Текст книги "Невольник"

– Тш-ш-ш… Чего раскричался?! – осадил Илью Богдан, заставив того замолчать.

Через несколько минут, в течение которых оба прислушивались к звукам снаружи, Богдан негромко проговорил:

– Ах да. Вот еще что забыл сказать. Не разводи ночью огонь. Сразу вычислят! Потерпи, пока не уйдешь далеко в степь. Там уже действуй по обстоятельствам.

Порассуждав еще некоторое время на тему предстоящего побега, товарищи, пожелав друг другу спокойной ночи, легли спать. Напоследок было решено, что Илья даст ходу, как только Жакып уедет в поселок, – Богдан решил, что как-нибудь выпутается из этой ситуации.

Перед тем как забыться беспокойным сном, Илья, скорчившись и зажав в кулаке свой серебряный крестик, несколько раз, шевеля губами, прочитал про себя молитву, прося у Господа даровать удачу в его нелегком предприятии.

 
                                       * * *
 

– Илья! Илья! Просыпайся! Жакып уехал в поселок, – донесся до Ильи низкий торопливый голос Богдана, который сразу же, зайдя в хибару, начал голосить, думая, что Илья еще спит.

Но Илья не спал, он проснулся раньше – от звуков, что начал издавать Богдан, вставая с постели, когда в их окно негромко постучался Жакып, будя работника, чтобы дать инструкции и задания, пока его не будет на ферме. Поэтому Илья тут же рывком вскочил с постели и стал быстро собираться.

Первым делом он начал набивать вещмешок едой, водой и всем тем, что крутилось у него в голове всю ночь, что могло пригодиться ему в дальней и непростой дороге. А затем начал спешно одеваться в темноте, забыв в суматохе зажечь керосиновую лампу. Когда Илья натянул на себя штаны от зимнего комбинезона, вдали за окном еще был слышен удаляющийся звук мотора, становящийся все тише и тише.

– Что-то рано он сегодня. Наверное, решил и вернуться пораньше, – проговорил Богдан, зажигая лампу.

Поднеся к лицу будильник, что стоял на подоконнике, он разглядел стрелки, показывающие четвертый час ночи.

В трепещущем свете фитиля Илья торопливо стал натягивать на себя все, что могло его спасти от ночного осеннего холода, который будет для него суровым испытанием в предстоящие дни.

– На, возьми мои вязаные носки. Они тебе нужнее, – произнес Богдан, наблюдая, как Илья второпях собирается, не желая терять драгоценное время.

– Спасибо, – проговорил, не отвлекаясь от дела, Илья. – Надену, если буду замерзать. А пока пусть в кармане полежат, – быстро сообразил он и положил носки в большой боковой карман своей куртки.

– Спи-и-ички, – протянул Богдан, подавая коробок со стола.

Илья с благодарностью улыбнулся ему в ответ и громко прошептал:

– Хорошо, что ты вспомнил, – после чего положил спички в нагрудный карман джинсовки, просунув руку под армейскую куртку, что была надета сверху, и, замерев, прошелся взглядом вокруг, вспоминая, не забыл ли еще чего.

Утвердившись в мыслях, что все в порядке и ничего не забыто, Илья пристально взглянул на Богдана, говоря тем самым, что надо прощаться.

– Ну что, пора, – произнес он, протянув товарищу раскрытую ладонь.

– Пора, – ответил со вздохом Богдан, пожав руку Ильи.

После короткого прощания они оба подошли к боковому окну их хибары, которое смотрело в сторону бескрайней степи. Богдан очень осторожно потянул на себя внутреннюю створку окна, чтобы она не заскрипела и не заголосила в неподходящий момент, и, удачно открыв ее, потянул наружную… Но она не желала просто так поддаваться усилиям Богдана. Краска, что покрывала створку несколькими слоями, намертво приклеила ее к раме. Илье пришлось взять кухонный нож и острием, соблюдая по возможности тишину, осторожно скоблить приклеившиеся друг к другу поверхности, временами напряженно прислушиваясь к звукам, опасаясь привлечь внимание дремавших собак.

Когда краска была вычищена, Богдан с трудом поднял засов из гнезда и в спешке, желая побыстрее открыть окно, потянул створку на себя… Открываясь, окно издало короткий, но пронзительный скрип. От ужаса Богдан резко остановился и замер на месте, втянув шею в плечи. Стоящий рядом Илья также мгновенно превратился в каменного истукана, лишь беспомощно хлопающего ресницами.

«Все! Конец! – пронзила его мысль. – Собаки…»

К счастью, псы так и остались в своих будках, не желая выходить в осенний ночной холод наружу. Не понимая происхождения этого странного, незнакомого им доселе звука, Таймас и Шерхан лениво гавкнули пару раз в темноту, после чего с чувством исполненного долга снова замолкли.

Богдан с Ильей стояли, скованные страхом, в тех же позах, в которых застал их этот предательский звук, и не могли шевельнуться. Богдан замер с вытянутой на себя створкой окна, что открылась только наполовину, ухватившись за ее ручку, в одних семейных трусах, с торчащими из них костлявыми ногами, а рядом застыл Илья, весь одетый, держа в руках забитый до отказа вещмешок, который он намеревался сперва выложить за окно, на землю, а потом уже сам тихо, насколько это было возможно, перелезть через подоконник.

Просочившийся через открытое окно промозглый холод заставил товарищей выйти из оцепенения. Поняв, что опасность миновала, они облегченно выдохнули и переглянулись. Богдан мотнул головой, осуждая свою поспешность. Он показал Илье немым жестом, что надо открыть вторую створку окна плавным движением, и тот, соглашаясь с ним, молча кивнул головой. Поджав губы, Богдан снова очень медленно стал тянуть на себя створку, которая поддалась и уже беззвучно раскрылась во всю свою ширину, открыв дорогу для побега.

Часы показывали двадцать минут пятого. За окном была обычная картина ночной степи, погруженной в тишь и безмолвие, освещаемой светом полной луны, что повисла над ней, словно фонарь. Илья посмотрел Богдану в глаза и в знак благодарности снова протянул ему раскрытую ладонь, которую тот в ответ сильно сжал своей рукой.

Медленно, стараясь не издавать ни единого лишнего звука, Илья мягко спустил вещмешок через окно, а после и сам бесшумно вылез наружу. Беззвучно спустившись на землю, он накинул на плечо сумку и на мгновение замер, уловив краем уха устрашающий звук. В холодной ночной тиши со стороны двора Жакыпа послышался приглушенный рык Таймаса, который то ли что-то почуял, то ли просто увидел беспокойный сон. Опасаясь внезапного появления собак, Илья со страхом посмотрел на угол хибары, торопливо спустил рюкзак снова на землю и приготовился заскочить обратно в дом. От страха ладони сами непроизвольно потянулись к подоконнику и вцепились в его край. Тело, сжавшись пружиной, приготовилось к прыжку. Перед внутренним взором Ильи всплыла жуткая картина растерзанного собаками Константина – работника, который предпринял неудачную попытку побега до него. По спине пробежал холодок, а сердце бешено заколотилась, и его ритм набатом стучал у Ильи в ушах.

Но все было тихо. Каких-либо звуков или движения со стороны двора, что могло бы означать опасность, не наблюдалось.

«Уф! Пронесло!» – решил Илья и разжал пальцы, вцепившиеся мертвой хваткой в край подоконника, бесшумно поднял из-под ног рюкзак. Как можно тише натянул его себе на спину, оглянулся на виднеющегося в окне Богдана и, сжав поднятую руку в кулак, потряс им в воздухе. В ответ тот поднял ладонь и приложил ее к виску, отдав Илье честь и тем самым еще раз желая ему удачи.

Пригнувшись, посматривая под ноги и оглядываясь по сторонам, стараясь не издавать никакого шума, Илья, осторожно передвигая ноги, двинулся в объятия ночи и скрылся в ней. А Богдан так и остался стоять у окна, собираясь в случае чего помочь Илье вернуться. Он долго смотрел напарнику вслед, пока непроглядная темнота окончательно не поглотила удаляющийся силуэт. Удостоверившись, что Илье удалось уйти незамеченным с фермы, Богдан, закрыв окно, перекрестился, лег обратно в свою постель и, накрыв голову одеялом, заснул беспокойным прерывистым сном, ожидая утреннего переполоха.

Отойдя от фермы на безопасное расстояние, крадучись и осторожно ступая, все еще боясь вызвать лишний шорох, Илья прибавил шаг, а потом и вовсе перешел на бег. Он бежал в сторону реки, как советовал ему Богдан, не чувствуя под собой ног, проговаривая радостно про себя снова и снова: «Наконец-то! Наконец…» – предвкушая, что все будет хорошо, что у него непременно получится сбежать из этих мест, от ненавистного ему Жакыпа.

Бежать долго и быстро не получилось… Илья даже не вспомнил, когда последний раз бегал, к тому же вредная привычка курить сразу же дала о себе знать. Пробежав пару сотен метров, он остановился, чтобы привести свое сбившееся дыхание в норму, после чего перешел на шаг, чтобы дать легким время на восстановление, а потом снова побежал, подстегиваемый страхом и тревогой.

Преодолев расстояние чуть более трех километров, Илья вышел к берегу небольшой речушки, как они с Богданом и планировали, и, запыхавшись, решил сделать привал на ее берегу. Как и говорил Богдан, речка за жаркое лето сузилась до пяти широких шагов и обмелела, так что вода в ней едва доходила до щиколоток. Отдышавшись, Илья смело ступил в воду и побежал по ней дальше, разгоняя ногами рябь, нарушавшую зеркальную гладь реки, в которой отражалось ночное звездное небо. Он шел больше часа, без устали преодолевая то мелкие, то достаточно глубокие участки реки, чертыхаясь и матерясь, когда его нога в очередной раз проваливалась в глубокую ложбину под водой. Выходить на берег и оставлять следы было рано, поэтому Илья, строго следуя плану, несмотря на сложности, шел все дальше и дальше по воде, пока речушка не превратилась в высохший неглубокий овраг с камышами по обе стороны.

«Пора», – уверенно произнес про себя Илья, выйдя на рыхлый и болотистый берег, где можно было оставить заметные отпечатки подошв своего ботинка. Постояв на месте с минуту, раздумывая, что и как сделать, Илья, широко шагая по грязи, прошелся по обнажившемуся дну реки и направился к ближнему склону, поднялся по нему и остановился наверху, замерев на месте, воровато огляделся по сторонам и, убедившись, что никого вокруг нет, остановил свой взгляд на горизонте, где таяли предутренние сумерки, на смену которым торопилась алая заря…

Выйдя на равнину, Илья решил передохнуть и перевести дыхание. Он присел и скинул со спины рюкзак, а потом, откинувшись назад и распластавшись спиной по прохладной земле, расстегнул прозябшими пальцами несколько верхних пуговиц бушлата. Глубоко и часто дыша, он позволил себе немного отдохнуть и забыться. Уставившись блуждающим взглядом в предрассветное темно-синее небо, Илья лежал и чувствовал, как потное армейское белье прилипло к телу, вызывая у него брезгливое чувство. В висках бешено стучал пульс, который с каждым вздохом становился все равномернее и спокойнее, отпуская засевшую в груди боль.

Приведя дыхание и пульс в норму, Илья приподнялся и, вытащив из вещмешка двухлитровую пластиковую бутылку с водой, жадно отхлебнул из нее несколько раз. Плотно закрутив крышку и положив бутылку обратно в рюкзак, стал представлять, как сейчас будет пятиться назад, ступая по своим же следам, что он оставил на склоне и болотистом дне речушки, чтобы ввести в заблуждение преследователей, которые непременно должны были пойти по его следу. Как можно аккуратнее отшагав спиной вперед обратно к реке, Илья снова оказался в ее русле и, развернувшись, спешно пошагал, уже по щиколотку в воде, в противоположном поселку направлении, стараясь придерживаться плана и понимая, что время играет против него.

Теперь он должен был выйти к высохшей пойме реки и, двигаясь по ней, направиться дальше на юг, как ему вчера строго-настрого наказал Богдан, чтобы затеряться в густых зарослях камыша, которые должны были стать его приютом и убежищем на пару ближайших дней. Широко и торопливо шагая, превозмогая засевшую в груди боль, что была результатом длительной ходьбы и бега, Илья с тревогой вглядывался в светлеющий горизонт. Отяжелевшие, полные воды ботинки громко хлюпали, как только Илья выходил на мелководье и ускорял шаг. Чем дальше он уходил по блуждающей и виляющей по степи реке, тем гуще и выше становились камыши, а река местами уже превращалась в болотистые лужи, а потом и вовсе закончилась, и дальше шла сухая ложбина, заросшая камышом, то редеющим, то снова переходящим в густые заросли в низинах с влажной почвой, на которой отчетливо отпечатывались следы его ботинок.

 
                                       * * *
 

Когда на горизонте стал багроветь рассвет, Богдан, как обычно, в положенное время выгнав отару из кошары в загон, направился в сторону коровника и по дороге встретил Галию. Она сегодня вышла на последнюю в этом году дойку. Ноябрь был тем месяцем, когда буренок переставали доить, знаменуя тем самым конец летне-осеннего периода. Галия уже бы и сегодня не пошла на дойку, но желание напоить детей свежим молоком взяло верх, и она, как образцовая мать, стала готовиться к приезду своих чад.

Поздоровавшись с Богданом, она сразу поняла, что Ильи нет на ферме. «Зачем ему было идти в сторону коровника и делать ежедневную работу Ильи, если он здесь… Или его Жакып забрал с утра с собой?» – пробежала мысль в голове Галии, следующей за Богданом к воротам кошары. Но она не стала задавать лишних вопросов и тем более не собиралась поднимать шум по этой причине, как это делала ее свекровь Зоя. Эти бедолаги, привезенные сюда не по своей воле, постоянно убегали от них, и Галия не осуждала их и не желала, как бы ни хотели этого ее «ненаглядный» муж или свекровь, участвовать каким-то образом в их поимке, считая все это неправильным и бесчеловечным. Ей было жалко этих людей, и она не поддерживала ту злобную истерику, которую поднимали сын с матерью, что, конечно же, злило их и выводило из себя.

Галия не могла открыто сочувствовать и помогать своим невольным работникам, но и участвовать в экзекуциях не желала. Поэтому к очередному побегу она отнеслась как к чему-то такому, что непременно должно было случиться. При каждом удобном случае она говорила мужу, что это может кончиться для них очень плохо. «Отчаявшиеся люди могут натворить беды. Не стоит с ними поступать жестоко», – такими были ее слова. Но Жакып имел свое представление об этих людях, купленных или похищенных им для собственных нужд. Он считал их безвольными существами, которые не могли предпринять против него каких-либо опасных действий. Людьми, которым суждено быть рабами.

Новость о побеге Ильи Галия коротко донесла Жакыпу, как она это делала и прежде, как только он задал обычный дежурный вопрос по возвращении на ферму:

– Все в порядке?

– По-моему, молодой работник убежал, – ответила она без эмоций, гладя по голове младшего сына. – Богдан один выгонял коров и отару в загоны.

От этой новости глаза Жакыпа сузились от гнева.

– Так что же ты сразу об этом не сказала, твою мать?! – прокричал он, заставив вздрогнуть детей, которые, разувшись в полутемном коридоре дома, обнимали и наперебой что-то говорили матери, прерывая друг друга на полуслове.

К негодованию Жакыпа тут же примкнула и свекровь, только что ласково обнимавшая внуков и радовавшаяся их приезду на каникулы:

– Что?! Когда он успел убежать?! И мне ничего не сказала! Что ты за человек такой, не пойму?! Никакого толку от тебя в хозяйстве!

Жакып, еле сдерживаясь, скомандовал:

– Иди принеси ружье и ремень с патронами! – а сам, развернувшись, вышел обратно в темную и узкую прихожую.

Откинув вбок крышку фляги, он погрузил в нее железный ковш и, зачерпнув оттуда воды, стал ее пить большими глотками, заливая себе спереди куртку.

– Ну что ты там возишься?! Пошевеливайся! – поторопил он жену, напившись и увидев, что ее все еще нет в коридоре.

Дверь их спальни широко распахнулась, и оттуда торопливо вышла Галия, держа в руках двуствольное ружье и полный патронташ. Взяв оружие и ремень, Жакып последовал к выходу. Его остановил возглас младшего сына Айбара, который крикнул вслед отцу:

– Аке3535
  «Отец».


[Закрыть], возьми меня с собой! Я тоже хочу! – на что Жакып, изменившись в лице, ответил ему мягко:

– Нет, балам3636
  «Ребенок». В данном случае – «сынок».


[Закрыть]. Как-нибудь в другой раз. Я не знаю, сколько буду его искать. Ты устанешь. Пока отдохни дома. Выспись. А потом мы с вами выйдем на охоту. Я тебе дам пострелять из ружья.

Последнюю фразу Жакып произнес заговорщицким тоном и поцеловал подбежавшего к нему Айбара в лоб, прижав крепко к себе. Потом, бросив на жену негодующий взгляд, вышел из дома.

Перешагнув все три ступени лестницы одним широким шагом, он торопливо направился в сторону своего военного УАЗа. Быстро вскочил в него, повернул ключ зажигания, нажал до упора педаль акселератора, заставив двигатель заорать на холостом ходу, и хотел было уже рвануть с места, но вспомнил про Богдана и, оставив машину заведенной, вышел из нее и направился в сторону загона, где должен был находиться в это время работник.

Услышав за спиной приближающиеся шаги Жакыпа, Богдан с тревогой приготовился к неприятному разговору.

«Черт бы его побрал, этого душегуба!» – выругался он про себя, с нарастающим беспокойством ожидая приближения хозяина…

 
                                       * * *
 

К этому времени Илья успел дойти до самого края высохшего русла реки, которое внезапно обрывалось и исчезало в безжизненной степи, словно там, сразу же за высокими и густыми зарослями камыша, начинался иной мир, совсем не похожий на этот.

Осторожно выглянув из камышей, Илья не увидел ничего напоминающего о том, что тут когда-то была река, вместо этого его взору открылась обширная панорама бескрайней желтой равнины, не имевшей ни конца, ни края. До самого горизонта, где земля и небо сходились с друг с другом, на ней не просматривалось ни возвышенностей, ни сопок, ни просто каких-либо неровностей, степь выглядела мертвой и безжизненной, словно песчаная пустыня.

Поняв, что дальше идти некуда, Илья стал располагаться в зарослях камыша. Он вытоптал для себя небольшое место, где можно было бы присесть и подкрепиться, раздумывая над сооружением лежбища, в котором ему предстояло прожить несколько дней. Ему следовало затаиться среди этих камышей, не высовывая из них своего носа, как настоятельно рекомендовал Богдан. Он сказал, что, узнав о побеге, Жакып сразу же начнет поиски, объезжая окрестности фермы на УАЗе и оглядывая их через свой бинокль, забравшись на крышу своего автомобиля. Разумеется, если он заметит что-то, что позволит ему напасть на след Ильи, то все усилия по осуществлению побега из этого Богом забытого места пойдут насмарку. А значит, нужно вести себя тихо, как мышь, и не высовываться из камышей ни под каким предлогом. Это место должно стать ему временным пристанищем, чтобы через несколько дней, когда Жакып, рыща по окрестностям и объездив степь вдоль и поперек, не устанет его искать. Тогда можно будет осторожно выйти и покинуть ее и двигаться по ночам в сторону поселка, а потом еще дальше, к районному центру, от которого было рукой подать до желанной свободы.

«Только не разводи огонь. Ни днем, ни ночью», – звучал в голове Ильи голос Богдана, пока он неторопливо ломал высокие стебли камыша, сооружая из них себе лежанку, которая бы помогла ему перенести осенний холод.

 
                                       * * *
 

Зная крутой нрав Жакыпа, Богдан обреченно приготовился к неприятному разговору. «Началось», – промелькнула мысль, когда Жакып, хлопнув сильно калиткой загона, направился в его сторону, нервно затягиваясь сигаретой.

– Саламалейкум! Уже приехали? Как дети? – затараторил Богдан, натянув на лицо маску непринужденности и протянув Жакыпу свою худосочную, испещренную венами ладонь, чтобы поздороваться с ним.

Тот в ответ вяло подал работнику руку, позволив ее пожать. Потом, вонзившись острым взглядом в глаза Богдана и не давая тому прийти в себя, засыпал его вопросами и угрозами:

– Ты мне зубы не заговаривай! Лучше без обмана и лишних слов скажи: когда он ушел из дома? Сразу же, как только я уехал ночью в поселок? Или уже утром, перед тем как надо было выгонять скот? Что он говорил про побег? Куда направился?

Но Богдан словно в рот воды набрал, из чего Жакып сделал вывод, что тот пытается выкрутиться, раздумывая, что ему сказать, придумывая разные небылицы. Не услышав скорого ответа, Жакып вытащил изо рта сигарету и сквозь зубы процедил:

– Имей в виду, Богдан, в этот раз тебе пощады не будет! До сих пор я закрывал глаза на твое поведение. Ты должен был предупредить меня о предстоящем побеге, как я тебе и велел. Но ни разу, слышишь, ни разу ты не сообщал мне о предстоящем побеге! Ни единого раза! И вот работник снова убегает, а ты опять ни сном ни духом, так?!

– Так они со мной не делятся. Не говорят, когда собираются убежать! Я бы с радостью предупредил, хозяин, но откуда мне знать-то? Не доверяют они мне! Думают, что я твой человек! А я что? Не могу же я…

– Эй! Хватит! – прервал Жакып стрекотню Богдана, и лицо его исказилось от гнева. – Ты что, хочешь сказать, что не слышал и не видел, как они собирают вещи, запасаются едой?! А?!

Сделав быстрый выпад, он нанес неожиданный удар ногой в бедро Богдана, вложив в это движение все накопившуюся злость и раздражение. Богдан с исказившимся от сильной боли лицом вскрикнул: «А-а-ай!!!» – и, схватившись за ногу, присел на землю там же, где стоял. Не удовлетворившись этим, Жакып толкнул его ботинком в плечо, повалил на спину и навис над ним, широко расставив ноги по обе стороны тела несчастного старика. Потом, наклонившись к самому лицу Богдана, Жакып стиснул рукой его щетинистую челюсть своей большой мясистой ладонью, притянул его к себе и, сверля бешеным взглядом, спросил полным злобы голосом:

– Говори! Куда он побежал?!

– Не знаю! – проскулил Богдан, продолжая морщиться от острой боли. – Честно говорю! Не знаю я! Утром, когда я проснулся, его уже не было в постели, – жалостно и по возможности правдоподобнее проговорил он, поглаживая рукой онемевшую ногу.

Поняв, что от старика он ничего не добьется и только зря потеряет время, Жакып, размахнувшись, напоследок отвесил ему увесистую оплеуху широко раскрытой ладонью по левому виску, так что голова Богдана дернулась в сторону, а сам он, обхватив ее руками, сжался в клубок, ожидая от Жакыпа новых ударов.

– С тобой мы еще поговорим, – произнес хозяин, перешагнув через Богдана, из уха которого тонкой струей засочилась кровь.

Спокойно докурив сигарету, он неспешно направился к машине, рассуждая про себя: «Ладно, куда ты денешься? За несколько часов далеко не уйдешь. Все равно найду и притащу обратно».

УАЗ, рассекая ревущим звуком мотора мирную тишину степи, быстро понесся в сторону возвышенности, находящейся в паре километров от фермы. Небольшая голая сопка, торчавшая около единственной степной извилистой дороги, ведущей в поселок, была самым удобным местом, чтобы осмотреть все окрестности. Она была невысокой, примерно в человеческий рост, но заехав на нее, да еще взобравшись на крышу машины, можно было видеть довольно далеко вокруг, особенно с помощью бинокля.

Заехав на сопку и поставив машину на ручной тормоз, Жакып не без труда взобрался на уже изрядно помятый капот, встал на нем во весь рост, затем в один широкий шаг переступил на крышу автомобиля, заставив металл прогнутся под тяжестью своего веса, и, широко расставив ноги, приложил к глазам бинокль. Неспешно обводя своим острым взором вдоль и поперек желто-бурую степь, он желал отыскать в ней, словно иголку в стоге сена, человека, который был нужен ему как никогда перед предстоящей долгой зимой, когда без дополнительных рук невозможно было обойтись, чтобы его хозяйство жило и здравствовало.

– Никуда ты не денешься. Ни-ку-да! – произнес Жакып вслух, растягивая слова, не отрывая бинокля от глаз.

Пристальнее всего он вглядывался в северо-западное направление, в сторону поселка и районного центра, куда вела грунтовая дорога и куда обычно устремлялись беглецы, желающие поскорее добраться до города.

«Хорошо было бы, если б снег выпал. По следам бы нашел», – продолжал разговаривать сам с собой Жакып, шерстя острым взглядом пространство вокруг фермы и крутясь на крыше машины, как большая ленивая юла, пристально рассматривая каждый подозрительный куст или яму. С каждым движением Жакыпа крыша УАЗа надрывно скрежетала, то вдавливаясь внутрь, то снова возвращаясь в исходное положение, когда тот перекатывался из одной ноги в другую, меняя поле обзора.

Пока Жакып усиленно всматривался в горизонт на северо-западе, куда тянулись бетонные столбы, считая, что Илья, как и все убегавшие до него невольники, бросился в ту сторону, по самому короткому пути, тот сидел в зарослях камыша и, перекусив на скорую руку, пытался по возможности немного поспать. С того момента, как он вылез в окно и украдкой ушел с фермы в сумеречную степь, прошло более пяти часов. За это время Илья ушел более чем на десять километров от фермы, не считая недолгого марш-броска по воде на северо-запад, в чем, как показали последующие события, не было необходимости, так как Жакып, уверовав в то, что он, как и все беглецы, следуя инстинктам и жажде поскорее обрести свободу, побежал в сторону поселка, даже не помышлял искать Илью в противоположном направлении, не предполагая, что он, обладая необходимым хладнокровием, способен на более хитрый план.

Не высмотрев в окрестностях ничего хотя бы отдаленно напоминающего следы беглеца, Жакып вернулся на ферму, чтобы прихватить с собой воды и собак, которые понадобились бы ему в поисках. Закинув на заднее сиденье две пластиковые бутылки с водой, он свистнул, вложив пальцы в рот, и придержал заднюю дверь машины, пока туда на полном ходу не запрыгнули Таймас и Шерхан, радостно виляя хвостами в предвкушении охоты. Захлопнув дверь, Жакып обошел машину спереди, сел за руль, развернулся и медленно направился на северо-запад, чтобы начать поиски по обе стороны бетонных столбов электрической линии, что вела в сторону поселка. В погоне за беглецами он всегда брал с собой своих верных псов. Они не были из породы гончих, имевших отменный нюх и слух, делом этих крупных псов была охрана и защита отары от волков. Но Жакып брал с собой Шерхана и Таймаса совсем для других целей…

Беглецов эта троица находила по-разному. Один раз весть пришла от соседа-фермера, который случайно заметил человека в степи, колеся на мотоцикле в поисках пропавшей буренки. В другой раз они настигли сбежавшего по следам, больше суток без отдыха преследуя его. Внезапное появление грозных четвероногих за спиной не оставляло беглецам шанса на сопротивление. Им не оставалась ничего иного, кроме как лечь на землю, свернувшись клубком, и прикрыть голову руками, защищая себя таким образом, пока хозяин псов, услышав сладостные для его ушей мольбы о пощаде, не пожелает оттащить своих любимцев, что, конечно же, происходило не сразу и всецело зависело от прихоти жестокого и мстительного Жакыпа, не упускавшего возможности насладиться такими моментами. Мольбы и крики несчастных были лишь музыкой для его ушей. От этого он только больше распалялся, чувствуя экстаз и наслаждаясь чужими страданиями.

– Айт! Айт!3737
  «Взять! Фас!»


[Закрыть] – командовал он, крича на всю степь, и, оскалившись в хищной улыбке, продолжал наблюдать за представлением, не отводя взгляда от происходящего ни на секунду.

Наслаждение властью над чужими жизнями брало свое начало в темных закоулках души Жакыпа, и это чувство постоянно одерживало верх над прагматизмом, которым должен обладать фермер. Его безграничной жестокости ужаснулся даже хозяин соседней фермы, который, не подозревая, что будет свидетелем столь ужасного действа, легкомысленно согласился участвовать по просьбе Жакыпа в поисках и поимке беглеца, на которого сам указал, не подумав о последствиях. Он полагал, что погоня закончится всего лишь возвратом работника на ферму, чтобы тот продолжал работать и приносить пользу в хозяйстве, как это обычно бывает. Конечно, пару пенделей от хозяина он бы посчитал вполне уместными при данных обстоятельствах, но то, что ему пришлось лицезреть потом… Не ожидая такой развязки, сосед попытался как мог остановить не на шутку разошедшегося Жакыпа, но было уже поздно…

Не желая идти на конфликт из-за чужого беглого раба и зная, что Жакып с легкостью мог выместить свой гнев и на нем, если он надумает вступиться за жертву, сосед-фермер предпочел в итоге промолчать. В безлюдной степи, где не было свидетелей, могло случиться что угодно. И это малодушие сделало его невольным соучастником преступления, совершенного Жакыпом, заставив тысячу раз горько пожалеть о том, что он влез в это дело. После этого случая сосед оборвал все отношения с Жакыпом и стал обходить его самого и его ферму стороной, но бесчеловечная жестокость, свидетелем которой он оказался, так и осталась безнаказанной.

 
                                       * * *
 

Резко затормозив, Жакып остановил УАЗ около забора загона, за которым работал Богдан, и, бросив в его сторону недовольный взгляд, со злостью выкрикнул:

– Бестолочь! – после чего, брезгливо плюнув через приоткрытое окно машины в сторону старика, поехал дальше, придавив педаль газа.

«Кричи, кричи, сволочь! В этот раз ты не поймаешь никого», – произнес про себя Богдан, радуясь, что Жакып бесится оттого, что от него снова убежал работник, но в этот раз шансы у беглеца намного выше благодаря его советам и наставлениям.

Резкая боль, прострелившая левое ухо, заставила Богдана схватиться за него и вспомнить о недавнем беспощадном ударе. Когда боль немного унялась, он оторвал руку от уха и полез в карман за самокруткой, чтобы в очередной раз закурить и отвлечься от неприятных ощущений.

Жакып искал Илью уже второй день. Накануне он вернулся поздно вечером ни с чем и наутро снова отправился по прежнему маршруту – в направлении поселка и находящегося далее райцентра. Военный УАЗ появлялся то там, то здесь вдоль степной дороги, что пролегала вдоль электрических столбов, ведущих в поселок, и с ревом взбирался на небольшие возвышенности, чтобы Жакып, в очередной раз забравшись на капот машины, мог обозреть местность через бинокль, пытаясь напасть на след прыткого беглеца. Жакып желал настичь Илью, как это было с другими беглецами, и после недолгих «воспитательных процедур» вернуть на ферму, где он должен был умереть в кошаре с вилами в руках, работая на благо хозяина.

Промотавшись туда-сюда по дороге дотемна и не обнаружив даже следов присутствия Ильи, Жакып, кипя от злости, направил машину к дому.

«Ничего. Не сегодня, так завтра. От меня еще никто не уходил!» – успокаивал он себя, все больше сомневаясь в благополучном исходе дела и чувствуя, как в его груди поднимается неудержимая злоба, требующая какого-нибудь выхода.

Богдан уже сел ужинать при тусклом свете керосиновой лампы, когда вдалеке послышался знакомый звук мотора, который, судя по надрыву, с которым хозяин гнал автомобиль, не предвещал ничего хорошего.