ничего опасного нет, а кроме того, есть шанс познакомиться с интересными людьми. – Оторвавшись от карт, смотрит он на девушку. – Да и Илюха с Леськой будут рядом. Они-то не передумали ехать?

– Сегодня перезванивали, договорились в десять выехать.

Александр и рад бы сказать, что не хочет отпускать ее, но воздерживается, понимая, что тогда она точно не поедет, а судя по картам ехать ей, действительно, стоит.

– Возвращайся только скорее, чтобы я не успел соскучиться, – улыбается он, подобрав нужные слова. – Мне… будет тебя не хватать.

Что-то изменилось в нем с того воскресения. Странный жар больше не возвращался, но неделю назад Саша был совершенно другим человеком. Он, как бы невзначай, касается ладонью ее бедра и, не встретив протеста с ее стороны, мягко проводит руку вверх, скрыв под ее юбкой.

– Мы же… – девушка хочет что-то сказать, но Паршин закрывает ей рот поцелуем. Она мягко обнимает его.

С тех пор, как они прекратили любовные отношения, казалось, их чувства и страсти перегорели и развеялись, как пепел. На деле же оказалось, что им достаточно всего одной искры, чтобы вспыхнуть с прежней силой. Саша поддался импульсу первым, и Венера могла бы его остановить всего две-три секунды назад, но не стала. Безусловно, Лерснер отдает себе отчет в том, что происходит. Примерно так же прошло и их второе свидание с Сашей на заре их отношений – внезапно, страстно, неотвратимо. Венера при этом никогда не была чрезмерно ветреной, но ее жизнь, философия и религия отличаются от общепринятых. Она исповедует то, что можно было бы назвать «неошаманизмом» – адаптированное язычество, основанное на архаичных шаманских представлениях и практиках. Секс в ее понимании не является чем-то запрещенным, более того он представляет собой одну из практик – способ гармонизировать вибрации ментального тела, наладить диалог с высшими силами, и многое другое. Отношение к физической близости как к таинству не позволяет злоупотреблять собственной сексуальностью, растрачивать ее на кого попало.

Два урагана снова сходятся воедино. Их чувства подчиняются неуправляемой силе, а все, что было до и будет после, тает во мраке затухшего сознания, в котором исчезли все мысли. Их индивидуальности пропадают, сливаясь воедино, становясь неким общим разумом древней разрушительной стихии.

Уже темнеет, когда Венера, положив голову на плечо Александра, произносит:

– Такой поворот дружбы мне понравился. – Оба сдержанно смеются.

– Я знал, что мы сорвемся. Наши отношения после этого не изменятся? – спрашивает Саша.

– Нет, с чего бы? Или ты соскучился по скандалам? – говорит она и одновременно тянется к сумочке, стоящей на тумбочке в изголовье.

– Может, вернем все, как было? Нет ничего бессмысленней нашей, так называемой, дружбы. Мы нужны друг другу, Вера, – продолжает Паршин, наблюдая, как она извлекает пачку сигарет.

– Как тебе свободные отношения? – говорит она, закурив. – Прости, я не чувствую себя в безопасности рядом с тобой. Ты мне очень дорог, ты мне очень нравишься, мне хорошо с тобой, но не более того. Как вспомню наши ссоры…

– Мы неплохо ладим в последнее время, ты не находишь? Почему ты не веришь в настоящую любовь между нами? Я готов даже жениться на тебе. Да что там жениться? Я ради тебя даже выучу немецкий! – Паршин смеется и целует ее.

– Да ладно! Саш, я понимаю, что у нас особые отношения, и мы ближе друг к другу, чем многие. Но, ты знаешь, что существа, подобные нам, не умеют любить. Мы никого и никогда не сможем полюбить навсегда. Это у тебя пройдет, – усмехается девушка. – Я, честно, еще не готова юридически узаконить половую связь с каким-либо носителем Y-хромосомы, даже с тобой. Хотя, на сегодняшний день ты первый в списке тех, с кем бы я согласилась это сделать. Давай, не будем слишком спешить?

– Какой неожиданный комплимент! Значит, пока между нами почти ничего не изменится?

– Да. Это был просто срыв. Между нами нарастала напряженность, нужна была разрядка…

– Прекрати говорить штампами из психологии! – он закрывает ей рот рукой и забирает сигарету, чтобы потушить.

На город опускается ночь. После легкого ужина друзья сидят в темной комнате на диване и без особого интереса наблюдают за спортивной трансляцией по телевизору. Александр прокручивает в голове разговор, случившийся между ними. Почему-то он оставил в его душе неприятный осадок. Венера не сказала ему ничего нового, чего бы он не знал и так. Естественно, она боится близких, постоянных отношений с ним. Слишком болезненным был их неудачный роман. Самого Сашу еще неделю назад пробирала дрожь при мысли о том, чтобы снова сойтись с Лерснер. Он вспоминает детали диалога, пока разум не цепляется за слово, произнесенное ею – «полюбить». Мгновенно к нему добавляются еще три слова, образуя фразу: «не сможем полюбить навсегда». В тот же момент возникает чувство горечи, обиды, а сердце начинает бешено колотиться так, что его удары ощущаются даже в венах на висках. Только теперь доктор понимает, что с ним произошло: его, действительно, наказали за невнимательность, причем наказали очень жестоко. Сон, в котором ему являлась Астарта, богиня любви, предстает теперь в ином свете, и это пугает его. Он не умеет и не хочет любить, даже Венеру, но именно любовь стала его проклятием. Запрокинув голову, Александр закрывает глаза и задерживает дыхание, он пытается понять, как ему жить дальше, ведь все то, что он считал привычным, естественным и надежным, волею высших сил обращается в прах и теряет свой смысл. Он уже не может сохранять прежнюю ясность мысли, подсознательные образы и новые потребности подавляют его логику. Главным, он считает теперь, скрыть от подруги то, что с ним произошло.

Глава 13

Без десяти десять Венера появляется в квартире супругов Бондарь. Встречает ее Илья фразой:

– А ты что так рано? Еще целых десять минут.

По сравнению с ее прошлым визитом, квартира преобразилась до неузнаваемости – идеальная чистота и порядок не дают повода предположить, что совсем недавно жилище напоминало берлогу.

Стоя перед зеркалом, Олеся подкрашивает ресницы, а, услышав диалог в прихожей, приветствует подругу:

– Привет, Веруня! Не слушай его, мы готовы!

Втроем они выходят на улицу, где у подъезда стоит черный «Мерседес» Ильи.

– Будем где-нибудь останавливаться по пути, курсанты? – спрашивает Олеся.

– Увы, корнет! Враг только и ждет, когда мы устроим привал, поэтому, рядовой, обескуражим противника, и не будем останавливаться! – объявляет Венера, нарочно путаясь в званиях.

Илья соглашается с ней:

– Верно, солдат Лерснер! Так держать, и дослужитесь до оберштурмбанфюрера! – он быстро скрывается в машине, чтобы не пострадать от импульсивных действий подруги.

– Вот, скотина… – протяжно произносит она, садясь на заднее сиденье. – Ты всех немцев нацистами считаешь или у тебя какой-то фрейдистский комплекс на тему нацизма? В любом случае за это, ты попадешь в ад, даже если ада нет!

– Ну, прости, но ты ассоциируешься у меня с нацистами! – обернувшись, со смехом говорит он. – Есть в тебе что-то такое.

– А ты знаешь, с кем у меня ассоциируешься?! – зло бросает Венера, не придумав, правда, с кем сравнить Илью, чтобы ему было достаточно обидно. – Какого черта ты водишь «Мерседес», если ненавидишь немцев?!

– Чтобы потом не жалко было продавать!

– Не слушай его, тебе не пошла бы такая элегантная форма, поэтому никто бы тебя в нацисты не принял, – усмехается его жена, занимая место рядом с подругой. – Шучу, не обижайся! Давайте, не будем ссориться!

Олесе удается остановить развитие конфликта, который грозил сорвать поездку. Она отвлекает Венеру от неуместных шуток своего мужа разговорами и сплетнями на самые разные темы.

Едва покинув пределы города, автомобиль увеличивает скорость до ста сорока. Пожалуй, если бы Лерснер видела спидометр, она бы потребовала ехать помедленнее, но она не видит, поэтому путешествие обходится без скандалов.

Благодаря скорости, а так же ее увеличению на прямом участке шоссе еще на двадцать километров, друзья прибывают в Рязань намного раньше того времени, на которое рассчитывали. Это позволяет немного перекусить перед встречей со Святобором. Сидя за столиком в кафе, Венера звонит ему и сообщает, что она со своими спутниками уже приехала. Святобор говорит, что тоже находится в городе, и предлагает им подождать его, чтобы он мог лично показать дорогу в незнакомой местности.

– А чем он, вообще, занимается? – спрашивает ее Илья, когда она убрала телефон в сумку.

– Не поверите, он преподаватель в каком-то местном ВУЗе.

– Что преподает? Историю какую-нибудь? – интересуется Олеся.

– Вообще он юрист. Наверное, право и преподает.

– Мой коллега? – улыбается Лисица. – Как его там – Вячеслав?..

– Вячеслав Михайлович Серов, – отвечает Венера. Внезапно она задает неожиданный вопрос: – Как вы думаете, представители «Седьмой Атлантиды» могли как-нибудь спровоцировать обвал в пещере?

Лерснер порой перескакивает в разговоре с одной темы на другую, да так, что вгоняет этим окружающих в ступор. Вот и сейчас ее друзья не понимают, что она имеет в виду, поэтому ей приходится пересказать тот самый сон, значения которому она до недавнего времени не придавала. О событиях в Москве Бондари уже узнали от нее в дороге.

– Знаешь, Вер, если те пещеры, действительно, такие надежные, как ты говоришь, и если группа была достаточно опытной, то это очень странно, что пещера обвалилась. Если бы «атланты» оказывали какое-то воздействие на тебя, то беда бы произошла с тобой, независимо от того, где бы ты находилась. Они, наверное, за тобой следили и узнали, куда отправляется экспедиция. Воздействовать на какое-то определенное место иногда проще, чем на человека. Поэтому, наверное, так и было, – предполагает Илья. – Скорее всего, они уже пытались до этого что-то сделать с тобой, но не смогли. На всякий случай вспомни, как нас учили устанавливать энергетическую защиту.

– Вер, ты меня, конечно, извини, но что у вас с Саней в голове? – добавляет Олеся. – Пора бы привыкнуть, что мы не те люди, у которых бывают бессмысленные сны.

– Люди ли? – вздыхает Лерснер.

– Вот-вот! Будь внимательнее! Всех нас такое существование напрягает, но это же не повод искать себе смерти? Думаешь, меня не раздражает, что мы как марионетки для высших сил? Вот объясни мне, зачем мы существуем? Какие у них планы на нас, если они тебя даже с того света вытянули! Мне страшно думать об этом, – рассуждает ее подруга.

– Я думаю, что все люди в какой-то степени марионетки, а то, что мы знаем в лицо нашего кукловода, не так уж важно, – продолжает ее мысль Венера.

– Кто-то, по-моему, Ромка предположил, что в прошлых наших жизнях мы тоже выполняли какие-то миссии, но в моей прошлой жизни не было никаких чудес!

– А что было? Ты не говорила раньше, что у тебя такая хорошая память, – интересуется Лерснер, впервые услышав от нее такое.

– Это не хорошая память, это Санек провел для нас с Илюхой сеанс регрессивного гипноза. Попроси его, он и тебе поможет все вспомнить.

– Нет уж! Ему я не позволю в моем подсознательном копаться. Если бы в прошлом было хоть что-то хорошее, я бы это запомнила. Конечно, иногда, бывает, возникают какие-то образы и ощущения, но как-то они не цепляют, не хочется в них углубляться. Ну, а у вас-то что было? Как вы на такое решились?

– Вот у меня тоже были только образы сначала, пока Санек не решил попрактиковаться в регрессивном гипнозе на нас. Зря ты о нем так, как специалист, он очень хороший. Итак, я была мужчиной, военным, звания, вот, не помню точно. – Рассказывает Лисица. – Убили меня в Афганистане, в начале кампании, когда я пытался… пыталась… Когда он пытался вывести наш отряд из оцепления. Мне тогда тридцать шесть было. Но, главное, что я, то есть тот человек, которым я была, никогда не верил ни во что сверхъестественное, кроме своей интуиции и снов, и ничего плохого, хорошего или значимого не совершил.

– Стоп! – прерывает ее Венера. – Война в Афганистане, говоришь? Мне кажется, что когда я жила, было тоже как будто военное или предвоенное время.

– А я был «белым» офицером. Первая Мировая, Гражданская… Я, кстати, воевал под началом самого Деникина, – хвастается Илья. – Получается, мы каким-то образом связаны с войной, и мы, изначально на интуитивном уровне, помним наши прошлые жизни? Кажется, мы только что нашли то, что нас объединяет, кроме снов! Возможно, мы рождаемся в переломные для истории периоды. Похоже, то, что мы встретились в этой жизни, означает, что грядут глобальные перемены, на которые мы должны как-то повлиять! Вер, а что ты помнишь о своей прошлой жизни, какие у тебя образы?

– Фотографы какие-то, машины старые, красное что-то: или флаги, или транспаранты. А еще, когда в меня выстрелила та коза из «Атлантиды», мне показалось, что такое со мной уже было. Все ощущения, в мельчайших деталях!..

– Судя по твоему содержательному и логичному рассказу, ты могла жить в двадцатом веке в любой из коммунистических стран, если, по сути, все, что ты помнишь – это красные флаги, – делает вывод Илья.

– Зато, если она жила в СССР, умник, то получается, что мы еще и с одной территории! – произносит Олеся. – А если она помнит, что ее застрелили, то, значит, ее расстреляли.

– Естественно, ее расстреляли! С агентами Рейха тогда не церемонились, – бормочет Илья.

– Как и с белогвардейской контрой, Илюша! – язвит Венера в ответ.

– Ну, хватит вам! Вера, не слушай его, он тебя специально провоцирует! Скажи лучше, что думаешь?

– Нет, теория не терпит критики! – отмахивается Венера. – Все притянуто за уши! Я ни разу не слышала, чтобы Паршин или Левицкий говорили что-то о прошлых жизнях!

– Когда Левицкий о чем-нибудь говорит?! – усмехается Илья.

– Когда не боится показаться идиотом, или знает что-то такое, что может помочь кому-то из нас, – отвечает она.

– Вот именно! – продолжает Бондарь. – Из Ромки информацию клещами не вытянешь.

– Он нам наплел, что был рыцарем-тамплиером, – подхватывает Лисица. – Мы не поверили, спросили Саню, и он рассказал, что Ромка вспомнил себя католической монахиней в Италии в позапрошлом веке. Представляешь, он стеснялся сказать, что в прошлой жизни был женщиной! – Олеся смеется. – Видимо, из того опыта он не вынес никаких уроков, в отличие от меня.

– Это ладно, но он не был связан с СССР территориально, – не унимается Венера. – А Саня?

– Как он, по-твоему, сам себя загипнотизирует?! – возражает Илья. – В нашем городе вряд ли кто-то, кроме него, может такое проделать без вреда для психики. Что ни говори, а мозгоправ он знатный!

– Саня страшный человек! – говорит Лерснер, но пояснить свои слова ей не дает телефонный звонок, который звучит считанные секунды и смолкает. – Святобор здесь! – посмотрев вызов, сообщает она. – Пошли!

Супруги выходят из кафе следом за ней. Около входа стоит дорогой темно-серый автомобиль, из которого им навстречу выходит высокий статный мужчина с благородной сединой в волосах. Венера подходит к нему и протягивает руку.

– Та самая Вера из Германии, – представляется она.

– Ну, здравствуй-здравствуй, майне Фроляйн. – Мужчина берет ее руку и подносит к губам. – Женщинам я рук не пожимаю. Меня называйте только Святобором.

Лерснер раздраженно выдергивает свою руку, едва он убирает ее от лица.

– Я – Илья, а это моя жена, Олеся. Мы друзья Веры, – произносит Бондарь, не дожидаясь того, чтобы их представила подруга. – Рады с вами познакомиться!

Мужчины скрепляют знакомство рукопожатием, затем Святобор целует руку Олеси.

– На чем вы приехали? – спрашивает он.

Илья указывает на свою машину.

– Отлично, как вам удобней будет: можете поехать за мной, или я могу отпустить товарища вперед и поехать с вами?

– Я уже устал от женских разговоров, буду рад вашей компании, – отвечает Илья.

– Договорились, – Святобор, наклонившись к окну своего автомобиля, говорит приятелю, чтобы тот поехал впереди без него, и снова обращается к своим гостям: – Но я вас попрошу об одной вещи, если попадете ко мне в академию, то будете обращаться ко мне строго на «вы», по имени и отчеству, но сейчас мы встретились, как друзья, поэтому давайте на «ты».

– А я тоже юрист, адвокат, – хвастается Олеся, присаживаясь на заднее сиденье рядом с подругой.

– Какое это в данный момент имеет значение? Вы мои гости, а значит, среди вас нет юристов, банкиров и разнорабочих – вы все русы, потомки славного Ария.

– Кроме Верки, – уточняет Илья.

– Она говорит и думает по-русски, что еще надо? Европа имела единую культуру в древности, а значит и народ был один, – отвечает Святобор.

– А почему вы выб… ты выбрал псевдоним «Святобор»? – интересуется Лисица, которую очень заинтриговала личность этого импозантного человека.

– Это древнерусское имя. Мне его в качестве прозвища сначала дали. В начале девяностых появилась в нашем древнем, славном городе секта «Святой Дух», точнее экстремистская секта, потому что они не только народ одурманивали, но и много чего противозаконного творили. Дошло дело до прокуратуры, где я в то время работал. Мне поручили это дело, и я сделал то, что должен был. Прозвище кто-то из местных журналистов придумал, друзьям и коллегам оно почему-то понравилось, да и мне тоже.

– Так вы, в смысле, прокуратура, их посадили? – не унимается девушка.

– Конечно.

– Нет, вот, вы послушайте, – произносит, молчавшая все это время Венера, – человек, прославившийся тем, что остановил деятельность секты, организует каждый год шабаши в честь Вальпургиевой ночи!

– Я же не организовываю секты. Это можно назвать клубом по интересам – собрались, выпили на природе, побесились. Причем собираются интереснейшие люди, в чем вы сами убедитесь.

Как и обещал, Святобор дорога занимает не более часа. Друзья выходят из машины, с восхищением озираясь по сторонам, проходят через ухоженный двор в дом Серова, который представляет собой хоромы, в виде огромного сказочного терема.

Гостиная выполнена в стиле деревенской избы: бревенчатые стены, льняные вышитые рушники, деревянная рубленая мебель, домотканые половички-дорожки.

Откуда ни возьмись, выскакивает мальчик лет девяти-десяти в белой расшитой косоворотке, подбегает к хозяину дома и, попросив жестом наклониться, что-то шепчет ему на ухо.

– Так… Уже?.. Ладно! – коротко комментирует он то, что сказал ему ребенок.

Передав информацию, мальчишка уже собирается выбежать обратно, но Святобор его останавливает:

– Эй! А поздороваться?!

Бросив короткий, недовольный взгляд на гостей ребенок произносит нечто вроде:

«Здрсть!», – и выскакивает в соседнюю комнату.

– Сын, – поясняет он, не дожидаясь банального вопроса.

– Забавный, – улыбается Лерснер.

– Да уж, весь в меня. Ребят, все уже готово. Пока доберемся, стемнеет. У нас есть минут пятнадцать, советую вам выпить кофе покрепче.

Друзья переглядываются.

– Если только за компанию с вами, мы же только из кафе, – отвечает за всех Венера.

– Да я кофе не пью, – извиняющимся тоном произносит Святобор. – Поехали? Здесь совсем не далеко, в лесу, вы его, наверное, видели, когда мы сюда подъезжали.

– Поехали, – соглашается Илья.

– Вещи можете оставить здесь, мы же все равно сюда вернемся. Комнаты я вам после покажу, ладно?

– Не вопрос, – одобряет предложение Олеся и скидывает с плеча рюкзак.

Венера не брала с собой в поездку ничего лишнего, все ее вещи легко умещаются в небольшой сумочке из прошлогодней коллекции известного дома моды, оставлять которую не имеет смысла.

Дорога от дома Святобора до огромной лесной поляны, кажется, занимает меньше десяти минут, но даже этого времени хватает, чтобы легкие вечерние сумерки начали уступать место тьме. Подъехать близко невозможно из-за огромного скопления припаркованных машин, которые занимают не только дорогу, но и пространство между редкими деревьями и кустами. Словно огромная городская пробка переместилась в поле возле леса.

Святобор советует Илье не оставлять машину на дороге, а поставить ее где-нибудь в стороне, под деревьями, так как, по его словам, выехать потом будет проблематично.

Машина была оставлена под кустом бузины. Пока друзья осматриваются и фотографируют красивый закат, Святобор отправляется готовиться к выступлению. Вдоволь налюбовавшись природой, они присоединяются к толпе празднующих. Какие-то люди в народных костюмах разжигают огромный костер, что знаменует явление публике хозяина вечера. Он успел где-то переодеться в льняной балахон с красной вышивкой и раздобыть резной посох. Подстраивая свою речь под старославянский стиль, Святобор объявляет о начале празднования. Его помощники, те, что разводили костер, снимают покрывала с нескольких столов, заставленных различной выпивкой и, в значительно меньшей степени, закуской. По толпе волной проносится радостный гомон, и народ начинает ломиться к столам.