Текст книги "Невольник"

– А этот… полицейский?

– Да он один из них! Это он меня похитил и привез сюда! – прокричал в отчаянии Илья, испуганно оглядываясь на приближающегося к нему уверенным шагом Сарсена. – Открой дверь! Будь человеком! Ну пожалуйста! – крикнул он во весь голос, переполошив дремлющий автобус.

– Что за крики? Пьяный, что ли?! – послышались из салона недовольные сонные голоса пассажиров.

Издав шипящий звук, дверь автобуса отворилась. Илья, пугливо оглядываясь на приближающийся в предрассветных сумерках силуэт полицейского в форме, прошмыгнул перед носом автобуса, мимо его ярко светящих фар, и, схватившись за створку двери, заскочил внутрь.

– Закрой дверь! Закрой! Не впускай его! – прокричал, взмолившись, на весь салон Илья, не спуская глаз с уверенно приближающегося к нему Сарсена, который был для него сейчас кем-то вроде Сатаны, прибывшего из ада, чтобы забрать его обратно в преисподнюю.

Водителя одолевали сомнения, да к тому же ему не хотелось связываться с полицией, но весь вид Ильи и его умоляющий взгляд говорили, что в этой ситуации что-то не так. Поэтому он все же в последний момент, вняв просьбе беглеца, нажал на кнопку и заблокировал двери автобуса, практически перед носом подошедшего к ним Сарсена.

Недовольный действиями водителя капитан обдал его через стекло ледяным взглядом, не сулившим ничего хорошего. Выпятив нижнюю губу, он медленно помотал головой, говоря тем самым водителю, что ему не следует так делать. Потом, подняв руку, настойчиво и четко постучал по стеклу три раза, недвусмысленно требуя отдать беглеца.

Дверь оставалась закрытой. Водитель и капитан смотрели друг на друга через стекло оценивающими взглядами.

– Открой! – наконец громко произнес Сарсен, не отрывая от водителя своего пронзительного недовольного взгляда.

– Слушай, земляк, – быстро заговорил Илья, чувствуя, что водитель колеблется, – этот капитан похитил меня из города. Они с другом избили меня, запихали в машину и продали фермеру, который живет в этом районе. Если ты отдашь меня ему, он снова вернет меня туда, откуда я сбежал. А это верная смерть. Там меня держат как раба!

– Откуда ты? – спросил водитель, не отрывая взгляда от капитана за дверью, который был готов съесть его с потрохами, будь его воля.

– Из Темиртау, – ответил Илья и тоже посмотрел на Сарсена, который, сцепив руки за спиной, не моргая смотрел теперь на них обоих. – А ты сам откуда? – задал он бесполезный вопрос, не найдясь, что сказать дальше.

– Из Ка-ра-ган-ды, – ответил по слогам водитель, устало вздохнув и опустив глаза.

В салоне повисла тишина. Слышен был только негромкий рокот размеренно работающего дизельного мотора.

Четкий стук в дверь повторился, напоминая всем, что за ней стоит представитель закона, ожидая выполнения своих требований. Водитель взглянул через лобовое стекло на дорогу, на горящие впереди красные стоп-сигналы полицейского УАЗа и призадумался, положив руки на большой руль перед собой.

Тем временем, не дождавшись, когда двери откроются, капитан вальяжно обошел автобус спереди, подошел к водительской двери и сделал рукой знак открыть окно. Нажав на кнопку, водитель спустил стекло чуть ниже уровня подбородка и посмотрел на полицейского сверху вниз недоверчивым взглядом.

– Капитан Аккольского райотдела полиции Шерниязов. Уголовный розыск, – придав своему голосу официальный тон, отчеканил Сарсен, после чего, просунув руку во внутренний нагрудный карман шинели, вытащил оттуда красное служебное удостоверение, раскрыл его и поднес к лицу водителя, высоко приподняв руку.

– Почему не открываете дверь?! – зычно проговорил капитан, пряча удостоверение обратно в карман. – Вы препятствуете сотруднику полиции, за это вас можно привлечь к уголовной ответственности. Вам это ясно?!

– Человек говорит, что его похитили. Держат в рабстве. Как прикажете это понимать? – проговорил водитель, стараясь не выдать своего волнения.

– Мы это выясним. Для чего мы здесь? Пусть проедет с нами в райотдел, напишет заявление – и мы разберемся! – сухо ответил на вопрос водителя Сарсен, надев на себя маску строгой праведности.

– Но он говорит… – начал водитель, но капитан, еле сдерживая ярость, прервал его:

– Слушай, ты, герой! Надо будет – ты сейчас с места не тронешься! И вообще, я тебя сейчас вытащу из твоего автобуса и запихну в камеру! Ты кем себя возомнил?! Тебе что, проблемы нужны?! Открывай дверь – и я его заберу! Вот и все дела!

Капитан махнул своему напарнику, и стоящий впереди полицейский УАЗ, громко прорычав мотором, сдал назад и, развернувшись, встал поперек дороги и перекрыл ее. Не готовый к такому грубому и наглому наезду со стороны стражей порядка, водитель замолчал.

Накаленную до предела тишину разорвал стрекот рации, и из полицейской машины донесся хрипящий голос:

– Арай! Арай!5858
  «Заря».


[Закрыть] Выйдите на связь! Это дежурный! Арай!

Не обращая внимания на доносящиеся звуки, капитан продолжал смотреть пронзающим взглядом на водителя, ожидая от него нужных действий. Поддавшись на угрозы, водитель виновато посмотрел в глаза Ильи и, пожав плечами, произнес:

– Извини, брат! Я человек маленький. Не хочу проблем! – после чего нажал кнопку дверей.

Сердце Ильи, екнув, опустилось в живот. Оторвав от водителя полный отчаяния и обиды взгляд, он обреченно посмотрел через лобовое окно автобуса на идущего мимо него капитана.

– Хотя бы другу позвони! Дай ручку, я напишу! – вдруг осенила Илью мысль, и он умоляюще протянул руку в сторону водителя, который быстренько сунул ему ручку и помятую тетрадь, что лежали перед ним на широкой приборной панели.

Начав писать на обратной стороне потрепанной тетради номер городского телефона, Илья вдруг остановился и с досадой произнес:

– Черт! Он же у него за неоплату отключен. Не работает, – но, быстро сориентировавшись, хватаясь за водителя, как за последнюю соломинку, продолжил писать, запинаясь и суетясь. – Я… Я адрес напишу… Сходи к нему. Объясни ситуацию. Темиртау же недалеко. Будь человеком!

В этот момент, в два шага преодолев ступени автобуса, за его спиной появился Сарсен. Взяв Илью под локоть, он потянул его за собой к выходу из автобуса. Незаметно передав авторучку и тетрадь водителю, Илья поднял на него затравленный взгляд и произнес:

– Меня зовут Илья!

– Сделаю что смогу, Илья, – ответил водитель, потупив взор и закашлявшись в кулак.

Обернувшись назад, Илья бросил мимолетный взгляд в светлый салон автобуса, полный людей. Все молча глазели на происходящее, одни с любопытством, другие с равнодушием, но никто не сказал ни слова, а некоторые и вовсе притворились спящими. За какие-то секунды, уловив бездушие и холод со стороны всех этих людей, Илья похоронил желание кричать и сопротивляться – это было бы бесполезно. В то же время откуда-то сзади донесся возмущенный голос:

– Эй, водитель, почему стоим?! Трогай давай! И выключи свет, люди спят!

Водитель выключил свет. В салоне снова стало темно. Обреченно вздохнув, Илья послушно последовал за «оборотнем в погонах». Они оба вышли из автобуса и направились к полицейской машине.

– Пошевеливайся! – зло рявкнул Сарсен, ударив кулаком в спину Ильи, что шел впереди него.

Уронив голову, Илья без сопротивления прошел в задний отсек полицейской машины, предназначенный для задержанных, и сел на лавку, окончательно потеряв надежду на спасение…

Водитель автобуса так и не позвонил по написанному Ильей телефону, равно как и не поехал по указанному адресу. Он не обратился в органы полиции или куда-либо еще, чтобы сообщить о возможном преступлении, и вообще никому об этом случае не рассказал. Приехав домой, он постарался благополучно забыть о нем и никогда больше не вспоминать.

Глава пятая.
Самая долгая зима

Протяжно скрипя тормозами, полицейский уазик остановился перед входом ничем не примечательного двухэтажного здания с облезлой штукатуркой и зарешеченными окнами по всему первому этажу.

– Вперед! – произнес сержант, слегка подтолкнув Илью в сторону двери, следом за входящим в здание Сарсеном.

Проходя по узкому коридору второго этажа, троица столкнулась с седовласым и седоусым подполковником, который беседовал с молодым, но уже весьма грузным капитаном, одетым в отличающуюся от полицейской форму ярко-голубой расцветки.

– Где ходите?! – строго спросил подполковник у Сарсена.

– Мы со вчерашнего вызова, Маке! Вот только приехали, – стал оправдываться тот перед своим непосредственным начальником, как вдруг из-за спины Сарсена, перебивая его, громко заговорил Илья, обращаясь к молодому человеку в ярко-голубой форме, на шевроне которой он прочитал: «Прокуратура Республики Казахстан».

– Гражданин! Молодой человек! Вы прокурор?! – спросил Илья, вглядываясь в его лицо, ища защиты и понимания.

– Да. Я помощник прокурора, – машинально ответил тот.

Не вынимая всунутых в брючные карманы руки, он оценивающим взглядом прошелся по фигуре Ильи. Вся его одежда: летняя солдатская панама, ставшая похожей на высохший гриб, песочного цвета куртка с цигейковым воротником и такие же брюки с карманами по бокам, стоптанные и грязные от длительной ходьбы армейские ботинки, – все это выдавало в нем наемного работника одного из местных фермеров, коих было пруд пруди по всей округе.

– Помогите! Этот капитан похитил меня месяц назад из города! Он продал меня в рабство фермеру! Товарищ прокурор! – закричал Илья на весь коридор, умоляющим взглядом смотря то на прокурора, то на подполковника с двумя большими звездами на плечах, ища в них защиту от беззакония.

Однако в глазах обоих, как и во всем их облике, Илья уловил холодную отрешенность и безразличие. Ни один из них не удостоил Илью ответом. Зато засуетился сержант, стоящий позади Ильи, схватил его за локоть и поволок обратно к лестнице, откуда они пришли. Не желая просто так сдаваться, Илья вцепился в поручни и в приступе истерики и отчаяния, не зная, что делать, стал кричать еще громче, призывая высокие чины заступиться за него:

– Помогите, господин прокурор! Это же настоящий беспредел! Беззаконие!!! – кричал Илья на все здание, желая высвободиться из рук повисшего на нем сержанта.

– Что за дела? – спросил наконец помощник прокурора, обращаясь к Сарсену.

– Только задержали. Сейчас будем разбираться, – промямлил Сарсен, слегка напрягшись.

– Закройте его! Пусть успокоится, потом допросите и доложите мне! – проговорил подполковник, вмешиваясь в разговор и желая отвлечь внимание работника прокуратуры от своих бестолковых подчиненных и созданной ими щекотливой ситуации, которая могла обернуться проблемами для его ведомства.

– Маке, потом разберемся. Давайте пройдем в кабинет. Продолжим наш разговор там, – залебезил он перед молодым помощником прокурора.

Взяв гостя из проверяющего ведомства под руку, подполковник направил его в противоположную сторону, подальше от все еще пытавшегося вырваться из рук сержанта Ильи. Тот продолжал орать на весь коридор, пока высокие чины не скрылись в кабинете начальника полиции. Как только дверь за начальством закрылась, Сарсен поспешил на помощь сержанту, и они вдвоем, скрутив Илье руки, спустили его волоком вниз по лестнице и закрыли в камере для задержанных, находившейся на первом этаже, рядом с дежурной частью.

– Вот концерт устроил, а?! Аккулак! – проговорил запыхавшийся и негодующий Сарсен, поправляя на себе форму.

 
                                       * * *
 

– Далеко смог уйти. Молодец! – произнес Сарсен, оглядываясь на водруженного на заднее сиденье «Нивы» Илью, желая вытянуть его на разговор. – Вряд ли кто-то из прошлых работников Жакыпа, которые, как он говорит, ушли обратно в город, дошли до него. Не такой он человек. Никого он никуда не отпускал! Мы же тоже здесь не дураки сидим, – делился он своими догадками, поглядывая через зеркало заднего вида на своего пленника, то снова на запорошенную снегом дорогу.

«Нива» на всех парах мчалась по испещренной следами шин заснеженной грейдерной дороге, оставляя по обе стороны белую гладь широкой степи. Справа один за другим мелькали столбы, вереницей уходя за горизонт. Илья, который еще сегодня утром шел вдоль них к своей свободе с надеждой на избавление от всех невзгод, теперь стремительно возвращался обратно. А свобода была так близка… Всего-то лишь на расстоянии вытянутой руки. Надо было только не спешить. Надо было запастись терпением…

«Вот же ты безмозглый дурак, Илья! Вышел бы на дорогу подальше от этого райцентра, так нет – уселся у всех на виду на остановке, как будто у себя дома», – сокрушался про себя пленник, молча наблюдая грустным взором, как перед глазами пролетают столбы, словно прокручивая жизнь назад в стремлении поскорее вернуть его обратно в тот кошмар, от которого он так долго и упорно пытался уйти.

– Как тебя волки не съели? А?! Не повстречал их? – спросил Сарсен, снова бросая взгляд в зеркало и выпятив нижнюю губу от удивления.

– Повезло просто, – коротко буркнул сержант за рулем и снова замолчал.

– В прошлом году волки здесь на одну семью напали. Они так же, как и ты, ранним утром вышли к трассе, чтобы на автобусе до города добраться. Так родители еле успели детей на крышу остановки закинуть, а их самих прямо на глазах детей волки разодрали. Вот такие дела… – разглагольствовал Сарсен, сидя вполоборота к Илье.

Тот молчал. Ему не хотелось разговаривать с тем, кого он презирал и ненавидел. Но Сарсена это ничуть не смущало. Немного помолчав, он вдруг засмеялся и проговорил:

– Вот уж не думал не гадал, что второй раз повезу тебя к Жакыпу! А-ха-ха-ха!

Трясясь от смеха, он толкнул в плечо сидевшего рядом водителя и начал рассказывать ему всю историю, как они со своим другом Аманом похитили Илью и насильно привезли к Жакыпу, заказавшему работника для своей фермы. И вот теперь по воле случая он снова везет его туда же на своей «Ниве», радуясь, что снова заработает на нем барыши.

Пораженный услышанным, сержант сперва выкатил глаза и ошарашенным взглядом посмотрел на шефа, а затем выдавил из себя беззвучный смешок и, бросив в зеркало мимолетный взгляд на Илью, произнес:

– О, сорлы!5959
  «Бедняга!»


[Закрыть] – после чего, по своей привычке часто заморгав ресницами, зацокав языком и покачивая головой, стал отпускать комплименты удачливости своего непосредственного шефа.

– Только вчера днем Жакып здесь у нас, в РОВД, побывал! Рассказал, что его работник сбежал! Заказал пару таких, как он… Так что вовремя он нам в руки попался! Надо же, за одного и того же человека два раза вознаграждение получу! – громко проговорил Сарсен и снова разразился громким смехом, удивляясь причудам судьбы.

Хрустя свежим снегом, «Нива» медленно заехала в знакомый двор фермы и остановилась на площадке перед домом, как обычно, ожидая выхода Жакыпа, без которого покинуть машину было проблематично из-за бродивших без привязи Шерхана и Таймаса, внушавших всем гостям страх и трепет одним своим видом. Владелец фермы не появился, как в прошлый раз, из дверей дома, а вышел из-за ворот кошары и, пройдя через загон, где паслась живность, открыл калитку и неспешно направился в сторону подъехавшей машины. Оба «доставщика», желая сообщить ему радостную весть, дружно вышли из машины и лукавым взглядом псов, ожидающих вознаграждения от хозяина, уставились на приближающегося к ним Жакыпа.

– Ассалаумалейкум, джигиты! – привычно поздоровался тот, небрежно подав блюстителям порядка свою мясистую руку, за которую оба они почтительно взялись двумя руками.

Невольно улыбнувшись про себя пробежавшей экспромтом смешной мысли, что эти прибывшие двое в шинелях, один с тремя лычками на погонах, а другой с четырьмя звездами, напоминают ему персонажей любимого его детьми мультфильма «Тимон и Пумба»: «Откуда только таких понабрали? Один худосочный, как обструганный штакет, другой – метр в прыжке», – Жакып быстро отмахнулся от нее.

Услышав в ответ привычное «Уагалейкумассалам!», он запустил в карман своего бушлата руку и, вытащив из кармана раскрытую пачку сигарет, протянул ее «Тимону» – своему родственнику Сарсену.

– Вижу, ты ко мне с подарком! А, жиен6060
  Племянник.


[Закрыть]?! – растянувшись в широкой улыбке и не отрывая взгляда от выходящего из машины Ильи, проговорил Жакып, не веря своим глазам.

– Танцуй, брат! Я возвращаю тебе то, что ты потерял! С тебя обещанная награда! – громко воскликнул Сарсен, оглянувшись назад и делая широкий жест в сторону Ильи.

– Твою мать! Илья! Неужто ты?! – воскликнул, не сдержав радости, Жакып. – Как?! Где?! Где вы его откопали?! – недоумевая, спросил он, переводя удивленный взгляд с Сарсена на стоящего рядом с ним низкорослого сержанта и обратно.

Те сразу заважничали и встали в стойку, широко расставив ноги и сложив руки – один – на груди, второй – за спиной, перекатываясь с носков на пятки своих сапог и строя из себя бывалых легавых, которым ничего не стоит найти беглого человека.

– Ну, это наша работа, брат! Не зря же мы погоны носим! – бросил в ответ Сарсен, надменно приподняв подбородок.

– Ну что, жиен… Что сказать?! Рахмет! Удружил! Помог! Входите в дом. Гостями будете. Мясо варить поставлю, – рассыпался в благодарностях Жакып перед своим родственничком и его коллегой за оказанную услугу.

Сменив горделивую осанку на заискивающе-просящую, Сарсен, недолго мешкая, проговорил:

– Э-э-э… Тут такое дело, Жаке! У нас сейчас проверка в райотделе. А твой человек некстати попался на глаза прокурору и поднял там много шуму… И как бы… м-м-м… все надо замять без лишних разговоров… Ты бы этих баранов положил нам в машину да сопроводил бы их парой бутылок беленькой.

– Ну, раз такое дело, почему бы и нет! Бешбармак тогда на другой раз оставим. Подгоняйте машину к кошаре, – ответил Жакып и, повернувшись спиной к Сарсену, направился в сторону загона. Благодушное выражение его лица сменилось недовольно-злобным.

 
                                       * * *
 

Не томя долго гостей, напоив их чаем, Жакып отправил удачливого и шустрого родственничка с его подручным назад.

«Никакого от него проку. Только и умеет, что прикрывать скотокрадов да продавать людей за деньги. Мог бы и одним бараном удовлетвориться. Забыл, как я его на эту работу устроил в свое время», – подумал с досадой Жакып, смотря вслед быстро отдаляющейся от его фермы машине.

В очередной раз затянувшись сигаретой, он обернулся и взглянул в сторону саманной хибары, где за ее небольшим окном вот уже час как, погрузившись в тишину комнаты, смотрел в стену напротив себя бессмысленными, опустошенными глазами Илья. Разожженный им огонь весело потрескивал в печи, не успев еще согреть неказистое помещение, которое успело остыть за время его отсутствия.

«Почему так холодно? Где старик? Он что, огонь не разводил?» – первое, что подумал Илья, понемногу приходя в себя после произошедшего. «В кошаре, наверное, задержался. Работы стало больше… Да и этот, наверное, все на него взвалил. Или… Не может быть! Кто-то же должен за скотом ухаживать», – терялся он в догадках, пока за дверью не послышались знакомые тяжелые шаги и в хибару, распахнув дверь толчком руки, тяжело дыша, не вошел Жакып.

«Бить будет!» – первое, что пришло в голову, как только отворилась дверь.

– Холодно?! – вместо этого участливо спросил Жакып, обращаясь к Илье, молча сидевшему в дальнем углу комнаты, уставившись под ноги.

Ответа не последовало.

Коротко ответить и отделаться от назойливого присутствия Жакыпа Илье помешала проснувшаяся в нем в этот миг гордость вкупе со жгучей ненавистью ко всем тем людям, что были прямо или косвенно причастны к лишению его свободы. Своим молчаливым презрением Илья хотел выразить свое отношение к Жакыпу.

– Что молчишь? Язык проглотил?! – спросил, повысив голос, Жакып, вглядываясь в лицо Ильи, вознамерившегося сходу показать свой характер.

Тот лишь стиснул зубы и продолжал сидеть с презрительно-равнодушным выражением лица, смотря в одну точку перед собой, даже не повернув головы в сторону хозяина, чего тот не мог не заметить. В комнате повисла тревожная тишина, грозящая закончиться мгновенной яростной расправой над Ильей. Такие проявления человеческого характера Жакып улавливал тонко и как мог пресекал их на корню, не откладывая расправу в долгий ящик. Как человек, принадлежащий к категории хищников и деспотов, он знал, что одно несломленное неповиновение, один неподавленный бунт, какую бы форму он ни имел, порождает ряд других. Жакып с молчаливой угрозой замер неподвижно в полумраке хижины, не отрывая тяжелого взгляда от лица Ильи, ожидая ответа на свой вопрос. Отблески огня, пробиваясь сквозь щели вокруг дверцы печи, отбрасывали на стену за Жакыпом большую черную тень, повторяющую контуры его массивного тела. В затянувщей тишине обострившийся слух обоих улавливал каждое потрескивание огня в печи, каждый шорох в комнатушке, каждый звук за дверью. Илье даже показалась, что он чувствует, как нарастает и, бурля, поднимается в чреве Жакыпа безудержная ярость, готовая выплеснуться наружу в любой момент.

– Нет. Не холодно, – наконец ответил он тихим надломленным голосом, признавая силу и повинуясь воле того, кто имел сейчас власть над ним и его судьбой, не пожелав усугублять свое и без того трудное положение.

Его короткий ответ вполне удовлетворил Жакыпа. Особенно важна была для него интонация Ильи. В ней он уловил нотки послушания и смирения, так необходимые для того, чтобы не применять в отношении него насилия, которое было бы неизбежным и, как он считал, необходимым, если бы Илья произнес эти слова другим тоном, тоном неповиновения и недовольства, или бы вовсе проигнорировал заданный ему вопрос и продолжал упорствовать и молчать.

Добившись своего, Жакып размеренно, по-хозяйски произнес:

– На сегодня работы особо не осталось. Выйдешь через час, воды наберешь в корыта. Загонишь скот в кошару и запрешь ее. Все как обычно. Что еще? – он замер, смотря в потолок, вспоминая забытое. – Ах да. Занесешь домой три ведра угля. Потом можешь отдыхать. Понятно?

Раздраженный присутствием Жакыпа, Илья, желая поскорее избавиться от него, бросил коротко:

– Да.

– Ну, тогда давай! Собаки не на привязи. Попытаешься снова убежать – загрызут. Понял?! – снова спросил Жакып, повернувшись к двери и застыв около нее в ожидании утвердительного ответа.

– Да, – снова коротко и безразлично повторил Илья.

Дверь протяжно скрипнула и закрылась.

«Да пошел ты знаешь куда со своими собаками! И в прошлый раз они не на привязи были», – кипя возмущением, проговорил про себя Илья.

После ухода Жакыпа комната снова погрузилась в тишину, и в этой тишине и тепле Илья сам не заметил, как заснул, сидя все в том же положении, что и был.

Проснулся он оттого, что кто-то упорно тормошил его за плечо, пытаясь разбудить, снова и снова повторя его имя:

– Илья… Илья… Илья!

– А?! – ответил испуганным возгласом Илья, резко оторвав голову от стены и всматриваясь в черты лица того, кто стоял перед ним в комнате, погруженной в глухую темноту. – Га-ли-я? – еле выговорил он, не узнав свой сиплый простывший голос.

Его рука сама по себе потянулась к горлу, а лицо сморщилось от боли. Он вспомнил, как по возвращении на ферму, мучимый жаждой, первым делом напился холодной воды из алюминиевой фляги, стоящей в нетопленой хибаре. Ну и, конечно же, сыграла свою роль бутылка с «айсбергом» внутри, откуда ему в последние два дня приходилось пить.

– Горло? Холодное, наверное, пил, – произнесла сочувственно Галия, смотря на исказившееся от боли лицо Ильи.

Тот молча кивнул, не в силах ответить словами.

– Вставай! Чайку попей с молоком. Лучше станет. И это… Корыта водой надо наполнить, – добавила она добродушно, напомнив Илье о его обязанностях, о которых он забыл, глубоко заснув после всех своих мытарств.

Поднявшись, Галия направилась к двери, но остановилась около порога, наблюдая за Ильей. Понимая, что человек, проведший в степи больше пяти дней, находится не в лучшем виде, добросердечная Галия как могла пыталась помочь ему прийти в себя.

Поняв, что проспал, Илья тяжело встал с места и, волоча ноги, пошагал в сторону прихожей, чтобы по-быстрому одеться и выйти на работу. Он не стал задерживаться, чтобы выпить горячего чая, как ему посоветовала Галия. За окном уже темнело. Надо было быстро наполнить корыта водой и, напоив скот, запереть его на ночь.

Закончив с делами, Илья вернулся в свое жилище и, небрежно скинув с себя верхнюю одежду, проклиная все на свете, уселся в дальнем углу комнаты, не удосужившись даже зажечь керосиновую лампу. Тишину, в которой он просидел довольно продолжительное время, нарушила Галия, принеся ему, как полагалось по обыкновению в это время, ужин. Кастрюля, которую она держала в руках, источала манящий аромат только что снятой с огня наваристой лапши. От вкусного запаха у Ильи предательски заурчал живот, напоминая ему о необходимости удовлетворить потребность своего организма в пище, особенно учитывая накопившийся перед ним долг за прошедшие дни.

– Что ж ты без света сидишь, а? Ну-ка… – произнесла Галия.

Поставив кастрюлю на стол и бросив взгляд на неподвижно сидящего Илью, она нащупала в темноте спички и сама зажгла лампу.

– Вот. Любимую вашу лапшу приготовила, – произнесла она негромко, глядя на оживающего Илью, метнувшего в сторону кастрюли голодный взгляд.

Наконец он, не выдержав, встал с места и быстрыми шагами направился к умывальнику, а вернувшись, в нетерпении открыл крышку кастрюли. Ловко орудуя половником, он торопливо, будто за ним кто-то гнался, плеснул несколько раз в большую тарелку горячего бульона вместе с длинной и скользкой лапшой, наполнил ее до краев, и, несмотря на то, что она была горячей, набросился на нее и ложка за ложкой, неустанно дуя то на бульон, то на лапшу, незаметно для себя проглотил целую большую тарелку. Опустошив посуду, он глубоко вздохнул, прикрыл глаза и с блаженным видом откинулся назад, опираясь на руки, широко расставленные за спиной, а потом, придя немного в себя, смахнул рукавом с носа и лба выступившие большие капли пота.

– Наелся? – спросила тихим голосом Галия, стоявшая все это время у порога, ни проронив не звука.

– Да… ик… Спасибо, Галия! – ответил сквозь икоту Илья, поглаживая ладонью грудь.

– Чаю выпей. Икота пройдет. Правда, чай тоже горячий, – добавила она, улыбнувшись глазами и уголками губ. – Да-а… Не повезло тебе с этим Сарсеном. Тот еще мерзавец! Это он всю округу работниками снабжает.

Поняв, что сболтнула лишнего, Галия опустила глаза и, почесав за ухом, торопливо произнесла:

– Ладно. Разговорилась я что-то с тобой. Решила вот отнести тебе еду, пока горячая. Мы тоже за ужин сели – дети на каникулы приехали. Ты это… отдыхай.

Открыв дверь, она вышла из хибары и пошагала в сторону дома, хрустя снегом под ногами.

– Галия! – крикнул ей вслед Илья, решившись задать волнующий его вопрос.

– Ау?! – откликнулась она в своей добродушной манере и обернулась.

– А где Богдан? – донесся до нее приглушенный голос Ильи из приоткрытой двери.

– Богдан? А тебе Жакып не говорил? – ответила она вопросом на вопрос, продолжая стоять вполоборота, съежившись на холоде и приобняв себя руками.

– Нет… – тихо донеслось из хибарки.

– Умер он! Похоронили мы его, – ударил словно обухом по голове неожиданный ответ, заставивший его оцепенеть, после чего Галия торопливо засеменила в сторону дома, не давая Илье шанс задать следующий вопрос.

«Как?.. Умер?.. Почему умер? – завертелись в его голове мысли. – Он же был в порядке, когда мы с ним расстались. Не болел вроде…»

Застывшим взглядом, в котором было много вопросов и не было ответов, Илья уперся в стену напротив. Сердце екнуло и, больно защемив, выдало горькую догадку: «Неужели он… из-за меня?! Понял, что Богдан помог мне… Гад! Нелюдь! Что ты за человек такой?! Гадина! Гадина! Гадина-а-а-а!!!» – закричало все его естество в таком порыве мгновенно вспыхнувшего гнева, что Илья вскочил с места и, в бешенстве схватив первое, что попалось ему под руку, метнул в стену. Послышался звон стекла, и комната погрузилась в кромешную темноту – вдребезги разбитой оказалась стоявшая на столе керосиновая лампа. Мрак комнаты слился с темнотой за окном, что в первые минуты нельзя было разглядеть даже вытянутую перед собой руку.

Все еще тяжело дыша, Илья застыл на месте, погруженный в свои мысли. Из его головы не выходил вопрос: «Зачем? Зачем надо было его?.. Беспомощного старика…» Перед внутренним взором Ильи неожиданно всплыл и так же быстро улетучился, канув во тьму комнаты, знакомый образ Богдана. Такой же сутулый и худосочный, как и он сам, только чуть ниже ростом, он с укором посмотрел на него из-под косматых бровей и, опустив глаза, исчез. Вспышка гнева сменилась опустошающим отчаянием.

«Господи, за что мне все это?! За что?» – взмолился про себя Илья, ощущая острую жгучую боль отчаяния в груди.

Бессильно опустившись на кошму, Илья обнял колени руками и уткнулся в них лицом, а потом, дрожа всем телом, горько зарыдал. Он не в силах был унять рвущиеся из глаз слезы. Грудь и плечи ходили ходуном, то вздымаясь, то опадая. Пытаясь заглушить рвущийся наружу вопль, он вцепился зубами в тыльную сторону своей ладони и глухо завыл. Захлебываясь рыданиями, он свалился на бок и, обхватив голову руками, застонал, повторяя свой бессмысленный вопрос:

– По-о-очему-у-у?.. Почему-у-у я-а-а-а?!

Выплакавшись, Илья с трудом заставил себя подняться с кошмы и поволок ноги к сложенному в углу комнаты одному комплекту матрасов и одеял. Подойдя, зацепил рукой лежащее на самом верху одеяло и, вернувшись обратно, на место, где он обычно стелил свою постель, лег на правый бок, поджал под себя ноги и, накрывшись с головой этим одеялом, закрыл глаза. Усталость взяла свое, и через некоторое время Илья уснул.

 
                                       * * *
 

– Эй, балбес! Ты что, совсем припух?! Вставай! Пора к работе приступать! Разлегся здесь, как у себя дома, – услышал Илья полный недовольства грозный голос Жакыпа сквозь приковавший его к постели тяжелый сон.

Он с трудом раскрыл налившиеся свинцом веки, повернул голову в сторону прихожей и увидел сквозь сумерки комнаты темный силуэт, застывший около настежь раскрытой входной двери. Холодный ветер беспрепятственно проник в дом и быстро завладел им. Просматривающаяся за открытой дверью легкая синева неба говорила о позднем утре.

«Будильник… Черт бы его побрал! Забыл поставить», – сразу же вспомнил Илья.

Обмякшее и отяжелевшее в тепле тело, все еще скованное многодневной усталостью, не желало быстро приходить в себя. Илья заметил, что проснулся в той же позе, что и уснул, не сдвинувшись ни на сантиметр. Если бы в эту ночь у Ильи был сосед по комнате, то тому вряд ли удалось бы уснуть от того храпа, что стоял здесь всю ночь.

Пока Илья приходил в себя, находясь в некоторой прострации, недовольный, кипящий злостью Жакып, не обнаруживший работника в кошарах, не намерен был входить в его положение и терпеть медлительность. Поискав взглядом что-нибудь увесистое и обнаружив под ногами ботинок Ильи, Жакып схватил его и, с силой размахнувшись, бросил его в него. Тяжелый армейский ботинок, пролетев через всю комнату, метко ударился подошвой в голову Ильи. Сердце у него заколотилась, кровь прихлынула к лицу от возмущения и злости.