Текст книги "Невольник"

Разрешив себе отдохнуть не больше пятнадцати минут, Илья откинулся на спину там же, где и присел, и растянулся на земле на весь рост, желая немного набраться силенок для нового рывка, что с каждым метром приближал его к свободе. Как бы ни хотел Илья и сколько бы ни было запаса времени до рассвета, он не мог идти больше шести-семи часов за ночь. Не привыкшие к длительной ходьбе ноги уставали и отказывались слушаться, принуждая Илью останавливаться на длительный отдых. Поэтому еще задолго до рассвета он был вынужден искать себе укрытие для дневного сна и отдыха, максимально далеко отойдя от идущих параллельно его курсу столбов, уменьшавшихся в этот момент до размеров спички.

Вот и сегодня, на третий день после выхода из укрытия, или, правильнее сказать, к концу третьей ночи, он нашел, как ему показалось, очередную вполне безопасную и неприметную ложбину и, удобно устроившись в ней, поднял повыше высокий цигейковый воротник бушлата, натянул плотно на уши панаму, просунул ладони в противоположные рукава и, свернувшись в клубок, попытался уснуть. Сон долго не шел, и Илья, проворочавшись не один час, сумел задремать лишь под самое утро.

 
                                       * * *
 

Молчаливо позавтракав вдвоем, перекидываясь редкими короткими фразами, Жакып и Галия вышли из дома и направились в сторону кошары, чтобы приняться за обязанности, которые в последние дни взвалились на их отвыкшие от такой работы плечи. Дети по привычке вставали позже, а Зоя по непонятной причине сегодня не вышла завтракать, сославшись на усталость и головную боль.

Когда Жакып с Галией закончили с чисткой кошар и вернулись домой, оставив в загонах домашнюю живность, поедающую наложенное ей сено, часы показывали двенадцать. Жакып, усталый и раздраженный после тяжелой работы, от которой у него второй день болела поясница, пришел к неутешительному для себя выводу, что Илье удалось-таки уйти от него и стоило бы уже отказаться от бесполезных блужданий по окрестностям в желании вернуть его, а лучше сосредоточиться на поиске новых работников. Но жадность и упрямство не давали Жакыпу покоя и мешали трезво взглянуть на ситуацию. Ему было жаль двух отданных за Илью баранов. По его представлению, месяц работы на ферме не оправдал вложенных в него средств. И теперь только прижавшие его к стенке обстоятельства заставили упрямца принять действительность и отказаться от мысли продолжить поиски Ильи, чтобы быстро решить насущную проблему нехватки рабочих рук.

Привычная для него логика диктовала Жакыпу, что надо взамен утраченной рабочей силы привезти другую, такую же бесплатную, а для этого требовалось съездить в ближайший город или заказать поимку нового раба у Сарсена, навестив его в районном центре.

«Хозяйство надолго не оставишь. Кто знает, сколько в городе проторчать придется в поисках этих оборванцев. Лучше Сарсену закажу. Этот проныра ради денег все сделает», – пришел к окончательному выводу Жакып, желая как можно скорее решить проблему, которая стала тяготить его в прямом смысле слова – он сполна чувствовал это на собственной спине.

Закончив работу, Жакып вернулся в дом и застал на кухне мать и детей, допивавших свой утренний чай. Желая тоже выпить пару пиал чая и заодно поболтать с детьми, он зашел на кухню и уселся на свое привычное место. Но его простому желанию не суждено было сбыться: вставшая с утра не с той ноги Зоя начала подтрунивать над сыном, едва тот принялся за чай.

– Что, снова не поймал беглеца? Хитрее и проворнее оказался, чем другие? Эх-хе-хе-хе, – засмеялась она своим низким скрипучим голосом, обнажив беззубый рот, и добавила: – Не умеешь ты с людьми работать, сынок. Не дано тебе это. Даже покладистого Богдана в могилу свел. Что уж о других говорить.

Она замолчала, уставившись потухшим взором на стоявшую перед собой пиалу, мерно стуча по ее внутренним краям ложкой, остужая горячий чай, и немного погодя снова заговорила, только уже без иронии в голосе:

– Не поймаешь ты его. Богдан его уму-разуму научил. Подсказал, что, где, как… Ты же не заметил, каким он ходил после тех двоих. Не дано тебе такое узреть. Понурый, в глазах грусть и пустота. Он видел в них себя. Они были его соплеменниками…

Сжав и так-то тонкие губы в струнку, медленно качая головой из стороны в сторону, Зоя произнесла:

– Этот не повторит ошибок тех двоих. Так и знай!

– Сидите уже! Знаете только, что каркать! – взорвался Жакып, недовольный укорами и обвинениями в свой адрес. – Посмотрим! Что, на этом рабе мир клином сошелся?! Привезу других из города! Вон сколько таких повсюду шляется! Ни кола ни двора! Свистни – сразу же куча рядом соберется. Так что я еще подумаю и сам решу, искать его или нет.

Хорошо зная сына, Зоя издевательски хмыкнула, понимая, что вот так бросить «свое» добро или даже плохо лежащее чужое не в правилах Жакыпа и что он не отступится и будет использовать все возможности для поиска расторопного беглеца. А эти разговоры… Это были просто слова. Таков был характер ее сына, таков был его нрав. Но она понимала также, что шанс поймать сбежавшего работника уже упущен и следование своему навязчивому желанию будет только пустой тратой времени и может плохо отразиться на хозяйстве, да и не только на нем… Этими своими словами мать хотела отрезвить сына, чтобы он снял со своих глаз пелену и, может быть, пересмотрел свои взгляды на проблему с работниками. Зое нравилась раззадоривать сына, принижать его способности, сравнивая с другими, напоминать ему о его ошибках и недостатках. Она знала, что ее колкие слова остро ранят раздутое самолюбие сына, льют масло в огонь, а это в итоге всегда заставляло его действовать.

– Сейчас допью чай и поеду в райцентр. Там и решу вопрос с работниками. А пока придется потерпеть еще несколько дней, – произнес, успокоившись, Жакып, спешно похлебывая горячий чай из дымящейся пиалы, чтобы, допив его, поскорее отправиться в дорогу. Ему не хотелось ни одной лишней минуты оставаться в компании сварливой матери, которая могла в любой момент вывести его из себя.

 
                                       * * *
 

«Если за пару дней не доберусь до райцентра, то мне худо придется. Судя по всему, холода на подходе», – размышлял Илья, давно проснувшись, но не желая открывать слипшиеся глаза и вставать, словно суслик, свернувшийся в своей уютной норе.

Судя по похолодевшему носу и запаху изморози в воздухе, а еще по отсутствию солнечного света, которого вчера было так много, погода начинала портиться. Было уже далеко за полдень, но небо заволокло серой дымкой, а прохладный ветерок теребил желтую траву перед глазами все же разлепившего веки Ильи, грозясь к предстоящей ночи набрать силу и превратиться в холодный северный ветер.

Постепенно приходя в себя от тяжелого сна, Илья заметил, что дышит ртом. Похолодевший и заложенный нос сипел и с трудом пропускал через себя воздух, словно забитая старая канализационная труба многоэтажки. Наполнившийся низ живота не оставлял ему выбора. Опершись на локти, Илья осторожно приподнял верхнюю часть туловища и, выглянув из ложбины, стал осторожно осматриваться по сторонам, вертя головой в разные стороны. Вокруг, как всегда, раскинулась сплошная желто-бурая степь. Пара перекати-поле легко бежали по пустой равнине, не встречая на пути никакой преграды. Вдалеке виднелись выстроившиеся в ряд столбы…

«А это что такое?!» – пронзила голову мысль, заставив Илью быстро и как можно ниже пригнуться к краю лежбища, оставив на поверхности лишь глаза и надетую поверх головы панаму.

Илья не поверил своим глазам. Конечно, он знал, что его будут искать. Допускал мысль, что его могут поймать. Но вот так в реальности внезапно увидеть перед собой человека, который лишил тебя свободы и теперь во что бы то ни стало старается снова вернуть тебя в рабство, прикладывая для этого все свои силы и средства… Взор Ильи уткнулся в знакомую машину, на крыше которой, широко расставив ноги и приложив бинокль к глазам, неспешно осматривал окрестности Жакып.

Илье ничего не оставалось, кроме как снова откинуться на спину и замереть на месте, где он лежал, не издавая ни звука, ни трепета. Он как мог прижался к земле, а если бы мог, то и провалился бы сквозь нее, не думая о последствиях, но единственное, что было в его силах в этой ситуации, – это сохранять спокойствие и, слившись с поверхностью равнины, дождаться, пока Жакып не уедет, не обнаружив его.

К счастью для Ильи, Жакып не выпускал из машины собак и не задерживался подолгу на одном месте. Провернувшись с биноклем на триста шестьдесят градусов, он спустился с крыши своего УАЗа и, заведя двигатель, направил его в сторону районного центра, следуя туда по проселочной дороге и заодно прочесывая взглядом эту сторону равнины.

«Все! Конец! Вычислил!!!» – в отчаянии забилась в голове Ильи мысль, как только звук мотора начал нарастать, приближаясь к нему и заставляя все сильнее и сильнее прижиматься к земле, как будто это могло что-то изменить.

Илье показалось, что он слышит стук своего бешено колотящегося сердца, эхом отражающийся от поверхности земли. Звук мотора становился все громче, четче и ближе… Илья замер на месте, ожидая того, чего нельзя было изменить, отдав себя на волю судьбы. Да и что он мог сделать? Встать и побежать по ровной, не имеющей ни бугорка, ни впадинки, равнине, где догнать его на машине было делом минуты?

Наконец, звук УАЗа приблизился настолько, что воображение Ильи уже нарисовало, как машина, скрипя тормозами, останавливается поблизости и из нее пулей выскакивают, злобно скалясь, Шерхан и Таймас, готовые вцепиться в него и разорвать в клочья. Сердце Ильи в отчаянии сжалось, предчувствуя неминуемую жестокую расправу… Но, к его удивлению, звук мотора, приблизившись, быстро пронесся мимо и стал равномерно удаляться, становясь все тише и тише, а потом и вовсе исчез.

Удостоверившись, что нагнавшее на него страху видение растворилось, Илья осторожно высунул голову из ямы и посмотрел вслед машине, но увидел только клубы пыли вдалеке, сквозь которые лишь периодически вспыхивали красные огни стоп-сигналов. Придя в себя, Илья поблагодарил Бога за подаренную удачу и наконец привстал с места. Сидя на полусогнутых ногах, он медленно прошелся не отошедшим еще от испуга взглядом по окружавшей его равнине, желая лишний раз удостовериться, что все в порядке и опасность окончательно миновала.

Все еще приходя в себя от этой внезапной встречи, Илья попытался понять, как же получилось, что машина так быстро и незаметно оказалась около него. Присмотревшись повнимательнее, он заметил, что буквально в двадцати шагах от его убежища проходит степная грунтовка, которую он едва ли мог заметить ночью, как бы ни старался. Но все же машина Жакыпа не могла появиться незаметно, поэтому Илья пришел к выводу, что здесь, скорее всего, сыграла свою роль его усталость. Крепко уснув, он просто не услышал гула приближающегося мотора. А в тот момент, когда он пробудился, Жакып, как обычно, заглушил двигатель и, взобравшись на свой УАЗ, в тишине разглядывал через свой бинокль окружающую местность. Илья возблагодарил судьбу за то, что он, не подозревая об опасности, не выскочил из укрытия, как иногда делал до этого, а, соблюдая осторожность, сперва высунул голову и прошелся взглядом по степи, а обнаружив Жакыпа, снова юркнул в свою ложбину, тем самым предотвратив нелепую случайность, которая могла бы стать концом его так хорошо складывавшегося до сего момента предприятия.

Успокоившись и уняв беспокойные мысли, Илья решил поесть. Отрезал от хлеба большой ломоть и, намазав его маслом, быстро съел, даже не заметив, как он закончился. Кусок курта, как всегда, стал хорошим дополнением к бутерброду, хотя и вызвал желание выпить побольше воды, которой оставалось все меньше и меньше – не более полутора бутылок.

«Рано, да к тому же еще светло», – подсказал осторожно разум, отвергая желание тут же отправиться в путь, чтобы как можно скорее добраться до цели. Последние события показали, что Жакып еще не оставил мыслей поймать его и вернуть обратно на ненавистную ферму, хотя прошло уже пять дней с тех пор, как он ее покинул.

Илья не мог знать, что на самом деле его бывший хозяин уже потерял надежду поймать его и эта «встреча» была всего лишь случайностью, вызванной желанием Жакыпа лишний раз просто проверить степь на наличие в ней беззаботно бредущего беглеца по дороге в районный центр, куда он держал путь, чтобы решить животрепещущий вопрос нехватки, а если сказать точнее, полного отсутствия рабочих рук на ферме, кроме его собственных, которые он не собирался каждодневно надрывать, выгребая из кошар навоз. Целью сегодняшней поездки в райцентр было заказать живущим и работающим там дружкам одного или, что еще лучше, сразу двоих «работников». А для этого требовалось довести до ушей нужных людей информацию, которая должна была их заинтересовать.

Со слов Богдана, буквально в двухстах метрах от районного центра проходила междугородная автомобильная трасса с интенсивным движением, по которой ходил в том числе и общественный транспорт, что, конечно, означало для Ильи конец его мытарствам и страданиям. Ведь, по его плану, если не первая встречная машина, то хотя бы одна из множества должна была остановиться и подбросить его до города, который находился в полутора часах езды отсюда.

Смакуя радужные перспективы, Илья с трудом дождался темноты и, как только над степью стали сгущаться сумерки, спешно закинул за спину рюкзак и быстрыми шагами направился к своей свободе, придерживаясь, как обычно, электрических столбов, что сопровождали его на протяжении всего пути и служили неизменным ориентиром по дороге к цели. То предаваясь воспоминаниям, то планируя свое будущее, Илья уверенно переставлял ноги по мягкой поверхности равнины, то ускоряясь, то замедляя шаг, насколько ему позволяла это наступившая темнота. Временами он, как обычно, останавливался на короткий привал, чтобы, сбросив со спины надоевший рюкзак, дать передышку ногам и утолить жажду.

«Все будет хорошо!» – подумал Илья, сделав пару глотков прохладной воды и почувствовав подъем сил и воодушевление.

– Все будет хорошо! – повторил он вслух негромко, всматриваясь в смолистую ночь перед собой.

«А как же иначе? А иначе никак! Домой! Домой! Домо-о-о-ой!!!» – радуясь ощущению свободы и предстоящему возвращению к прежней жизни, ликовал в душе Илья. Но… внезапно из недр его памяти выплыли очертания суровой и безрадостной действительности, от которой вспышка радости померкла, словно экран внезапно выключенного телевизора.

«Домой? О каком доме ты говоришь? Нет у тебя дома! Нет квартиры! Тебе некуда вернуться…» – пробежала череда грустных мыслей, ввергших Илью в уныние, напомнив ему об его безрадостном положении.

– Сволочи! – сорвалось непроизвольно с губ Ильи.

Его ладони сжались в бессильном гневе, глаза наполнились блеском слез.

– Сволочи, – еле слышно повторил он в тишине, смахнув тыльной стороной кулака слезу со щеки и прибавив шагу.

 
                                       * * *
 

Пришедший вместе с сумерками холод множеством иголок впился в лицо Ильи, заставив его посильнее натянуть на себя ставшую почти бесполезной летнюю армейскую шляпу.

«Как бы снег не пошел… Черт бы побрал эту погоду!» – выругался он про себя недовольно, не заметив, что последняя фраза сама собой выскочила из его рта.

Опустив беспокойный взор с больших черных туч, что сгущались над его головой, под ноги, Илья ускорился, приговаривая про себя: «Надо идти, не останавливаясь. Идти и не останавливаться! Будешь идти – не замерзнешь. Не замерзнешь – значит, не заболеешь. Главное – не замерзнуть и не заболеть. Не заболеть!» – повторил он как заклинание несколько раз, пришпоривая себя таким образом и настраивая на быструю ходьбу.

Перешагивая через незначительные неровности и ухабы, попадающиеся на пути, иногда спотыкаясь, изредка замедляясь перед непонятными ямами и оврагами, что стали чаще встречаться в последнее время, Илья по максимуму ускорялся на ровных участках. Глаза его давно привыкли к темноте, быстро различая в пространстве мнимые и реальные препятствия. Пару раз ему пришлось застыть на месте при встрече с непонятными явлениями, когда зрение и чутье подводили его, вводя в ступор. Незаметно наскочив на неожиданно выросшую перед ним преграду в виде белых изогнутых «сабель», Илья испуганно отпрянул назад и замер, соображая, что же это такое может быть. Постояв некоторое время и поняв, что здесь, по-видимому, нет никакой опасности, он осторожно подошел поближе, внимательно присмотрелся сквозь пелену ночи к непонятному объекту и, поняв наконец, что это такое, выдохнул с облегчением:

– Фу ты!

Оказалось, что он наткнулся на останки лошади, а высокие белые «сабли», торчащие из земли в темноте, были не чем иным, как ее оголенными временем и природой ребрами. Рядом валялись и другие кости животного, задранного, скорее всего, уже давно волками. Продолговатый череп с глубокими дырами глазниц и ровным рядом больших зубов лежал чуть в стороне. «Соединяла» череп и ребра между собой вереница тянущихся по земле мелких белых костей, что, скорее всего, были шеей бедной лошади.

Ставший привычным, ночной марш-бросок сбил с темпа внезапно поднявшийся встречный северный ветер. Все более и более усиливаясь, через некоторое время он стал ощутимо мешать продвижению Ильи, принуждая его наклоняться вперед. Временами от яростного ветра у него перехватывало дыхание, и он был вынужден останавливаться, не в силах сделать ни шагу. Илье даже показалось, что ветер сговорился с Жакыпом и поставил перед собой цель не отпустить его отсюда, задержать его здесь, в этих краях, чтобы он остался тут на всю свою жизнь, скорее всего, недолгую.

«Вот поганка! А ты, я вижу, на его стороне!» – произнес про себя Илья, обижаясь на ветер, пошатываясь от его порывов и с трудом бросая взгляд вперед через прищуренные веки.

Неожиданно обрушившиеся с неба мелкие шарики града, отбивая барабанную дробь по одежде и лицу Ильи, известили о начале бурана, вынудившего его остановиться и прикрыть лицо ладонью.

«Этого еще мне не хватало! Теперь-то что?!» – в отчаянии воскликнул Илья про себя. Первым делом он отвернулся, подставив под ветер и град свою спину, и восстановил сбившееся дыхание. А ветер все усиливался и усиливался, носясь с яростью по всей степи, под навесом мрачного, как преисподняя, неба, низвергая на землю безмерное количество града и первого снега. Поняв бесполезность попыток как-то продвинуться вперед, Илья просто присел на корточки и стал судорожно думать, что предпринять: «Надо, как всегда, найти ложбинку или яму. Пересидеть там. Хоть какая-то защита от этого безумного ветра будет. Другого укрытия в этой паршивой равнине не найти».

Приняв такое решение, Илья стал осматриваться по сторонам. Но что он мог разглядеть в этой творящейся вакханалии, устроенной природой. Ему пришлось встать и двигаться на ощупь, выставив перед собой ладонь, защищая таким образом от ветра и града глаза. Он продолжал идти вперед, пока, в конце концов, не наткнулся ногой на неглубокую расщелину шириной в пару шагов, а длину ее определить было невозможно. К счастью, она тянулась поперек неистово дующему ветру. Опустившись в это углубление, Илья залег на дно, поджал под себя ноги, съежился, приподнял насколько мог высоко воротник и, закрыв глаза, замер, невольно прислушиваясь к буйству стихии, что взяла власть над степной равниной. Илье оставалось только смириться с нею и надеяться про себя, что буря не продлится слишком долго.

Бушующий и бесчинствующий в ночной степи ветер то протяжно завывал во весь голос, вселяя в сердца живых существ, населяющих эту долину, страх и смертельную тоску, то в ярости бросал с небес на землю полчища белых шариков, которые безжалостно хлестали ее поверхность, как будто хотели с налета глубоко войти в ее чрево, но, отверженные и не принятые ею, оставались на поверхности, постепенно покрыв равнину белой скатертью.

«Черт бы побрал этот собачий холод. Черт бы его побрал!» – думал Илья, чувствуя, как в очередной раз сквозь приоткрывшуюся щель у воротника в затылок проникает струйка холодного воздуха, заставляя его спину покрываться мурашками.

Илья не мог сказать, сколько он так пролежал – час, два или четыре… Уснуть при таком буйстве природы, конечно же, не получилось. Промозглый холод как принял Илью в свои объятия, так и не отпускал его, не позволяя ни на секунду забыть о себе, сковав его невидимым панцирем. Илью стало трясти. Он дрожал всем телом, как осиновый лист на ветру, все сильнее и сильнее сжимаясь в комок. Его покрасневший нос, свистя лишь одной продолжающей кое-как дышать ноздрей, еле справлялся со своими обязанностями.

После короткого шумного града танец с буйствующим ночным ветром продолжил вести снег, вихрем кружась над степью до самого рассвета. Ложбину, в которой укрылся Илья, так замело, что она сравнялась с поверхностью равнины, и если бы Илью кто-то тут вздумал искать, то обнаружить его под слоем снега просто так не получилось бы.

Утренний промозглый холод, несмотря на первые проблески рассвета, не желал отпускать степь из своих объятий. Он был безжалостен ко всем без исключения. В том числе и к спрятавшемуся под слоем снега беглецу, молящемуся о том, чтобы эта самая суровая ночь в его жизни побыстрее закончилась и больше никогда не повторилась, чтобы настало долгожданное утро, которое принесло бы в этот мир солнце вместе с его теплом.

Усмирив усилием воли дрожь в теле, Илья на мгновение замер, приятно удивляясь тому обстоятельству, что вьюга на поверхности притихла и больше не слышно устрашающих порывов ветра.

«Неужто все закончилось? Господи, спасибо за твою милость», – было первой мыслью Ильи, как только он осознал, что неистовый буран утих. «Надо встать и идти. А то окоченею», – пришла другая мысль. «Надо согреться! Надо разжечь огонь!» – пробился голос разума сквозь внезапно заполнившие голову звуки, напоминающие безостановочный стрекот старой письменной машинки, на которой девушка-секретарь пытается написать срочное письмо. Это были зубы Ильи, начавшие отбивать азбуку Морзе, тем самым посылая отчаянный сигнал о том, что холод берет верх над телом и что надо что-то предпринять, чтобы спастись.

Залитое чернилами небо медленно, но неумолимо стало раскрашиваться сперва темными, а после ярко-синими цветами. Как ни пытался Илья унять дрожь в теле, она через несколько мгновений возвращалась назад, и он, как подключенный к электрическим проводам смертник, снова начинал трястись и танцевать всем своим телом жуткий танец, что не давал ему прийти в себя от одолевающего его всепроникающего холода.

Все еще лежа в запорошенной снегом яме, Илья первым делом попытался открыть глаза, но, к своему удивлению, не смог этого сделать. Бусинки льда, что «подружили» ресницы друг с другом, не могли просто так растаять в этом холоде и нуждались в помощи со стороны. С трудом оторвав правый бок от дна ямы, еле двигая окоченевшими суставами, Илья кое-как сел, дав сползти с себя накрывшему его снегу, после чего, медленно вытянув из рукавиц похолодевшие кисти рук, принялся растапливать льдинки на ресницах, зажав их между большими и указательными пальцами, пока они не растаяли и он не смог разлепить веки.

Перед открывшимся взором Ильи предстала картина первого зимнего дня. Вся равнина была покрыта бескрайним белым покрывалом. Морозный воздух при каждом вздохе впивался, словно тысячей иголок, в легкие Ильи, после чего возвращался обратно в виде густого пара. Оглушительная тишина, нависшая над степью, казалось, была следствием ее страха перед неумолимой силой, сковывающей все и вся на своем пути, – его величеством Холодом. Окоченевшее и промерзшее за ночь тело постепенно стало оживать и приходить в норму, после того как Илья заставил себя встать с места и выполнить непродолжительную гимнастику. Махи руками, наклоны и приседания сделали свое дело. По ногам и рукам, по спине, по скованным суставам побежала кровь и стало растекаться тепло. Вот только лицо и нос никак не получалось согреть. Да это было и невозможно в таких обстоятельствах.

«Может, все-таки разжечь костер?!» – все время возвращалась к Илье навязчивая мысль, продиктованная желанием организма выжить в экстремальных условиях. Но он как мог отгонял от себя эту мысль, боясь привлечь к себе внимание.

Попить воды не получилось. Она замерзла и приняла форму пластиковой бутылки. Хлеб превратился в камень, и Илья лишь с большим трудом сумел отгрызть от булки пару небольших кусков, проглотив их после долгого и нудного жевания, от которого челюсть сводило судорогой. Немного подкрепившись, Илья положил припасы обратно и, затянув вещмешок, закинул его за спину. Подняв голову, посмотрел на быстро светлеющее небо, окрашивающееся в ярко-синий цвет. Прислушался к тишине и огляделся по сторонам, сканируя взглядом преобразившуюся за ночь степь. Не услышав ни единого звука, кроме собственного размеренного дыхания, оставляющего в воздухе клубы пара, и не увидев ничего подозрительного и вызывающего тревогу, Илья решил продолжить свой путь днем, раз уж сегодня не получилось идти ночью из-за внезапно начавшегося бурана. Да и поспать при таком холоде все равно не удалось бы. «К полудню должно потеплеть, тогда и посплю», – решил Илья, после чего, отодвинув сомнения в сторону, зашагал в сторону районного центра, оставляя на снегу следы своих армейских ботинок.

С каждым часом солнце взбиралась все выше и выше на небосклон, сопровождая Илью на его пути. С каждым часом становилось все светлее и теплее, а к полудню, когда солнце добралась до зенита, вся степь до боли в глазах блестела бесчисленным количеством переливающихся в его лучах кристаллов снега.

«Привал. Надо передохнуть», – проговорил про себя Илья, почувствовав, как спина покрылась испариной, а ноги в очередной раз налились тяжестью и взмолились об отдыхе.

– Хух! – резко выдохнул Илья, остановившись на месте.

Тяжело и часто дыша, он без особых церемоний скинул рюкзак на снег, тут же плюхнулся поверх него и вытянул ноги. Внезапно накатившая усталость потянула прилечь, заставив откинуться спиной назад. Глубоко и размеренно дыша, Илья уткнулся неподвижным взглядом в небо, не обращая внимания на череду проплывающих перед его глазами больших белых облаков.

«Сперва попью воды, а потом уже остальное», – решил Илья, восстановив дыхание, и, приподнявшись с рюкзака, достал оттуда бутылку. Вода в двухлитровой пластиковой бутылке благодаря дневному теплу оттаяла на треть, но большая ледышка так и осталась болтаться внутри емкости.

Жажда оказалась сильнее осторожности. Второпях, желая быстрее удовлетворить свое желание напиться и не подумав о последствиях, Илья отхлебнул большой глоток – и… Ледяная вода болью врезалась в зубы, обожгла горло не хуже кипятка и тут же вонзилась, словно множество игл, в виски и глаза, отчего Илья вынужден был резко оторвать бутылку ото рта и с исказившимся лицом протяжно застонать, сложив губы в трубку.

– О-о-о-хо-хо-хо! – вырвалось у него невольно, как только он со слезами проглотил беспечно залитую им в рот студеную воду.

Брови Ильи взмыли на лоб, а по всему телу, от затылка до самих пяток, прокатилась неприятная волна мурашек. Придя в себя, он поднес бутылку к лицу и с обидой всмотрелся в мутный кусок льда, похожий на маленький айсберг, что бесцеремонно плавал внутри, не желая быстро таять.

Дождавшись, пока уляжется боль во рту и горле, Илья предпринял вторую попытку напиться. Поумнев, он стал отпивать воду из горлышка бутылки небольшими порциями и, прежде чем проглотить ее, долго держал во рту, пока она не становилась теплой.

Утолив жажду, Илья устало откинулся назад и завалился на снег, с удовольствием раскинув руки и ноги в стороны. Перед взором Ильи снова предстало ярко-голубое безбрежное небо, на котором сияло белое солнце, пытаясь отогреть замерзшую во время ночного бурана степь. На чистом небосводе уже не было ни тучки, ни пятнышка, а в воздухе – ни ветерка, ни дуновения. Глубоко втянув в себя чистый прохладный воздух, Илья прикрыл глаза. От усталости ему показалась, что его внезапно отяжелевшее тело слилось с землей и стало с ним одним целым, как будто сотни длинных, цепких, крепких корней, пробившись сквозь снег из земли, опутали его тело и привязали мертвой хваткой к себе, ни за что не желая отпускать.

«Снять бы эти чертовы ботинки», – промелькнула мысль в голове Ильи, перед тем как его веки тяжело сомкнулись и он провалился в глубокий омут то ли сна, то ли забытья, возвратившего его в недалекое прошлое…

 
                                       * * *
 

– Может, половину рыбешек на пару картошин поменяем? У бабы Нюры, а? – с сомнением спросил у Ильи Саня, понимая, что они порядком надоели этой доброй старушке со своими предложениями поменять рыбу на картошку да на лучок.

Илья промолчал, не зная, что ответить. Однако было понятно, что очередная уха без картошки будет не едой, а лишь пустой похлебкой, в которой, кроме самой рыбы и щепотки соли, не будет ничего, что могло бы дать чувство сытости от съеденного. Почувствовать сытость от рыбы, которой они питались всю зиму, то в виде ухи, то в виде котлет, пропустив ее трижды через мясорубку, не очень-то получалась. Небольшие запасы картошки, лука, моркови закончились еще перед Новым годом. Все виды круп и макарон тоже давно были съедены. Отсутствие работы и каких-либо временных заработков в эту невезучую зиму очень осложняло положение друзей. Всего один удачно выполненный «договорняк» на сантехнические работы в начале зимы не мог исправить ситуацию. В долг деньги им не давали. Лимит доверия дворовых продуктовых магазинчиков был исчерпан до основания и не подлежал восстановлению. Все что-либо стоящее было продано на рынке или обменяно, как всегда, на еду. Вот только эти сердобольные одинокие бабушки, жившие в Санином подъезде, баба Нюра да баба Клава, и спасали их по доброте душевной, меняя их мелкую рыбешку на булку хлеба да на три-четыре большие картофелины с одной головкой репчатого лука в придачу, чтобы ребятки могли изредка сытно поесть.

– У бабы Клавы надо просить. К бабе Нюре мы уже два раза ходили. Не даст она, ты же знаешь, – проронил с грустью Илья, зайдя вслед за Саней в открытую дверь его квартиры.

Закрыв за собой дверь, Саня скинул с плеч и поставил в угол сложенный вдвое покрытый ржавчиной бур для льда. Небрежно бросил короткие зимние удочки с болтающимися на них крючками на верхнюю полку этажерки для обуви.

– Я тогда схожу к Клаве. Поговорю. А ты почисти рыбу, – сказал Саня, шмыгнув носом, вопросительно глядя на Илью.