Текст книги "Невольник"

«Раз есть линия электропередачи, значит, вдоль нее имеется какое-нибудь село или колхоз», – немного приободрился Илья, обнадеженный увиденным.

Не доезжая строений, их встретили громким лаем два тобета – казахские овчарки песочного окраса – и сопроводили машину до самого двора дома. Гости остановились и, опасаясь собак, не решались выйти из машины. А те стали гордо кружить вокруг «Нивы», чувствуя свое превосходство над чужаками.

– Жатындар ей! Жат!!!1212
  «Лечь! Ложись, я сказал!»


[Закрыть] – послышался грозный голос, и из-за деревянной двери показался хозяин, на котором, несмотря на прохладный день, была всего лишь серая обветшалая футболка с растянувшимся воротом.

Это был высокий, крупного телосложения мужчина, коротко стриженный, с массивными руками и ногами, немного выпирающим из-под футболки «авторитетом», который, по его представлению, должен был иметь каждый солидный мужчина его возраста. А ему не было и сорока лет.

Только после окрика хозяина два волкодава послушно отошли в сторону от машины, пригнув свои большие головы к земле.

– Ассалаумагалейкум, Жаке! – поздоровался с хозяином Сарсен, выскакивая из машины, и, спешно захлопнув за собой дверь, направился в его сторону, подобострастно вытянув вперед две ладони, как будто обращался к чиновнику высокого ранга.

– Уагалейкумассалам! – ответил польщенный таким приветствием хозяин дома, протянув в сторону гостя широкую ладонь.

– Ассалаумагалейкум! – произнес сухим твердым голосом Аман, здороваясь с хозяином дома после Сарсена, пожав ему правую ладонь и коснувшись его локтя своей левой ладонью в знак уважения.

– Алейкум! – кратко ответил гостю хозяин.

– Как ваше состояние? Как ваши дела? Здравствуют ли дети? Скот? Все ли хорошо в хозяйстве? – начал разговор Сарсен с традиционных вопросов, которые задавались испокон веков в этих степях еще их отцами и дедами, перед тем как вступить в дальнейший, более серьезный разговор.

– Слава Аллаху! Все хорошо! Как сами поживаете? Работа? Семья? Все в порядке? – задал встречные вопросы согласно степному этикету хозяин после короткого ответа.

После традиционных кратких дежурных вопросов образовалась небольшая пауза.

– А это чей сын будет? Какого рода?1313
  Казахи делятся на роды и по традиции при знакомстве с человеком интересуются его родом.


[Закрыть] – спросил Жакып, взглянув в сторону незнакомого ему прежде Амана.

– Познакомьтесь. Это мой одноклассник и друг Аман, – представил его Сарсен.

– Аман, – произнес тот, снова протянув руку хозяину дома.

– Жакып! – ответил хозяин, пожав ему ладонь.

– Я из рода Жаукашты. Отца звали Ертай, – ответил на вопрос Жакыпа Аман.

– Ым-м-м… Актогайский, значит, – вымолвил Жакып, зная, что основная часть рода Жаукашты проживает в этом районе их области. – Понятно-о-о… – протянул он медленно и негромко, покручивая в руке вытащенную из кармана спортивного трико сигарету и всматриваясь в молчаливо сидевшего в салоне машины Илью.

– А это кто? Что-то на казаха не похож, – спросил заинтересованно Жакып, не отрывая взгляда от салона автомобиля.

– А это добыча! То, что вы заказывали. Помните? Когда мы встретились в гостях у Талгата на обрезании его сына. Вы говорили тогда, что вам нужен работник – аккулак.

Чиркнув спичкой о коробок, Жакып не спеша подкурил сигарету и, всматриваясь в салон стоявшей поодаль «Нивы», сказал:

– Вытащи его. Дай я на него посмотрю.

– Эй, мужик! Да чтоб тебя – за весь день и имя его не спросили, – произнес, засмеявшись, Сарсен и махнул Илье рукой, подзывая его к себе.

Илья никак не отреагировал, но после повторного окрика «Эй, мужик! Иван!», сопровождаемого свистом, он понял, что обращаются к нему, и, нехотя выйдя из машины, зашагал в сторону троицы, что успела за это время усесться в ряд на нечто похожее на удлиненную скамейку, только без спинки, разместившуюся вдоль кирпичной стены дома.

– Дайте воды! – сказал Илья бескомпромиссным тоном, обращаясь к Жакыпу, дав тому понять, что, не попив воды и не сполоснув лица, он не будет ни с кем разговаривать.

– Вон, видишь флягу? Там и возьми, – проговорил Жакып, смотря на Илью, на чистом русском языке, без акцента, указывая ему головой на две фляги, стоящие друг возле друга около входных дверей дома.

Подойдя к той, что располагалась ближе, Илья взял в руку алюминиевый черпак с длинной ручкой, стоявший поверх ее крышки, и, зачерпнув из фляги воды, стал долго ее пить, не обращая внимания на ее солоноватый вкус. Напившись, снова набрал воды, потом, отойдя чуть в сторонку и наклонившись слегка вперед, начал умываться, не глядя в сторону троицы, что обсуждала его дальнейшую судьбу.

– А что с его лицом? Били, что ли? – спросил Жакып, наблюдая за Ильей.

– Ну да, пришлось. Кто добровольно пойдет в рабство, – ответил, криво улыбаясь, Сарсен.

– Почему не пойдут? Ходит же вон у меня один. Вроде не жалуется, – произнес Жакып, бросив взгляд в сторону стоявшей отдельно небольшой постройки, отдаленно похожей на жилище, добавив: – Спит, наверное… Отдыхает. Скот пригнал на водопой. Сейчас погонит обратно… А этого вы откуда привезли? Как зовут, не знаете. Чем занимался до этого, кто по профессии, тоже, наверное, не знаете? – спросил он, хитро глянув на «продавцов».

– Да зачем нам это, Жаке? – нашелся сразу же Сарсен. – Нам бы свое причитающееся получить, что вы в прошлый раз обещали… Мужик как мужик… Не старый. Не больной. Не хромой. Нормальный вроде, – добавил он, пожав плечами и посмотрев в спину моющегося Ильи.

– Не спеши! Получишь ты своих двух баранов. Дай я с ним поговорю. Разузнаю, кто он.

– Ну, началось… – запричитал Сарсен, скривив лицо. – Хотите поторговаться? Спустить цену? Если так, тогда отвезу его обратно в город. Я что, тащил его за двести километров, сжег столько бензина, чтобы за копейки отдать?

– Не скули. Получишь ты свое вознаграждение, – отрезал Жакып, не желая вступать в спор и дав Сарсену понять, что его усилия не окажутся напрасными.

Жакып был дальним родственником Сарсена по материнской линии, поэтому и позволял себе иногда такие вольности в общении с ним. Тем более он был гораздо старше. Пару лет назад, когда отмечали тридцатипятилетие Жакыпа, вся родня собралась в бывшей государственной столовой, а ныне частном кафе в райцентре. Устроили там развеселый той1414
  Празднество.


[Закрыть], как положено в соответствии с традициями: с большим количеством мяса и, конечно же, выпивки, которая лилась рекой, с громкой музыкой и певцами, поющими под фонограмму, с дракой и мордобоем в конце празднества. А как же без них? Таким был шаблонный сценарий празднества в те времена. Тогда-то они и сблизились с Сарсеном, который благодаря ему, Жакыпу, устроился на службу…

– Как тебя звать?! – спросил Жакып у Ильи, крикнув ему в спину. На что тот ответил, продолжая мыть лицо и шею от пыли, что проникла повсюду:

– Илья меня зовут. По отчеству Николаевич! – добавил он, не зная сам почему.

– Будешь здесь у меня жить и работать, Илья! Дом есть, еда есть. Кушать будешь, как никогда не кушал. Каждый день бешбармак или лапшу. Иногда и водка будет, если будешь хорошо работать, – проговорил Жакып, ехидно ухмыльнувшись и продолжая разглядывать спину Ильи. – Может, со временем и жену тебе найдем, – добавил он и сам весело рассмеялся своей шутке, трясясь в плечах.

Сарсен и Аман растянули рты в улыбке, предвкушая скорый заработок, думая и гадая, сколько баранов удастся получить с Жакыпа за голову Ильи.

– А если не захочу остаться? – спросил Илья, который покончил с мытьем и принялся отряхивать одежду.

– У тебя нет выбора, мой друг! – произнес Жакып, нахмурив брови. В его голосе прозвучала твердость.

Илья понял, что разговор с этими «басурманами», как он их сразу окрестил, бесполезен и ни к чему не приведет. Растерянно захлопав ресницами, он молча стал осматриваться по сторонам, проводя взглядом то по постройкам, принадлежавшим Жакыпу, то по бескрайней степи, в которой они находились, словно полярная станция в безлюдной Арктике, где на тысячу километров нет человеческой цивилизации.

Внимание Ильи привлек протяжный скрип двери, которая вслед за этим громко захлопнулась. Из низкого строения, стоявшего неподалеку, вышел человек в черных резиновых калошах на голых ногах, зеленой солдатской рубашке на худых угловатых плечах и в брюках песочного цвета с большими карманами по бокам, державшихся на резиновых подтяжках. Лицо его покрывали густые усы и борода темно-серого цвета, ставшие продолжением пепельных волос, которыми буйно обросла голова незнакомца. Шаркая калошами, он поплелся на полусогнутых ногах в сторону одиноко стоящего чуть поодаль деревянного строения, по виду напоминающего туалет.

– Кто ты по профессии? – спросил Жакып, продолжая знакомство со своим новоиспеченным работником.

– Водитель, – солгал Илья, сказав первое, что ему пришло в голову.

– Ым-м-м… И что же ты водил?

– Да разное… Грузовики в основном. ГАЗ-52, ЗИЛ, – стал сочинять на ходу Илья.

– Ясно все с тобой, Илья! Иди вон в тот дом. Богдан вернется – поговоришь с ним. Это старик, которого ты только что видел. Он, наверное, уже покушал. Там должно что-нибудь остаться. Поешь и отдохни, а через час пойдешь с ним пасти баранов. Он тебе объяснит, что к чему. Понял?

– Понял! Чего же не понять-то, – ответил Илья, бросив взгляд в сторону невысокой хибары без крыши, местами поросшей пожелтевшей травой.

Дверь хибары так же, как и дверь туалета, была сколочена из широких выцветших досок, только с темно-коричневой кошмой, прибитой к ее поверхности узкими деревянными рейками и служившей, скорее всего, утеплителем в зимнюю стужу. Рама небольшого окна была покрашена светло-синей краской, выделяясь на фоне яркой стены, побеленной известкой, за которой просматривался толстый слой грубой штукатурки. Стены строения стояли на невысоком фундаменте, практически вровень с землей. По левую сторону от входной двери, вдоль короткой части стены, располагался притиснутый к ней умывальник с квадратной нижней дверцей, за которой по обыкновению скрывалось ведро для сточной воды. На небольшом выступе поверх умывальника лежали зубная щетка, паста и хозяйственное мыло. В нескольких шагах от умывальника образовалась небольшая грязная лужица, облюбованная местными воробьями, что толпились около нее, громко чирикая, толкаясь и дерясь между собой, не обращая ни на кого внимания. Приглядевшись, можно было заметить, как одна воробьиная стайка, напившись воды, упархивала в степь, низко прижимаясь к песчаной земле горчичного оттенка, а ей на смену, как будто ожидая своей очереди, тут же прилетала другая, чтобы также утолить свою жажду. По всему можно было понять, что житель хибары не особенно утруждал себя обязанностью выливать воду из ведра, когда приходит время, из-за чего образовалась эта плесневелая лужица. Доказательством его небрежности был узкий ручеек, вьющийся от умывальника.

Илья послушно поплелся в сторону указанного жилища, боязливо озираясь на собак, которые, рыча и не отрывая от него своих пристальных взоров, проводили чужака до хибары, пока тот не скрылся за ее дверью.

Переступив порог хибары, Илья оказался в небольшом переднике этой постройки. Сразу же напротив двери, разделяя небольшое помещение на две части – более просторную жилую комнату и маленькую прихожую, расположилась выложенная из красного кирпича печь. Сверху печь имела две конфорки для приготовления еды, а с торца – две железные дверцы, похожие на форточки, в одну из которых забрасывались дрова и кизяк, а зимой – уголь, а из другой, нижней, вытаскивалась зола. В прихожей, по левую сторону от входа, вдоль стены стояла самодельная вешалка из трех широких необструганных досок, в которые были вколочены большие длинные гвозди, что служили крючками для одежды. На одном из них висел грязный армейский бушлат, а на другом – такое же грязное полотенце серого цвета. От печи веяло теплом, которое мягко коснулось ног Ильи.

Свет, просачивающийся в комнату через два небольших окна без штор, падал на низкий и грубый прямоугольный деревянный стол без скатерти, поверхность которого имела маслянисто-коричневый цвет. По обе стороны стол был обложен двумя потрепанными временем узорчатыми корпе1515
  Корпе – матрас, имеющий внутреннюю основу из овечьей шерсти. Как правило, снаружи покрыт узорами.


[Закрыть], судя по внешнему виду, давно не знавшими стирки. На столе стояла керамическая тарелка белого цвета с недоеденными остатками вермишели и торчащей из них большой алюминиевой ложкой. С тарелкой соседствовала большая пиала с недопитым чаем с молоком. Тут же, в окружении рассыпанных по столу крошек, лежала домашняя булка с отрезанной четвертинкой.

У края стола стоял среднего размера походный армейский котелок, весь почерневший снаружи от копоти и сажи и, скорее всего, приготовленный, чтобы забрать с собой в нем еду.

За спиной Ильи скрипнула дверь.

– Проходи. Присаживайся. Что встал как вкопанный? – послышался низкий прокуренный голос.

– Здравствуйте, – произнес в ответ Илья, после чего снял ботинки и, сделав пару шагов в сторону стола, оказался ногами на темно-коричневой пыльной кошме, покрывавшей всю поверхность комнаты.

– Наложи из казана еды и пообедай. Чай в чайнике с заваркой, бери молоко и сахар. Потом ложись отдохни. Скоро пойдем овец выгонять на пастбище, да и другой работы хватает. Короче, вернемся только к ночи. Так что наберись сил. Отдохни! – произнес старик, проследовав за Ильей в комнату.

Илья без лишних слов налег на еду. А наевшись, повалился от нахлынувшей на него усталости на свободное корпе, чтобы вздремнуть, пока есть время…

– Эй, как тебя там?! Вставай! Пошли! – разбудил его, прервав сладкий сон, настойчивый голос соседа.

Илья с трудом приподнялся. Посидев с минуту, приходя в себя после короткого, но крепкого сна, он встал на ноги. Надев обувь, вышел во двор. Сосед, с которым он еще не успел познакомиться, уже хозяйничал в сарае. Открыв ворота, он стал выгонять овец из кошары, прикрикивая своим слабым голосом:

– Чик! Чик! Ай чик!1616
  «Чик» – возглас, которым погоняют скот.


[Закрыть] – прихлопывая иногда ладонями.

Большая отара овец, в основном имевших серо-пепельный и коричневый окрас, дополненная несколькими белошерстными козами, громко блея и отфыркиваясь на ходу, вылилась наружу и направилась по известным им узким степным тропинкам, начинающимся здесь же, недалеко от их кошар, в сторону широкой бескрайней степи, чтобы попастись на ее золотистых просторах, мирно пощипывая траву, набирая вес и силы перед предстоящей суровой и длинной зимой.

Закрыв по распоряжению старика ворота загона, Илья не спеша догнал его, плетущегося за отарой, и, поравнявшись с ним, осторожно заговорил, вопросительно глянув на его закопченное солнцем лицо:

– Давно здесь, земляк?

– Да уже лет пять будет, – ответил он, громко высморкавшись, после чего, пройдясь рукой по телогрейке, вытер о нее ладонь.

– И как живется? – спросил Илья, смотря на разбредающуюся по степи отару, над которой в безоблачном небе одиноко сияло солнце.

– Как живется? Как живется, так и живется. И до этого шибко хорошо не было. И здесь не так уж плохо, если подумать. Только…

Осекшись, он замолчал и грустно вздохнул.

– Одиноко здесь! Бабу бы какую-нибудь, чтобы дома ждала… Чтобы вечерком с ней чайку попить, погутарить с ней, так сказать, по душам. Приласкать ее ночью в постели. Приобнять… Говорил сколько раз Жакыпу, да толку… Все обещает, обещает, а привозит одних мужиков, – проговорил старик вроде бы с обидой в голосе, но в конце с хитрецой улыбнулся, подмигнув Илье одним глазом. – Да хоть сколь угодно мужиков вези! Мне все равно! Это не моя забота! Мне бабу достань! Говорю я ему, – продолжил он, распаляясь и желая выговориться, – сколько я на тебя здесь горбачусь! Я же первый у тебя, говорю, верой и правдой. А он вбил себе в голову, наверное, что если у меня баба будет, то я буду плохо работать. Или у нас с ней дети могут появиться, которые будут мешать по хозяйству. Их кормить надо. Лишняя же копейка будет уходить на рты. А то, что с каждым годом поголовье скота растет, это он не считает!

Теперь в голосе старика действительно слышались обида и досада. Уйдя в себя, он снова замолчал, смотря куда-то вдаль.

– Меня Илья зовут, – произнес негромко Илья, желая познакомиться со стариком.

– Богдан, – ответил тот, продолжая шагать, глядя перед собой, вслед удаляющейся отаре.

– Ты тоже из Темиртау? – спросил Илья Богдана.

– Нет, я из Караганды! – ответил старик.

– Как тебя угораздило сюда попасть? Тоже похитили, небось? Да что я спрашиваю, – спросил и сам же ответил на свой вопрос Илья, не отрывая взгляда от лица Богдана.

– Ты думаешь как и те, кто был здесь до тебя, – ответил Богдан загадочно и замолчал.

Они прошли с десяток шагов, пока Богдан сам не заговорил, прервав молчание:

– Я сам сюда пришел. Жакып увидел меня в городе, когда я в помоях рылся, в мусорных баках. Предложил поехать к нему, стать его работником. Я и согласился. Тогда я еще здоровее был, сильнее и немного моложе. Да и работы было поменьше. Это сейчас, с годами отара разрослась. Коров и лошадей становится все больше и больше. А Жакып – все жаднее и жаднее. Не тот, что был раньше. Да и пить стал больше. А как напьется, дуркует по-страшному. Он же сам себе здесь хозяин и барин, в этой бескрайней безлюдной степи.

– И не пожалел, что приехал? – спросил, вглядываясь в лицо Богдана, Илья.

Тот не спешил с ответом. Обведя рассеянным взглядом степную даль, задумчиво произнес:

– Иногда, конечно, жалею. Но знаешь, в чем дело… Он меня отпускал до этого несколько раз, а я возвращался. Не получается у меня жить в городе. Никак не могу… Как тебе сказать… как объяснить-то… Войти снова в колею, что ли. То на работу не могу устроиться, то денег постоянно на жилье не хватает. И опять без угла и крыши бродяжничать приходится. Документы никак не могу восстановить. Так и возвращаюсь обратно к нему. А он принимает по-человечески обратно.

Богдан осекся и замолчал. Придя в себя, продолжил:

– Я не знаю, почему у него ко мне такое отношение. Потому что я сам вернулся когда-то, что ли? Или что-то другое? В общем, здесь меня кормят, поят, одевают и обувают. Иногда выпить и малость отдохнуть дают – пару дней. Так что… не все так плохо у меня. Разве что… – почесал он бороду, – бабы не хватает. Ну, я тебе об этом говорил.

– А кроме тебя, еще кто-нибудь есть из работников? – спросил Илья.

– Были… Да сплыли… – усмехнулся старик и погрустнел. – Видишь ли, поголовье скота растет, а рук не хватает. Дети у него малые еще, помочь по хозяйству не могут. А чтобы нанимать и платить, нужны деньги. Вот он и решает таким образом эту проблемку. Покупает или похищает людей, которые горбатятся на него до поры до времени… Рано или поздно эти несчастные решают убежать, ведь Жакып их добровольно не отпускает. Да только ничего хорошего из этой затеи не получается. Так что… смирись с этим и живи, пока живется.

– И где же они? Эти работники…

– Где-где… В Караганде! – вспылил неожиданно Богдан, глянув на Илью со злостью.

Но по его глазам тот почувствовал, что этот гнев направлен не против него.

– Нет их больше! Исчезли они! Испарились! – раскидывая руки в стороны и театрально жестикулируя, выкрикнул Богдан, и Илья увидел, как на его глаза навернулись слезы.

Не желая, как это принято у мужчин, демонстрировать свою слабость, Богдан широкими шагами ушел вперед, поднял правую руку и прошелся тыльной стороной кисти по лицу. И это не осталось незамеченным Ильей. Илья не стал досаждать старику дальнейшими расспросами. Эти слова, вырвавшиеся из его души, расставили все по своим местам. Все стало понятно и без дальнейших объяснений…

«Если я правильно понял его слова, то ничего хорошего с ними не произошло… Господи! И угораздило же меня сюда попасть», – проговорил про себя Илья, впадая в уныние и тревогу.

Оба вернулись в свою хибарку, когда уже наступили ранние сумерки. День прошел быстро. Все обычные дела по хозяйству были закончены, скот напоен, пересчитан и загнан в стойла. Над фермой, в густой синеве вечернего неба, повисла тишина…

Сморщив нос и оскалив зубы, Илья посмотрел на свою ноющую, словно обожженную, ладонь, покрасневшую и покрывшуюся волдырями. Плетеный аркан, привязанный к ведру, которое он бесчисленное количество раз опустил в колодец, «съел» с нее всю кожу. Тянущая боль ощущалась и в пояснице. Илья присел на корпе, расстеленное перед низким столом, вытянул ноги и устало прислонился спиной к печи.

На столе, освещенном слабым светом керосиновой лампы, уже стоял снятый с огня котелок, распространяя по всей комнате запах вкусной еды. Свежеиспеченный хлеб продолговатой формы, слегка подгоревший, с коричневой коркой, только что вынутый из чугунной формы, в которой он пекся, своим ароматом тоже приглашал себя попробовать. Только сейчас, смотря на тусклый свет керосиновой лампы, освещаюшей комнату, Илья почувствовал, как устал и сильно проголодался.

– М-м-м… Супец! Наконец-то что-то жидкое приготовили, – произнес Богдан не без удовольствия, приподняв крышку котелка и принюхавшись к его содержимому. – Что? Ладони жжет? Давненько, видать, не работал, – произнес он, ухмыльнувшись, бросая взгляд на Илью, положившего руки перед собой ладонями вверх. – Ничего, привыкнешь. Мы руками воду будем каждый день таскать, пока Жакып насос не купит.

Богдан торопливо взял большую ложку, опустил ее в котел, после чего отхлебнул супа и, закрыв глаза, покачал головой от удовольствия.

– Что-что, а супы Галия умеет готовить.

Кивнув Илье в полутьме в сторону стола, произнес, предвкушая вкусную трапезу:

– Давай уже ужинать. После я тебе ладонь синтомициновой мазью намажу.

Илья придвинулся к столу, опираясь на костяшки пальцев, и приступил к еде. А спустя четверть часа оба, набив животы, раскрасневшиеся и вспотевшие, повалились на свои подстилки, предварительно подложив под голову подушки.

Две большие мягкие подушки с не совсем чистыми наволочками всегда лежали поверх корпе, как это принято в казахских семьях, чтобы при необходимости быть под рукой и удовлетворить потребность хозяина в отдыхе. А ночная постель, аккуратно сложенная, всегда находилась отдельно, в стороне от обеденного стола, вдоль стены, не имевшей окна.

Еще до ужина Богдан, войдя в комнату, сразу заметил, что у стены появился второй комплект спальных принадлежностей – для Ильи. Новая постель и свежеприготовленный ужин – все это говорило о том, что здесь поработала хозяйская рука Галии, супруги Жакыпа…

Эта небольшая каморка с печкой служила ее обитателям и столовой, и спальней, и вообще всем. С низкого потолка посередине комнаты одиноко свисала лампочка на голом проводе, по которому уже долгие годы не бежало электричество. Его отключили еще в начале девяностых, когда был расформирован колхоз, к которому относилось это скотоводческое отделение. Брошенное на произвол судьбы, оно тихо приходило в упадок, пока Жакып спустя несколько лет не выкупил его у государства. К тому времени оставшиеся без работы и средств к существованию местные жители успели снять все алюминиевые провода с бетонных столбов, идущих сюда от колхоза, а это без малого тридцать километров, и благополучно сдать их в городской пункт приема цветных металлов. Потом добрались и до самих столбов: ломали их кувалдами, чтобы вынуть оттуда арматуру для сдачи уже черного металла.

Прослышав об этом, Жакып вовремя остановил их. Как только эта новость дошла до его ушей, он бросился к тогдашнему участковому и, взяв его в качестве представителя власти и прихватив с собой для пущей убедительности документы, примчался к тому месту, где дюжина мужиков из его бывшего колхоза начали «рубить» опоры, намереваясь дойти к концу лета и до его владений, превращая столбы в бетонную крошку и вынимая из них арматуру, словно спинной мозг из гигантской змеи. После перепалки и предъявления доказательств принадлежности этих столбов к его хозяйству, подтвержденных представителем власти в форме, проблема была улажена. И теперь голые бетонные опоры ждали в степи лучших времен, давая владельцу надежду, что со временем на них снова появятся провода и электроэнергия снова потечет в сторону его хозяйства, даря ему блага цивилизации. Но пока электричество отсутствовало, люди вынуждены были пользоваться старыми методами существования в виде керосиновых ламп и свечей, самоваров на огне и колодцев с ведрами, с которыми, как им еще недавно казалось, они попрощались четверть века назад.

Илья и Богдан дремали, когда к ним нежданно зашел Жакып, открыв никогда не запирающуюся дверь хибары, разве что в редкие зимние дни, когда на дворе бушевала дикая пурга, изо всех сил стараясь проникнуть в дом.

– Ну что, работнички? Отдыхаем?! – спросил он весело, прогремев, как гром в тихом ночном небе, возвращая к действительности засыпающих Богдана и Илью. – Вставайте! Чайку попейте. Вон, у вас уже вся вода выкипела.

И действительно, из-под подпрыгивающей крышки чайника безудержно вырывался пар, а из носика на железную поверхность печи выплескивался кипяток, шипя на ней пузырями. Превозмогая навалившуюся усталость, «работнички», с трудом оторвав головы от подушек, присели, медленно приходя в себя в полутьме комнаты.

– На, возьми, здесь зубная паста, щетка, бритва и полотенце. Мыло и шампунь у вас общие. Они у Богом данного Богдана, – каламбуря и улыбаясь углами рта, произнес Жакып, смотря на сидевшего на кошме Илью в ожидании, что тот встанет и подойдет к нему, чтобы взять принесенные им принадлежности.

Полусонный Илья, приходя в себя от внезапно прерванной дремоты, поднял глаза и посмотрел на зловещую фигуру Жакыпа, стоявшего во мраке комнаты у входной двери и не намеревавшегося проходить дальше порога. На его широком небритом лице, покрытом легкой щетиной, танцевали блики пламени, вырывающиеся из щелей печи.

– Иди сюда! Я что, полчаса буду здесь стоять?! – гаркнул Жакып, начиная злиться на нерасторопность не до конца отошедшего от сна Ильи, который продолжал сидеть, вытянув ноги перед собой.

– Сейчас. Встаю уже… – вымолвил тот сонным голосом и, привстав с места, направился к хозяину.

Взяв из его рук принадлежности, бережно сложенные в целлофановую «маечку», Илья огляделся по сторонам, ища место, куда можно положить полученные средства гигиены.

– Когда попьете чаю, занесите внутрь умывальник. Все! Уже похолодало. Будете мыться дома. Там, на мойке, есть куда положить мыльно-рыльное, – произнес, поостыв, Жакып.

Бросив недовольный взгляд на заспанное лицо Ильи, он снова обратился к нему:

– Ты будешь возвращаться с пастбища пораньше. Где-то за час. Станешь готовить к обеду воду для скота. Богдан сам пригонит отару. Сейчас осень, воды не так много пьют, как летом, так что в астау1717
  Астау – корыто.


[Закрыть] и на вечер вода останется. Вечером просто дольешь немного. Потом поможешь старику загнать весь скот в кошары, и оба можете зайти домой. Но только не завтра! – гаркнул он и осекся. – Завтра скот будет пастись на той стороне речки, – добавил он, глядя сквозь Илью своим острым, колючим взглядом, раздумывая о чем-то. – Вечерами, после того как закончишь с водой, быстренько топишь печку и ставишь на плитку чайник. Теплой водой мыться приятней будет. Да и на чай останется. Вот такие у тебя будут ежедневные обязанности.

Он снова замолчал и задумался, пристально смотря в полутьме хибары на Илью, потом добавил:

– Что-то я забыл сказать… А, да! Утром занесу рабочую одежду и обувь. Какой у тебя размер? – он перевел взгляд на ноги Ильи.

– Сорок третий, – ответил Илья, также опустив взгляд к своим ногам, что были, как и раньше, в дырявых и грязных носках.

Как только Жакып закрыл за собой дверь, Илья вернулся на место, положил принесенные вещи рядом с собой на кошму и, вытянувшись снова поверх корпе, улегся на прежнее место. Он не хотел пить чай. Не было ни желания, ни сил. По другую сторону стола, словно застыв, продолжал молча сидеть Богдан с сомкнутыми глазами, не зная, что делать: улечься спать, постелив постель, или встать и попить чаю.

Он так и сидел, пока Илья не произнес, желая его расшевелить:

– Старик!

Богдан не заметил, как Жакып вышел из дома, поэтому и застыл на месте, по привычке ожидая распоряжений от хозяина.

– Богдан! – повторил погромче Илья, видя, что старик не реагирует на его голос.

– А? – еле слышно отозвался Богдан, так и не открыв глаза и не шелохнувшись.

– Ложись, говорю, спать! Жакып ушел, – произнес Илья, переводя взгляд с полусонного соседа на стену напротив себя, где слегка колыхались удлиненные тени от предметов, находившихся на столе.

Причмокнув губами, Богдан продолжил сидеть в том же положении, с закрытыми глазами, обхватив согнутые колени своими худыми жилистыми руками, пока снова не услышал голос Ильи, который, зевнув, произнес, растягивая слова:

– Может, все-таки чайку попьем? С сахаром, с молочком парным…

От того ли, что надоело сидеть, или что-то еще послужило причиной, но после этих слов соседа Богдан открыл глаза и, проведя нещадно костлявыми пальцами по своему лицу, поросшему густой бородой, произнес:

– Я не против. Я всегда в это время чай пью. Что-то сегодня не по расписанию у меня получается. Хе… – и он, улыбнувшись, мотнул головой и привстал с места.

Высокая керосиновая лампа со слегка почерневшим стеклом стояла на краю стола и слабо освещала лица двух молча чаевничающих мужчин. Только протяжный звук «ул-л-лп, ул-л-лп», издаваемый время от времени Богданом, когда тот втягивал в себя горячий чай с молоком из неглубокой пиалы, нарушал тишину.

Илья не любил пить чай горячим. Он терпеливо ждал, пока напиток остынет. Сидел, обняв руками колени, и неподвижным взглядом смотрел на пламя лампы. Временами оно вытягивалось вверх и становилось длинным, сильней разгоняя тьму вокруг, а потом снова оседало, возвращая небольшую комнату в привычный для нее полумрак.

– А Жакып хорошо разговаривает по-русски, – произнес утвердительно Илья, не отрывая застывшего взора от лампы.

– Так он в русской школе учился. Тогда же она смешанная была, – отозвался сразу Богдан, не переставая поглощать горячий чай.

– А что же в казахское отделение не ходил?

– Там, говорит, уже мест не было, поэтому ему пришлось учиться на русском, – пояснил Богдан.

Торопливо втянув в себя остатки чая со дна пиалы, он снова протянул руку к стоящему рядом на столе большому чайнику с подгоревшим дном, чтобы плеснуть себе очередную порцию густого ароматного напитка.

– Потом, – продолжил он, бросив в пиалу два квадратных кусочка сахара, – он успел отучиться два курса в институте, пока его не вытурили оттуда. Тоже на русском. До этого в армии служил. Тогда еще в советской. В Хабаровском крае, как он рассказывал. Поэтому у него и русский хороший. Иногда вижу его с книжкой. На русском читает. Есть у него такое… Несмотря на то что пьет и дуркует.

– И что читает? – полюбопытствовал Илья, протянув руку к пиале.

– Да черт его знает. Я-то мало в этом понимаю. Но названия на русском были, – ответил коротко Богдан, после чего откусил кусочек от сахарного кубика и запил чаем, произведя привычный звук.