Текст книги "Невольник"

Военные, скорее всего, сами себе позволив скинуть гриф секретности, колесили по окрестностям и предлагали всем желающим добротную форменную одежду и не только. Противогазы, кирзовые сапоги, походные алюминиевые котелки для еды, большие рулоны материала для портянок, кухонные принадлежности вроде железных кружек, ложек и вилок, автомобильные запчасти, в основном на УАЗы, и прочий хлам, который вдруг оказался в избытке и никому не нужен. Фермеры и жители поселка, находившегося, как оказалось, в шестидесяти километрах от воинской части, накупили столько этого дешевого армейского скарба, что и по сей день, наверное, пользуются им. Армейцы хотели прежде всего денег, водки и сигарет, но из-за неимения всего этого у местного населения брали домашних животных: баранов, коров и лошадей. На обмен шли масло, сметана, яйца и молоко, потому что с провиантом в воинской части дело тогда тоже обстояло не лучшим образом.

Вот и Жакып, пользуясь моментом, обменял одну свою старую и тощую овцу на десяток комплектов новой военной зимней и летней формы, включая добротные кирзовые сапоги и армейские кожаные ремни. Такая щедрость объяснялась отчасти тем, что Жакып пригласил к себе в дом этих военных, желавших по-быстрому сбыть свои неликвиды, чтобы хоть чем-то разжиться в конце службы от продажи казенного имущества. Он угощал их водкой, которую собирался выпить сам, в одиночестве. Богдана тогда еще не было, а других собутыльников поблизости не имелось. Так что заезжие гости оказались весьма кстати. Было с кем выпить и поговорить по душам, а также выгодно сторговаться и приобрести кучу необходимых в хозяйстве вещей. Вот так, после второй литровой бутылки водки и братания со служивыми, он и получил фактически задаром кучу казенного добра. Военным не важна была цена вещей, они понимали, что продать все у них не получится из-за отсутствия поблизости крупных населенных пунктов, а согласно приказу все, что они не могли забрать, требовалось уничтожить. Транспортные самолеты и небольшая колонна грузовых машин должны были прибыть через три дня, и на этом славная история их воинской части заканчивалась.

В те дни солдаты и офицеры многих воинских частей были поражены упадничеством. Они забросили свои обязанности, забыли о секретности и дисциплине и мотались небольшими группами по окрестностям, добывая деньги и спиртные напитки. Позже Жакып неоднократно рассказывал знакомым, что один из офицеров в звании подполковника, побывавший тогда у него в гостях, предлагал ему приобрести за тысячу долларов шестидесятитонную цистерну, в которой, по его словам, оставалось сорок тонн 80-го бензина. Вспоминая это, Жакып снова и снова сокрушался и сожалел об упущенной возможности, укоряя себя в том, что не смог принять это предложение из-за отсутствия денег, а ведь оно могло впоследствии принести ему многократную прибыль.

Но, упустив возможность купить цистерну бензина, он все же компенсировал это приобретением практически бесплатно почти нового военного УАЗа цвета хаки, который ныне стоял рядом с домом и тешил его самолюбие. Он получил столь нужную в хозяйстве машину в обмен всего лишь на одну корову. Правда, пришлось ее собственноручно зарезать, разделать тушу и загрузить в армейскую машину, после чего в веселом угаре поехать со служивыми в воинскую часть, чтобы потом вернуться домой за рулем собственного автомобиля, на который, правда, у него не было абсолютно никаких документов. Документы Жакыпу и не понадобились. Машина использовалась в основном в хозяйстве и в поездках по ближайшим фермам и поселкам. В редких случаях он ездил на ней в районный центр, иногда на рыбалку и охоту, чтобы поразвлечь прибывших из города редких друзей и родственников. Ну и пару раз вывозил заскучавших дома детей и жену на природу.

С наступлением первых дней ноября пастухи-невольники по команде хозяина перешли на зимний вид прокорма скота. Теперь, учитывая холода и то обстоятельство, что за лето в ближайшей округе весь травостой был съеден скотом, гонять его на пастбище не имело никакого смысла. По крайней мере, до начала следующей весны. Зимний вид прокорма отличался от летнего тем, что зимой скот стоял в кошаре и выгонялся днем на выпас, совсем на короткое время, в пристроенные по обе стороны просторные загоны, что, конечно же, добавляло хлопот Илье с Богданом.

С первого же дня Богдан стал учить Илью накидывать вилами сено в самодельные тележки и, перетаскав его к загонам, аккуратно выкладывать вдоль деревянной ограды так, чтобы было не мало и не много, а в самый раз для прокорма скота. За то время, пока домашняя живность поедала сено и прохлаждалась на свежем осеннем воздухе, работники, распахнув каждый со своей стороны широкие ворота кошары, начинали вычищать ее, ловко орудуя лопатами. Отходы жизнедеятельности скота складывались в такие же самодельные тележки с четырьмя колесами, переделанные из детских колясок и прекрасно справлявшиеся со своим новым назначением, и вывозились за пределы кошары. Тележку вытягивали за толстый трехжильный черный провод, служивший вместо веревки, что было весьма удобно в работе.

Закупленное впрок сено было сложено вдоль длинной задней стены кошары почти по всей ее высоте и ширине и огорожено металлической сеткой с крупными квадратными ячейками, а сверху придавлено длинными и широкими досками. К сеновалу из кошары была прорублена невысокая, но широкая дверь, предназначенная для того, чтобы зимой, когда бураны и вьюги заметут все вокруг снегом, можно было доставать корм прямо изнутри, не обращая внимания на капризы погоды. Открывая эту дверь, человек сразу натыкался на плотную желтую стену сухой травы и невольно вдыхал в себя ее буйный аромат. Но вынуть оттуда сено было не так-то просто, и, прежде чем ненасытная домашняя живность получала свой паек, работникам приходилось изрядно потрудиться вилами. К весне за дверью в сене образовывалось нечто вроде выемки или, можно сказать, пещеры, «стены» и «потолок» которой готовы были рухнуть от любого прикосновения. Что и делали работники: они вилами обрушивали сено вниз и уже без особого труда грузили его в тележки.

Глава четвертая.
Побег

Наливая из большого железного чайника в пиалу чай с молоком, Богдан заговорщицким голосом, почти шепотом произнес:

– Я вот все думаю о собаках. Они не дадут тебе далеко уйти. Пойдут по следу. Выищут. Оба раза так и было. Надо что-то придумать…

Скрип открывшейся и снова захлопнувшейся входной двери хозяйского дома заставил Богдана насторожиться и замолчать. Он оборвал разговор на полуслове. На мгновение замерев, медленно вытянул шею, направил свой взор через темное окно в сторону улицы и напряженно прислушался к звукам снаружи.

До напарников донеслось старческое кряхтение, потом скрип ступеней деревянной лестницы перед входной дверью и осторожное шарканье резиновых калош. Едва пробивающийся сквозь темноту свет керосиновой лампы медленно проследовал вдоль стены дома и исчез за углом сарая. Это была мать Жакыпа. Она вышла справить нужду в отдельный новый туалет, который находился сбоку от коровника и куда ходила только хозяйская семья.

– Зоя, – сказал тихо Богдан, втянув шею обратно и прихлебнув остывающего чая. – Надо придумать, как от них избавиться. А то дело гиблое. Шансов практически не будет, – продолжил он полушепотом, имея в виду псов.

– А как от них избавишься? Никак, – произнес с горечью Илья, беспомощно махнув рукой. – Так попробуем. Должно получиться, – добавил он, устало вздохнув и кинув вопросительный взгляд на насупившегося Богдана.

Тот ничего не ответил, а лишь уставился на что-то на столе и снова напряженно задумался.

– А куда Жакып собак девает, когда уезжает в поселок? – спросил Илья.

– Здесь остаются, – ответил нехотя Богдан, недовольный тем, что его отвлекли от мысли.

После этих слов Илья тоже призадумался. Положив подбородок на ладонь и облокотившись о край стола, он, погруженный в раздумья, уперся неподвижным взглядом в приемник, хотя мысли его были совсем не о нем.

Они еще долго просидели так, то размышляя в тишине, то обсуждая вслух варианты побега и делясь мыслями друг с другом. В конце концов, они пришли к решению, что Илье надо бежать сперва к речушке, что протекала в нескольких километрах от фермы. Вода должна была сбить собак со следа, а чтобы обмануть Жакыпа, по хитроумному плану Богдана Илья вместо того, чтобы, пройдя вдоль реки, направиться в сторону поселка, должен был пойти в обратную сторону, вглубь степи, и затеряться там на некоторое время из виду.

– Перед побегом ужинать не будем, – сказал Богдан.

– Почему? – спросил Илья с непониманием.

– Весь ужин ты заберешь с собой. Он тебе понадобится. Раздели его на порции с тем расчетом, что идти придется долго. Очень долго… – повторил с грустью Богдан.

 
                                       * * *
 

Ближе к полудню, закончив с чисткой кошары, перед тем как приняться за наполнение корыт водой, Илья решил передохнуть и заодно выкурить щепотку табака, что оставил ему Богдан утром. Закрыв деревянную крышку колодца, он присел поверх нее поудобнее, бережно вынул из нагрудного кармана самокрутку, положил ее в рот и, чиркнув спичкой, затянулся. Пустив из носа дым, Илья вгляделся вдаль, в горизонт степи, где темными точками на желто-бурой поверхности виднелось неспешно бредущее мимо чье-то стадо. Рослые силуэты пастухов, которые шли рядом с ним, не отходя ни на шаг, становились все больше и больше, приближаясь потихоньку к ферме.

– Эй, Иван! Ты там живой?! Что застыл как истукан на одном месте?! – послышался высокий надрывный голос Зои, вызывающий непроизвольное раздражение у того, кто его слышал.

Самокрутка давно была выкурена, брошена под ноги и раздавлена носком ботинка. А Илья просто сидел, наслаждаясь тишиной и природой, бесцельно смотря по сторонам, как это бывает, когда человек хочет передохнуть от работы и развеять ненужные мысли, что бестолково роятся в голове с утра до вечера. «Я тебе не Иван, дура! Я Илья!» – хотелось ему произнести в ответ, но обстоятельства… Они заставляли его быть смиренным и терпеливым. И все же, решив тоже позлить вредную старуху, Илья намеренно не спеша обернулся и вопросительно мотнул головой: мол, что тебе надо?

Зоя замерла у распахнутых настежь дверей дома, издали сверля Илью своим злобным и недовольным взглядом, который он почувствовал даже на расстоянии. Ей не понравилась, что Илья просто кивнул в ответ, отвечая тем самым вопросом на вопрос. Она что-то пробормотала себе под нос, продолжая стоять босиком в дверях, упираясь руками в противоположные косяки. На ее длинную белую ночную рубашку, что заканчивалась чуть выше щиколоток, сверху был накинут зеленый бархатный камзол без рукавов. Ее взъерошенные длинные пепельного цвета волосы, распущенные за спиной, придавали ее вечно недовольному выражению лица оттенок безумия. Несмотря на свой возраст, Зоя сразу почувствовала в повадках Ильи скрытую непокорность и не хотела ее терпеть. Вот и в этот раз она, желая поставить работника на место, повторно позвала его своим неприятным, режущим слух голосом, растягивая слова:

– Поди сюда-а-а-а, Иван! Ты что, мне свой характер показываешь?! Ты его моему сыну вечером покажи! Он-то из тебя всю спесь выбьет.

Только после этих слов Илья медленно привстал с крышки колодца и, с трудом подавляя в себе злобу, покорно пошагал к дверям дома, уговаривая сам себя: «Ладно, потерпи! Недолго осталась. Не дашь же ты этой карге все планы сломать».

Подойдя к дому и сделав один большой шаг, Илья переступил все три низкие ступени деревянной лестницы и оказался лицом к лицу с Зоей. Она встретила его пристальным надменным взглядом, в котором играла довольная усмешка, вызванная чувством власти над ним.

Но это проявление торжества быстро прошло, чувство превосходства и злобная радость в ее глазах померкли, и их сменили глубокая усталость и безразличие. Зоя опустила руки, до этого властно расставленные в проеме двери, ее плечи понуро повисли, голова склонилась, а взор устало опустился под ноги. Но перед тем как повернуться к Илье спиной и, переставляя свои голые ступни, направиться обратно в дом, она, тяжело выдохнув, в своей язвительной манере протянула скрипучим голосом:

– Никуда ты не денешься, Иван. Ни-ку-да. Будешь делать то, что тебе скажут. Такова впредь твоя судьба.

Уже оказавшись внутри дома, добавила глухим безжизненным голосом, не оборачиваясь к Илье:

– Иди. Помоги этой бейшара3434
  «Бедолага, слабая».


[Закрыть] перетащить муку. А то еще надорвется.

Переступив порог, Илья вошел в узкий темный коридор. Сделав на ощупь пару шагов вслед за Зоей, он прикоснулся руками к боковым стенам и почувствовал исходящую от них прохладу. Перешагнув порог второй, внутренней, двери, Илья оказался в просторном помещении, откуда в разные стороны вели четыре двери: две напротив входа и две по бокам, ближе к углам. Несмотря на то что на улице был ясный день, в доме стоял полумрак, и все же Илья разглядел по левую сторону от двери точную копию их умывальника, с таким же бочком серебристого цвета, что бросился ему сразу в глаза.

Не понимая, что делать дальше, Илья остановился у дверей и с любопытством стал оглядываться по сторонам. Не обращая на него внимания и ничего больше не сказав, Зоя, шаркая босыми ногами по деревянному полу, направилась к двери по правую сторону от входа, открыла ее, потянув ручку на себя, сняла с себя зеленый камзол и повесила его на крючок с внутренней стороны стены. Не позаботившись прикрыть за собой дверь, она дошаркала до железной кровати, присела на нее, скрипнув пружинами, приподняла край одеяла и, просунув под него свои худые костлявые ноги, медленно опустила спину на большую белую подушку. Натянув полностью на себя одеяло, она сомкнула веки и с каменным выражением лица застыла в этой позе, словно мумия в саркофаге.

За одной из дверей, располагавшихся напротив входа, послышались мягкие шаги. В узкой щели, откуда в прихожую проникала полоска света, забегали торопливые тени. Неожиданно дверь распахнулась, и оттуда вышла Галия. Вместе с ней в прихожую из комнаты проникли лучи солнца, сделав ее чуть светлее и просторней.

Галия была одета в теплый домашний халат, из-под которого выглядывали вязаные носки серого цвета. Она слегка улыбнулась Илье и произнесла почтительно:

– Здравствуйте!

Потом, не дожидаясь ответа, торопливо прошагала мимо него в сторону темного коридора, откуда он сам недавно пришел, произнеся мимоходом:

– Надо затащить мешок муки. Помогите, пожалуйста.

Едва успев опомниться, Илья коротко ответил:

– Здравствуй!

– Я возьмусь за одну сторону, вы возьмитесь за другую, – сказала Галия и уверенно сжала в ладонях углы мешка.

– Не надо. Я сам. Куда надо перетащить? Ты лучше дверь придержи, а я перенесу, – ответил Илья, намереваясь в одиночку справиться с работой.

– Тяжело же будет, – сказала Галия.

– Справлюсь, – ответил Илья.

Поняв, что ее помощь не потребуется, Галия юркнула обратно в прихожую, подошла к двери слева и, распахнув ее, придерживала, пока Илья не отнес мешок в то место, куда она указала.

Мешок по ее просьбе был поставлен в вертикальное положение и прислонен к стене, расположившись по соседству с невысоким кухонным шкафом ярко-зеленого цвета, что стоял слева у входа в эту небольшую комнатенку, служившую семейству Жакыпа кухней и столовой. Крепко сбитый, на устойчивых ножках, шкаф имел внизу распашную двустворчатую дверь, над которой расположились две узкие полки, куда было удобно класть разные мелкие предметы. На выступе этого предмета мебели удобно расположились большой керамический заварочный чайник, покрытый рисунками ярких цветов, и стопка белых пиал среднего размера. Этих пиал было так много, что стопка накренилась, словно Пизанская башня, грозясь упасть при легком прикосновении. Рядом стояла сетчатая сушилка, в горизонтальном отсеке которой лежали, сплетаясь в дружеских объятиях, железные вилки, ложки и ножи разных размеров и видов.

Поставив мешок, Илья пробежался взглядом по комнате. В полоске дневного света, что пробивалась в дом через грязное стекло окна, плавало множество пылинок. Бросив взор за окно, он увидел их с Богданом жилище, которое хорошо просматривалось отсюда, как и весь двор, позволяя хозяевам наблюдать за всем. Как и в их хибаре, пол здесь был выстлан кошмой светло-серого цвета. На ней посередине комнаты расположился низкий прямоугольный стол на коротких ножках, накрытый белой клеенчатой скатертью, со всех сторон окруженный добротными корпе с цветными узорами в национальном стиле. Поверх них были разбросаны несколько плотных подушек с грубыми наволочками, сшитыми из цветных остатков различных материалов. Они всегда находились здесь, чтобы уставший человек мог подложить их под голову и прилечь или забросить за спину, чтобы прислониться, не касаясь холодных стен дома.

Над столом с потолка, как и в других комнатах, свисал белого цвета двухжильный провод без электрической лампочки на конце. По забрызганной крапинками известки поверхности патрона, куда некогда вкручивалась лампочка, можно было понять, что по этим проводам уже много-много лет не бежит электричество. К внутренней стене дома, что отделяла кухню от соседствующей комнаты, была приделана такая же печь, как и у них в хибарке, с железными «блинами» на поверхности и дверцами с торца. В тишине комнаты слышался едва уловимый звук секундной стрелки больших механических часов с римскими цифрами, что висели на верхней побеленной частью стены. Мерно тикая, длинная красная тонкая стрелка мелкими шажками нарезала круги вокруг своей оси, все время обгоняя двух своих подруг по общему делу, одна из которых указывала часы, а другая – минуты.

Кухня, как и широкий коридор при входе, а скорее всего, и остальные комнаты дома, была покрашена в два контрастных, не сочетающихся между собой цвета: верхняя часть, от середины стены и выше, включая весь потолок, – белой известкой, а нижняя – темно-зеленой краской. Как показалось Илье на секунду по его внезапно появившемуся и исчезнувшему ощущению, такое странное сочетание цветов вкупе с постоянным полумраком в доме создавало в нем удручающе-гнетущую атмосферу. Местами покрытая толстым слоем грязно-зеленой краски часть стены кухни вздулась и потрескалась, в любой момент готовая обвалиться вместе со штукатуркой.

– Заживет скоро, – произнесла Галия, отвлекая внимание Ильи от настенных часов, вглядываясь в полосу шрама на его лице. – Вот такой у него дурной характер. Ничего не поделаешь. Всем нам порой перепадает, – добавила она и, оттянув с левого запястья рукав халата, обнажила перед Ильей след от ожога, изуродовавшего кожу предплечья с внутренней стороны.

От увиденного у Ильи непроизвольно вырвалось:

– Зачем вы все это терпите?!

Галия нахмурила брови, вскинула руку и, прижав указательный палец к губам и вытаращив глаза, шепнула:

– Тш-ш-ш, – показывая глазами в сторону комнаты, где находилась Зоя.

Оба замолчали, словно заговорщики, прислушиваясь к тишине. Не услышав ничего подозрительного, Галия тихо произнесла, обреченно покачав головой:

– Дети. Я не могу их оставить.

Через мгновение ее лицо просияло улыбкой, и она как ни в чем не бывало проговорила оживленно:

– Они завтра приедут – мои сорванцы. Хочу им с утра лепешек и баурсаков наготовить. Золотые мои! Как я соскучилась по ним!

И она, сделав шаг назад, отошла в сторонку, чтобы дать Илье пройти.

Оторвав взгляд от Галии, Илья покачал головой и выдавил из себя:

– Все равно так не может долго продолжаться. Все это плохо кончится.

Не дождавшись ответа, он вздохнул и, пройдя мимо Галии, направился к выходу из дома. Открыв дверь, услышал за спиной торопливое «Спасибо!».

Уже спускаясь по скрипучим ступенькам, он подумал: «Завтра Жакып поедет в поселок за детьми. Значит, завтра надо бежать во что бы то ни стало!» И сердце Ильи забилось в тревоге и предвкушении.

Остаток дня Илья провел в раздумьях и планировании побега, делая свою обычную работу на автомате. Мыслями он находился уже далеко от этих проклятых для него мест. Завершив к наступлению темноты все свои обязанности, помывшись и вдоволь накурившись пахучей махорки, Богдан и Илья уселись ужинать. Молча поев, они устало откинулись на подушки и решили немного отдохнуть перед чаем.

Несмотря на внешнее спокойствие, Илья не мог усидеть на месте. Он встал и, подойдя к окну, настороженно пробежался взглядом по темному двору. Укрытый пеленой ночи двор пустовал и сливался с бескрайней степью. Изредка слышалось поскуливание уставших за день собак, которые, как и все, отдыхали после вечернего приема пищи, растянувшись внутри своих просторных будок. Из окон хозяйского дома, а если быть точнее, то из окна кухни, где ему сегодня довелось побывать, пробивался слабый свет керосиновой лампы, говоря о том, что семья Жакыпа тоже трапезничает.

– Богдан, – произнес Илья, смотря в окно.

– Что? – отозвался тот.

– Жакып завтра уезжает в поселок за детьми.

– Еще рановато. До каникул еще два или три дня, – возразил Богдан.

– Мне это сама Галия сказала. Я ей сегодня на кухню муку занес – она хочет с утра блинов испечь… Тьфу ты, что я говорю! Лепешек и баурсаков, конечно.

– Может, ты что-то перепутал? – настаивал на своем Богдан.

– Да нет же. Точно так и сказала! – прошептал Илья.

– Значит, решил пораньше детей забрать. М-да… Ну, тогда тебе надо готовиться… Хотя нет! Начни завтра утром. Кто знает, вдруг Жакып зайдет к нам и спалит тебя, если заметит наши приготовления.

Пройдясь по Илье оценивающим взглядом с ног до головы, пристально посмотрев в полумраке в его глаза, он тихо спросил:

– Как? Справишься? Дорога долгая…

– Справлюсь! – решительно ответил Илья. – Не собираюсь я здесь на зиму оставаться. Все! Баста! Не могу и не хочу все это сносить!

– Иди принеси чайник. Сейчас все обсудим, – произнес спокойно Богдан, отведя напряженный взгляд от Ильи, глаза которого, наоборот, светились, отражая свет керосиновой лампы, в предвкушении свободы, которая, казалось, была совсем рядом.

В ожидании возвращения Ильи Богдан присел у стола и стал раздумывать, что посоветовать и не забыть сказать товарищу, который был твердо настроен на предстоящий побег. Вынырнув из темноты прихожей, Илья оказался около стола с дымящимся чайником в руке. Поставив его на плоский алюминиевый поднос, торопливо уселся на свое привычное место напротив Богдана и, разлив по пиалам горячий чай, положил себе ложку сахара. Перемешивая его ложкой, он посматривал на напарника, ожидая от него дельных советов и предложений.

Богдан не стал томить его своим молчанием и начал инструктаж:

– Завтра ранним утром, когда ты будешь спать, к нам тихо зайдет Жакып. Разбудив меня, прикажет присматривать за тобой, а сам, как обычно, заведет машину и укатит в поселок за детьми. Это будет часов в пять утра. Он постарается как можно быстрее вернуться. Часа через четыре, максимум через пять он снова будет здесь. Если, конечно, по дороге ничего не случится. Вот ты, пользуясь этим моментом, и подашься в бега.

Он замолчал, и Илья, решив, что он закончил, раскрыл было рот, чтобы что-то сказать, но Богдан резко прервал его:

– Подожди! Это еще не все! Если не хочешь меня подставить – а ты знаешь, что может сотворить Жакып с тем, кто пойдет против его воли, – то ты должен сбежать после того, как выполнишь утреннюю работу. То есть через пару часов после отъезда Жакыпа. Если ты уйдешь раньше, Зоя поймет, что я в курсе твоего побега, и обязательно скажет об этом сыну, как только тот вернется. И после этого мне будет невесело. Так что не все так просто, как кажется.

Эта новость ошарашила Илью. Потерять два часа, а может быть, даже больше из отведенных ему четырех-пяти часов… Он молча прокрутил в голове разные варианты. «Что же делать? Как поступить? Со мной Богдан не пойдет. Подставлять его под расправу изверга тоже нельзя. Так что же делать? Что делать?..» – сверлила его голову мысль.

– А что, если сейчас сбежать? Под покровом ночи. Он не сможет тебя обвинить. Утром, когда он придет к нам, вы вместе обнаружите, что меня нет.

– Если бы так можно было, ты бы давно убежал. Собаки! Эти мерзкие псины – они поднимут шум и сами за тобой погонятся. Ты не успеешь дальше этой навозной кучи уйти, как они тебя настигнут, а это хуже плети Жакыпа, поверь. А под утро они полусонные, даже не выходят из будок, чтобы хозяина проводить.

Еле сдерживая злость, Илья непроизвольно наморщил нос и замолчал, признав правоту Богдана. Не находя себе места, он осмотрелся, потер вспотевшими ладонями о штанины и произнес, искривив рот:

– На что мне хватит двух часов?! Уйти на десять километров?! Да он на своем уазике за пятнадцать минут меня догонит. И тогда… конец фильму будет…

Илья в отчаянии замолчал, чувствуя, что его планы рушатся, потом с кривой усмешкой посмотрел на Богдана и спросил:

– А что ты посоветуешь? Что бы ты сделал на моем месте?

Богдан опустил глаза в стол и ответил монотонным остывшим голосом:

– Здесь трудно что-то советовать. Это такое дело… – он откашлялся в кулак. – Что-то посоветовав кому-то, можно оказаться крайним. Так что…

В этом ответе Богдана Илье послышалась холодная отрешенность.

– М-да… Невеселая картинка складывается, – проронил он уныло, переведя взгляд с тускло горевшей керосиновой лампы на окно, за которым чернела ночь.

Почувствовав себя неловко от своего же неуместного уклончивого ответа, Богдан через некоторое время, прервав повисшее в воздухе тягостное молчание, произнес, бросив взгляд, как и Илья, в темноту за окном:

– Я уже говорил тебе: если бы я был на твоем месте, я бы не бежал сразу в сторону поселка, как это делали до тебя другие. Я бы, наоборот, пошел в противоположную сторону, вглубь степи, чтобы обмануть Жакыпа. Выждал бы несколько дней в укрытии, пока все уляжется, и только потом бы осторожно по ночам направился к поселку. А днем отдыхал бы, чтобы не привлекать к себе внимания. Постарался бы как можно дальше держаться от этих столбов. Тебя будут искать вдоль них, предполагая, что ты выберешь именно этот путь, поскольку не знаешь другой дороги. В этой игре выиграет тот, у кого больше терпения, а не прыткости и выносливости. Вот как-то так! Вот тебе мой совет. Если послушаешься его, конечно.

Илья посмотрел на Богдана и, сжав губы, протянул в его сторону раскрытую ладонь, которую тот крепко пожал. Поглаживая щетину, Богдан задумчиво, взвешивая каждое слово, продолжил:

– Как только выйдешь из дома, иди в сторону реки. Ступай по воде на север, а потом, чтобы сбить хозяина и собак с толку, оставь на прибрежном песке следы в том же направлении, но сам через пару километров снова войди в реку и поверни обратно. Двигайся по воде в противоположном направлении, на юг, как я тебе и сказал. Они не должны догадаться, что ты затаишься на время.

Помолчав, он добавил:

– По крайней мере, не сразу догадаются. Насколько сможешь, подальше уйди по воде от того места, где оставил следы. Река по осени неглубокая. А потом выйдешь на берег и по берегу побежишь на юг. Они если додумаются искать тебя там, то потеряют время, следуя вдоль реки на север, к поселку, думая, что ты, как и все остальные, побежал туда. Но вначале Жакып, скорее всего, будет искать тебя в степи, в окрестностях столбов. Не обнаружив тебя там, только после этого он может прошерстить реку. За это время ты успеешь уйти далеко. Когда закончится русло реки – а она через десять-двенадцать километров упрется в песчаники – найди в зарослях камыша место и отлежись пару дней.

Он снова сделал паузу, уткнувшись глазами в темноту, и продолжил:

– А лучше будет, если ты уйдешь еще дальше. В высохшую пойму реки. Там высокие камыши… Не спеши. Отсидись пару дней. Потом уже направляйся в сторону поселка, большим кругом обогнув эту забытую Богом ферму… Будь осторожен! Не наткнись на соседних фермеров. Они частенько бродят по степям в поисках пропавшей скотины. Жакып обязательно их навестит и предупредит о твоем побеге. Они не погнушаются доставить тебя к нему, если увидят где-нибудь в степи. Или просто настучат на тебя. И еще… Не вздумай идти к людям, что-нибудь там просить – еды или воды, например. Только если передумаешь и предпочтешь вернуться назад, на ферму, чем умереть от голода и холода в степи.

– Это вряд ли. Лучше голодная смерть, чем такая жизнь, – категорично произнес Илья.

Богдан не обратил внимания на браваду напарника, а продолжал инструктаж, чтобы не забыть то, что он хотел сказать:

– Завтра, как только Жакып выедет со двора, начнешь собирать все, что тебе понадобится, в наш рюкзак. Не сегодня. Жакып может утром заметить. Возьми все остатки ужина и побольше воды. Надень на себя все, что есть. Чего не сможешь надеть, положи в сумку или обмотай вокруг себя. Скоро может резко похолодать, особенно ночью.

Тут Богдан покачал головой и уткнулся взглядом в освещенную керосинкой стену, где дрожала уродливо растянувшаяся тень от чайника. Потом выкатил нижнюю губу, приподнял вопросительно свои худые плечи и, раскрыв ладони, недоуменно проговорил:

– Хотя как ты из поселка доберешься до райцентра в наступающие холода, я, ей-богу, ума не приложу. Дождался бы следующего лета. Усыпил бдительность… этого – и вперед. Подумай, а?

Но что мог ответить на этот вопрос Илья, душа которого рвалась на свободу. Он просто промолчал и оставил его без ответа. Об этом Илья не хотел сейчас думать и забивать себе голову. Для него прорваться в поселок казалось концом всей этой дурной истории. В поселке живет множество людей, среди которых должны быть и добрые. Там можно найти телефон, с которого он позвонил бы Сане. И в райцентр, наверное, ездят попутки. Да, в конце концов, там должен быть участковый пункт полиции, и туда можно будет обратиться при крайней нужде. Такие мысли мелькали в голове Ильи, пока они оба, замолчав, погрузились в свои думы.

Но планы Ильи относительно поселка Богдан сразу же разрушил, как будто читал его мысли:

– В поселок не заходи. Там тебе не помогут. Поступят так же, как и фермеры. Здесь все друг другу родственники и знакомые, – сказал он, ухмыльнувшись, понимая по появившемуся на лице Ильи удивлению, что попал в точку.

Они повторно прошлись по всему плану, подробнее остановившись на тех сложностях, которые могли возникнуть по пути в далекий райцентр, считая его конечной точкой, после чего будет гораздо легче, так как рядом проходила оживленная междугородная автотрасса, где безостановочно сновали машины и автобусы. Оттуда Илья уже без особого труда мог добраться до своего города, рассчитывая на доброту и понимание водителей.

– Одежда, еда и вода – вот что главное! Холод? Но пока еще не зима. Вытерплю как-нибудь несколько дней! – рассуждал Илья, подбадривая себя и настраиваясь на предстоящие испытания, забыв об осторожности.