Текст книги "Невольник"

Когда церемония закончилась и многочисленные посетители разошлись, вкусив мяса жертвенных животных, дома осталась только самая близкая родня. Все они, как это бывает после похорон, посчитали нужным собраться и обсудить все произошедшее, а также предстоящие в скором времени семь и сорок дней по усопшей. Немногочисленные родственники в количестве трех десятков человек – те, кто смог выбраться и приехать, не считая вынужденно отсутствующих и не доехавших, – собралась в одной из четырех комнат дома. Облегченно вздохнув, они с чувством исполненного долга расселись за все еще не убранной скатертью, выстеленной на поверхности большого оранжевого паласа в виде буквы «П», чтобы самим в тишине и покое поесть, выпить чаю, обсудить и спланировать то, что было необходимо сделать еще в ближайшем будущем.

То, насколько достойно были проведены похороны, определялось количеством и качеством забитых жертвенных животных, что непременно становилось главной темой обсуждений после окончания церемонии. Такие «осуждающие» разговоры подталкивали «особо стыдливых» из числа небогатых людей, что массово появились в противовес «новым казахам», во что бы то ни стало проводить поминки и последующие похоронные обряды «не хуже, чем у всех», влезая ради этого в долги и расплачиваясь с ними потом на протяжении нескольких лет.

Обряд принесения в жертву домашних животных по-прежнему является обязательной составляющей поминок у казахов. Количество и виды забитого для поминок скота, качество мяса служили темой для пересудов и сплетен окружающих, а также для долгого самобичевания тех, у кого все прошло «не по-людски» или «не как у всех». И если простой люд залезал в долговую кабалу, чтобы «не ударить в грязь лицом», то богатые, выйдя за рамки традиций и этикета, стали украшать поминальные столы дорогими заморскими фруктами и напитками и даже нанимали ведущих, которые, словно на свадьбе или юбилее, прославляли прижизненные достижения и заслуги покойного, независимо от того, имелись они у покойного или нет, имело ли прошлое усопшего особое значение, внес ли он вклад в общественную или профессиональную жизнь и был ли действительно стоящим членом общества. Все это не учитывалось устроителями таких грандиозных поминок. По своей сути, это было пустым бахвальством и желанием продемонстрировать окружению свой новоприобретенный статус в благодатную для предприимчивых и оборотистых людей эпоху. А многие «новые казахи» хоть и сумели заработать большие деньги, но, к сожалению, так и не приобрели ни хороших манер, ни достойного интеллектуального уровня. Возведение непомерно больших мазаров для ушедших в мир иной близких было среди богатеев средством показного бахвальства и демонстрации своих возможностей и «достижений».

Огромные двухэтажные сооружения с высокими куполами и с местами для отдыха посетителей на верхних этажах, стены и полы которых отделывались мрамором и гранитом, а иногда и снабжались электрическим освещением, – все это было показателем уровня нравственности и интеллекта новых «хозяев жизни». Вложения в некоторые такие постройки порой превышали стоимость квартир в городах. Попытки духовных лиц – мулл и имамов – донести до «новой элиты» мысль о неправильности и предосудительности таких переборов в демонстрации богатств не оказывали на нее должного влияния, и монументальные усыпальницы появлялись одна за другой…

– Конина была отменная. Жирная. Мясо на славу удалось, – начал разглагольствовать Есен, один из братьев покойного отца Жакыпа, облокотившись на большую подушку и вытянув ноги. – Старики-то только и делали, что чавкали да головой мотали, – добавил он, довольно ухмыльнувшись.

– Кобыла-пятилетка. К тому же в прошлом году не рожавшая. Как не быть у нее такому мясу?! – горделиво произнес Жакып, ковыряясь указательным пальцем в большом подносе бешбармака, выбирая кусок пожирнее, чтобы закинуть в рот.

– Видели женскую сторону? Там на подносах ничего не осталось. Как будто змея языком смела. Ни кусочка мяса, ни костей. Как только старик Оспан произнес «Аминь!», так все с пакетами набросились на подносы. Что с людьми творится? Совсем стыд потеряли! – поддержала разговор жена Есена, сама не раз уличенная в таких поступках.

– Начальник РОВД приехал. Зам прокурора района с ним. А как же, все хотят мясо есть. У всех дети и жены. Знают, кто им на зиму согым обеспечивает… – сказал Жакып, заерзав на месте от бахвальства, намекая всем на свои связи в верхушке правоохранительных органов, которую он бесплатно подкармливал согымом, к тому же еще и краденым.

– Дядя Есен, вы у нас давно за старшего… Что вы скажете, если мы семь дней, не откладывая в долгий ящик, проведем через четыре дня? Сами понимаете, хозяйство. Надо поскорее назад возвращаться, – обратился он к дяде в узорчатой тюбетейке на голове и с аккуратными подстриженными усами и бородой, словно у профессора университета в старину.

– Почему бы и нет?! Здесь необязательно выдерживать семь дней с кончины. Вот сорок дней желательно провести близко к дате. Тогда как раз конец апреля будет. Снег уйдет, и земля высохнет. И заодно обсудим строительство мазара, – проговорил размеренно Есен, довольный тем, что племянник обратился к нему за советом.

Он протянул руку с опустошенной пиалой в сторону Галии, чтобы та передала ее дальше, и пристально посмотрел ей в лицо, на котором под левым глазом растекся синяк, неумело скрытый под толстым слоем пудры.

Жакып и без совета Есена собирался провести семидневные поминки по матери через три или четыре дня. Этот вопрос был задан, скорее, чтобы потешить самолюбие старика, присутствие которого на таких мероприятиях было желательно. Есен знал своенравный характер племянника и не стал настаивать на соблюдении традиций, коих он начал придерживаться, как только вышел на пенсию и причислил себя к числу достопочтенных аксакалов.

Посоветовавшись с родственниками и решив провести сорок дней в конце апреля, Жакып и Галия, ссылаясь на то, что осталась всего неделя до Наурыза7171
  Наурыз – праздник весеннего равноденствия, отмечается двадцать второго марта.


[Закрыть], за которым следовали девятидневные школьные каникулы, знаменующие окончание третьей четверти, отпросили детей у их сердобольных учителей и после проведения семи дней по их покойной бабушке спешно вернулись на ферму в радостной компании немного повзрослевших сыновей.

 
                                       * * *
 

Уловив вдали рокот знакомого мотора, Талгат и его помощник прекратили работу в кошаре, вышли за периметр загона, где пасся скот и, закинув за нижнюю губу насыбай7272
  Насыбай – своеобразный продукт из табака с добавками, употребляемый способом закладки его за нижнюю губу.


[Закрыть], стали дожидаться приближения чернеющей вдали точки. Они так и простояли на месте, смотря сквозь прищур, как это маленькое пятно, постоянно увеличиваясь, преодолевало ослепительно-белое покрывало, что раскинулось перед их глазами, поливаемое щедрыми лучами солнца.

Наконец облепленный снегом УАЗ остановился перед ними.

– Как у вас здесь дела? – спросил Жакып коренастого и поджарого Талгата, прибывшего сюда четыре дня назад по его просьбе, чтобы присмотреть за хозяйством.

– Хорошо, – ответил тот коротко, отодвинув назад лисий малахай, съехавший на глаза. – Сами как? Как доехали? Все прошло как задумали? – следуя этикету, задал положенные вопросы Талгат.

– Дорога такая же, что и в прошлый раз. Четыре часа сюда добирались, – ответил недовольным тоном Жакып, сдвинув брови и оставив без ответа вопрос о поминках, беспокоясь в первую очередь о своем хозяйстве. – Есть приплод? Коровы телятся или как?

Почувствовав в словах Жакыпа пренебрежительное отношение к себе и к тому обстоятельству, что из жизни ушел самый близкий ему человек, Талгат изменился в лице, демонстративно замолчал, после чего ответил безразличным тоном, смотря в сторону:

– Четыре отелились. Один теленок умер.

«Бесстыжий! У него мать умерла, а он о приплоде печется. Ну что с него взять? Это же Жакып!» – подумал с досадой Талгат, пожалев о том, что приехал помочь своему родственнику.

Пообедав на скорую руку приготовленной Галией вермишелью с мясом в сопровождении бутылки горячительного, Талгат с товарищем, несмотря на настоятельные уговоры Жакыпа, вежливо отказались остаться на бешбармак и покинули ферму на своей машине.

 
                                       * * *
 

Первый месяц весны в этих краях был продолжением февраля и не отличался видимыми переменами в погоде. Разве что в некоторые редкие дни солнце, желая напомнить о своей силе и праве распоряжаться сменой времен года, взбиралось на свободное от облаков небо и поливало степь ослепительно-ярким теплым светом, пытаясь изгнать из степи зиму, чтобы все еще немощная весна вступила в свои законные права. Результатом череды битв зимы и весны, когда теплые и солнечные дни снова сменялись ветреными, промозглыми и холодными, стала сплошь покрытая тонким, хрупким, как стекло, настом степная равнина, что, отражая от своей поверхности солнечные лучи, покрывалась в ясные дни мириадами радующих глаз вспышек, настолько ярких, что невозможно было смотреть на них, не прищурив глаза.

В один из таких безоблачных, теплых, солнечных дней прибывшие на каникулы мальчишки вышли поиграть во двор дома.

– Давай поборемся? Давай?! – стал задирать Айбар своего старшего брата, бегая вокруг него и вставая в борцовскую стойку.

– Давай лучше с Ильей в городки поиграем. Помнишь, как интересно было? – ответил Дастан, отвергнув предложение брата, и, в очередной раз обойдя его, уверенными шагами двинулся в направлении кошары.

Время подходило к полудню. Илья в это время обычно заканчивал с работой и должен был, выйдя с кошары, направиться к себе.

Однако сегодня, в этот яркий, по-весеннему солнечный день, энергия у Айбара била ключом, и ему очень хотелось помериться силами с братом. А может, так проявлялся его беспокойный и весьма активный характер, ведь, как говаривала покойная Зоя, Айбар был весь в отца и таким же будет, когда вырастет.

– Ну и иди к своему Илье! Трус! – услышал вслед Дастан.

Он не придал значения словам обиженного брата и постарался не поддаваться на его мелкие провокации, на которые тот был горазд, но тут ему в затылок ударил увесистый снежок, за которым последовал издевательски-радостный смех Айбара.

– Ах ты!.. – выдавил из себя покрасневший от злости Дастан, поглаживая затылок.

Эта выходка вывела его из себя, и Дастан, развернувшись, бросился за хихикающим Айбаром, желая во что бы то ни стало догнать его и, повалив на снег, как следует проучить, чтобы тот знал на будущее, как себя вести.

Догнать-то брата Дастан догнал, но уложить его с первого раза не получилось. Коренастый и плотного телосложения, Айбар и в самом деле был копией своего отца, походя на него не только телосложением и внешностью, но и чертами характера. Маленький упрямый крепыш не желал падать, сколько бы его рослый брат ни подсекал и ни старался свалить на снег, дергая в разные стороны. Айбар чуть сам не повалил старшего брата, используя один из приемов борьбы, которому его научил отец, но все же сил у него на это не хватило, да и ноги еще были коротковаты, чтобы провести подсечку.

Свирепое сопротивление Айбара не на шутку разозлило Дастана. Забыв обо всех правилах, он влепил брату размашистую оплеуху. Тот свалился боком на снег и заорал на весь двор, словно его ошпарили кипятком.

– Перестань кричать! Тс-с-с! – прошипел Дастан, украдкой смотря в сторону двери дома, предвидя, что скоро за ней появится силуэт отца или матери.

– А-а-а! Сука! А-а-а-а-а!!! Черт! – орал, не унимаясь, Айбар, поглядывая тоже в сторону дома, надеясь привлечь к себе внимание.

– Что там случилось? Посмотри! – произнес своим басом Жакып, уловив голос орущего Айбара во дворе.

– Это твой сын орет. Вот сам пойди и посмотри, – произнесла в ответ с иронией Галия, как ни в чем не бывало продолжая расставлять вымытую посуду на пластмассовом подносе.

– Что значит «твой сын»?! Я его что, на улице нашел?! Или не ты его родила?! – последовал полный раздражения ответ.

– Ты его таким сделал. Избаловал. Распустил. Учительница говорит, что он в классе детям покоя не дает. Не слушает никого. Весь в тебя пошел, – все так же спокойно и иронично сказала Галия, не оборачиваясь к Жакыпу.

Звук плещущейся в тазике воды и звон посуды на время заполнили тишину в кухне, давая обоим время на раздумья и подготовку новых претензий или возражений. Ор Айбара все это время не смолкал ни на секунду.

– Хм! А на кого же ему быть похожим, как не на отца? – мотнув головой, проговорил насколько мог спокойно Жакып. – Балуется и шалит, потому что живой и здоровый пацан! А не червяк, как многие. Вот закончит восьмой класс – заберу его на ферму! К черту эту учебу! Толку от нее! – закончил он разговор в привычной для себя манере, послав все проблемы подальше и, как всегда, найдя простое решение, которое позволяло не заморачиваться тем, чем он не хотел заморачиваться.

Вопли тем временем продолжались.

– Да что же он не угомонится?! – произнес с нарастающим раздражением Жакып, недовольный тем, что конфликт между детьми затянулся и они никак не могут успокоиться.

Соскочив с места, он широкими шагами ринулся к дверям, полный решимости надавать сыновьям тумаков.

– Что случилось, а?! Что вы все время грызетесь, как собаки?! Чего вам не хватает?! – набросился он на детей, переступив порог дома.

Дети вначале замолкли от страха, а потом стали скулить, защищая каждый сам себя.

– Он первый начал. Кинул в спину снег… – начал оправдываться Дастан тихим голосом, испуганно глядя на отца, но брат его перебил:

– Он не хочет со мной играть!

Он скорчил гримасу и, передразнивая слова Дастана, продолжал возмущаться:

– «Пойдем к Илье. Пойдем к Илье», – говорит! В деревяшки дурацкие хочет играть! Дурак! – разошелся Айбар, зная, что отец, в конце концов, примет его сторону, добавил своим рыданиям громкости и надрыва: – Ы-ы-ы-ы!

– Что ты с ним сделал?! По лицу, что ли, ударил?! – спросил, грозно нахмурившись, Жакып у Дастана.

Тот, заикаясь, стал сбивчиво оправдываться перед отцом, трясясь как осиновый лист:

– Он с-сам начал… Я его н-н-нечаянно… ладонью. А он к-как заорал…

– Ты бы так в школе со своими сверстниками дрался. Только и можешь, что брата дубасить, – оборвал его на полуслове Жакып, не желая слушать оправданий старшего.

А Айбар все не унимался и продолжал голосить, пока Жакып, потеряв терпение, не гаркнул на него, выпучив в гневе глаза:

– Ты заткнешь свой рот или нет?!

После этого окрика Айбар изменился в лице и сразу же затих, не издав больше ни единого звука. Он знал, каким может быть отец в гневе, и не хотел испытывать его терпение. Двор внезапно погрузился в тишину, так что даже было слышно, как Илья внутри кошары неспешно скребет ее мягкую поверхность лопатой.

– Где там его городок?! Или как это называется? – наконец произнес Жакып пренебрежительным тоном, решив сменить гнев на милость.

С руками, засунутыми в карманы спортивного трико, пузырящегося на коленях, и с капризно-недовольной гримасой на лице, Жакып в этот момент казался предводителем дворовой шпаны, а не отцом двух детей, что стояли рядом с ним, испытывая страх и смятение перед ним.

– Это называется городки. Я сейчас, – тихо проговорил Дастан, обрадовавшись, что удастся уйти подальше от гневливого отца, и, сорвавшись с места, побежал по подтаивающему мягкому снегу к кошаре, чтобы спросить у Ильи, где находятся городки, в которые они играли в прошлый раз.

Добежав до ограды, Дастан открыл калитку и проскользнул в загон. Бегом добрался до больших двустворчатых ворот кошары и, приоткрыв их, исчез внутри. Спустя некоторое время он вышел, быстрым шагом преодолел расстояние до хибары Ильи, скрипнув дверью, юркнул в нее и почти тут же снова показался на пороге, прижимая к груди дюжину грубо выструганных округлых коротких брусков, что служили фигурками, и держа под мышкой длинную палку, которая была метательным снарядом.

– И эти деревяшки называются городками? – спросил, разочарованно выпятив нижнюю губу, Жакып. – Я-то думал, ты сейчас вытащишь что-то интересное. А это всего-навсего струганые деревяшки! Хех! – и он растянулся в кривой улыбке, не понимая смысла этой игры.

Приблизившись к отцу, Дастан бросил ему под ноги принадлежности для городков и начал увлеченно объяснять правила.

– Это интересная игра, папа. Только попробуй. Ты же даже еще не пробовал.

– Ну, давайте! Раз уж вытащили ее, сыграем! – вдруг изъявил желание поиграть с детьми Жакып, и оба его сына тут же заулыбались, забыв обо всем, что было пару минут назад.

– Чур, я первый буду кидать! – закричал Айбар, вытянув правую руку вверх, словно находился на уроке в школе.

– Я сейчас, – произнес, просияв, Дастан, после чего, подхватив с земли короткие палочки, отошел поодаль от них.

Отбежав от отца и брата на десять-двенадцать шагов, он опустился коленями на снег и быстро соорудил из трех деревяшек вертикальную фигуру в виде буквы «П», а потом, встав с колен, отошел в сторонку, давая возможность брату сделать бросок.

Айбар с прошлого раза был знаком с правилами игры. Он с длинной палкой в руках уже встал в стойку, как заправский метатель копья, широко расставив ноги и вытянув левую руку в сторону построенной фигуры. Закрыв один глаз, Айбар прицелился, сделал замах правой рукой и без колебаний метнул палку в сторону фигурки, надеясь ее разбить. Однако палка, просвистев в воздухе, плюхнулась на снег далеко от цели.

– Мазила! – произнес Дастан.

Добежав до отклонившегося от цели метательного снаряда, он подхватил его и, широко размахнувшись, кинул обратно Айбару.

– По три раза. Потом я! – крикнул Дастан, определяя очередность метания.

Последующие две попытки Айбара тоже не увенчались успехом. Метательный снаряд лег сначала правее, потом левее цели, чем весьма расстроил амбициозного игрока, так что он от злости плюхнулся на снег, скрестил на груди руки и замолчал, отпустив голову на грудь, не желая ни с кем разговаривать, демонстрируя таким образом свое недовольство.

– Теперь ты иди сюда! А я буду кидать! – прокричал Дастан, направляясь за брошенным братом снарядом, что пролетел мимо и вонзился в мягкий снег в стороне от него.

– Что, играете? – спросил направляющийся в сторону своего жилища Илья, кинув беглый взгляд на троицу.

Дастан в ответ только улыбнулся, шагая параллельно Илье в ту сторону, откуда Айбар метал палку, чтобы поменяться с ним местами.

Закончив с работой, Илья, как обычно, отправился отдыхать, но, решив побыть немного под сегодняшним щедрым солнцем и заодно поглядеть, как дети играют в городки, задержался у порога дома. Присев на знакомый выступ, он прислонился спиной к стене, стянул с головы цигейковую шапку, обнажив взмокшие волосы, и стал наблюдать за семейной идиллией.

Однако спустя минуту от этой идиллии не осталось и следа. Дастан, метнув палку в сторону выстроенной фигуры, нечаянно попал снарядом по голове стоящему рядом Айбару.

– Ай! Ай! Ай! А-а-а! – заголосил тот, схватившись за голову.

Плюхнувшись задом на снег и продолжая орать, он стал истерично ерзать ногами, смотря жалостливым взглядом на отца.

Увидев, что пущенная им палка летит прямо в Айбара, Дастан от ужаса втянул голову в плечи, зажмурил глаза и съежился, все еще надеясь, что все обойдется. Но случилось то, что должно было случиться, и выходило так, что за неполных полчаса Дастан дважды стал виновником несчастий своего брата.

– Ты что, слепой, что ли?! Не смотришь, куда кидаешь?! – вспылил стоявший рядом Жакып, влепив Дастану смачный подзатыльник, отчего тот, еле удержавшись на ногах, схватился за затылок и, виновато насупившись, с навернувшимися на глаза слезами отошел в сторонку, присев на снег спиной к обидевшему его родителю.

– Он специально это сделал! Опять! Надоел он мне! – продолжил орать в истерике Айбар и вдруг, вскочив с места, схватил лежащую рядом злополучную палку и бросился к Дастану с исказившимся от злости лицом.

В мгновение ока, прежде чем Жакып успел как-то среагировать, он оказался за спиной ничего не подозревающего брата и изо всех сил саданул его по голове палкой, держа ее двумя руками. Послышался глухой звук удара, который, к счастью, смягчила толстая трикотажная спортивная шапка, что была на голове Дастана. Дастан рефлекторно пригнулся и, морщась от боли, оглянулся, не поняв сразу, что произошло, а потом, захлопав часто ресницами, беззвучно заплакал.

Второй раз ударить по голове старшего сына Жакып Айбару не дал, подхватив его обеими руками под мышки, когда тот уже размахнулся, чтобы повторно опустить палку на голову брата, перенес его по воздуху, как пушинку, подальше, поставил на землю и произнес, желая вразумить и успокоить:

– Он нечаянно. Ты же сам встал куда не надо! Надо было подальше отойти.

Не желая успокаиваться, Айбар бросал в сторону брата злобные взгляды и все норовил ринуться снова с палкой на обидчика. Но отец не желал видеть, как его дети грызутся между собой.

– Ну все, угомонись! Нельзя брата бить! Тем более старшего! – проговорил Жакып назидательно, желая вразумить младшего уговорами, что делал весьма редко. – Он не хотел! Так получилось! Все, забудь!

Напустив на себя строгий вид, Жакып тут же, не выдержав, рассмеялся, глядя, как Айбар все еще не может отойти от своей обиды, ярко демонстрируя неподдельный и недетский гнев.

– Я все равно его ударю. Он меня два раза – значит, и я его должен два раза ударить! – шипел сквозь зубы Айбар, не отрывая мстительного взгляда от Дастана, что продолжал сидеть на снегу, отвернувшись от всех и понуро опустив голову, не желая ни с кем разговаривать.

Смотря на младшего, Жакып вспомнил свое далекое детство, когда его покойный отец, любящий наблюдать за дракой своих сыновей, что бились между собой с остервенением, присущим бойцовским собакам, говорил им при этом одну и ту же фразу, которая навечно запечатлелась в его памяти:

– Учитесь драться, балбесы! Никто вас в жизни не будет по голове гладить! Или вы, или вас!

«А ведь отец оказался прав. Пригодилось же в жизни, – пришел к выводу Жакып, возвращаясь из краткого экскурса в прошлое. – И этим двоим тоже понадобится в будущем. Пацаны всегда должны уметь драться».

«А что же я так торможу?!» – обрадовался он, внезапно вспомнив подзабытый в ежедневной суете свой не раз проверенный «авторский» метод воспитания мужества.

Этот метод являлся усовершенствованным и продвинутым методом самого Жакыпа, который, как он считал, был гораздо «гуманнее», чем некогда метод его отца. Сутью этой «психологического тренинга», как называл его Жакып, было то, что ребенок безнаказанно и не боясь получить отпор, избивал работника, гораздо старше его по возрасту и сильнее физический, конечно же, под строгим надзором самого Жакыпа, приобретая тем самым психологическую закалку и избавляясь от оков сдержанности и страха, что делало, по разумению Жакыпа, его более смелым и даже наглым, что, как он считал, было необходимой чертой характера для его сыновей в будущем.

Этот весьма действенный, по его мнению, метод должен был сыграть большую роль в становлении его детей как мужчин. Особенно он хотел дать выход злобе Айбара, но не желал, чтобы его дети жестоко дрались между собой, как это было в его детстве. Уж слишком неприятными и горькими были воспоминания о том, как его отец специально заставлял их драться друг с другом до первой крови, организуя эдакий семейный «турнир» между двумя братьями. Желание отца Жакыпа вырастить братьев готовыми к любым испытаниям, которые, по его представлениям, несомненно, ожидали их в будущем, происходило, конечно же, из его собственного прошлого опыта, когда способность выжить во враждебной среде была необходимым навыком. Но, сам того не понимая, отец сотворил из своих сыновей безжалостных монстров, не знавших жалости ни к людям, ни к другим существам, выстраивающих свои отношения с людьми с позиции силы, ни в грош не ставящих другие человеческие качества.

Поэтому Жакып все же скорректировал метод воспитания в своих сыновьях «смелости и отваги», исключив из него драку между братьями, считая ее делом негуманным и болезненным. Жакып не хотел, чтобы его дети озлоблялись по отношению друг к другу, как это происходило между ним и его старшим братом после «бойцовских турниров», проводимых отцом, когда Жалын и Жакып подолгу не могли взглянуть друг другу в глаза и даже перекинуться словом. Ну а чужак… он и есть чужак и останется им.

«Давненько мы этого не делали… Подзабыли. Стали мягкими и пушистыми… – проговорил про себя Жакып, обратив взор на старшего сына, который, как ему казалось, рос недостаточно мужественным. – Вот и случай подвернулся. Сейчас мы все исправим! А заодно и Айбар всю свою злость выплеснет и не будет держать обиду на брата».

– А ну-ка, Айбар! Помнишь, как мы когда-то «боксом» занимались? А?! – спросил Жакып и заулыбался, наблюдая за выражением лица младшего сына, который сперва напрягся, а потом так же, как и отец, расплылся в улыбке, вспомнив то, что было ему приятно.

Он молча закивал головой, поддерживая затею отца, и бросил насмешливый взгляд на мирно сидевшего возле своего жилища Илью, которому была отведена особая роль в предстоящей забаве.

– Эй, Илья! А ну-ка иди сюда! – зычно крикнул Жакып повелительным тоном, заранее готовя его к неприятностям.

«Черт бы вас побрал! Надо было в дом зайти», – пришла к Илье запоздалая мысль.

Недовольный тем, что ему не дают покоя, уставший после работы Илья неспешно подошел к Жакыпу. Посмотрел на стоящего рядом с ним Айбара и перевел взгляд на хозяина, не выражая желания спрашивать, для какой цели его позвали.

– Садись на колени! – приказал Жакып, не желая слышать ни вопросов, ни возражений от своего работника и положив ему на плечо правую руку.

– Зачем? – коротко выдавил из себя Илья, у которого тревожно заколотилось сердце.

– Надо! Сейчас скажу, – ответил Жакып, сжав свою большую ладонь на плече Ильи и потянув его вниз, заставляя встать перед собой на колени.

– Зачем, говорю?! – спросил громко Илья, придя в себя и не желая падать на колени, тем более не зная зачем.

– Да успокойся! Что ты?! Все равно же сядешь? Лучше уж давай по-хорошему! – проговорил с нотками угрозы Жакып, после чего, не увидев беспрекословного послушания и исполнения его приказа, резко потянул Илью на себя за плечи и ударил его коленом в живот, отчего тот сложился пополам и сам не заметил, как очутился на коленях на снегу, хватаясь обеими руками за живот.

– Вот та-а-ак! Ну что ты буксуешь, Илья? Всего-то надо было встать на колени! Сел же все равно! Зачем нужны были все эти лишние вопросы? – произнес с издевкой Жакып, получая удовольствие от унижения работника.

Присев на корточки, Жакып приблизил свое лицо к лицу Ильи и, заглядывая ему в глаза, проговорил:

– Слушай дальше, человек! Сейчас мы проведем короткую тренировку. Мы ее и до тебя делали. Никто особенно не возмущался. Твой покойный друг Богдан тоже через это проходил. Я просто тебе хочу объяснить, чтобы ты здесь особо не это самое… не брыкался и не лягался. А то я сам тебе, если что, голову оторву!

– И что же надо делать? – спросил сдавленным голосом Илья, опираясь одной рукой о снег, а другой все еще держась за живот.

– Да ничего особенного! Просто стоять и ничего не делать, – ответил, усмехнувшись, Жакып, издеваясь над Ильей.

– Сейчас мой пацан будет бить тебя по лицу кулаками. Ну, такая у нас тренировка. А ты стой и терпи. Немножко побудешь боксерской грушей. Мальчик же небольшой, всего девять лет. Думаю, можно вытерпеть. А потом, может, и сигареткой угощу, – пояснил отведенную ему роль Жакып.

Понимая, что все его попытки уйти от этой унизительной роли будут подавлены, Илья решил перетерпеть унижение, повторяя про себя, словно молитву: «Терпи Илья! Терпи! Скоро весна. Скоро весна… Надо только дождаться. Надо перетерпеть. А потом…»

– Ну, коли некуда деваться, что там тянуть? Начинайте, – произнес он понуро, присев на свои пятки и приготовившись к неизбежному.

Отрешенный взгляд Ильи столкнулся со взглядом вставшего перед ним в стойку Айбара, который появился перед ним без напоминаний со стороны отца. Айбар поднял руки перед собой и сжал свои небольшие ладони в кулаки. Его полный решимости, недетский, бездушный взгляд с искорками злобы, в котором не было намека ни на жалость, ни на снисхождение, покоробил Илью.

«Это ребенок. Как-нибудь вытерпишь. Представь, если бы Жакып задумал бы так развлекаться», – успокаивал и утешал он себя.

Став друг против друга, «мешок» и «боец» на время замерли в ожидании чего-то, что должно было дать им сигнал к действию.

– Ну что встал?! Начинай! – прогремел Жакып, широко расставив ноги за спиной Ильи.

После слов отца лицо Айбара исказилось до неузнаваемости: нос сморщился, рот приоткрылся, обнажив оскал зубов, брови съехали на глаза, сверкающие неподдельной злобой, а правая рука, размахнувшись, с силой ударила в беззащитный нос Ильи. Несмотря на то, что из носа засочилась кровь, Айбар, не переставая, продолжал колошматить по лицу Ильи, пока его не оттащил, потянув за загривок, отец, словно злобного пса, что был готов растерзать свою жертву.

Жакыпа обрадовали пыл и агрессия сына. Благодушно смеясь, он дважды воскликнул, чтобы остановить его:

– Болды! Болды!7373
  «Хватит, все».


[Закрыть] Молодец! Хватит уже.

– Отпусти! Отпусти, папа! Дай мне его побить! – кричал Айбар, извиваясь в руках отца и бросая в сторону Ильи все те же озлобленные взгляды, недовольный тем, что ему не дали вдоволь насладиться процессом избиения, к которому он почувствовал особый вкус.

– Все? Довольны? Можно встать? – спросил, насупившись, Илья, сквозь выступившие на глаза слезы, что были следствием удара по чувствительному носу.

Илья провел тыльной стороной ладони по верхней губе, взглянул на руку, измазанную кровью, и хотел было подняться с колен, но Жакып остановил его, снова осадив на снег своей большой ладонью, произнося:

– Сядь! Мы не закончили!

«Что еще этим кровопийцам нужно? Снова этому зверенышу будет потакать?» – подумал, злясь, Илья.

В этот момент скрипнула дверь дома и раздался полный гнева голос Галии, наблюдавшей за происходящим из окна и решившей вмешаться в ситуацию, чтобы воспрепятствовать в пределах своих возможностей ненавистной ей забаве Жакыпа:

– Айбар! А ну-ка иди домой! Я когда тебе сказала убрать свои игрушки?! Быстро домой!

После слов Галии, прозвучавших на весь обширный двор, Жакып просунул свои большие ладони под мышки Айбара, приподнял его над землей и развернул лицом в сторону дома. С умилением приобняв сына и поцеловав его в макушку, он с воодушевлением проговорил:

– Весь в отца! Не то что некоторые!

Между безграничной любовью Жакыпа к сыновьям и вспыхивающим внутри него порой неконтролируемым раздражением было всего полшага. Поняв по действиям отца, что тот на сегодня сыт его капризами, Айбар не стал испытывать судьбу и, переключившись на мать, хотел было упросить ее поиграть на улице, но, встретив с ее стороны молчаливый отказ, легко читавшийся на крайне недовольном лице Галии, он, понурив голову, пошагал в сторону дома.