Текст книги "Невольник"

Илья не знал, что делать. Зачем он сюда пришел? Что он скажет новой владелице квартиры, если та окажется дома и откроет дверь? Вдруг ему вспомнились слова Толика о том, что участковые прибывают в опорный пункт после шести вечера. Было уже почти половина девятого. Илья обрадовался подвернувшейся кстати мысли, спустился на улицу и зашагал к опорному пункту, к местным участковым, старшего из которых он знал в лицо и даже помнил его имя и отчество. Тот раньше частенько захаживал к нему, чтобы приструнить во время его участившихся длительных и порой бурных гулянок.

Вход в местный опорный пункт полиции располагался с торца пятиэтажного здания бывшего общежития канувшего в Лету шахтопроходческого треста, которое было похоже на огромную коробку грязного серо-коричневого цвета и в полумраке позднего вечера выглядело еще грязнее и уродливее. В торец бывшего общежития, а ныне многоквартирного дома, приватизированного его жильцами, вела низкая железная лестница, сваренная из обрезков арматуры, которая упиралась в металлическую дверь, покрытую рыжими разводами ржавчины. Над входом нависал сооруженный наспех из стальных листов, выцветший от солнца и ветра козырек такого же ржаво-бурого цвета. Под козырьком одиноко горела запыленная лампа, через которую с трудом пробивался свет, едва освещая площадку размером два на два метра перед ней.

Подойдя к знакомому зданию, Илья поднялся по лестнице и положил ладонь на ручку двери, собираясь открыть ее. Бросив взгляд на информационную доску, приколоченную справа от входа, он прочитал: «Опорный пункт полиции микрорайона №5, работает ежедневно, с понедельника по воскресенье, с 18:00 до 02:00». Этот график был весьма условным, участковые появлялись здесь, по большому счету, как им вздумается, поэтому когда Илья потянул ручку двери на себя, то был приятно удивлен, когда она с легкостью открылась, даже не издав никакого лишнего неприятного звука.

«Менты на работе», – пришла ему в голову радостная мысль, от которой он неожиданно для самого себя заулыбался.

Наверное, он никогда не был так рад посещению полицейского участка, как сейчас. Теперь-то блюстители порядка – впервые в жизни – должны были ему помочь.

За железной входной дверью оказался узкий неосвещенный «предбанник», а следом за ним шел просторный коридор (в голове Ильи даже всплыло затейливое слово «фойе»), по обеим сторонам которого тянулись двери, ведущие, скорее всего, в кабинеты сотрудников, работавших здесь в вечернее время. Одна из дверей была настежь открыта.

Тишину участкового пункта вдруг нарушили жуткий треск и шипение, выплеснувшиеся в «фойе» из кабинета с открытой дверью. От испуга и неожиданности Илья вздрогнул и замер на месте, невольно вслушиваясь в доносившиеся, по-видимому, из рации донесения:

– Беркут! Беркут! Ответь Рубину! Ответь Рубину! Где вы находитесь? Направляйтесь по адресу: улица Советская, 21! Как приняли? Отправляйтесь по адресу…

Постояв с минуту, Илья постучал по деревянному косяку двери и произнес насколько мог громко, чтобы его услышали в кабинете:

– Можно?!

– Кто там?! – послышался в ответ знакомый грозный голос старшего участкового.

Илья шагнул вперед и встал в дверном проеме, не решаясь войти в кабинет:

– Это я, Марат Бейсенович! Илья… Переделкин… Советская, 15.

– А-а… Что ты здесь делаешь, Переделкин?! – спросил, удивленно вытянув лицо, старший участковый, ожидая увидеть у себя в опорном пункте кого угодно, но только не Илью.

На полицейском была форма советского образца с погонами майора. Сидя за небольшим столом, очень напоминающим школьную парту, на котором стояла пишущая машинка, он повернулся всем корпусом в сторону Ильи и, облокотившись левой рукой на край стола, жестом пригласил его присесть на стул, стоящий рядом.

Марат Бейсенович был чуть старше Переделкина. Он нес службу без особого рвения в ожидании своих сорока пяти лет, уже готовясь уйти на долгожданную пенсию. А последние три года и вовсе приходил на службу больше ради галочки, свалив всю практическую работу на плечи молодых сотрудников. По обыкновению, он пришел на работу первым, чуть пораньше, чтобы потом пораньше уйти домой и уже часам к десяти улечься рядом с женой в теплую постель.

«Какой черт этого алкаша сюда принес?! Обычно на него жаловаться приходят. А тут он сам», – подумал старший участковый.

Илья прошел в кабинет и сел на указанный полицейским стул.

– Зачем пришел? – спросил тот с безразличием на лице.

Илья, не найдя сразу, что сказать, напрягся, потом, посинев от злобы и возмущения, выпалил:

– Меня из собственной квартиры выкинули! Это какой-то беспредел! Как такое может быть, а? Бейсеныч?!

На глаза Ильи навернулись слезы, и он вопрошающе замер, с отчаянием смотря на Марата и ожидая ответа от представителя власти.

Видя состояние Ильи, старший участковый сбросил с себя равнодушие.

– Как это выкинули? Просто так?! Такого не может быть! Кто? Когда? Рассказывай по порядку, – сказал он, готовясь внимательно выслушать пришедшего.

Илья как мог изложил ему события последних двух дней.

– Где та бумага, которую они тебе дали вначале? – поинтересовался майор.

– Не знаю, куда-то подевалась! Наверное, потерял, когда с ними бодался.

– А что за бумага была? Не решение суда?

– Нет. Решение суда было раньше. Это бумага с какого-то аукциона, а еще документ из центра по регистрации этого… м-м… э-э-э… недвижимости! – еле вспомнив, произнес Илья.

– Сейчас у тебя в квартире кто-нибудь есть? Ты там был?

– Полчаса назад не было там никого. Может, теперь подошли.

– У тебя же большие долги были по теплу, воде, электричеству. Так?

– Так…

– Наверное, это все связано с твоими долгами, – подытожил свои мысли Марат Бейсеныч, задумчиво смотря в одну точку. – Ну ладно! Пиши заявление. После сходим к тебе на квартиру. Если она еще твоя, – произнес он, тяжело вздохнув.

Вытащив из кипы бумаг, лежащих на столе рядом с пишущей машинкой, чистый лист, Марат положил его вместе с авторучкой на стол и подвинул ближе к Илье.

Спустя полчаса в наступившей ранней осенней ночи перед пятиэтажным домом, задрав головы вверх, стояли двое, всматриваясь в окна одной из квартир. Это были участковый Марат и Илья, которые пытались выяснить, есть ли кто-нибудь внутри. А если кто-то есть, то зайти и узнать, что же там творится и на каких основаниях владелец выдворен из собственной квартиры. Оба окна теперь были ярко освещены, и в отсутствие занавесок комната хорошо просматривалась. Наконец в зале появился силуэт женщины, которая, уперев руки в бока, деловито оглядывала свою новую жилплощадь, планируя, по-видимому, ее будущий интерьер.

– Вон она. И ее родственнички тоже.

– Пошли, – произнес участковый, поправив фуражку на голове, и уверенно зашагал к двери подъезда.

Илья, в котором проснулась надежда восстановить справедливость, засеменил следом за ним.

– Дон-дон-дон… – раскатился громким эхом по вертикали темного подъезда уверенный стук Марата в железную дверь.

– Кто там? – послышался настороженный женский голос за дверью.

– Участковый полиции! Откройте! – произнес майор, нервно поправляя фуражку и галстук, готовясь, как обычно это бывает, к неприятному разговору на повышенных тонах.

После тройного поворота ключа в замке и скрежета большого запирающего затвора дверь открылась. Свет залил порог квартиры. Перед Маратом и Ильей стояла женщина лет сорока, которая одной рукой придерживала дверь, а другой уперлась в противоположный косяк, готовая к серьезному разговору.

– Саламатсыз, – поздаровалась она, открыв дверь, глядя только на Марата и намеренно игнорируя стоящего за ним Илью.

– Кеш жарык66
  «Светлого вечера» (или «добрый вечер» в русском варианте).


[Закрыть], – ответил Марат и перешел на русский: – Я ваш участковый. Ко мне поступила жалоба от гражданина Переделкина Ильи. Он утверждает, что вы вторглись в частное жилище, самовольно захватив его. Я хотел бы узнать, на каком основании вы здесь находитесь? Насколько я знаю, владельцем этой квартиры является Переделкин. По крайней мере, он им был до вчерашнего дня.

Все это Бейсеныч четко и деловито отчеканил на русском языке, хотя мог разговаривать с соплеменниками и по-казахски. Так он поступал всегда, когда дело касалась официального разговора: что-то включалась в дебрях его сознания, и он выговаривал все, что необходимо, на чистом русском, деловито и четко, без запинок.

– Не болды?!77
  «Что случилось?!»


[Закрыть] – послышался из глубины квартиры громкий мужской голос, эхом отражаясь от пустых стен, и за спиной женщины появился силуэт рослого казаха, одетого в серую футболку и шорты.

Он вышел в узкий коридор квартиры и, привалившись плечом к стене, скрестил на груди руки, уставившись на непрошеных гостей надменным взглядом.

– Саят, принеси документы. Они на подоконнике лежат, – произнесла женщина спокойным уверенным тоном на казахском языке. – Я же дала тебе копию документа. Ты ее потерял? – обратилась она уже к Илье, бросив на него презрительный взгляд через плечо участкового.

– Не тебе! А вам! Мы с вами не знакомы! И чай вместе не пили! – вспылил Илья.

Женщина в ответ усмехнулась и, мотнув головой, произнесла на понятном только им с участковым родном языке:

– Что ты так переживаешь за пришлого? Как приехали, так и уедут. Они же бродячие собаки. Шатаются там, где сытно и есть еда.

Марат проигнорировал сказанное новой владелицей квартиры и, не поддавшись на провокацию, лишь сухо и коротко произнес, раскрыв ладонь:

– Документы на квартиру.

Не увидев и намека на поддержку со стороны представителя власти, хозяйка вновь перешла на русский язык и заговорила сухим официальным языком, с трудом подавляя раздражение:

– Мы купили эту квартиру с торгов, как положено, по закону. Вот оригиналы документов. Это мой экземпляр. А этому гражданину я давала копию.

Взяв в руки документы, Марат пробежал их все, перелистывая страницу за страницей. Наконец он вернул бумаги новой владелице квартиры и, приложив руку к фуражке, произнес:

– Все в порядке! Извините за беспокойство. Это наша работа.

– Как это? Как это все в п-порядке?! – заикаясь, произнес Илья, норовя пройти в квартиру, протиснувшись между полицейским и дверью.

Вытянув руку, Марат помешал Илье сделать это. Мужчина, стоявший позади новой хозяйки, грозно двинулся в сторону двери, чтобы в случае надобности вмешаться в конфликт.

Получив документы обратно, новая владелица квартиры, нагло улыбнувшись Илье в лицо, с грохотом захлопнула перед ним железную дверь и громко провернула ключ в замке, едва только участковый отступил назад, почти вытолкав Илью за пределы квартиры. Лязг двери еще долго звучал эхом в ушах Ильи. Он не мог поверить в происходящее.

– Что? Что случилось?! Бейсеныч, как это документы в порядке?! А я? Куда же я пойду? – спросил растерянно Илья, глядя вслед спускающемуся по лестнице участковому и растерянно разведя руками перед дверью своей бывшей квартиры.

– Бухать надо было меньше! И работать побольше! – рявкнул участковый, положив руки в карманы, что означало конец официального визита.

– Откройте! Это моя квартира! Моя!!! Моя квартира!!! – закричал истерично Илья, тарабаня в дверь кулаком, в отчаянии пытаясь чего-то добиться. – Люди-и-и! Соседи-и-и! Помогите! Это я! Илья! Ваш сосед! У меня забирают квартиру! Помогите!!!

Подъезд дома наполнился истошными воплями Ильи. Но никто не откликнулся. Никто не открыл дверь и не поинтересовался происходящим.

Участковый же, не ожидая такого поворота дел, бросился снова вверх по лестнице и, рывком оттащив худощавого Илью за руки от дверей квартиры, силой стал стаскивать его вниз, чтобы предотвратить возможный нешуточный конфликт.

Дверь квартиры распахнулась, и оттуда выглянул мужчина, который, судя по выражению его лица, готов был разорвать Илью в клочья.

– Что ты разорался, мудак?! Это больше не твоя квартира! Забудь о ней! Если еще раз постучишься в эту дверь, я тебе руки пообломаю! – прокричал он гневно, глядя на спускающегося по лестнице Илью, которого за руки тащил к выходу участковый.

Последние слова, слетевшие с уст разъяренного казаха, задели самолюбие Марата Бейсеныча, он остановился и бросил в сторону наглого мужика, позволяющего себе угрозы в присутствии представителя власти, пристальный холодный взгляд, не суливший ничего хорошего.

После того как дверь закрылась, он спустился на этаж ниже, подошел к Илье, который уселся на ступени лестницы с поникшей головой, и произнес с сочувствием, чтобы его успокоить:

– Илья, ты этим ничего не добьешься. Если хочешь получить свою квартиру обратно, тебе надо подать заявление в суд. У них на руках решение суда, итоги аукциона, справка из ЦРН. Они собственники этой квартиры по закону. Понятно, что они что-то замутили. Но здесь я бессилен. Это работа суда и прокуратуры.

После этих слов в подъезде повисла тишина. Илья замолчал, вслушиваясь в холодное безразличие подъезда, где он прожил многие-многие годы, и думая: «Даже никто дверь не приоткрыл. Не вышел в подъезд. Всем все равно. Всем наплевать». Безжизненный, потухший взгляд Ильи уперся в бетонный пол лестничного пролета, а голова поникла и опустилась между вытянутых, как грабли, рук.

– Илья, – позвал тихо Марат, с искренним сочувствием положив ладонь на его плечо, говоря тем самым, что надо покинуть подъезд.

Простояв молча несколько тягостных минут, они спустились вниз по лестнице и разошлись кто куда. Впрочем, Илье идти было некуда. К Сане? Не хотелось… Он приподнял воротник своей потрепанной джинсовой куртки черно-серого оттенка и лег на скамейку во дворе дома. Завалившись правым боком на ее жесткую поверхность, которая состояла из деревянных реек, уперся спиной в такую же спинку. Поджал поплотнее под себя ноги, положив их друг на друга, скрестил руки на груди, спрятал ладони под мышками и, поглубже втянув шею в плечи, постарался заснуть. Но сон не шел. В голову безостановочно одна за другой лезли мысли, картинки прошедшего дня и далекого прошлого. К тому же заснуть мешали шаги редких прохожих и лай собак, на которых иногда откликалась Герта, расположившаяся рядом с ним под скамьей, не говоря уж о кошачьих «серенадах», без которых не обходится ни одна ночь в городском дворе.

Наконец Илья уснул. А скорее, неожиданно провалился в бездну другого мира, выключившись, как телевизор. Тело его обмякло и вытянулось. Он попал в водоворот снов и видений…

Вот они всей семьей празднуют день рождения сына в ярко освещенном зале своей квартиры, сидя за празднично накрытым столом. Все радостно улыбаются… Провал, темнота – и снова всплывает картинка. Теперь уже фрагмент из другой его жизни, что была еще раньше, до создания семьи. Он, демобилизовавшись из армии, едет в поезде домой. На нем солдатская форма. В ушах отдается мерный стук колес, а перед глазами пробегают красивые картинки весенних степных пейзажей… Как обычно происходит во снах, радужная картинка весенней природы без какой-либо логики сменилась внезапно всплывшим грустным лицом Татьяны. Они сидят на кухне в тишине, повисшей после тяжелого прощального разговора, и, отвернувшись, не решаются посмотреть друг другу в глаза в последний раз, боясь и стыдясь показать навернувшиеся на них слезы. Это был их последний разговор…

Илью передернуло. Осенняя ночь не намерена была дать ему спокойно погрузиться в спасительный сон и забыть хоть на время кошмарную реальность. Спускаясь с темной синевы ночного неба, она снова и снова окатывала его своим холодом, заставляя все больше сжиматься, так что если бы кто-то проходил в этот момент мимо, то увидел бы вместо Ильи совершенно скукожившийся «эмбрион».

Холод добился своего, Илья проснулся от того, что его начало трясти от озноба. С трудом распрямив затекшие руки, он с их помощью оторвал спину со скамейки и, приняв вертикальное положение, в первую очередь стал отогревать ладони собственным дыханием, сложив их лодочкой около рта.

Потирая ладони друг о друга и все еще пытаясь их согреть, Илья поднял глаза к ночному небу. Длинные, растянувшиеся до горизонта темно-синие облака, подгоняемые холодным ветром, медленно плыли с севера на юг, глядя с высоты на спящий город. Они были такие тяжелые и плотные, что за ними не было видно звезд. И лишь иногда, на короткий миг, когда между сплошных слившихся между собой хмурых туч образовывалось «окно», оттуда успевала мимолетно выглянуть полная луна, как будто говоря всем, что она все еще там, на ночном небе.

Илья перевел взгляд на стоящий рядом дом, дом, который многие годы был для него родным. Покрытый мраком, без единого светящегося окна, он как будто с угрозой навис над Ильей, желая, чтобы его бывший жилец покинул это место, не признавая в нем своего. Остальные угрюмые коробки пятиэтажек с множеством телевизионных антенн, торчащих на их плоских крышах, тоже спали, погрузившись в безмолвие и тьму ночи. Холодный завораживающий ночной покой властвовал над спящим городом, и только один человек противостоял ему, выброшенный судьбой на улицу. Сковывающий холод заставил его вскочить на ноги и понес в сторону дома Александра.

«А ну его! Так и замерзнуть можно. Переночую у Саньки. Завтра решу, что делать», – сказал сам себе Илья и, быстро прокладывая дорогу по закоулкам знакомых дворов, направился в сторону дома своего старого кореша, приобняв себя руками в тщетных попытках защититься от всепроникающего ночного холода…

Илья колотил в дверь квартиры Сани уже минут десять, но никто не отзывался, за дверью не слышалось не единого звука.

«Не надо было из-за этого радиоприемника грызться, – подумал Илья с сожалением. – Стоишь теперь здесь. Мерзнешь. А мог бы на диване спать», – продолжил он свою мысль, критикуя собственный поступок.

Прижав к груди сжатые в кулаки руки и замерев на месте, он стоял у двери приятеля, прислонившись к ней плечом, все еще надеясь, что ему откроют, что пустят внутрь теплой квартиры. Но этого не произошло. Устав стоять, Илья присел на корточки, прислонившись к двери спиной и не забывая временами постукивать по ней костяшками пальцев.

Темный подъезд оказался еще холоднее, чем улица. Поняв, что дверь ему не откроют, Илья спустился вниз и вновь очутился во дворе дома. Стоя перед входом в подъезд, судорожно оглядываясь по сторонам и трясясь всем телом, он стал искать место, где можно было бы переночевать в тепле. Одна мысль быстро сменяла другую, пытаясь быстро найти выход из незавидного положения, в котором Илье не очень-то хотелось оставаться до самого утра. «Что будем делать, а?» – спросил Илья Герту безмолвно, смотря ей в глаза. Но Герта отпустила голову на передние лапы и жалобно заскулила, тоже не видя выхода из этого положения.

«Может, переночевать в подвале? Там, наверное, тепло. Отопление есть… Какое отопление? Сейчас же сентябрь! Его только в середине октября подадут», – пришла и тут же убежала от собственной бесполезности очередная мысль.

«А где же мой диван с одеялом? Вещи-то могут закинуть в мусорные баки. А диван? Вряд ли его забрали! Обычно большие вещи лежат там неделями. Наверное, и диван стоит около мусорки. Надо пойти посмотреть», – пришла в голову другая мысль, которую Илья решил проверить, не найдя ей стоящих альтернатив. Благо пятиэтажка Сани находилась в паре домов от его дома.

Как и надеялся Илья, его засаленный потрепанный диван с грязным, пропахшим дымом сигарет одеялом, накинутым на него сверху, все еще стоял около мусорных баков, одиноко притулившись у красной кирпичной стены электрической подстанции. Перетащив диван подальше от вонючих баков и наскоро встряхнув одеяло, Илья быстро залез под него, укрылся с головой и, съежившись как только мог, чтобы сохранить тепло, постарался как можно быстрее заснуть. У подножья дивана расположилась как всегда Герта, следуя все время по пятам хозяина, разве что исчезая тогда, когда приходилось искать пропитание.

Быстро не получилось, но через некоторое время усталость, мягкая поверхность дивана и толстое, хоть и грязное одеяло сделали свое дело. Илью разморило, и он погрузился в глубокий сон.

– Там кто-то лежит! Там кто-то есть! – донеслось до Ильи, все еще пребывавшего в полусне, через накинутое на голову одеяло.

Он по-прежнему лежал на своем диване под тем же одеялом, что спасло его этой ночью от осеннего холода. Накрепко слипшиеся веки не хотели размыкаться, несмотря ни на что, желая продолжить сладкий и крепкий сон, что был нарушен звонкими детскими голосами, принадлежавшими школьникам, идущим спозаранку на занятия.

Детские голоса, переходившие то в шепот, то в хихикающий смех, кружились вокруг дивана. Илья почувствовал легкий укол в колено. Это дети тыкали в него веткой, движимые любопытством и бездельем. Глубоко вздохнув и приподняв голову под одеялом, Илья открыл глаза. Еле заметный свет, пробиваясь сквозь толщу ткани, говорил, что уже давно рассвело.

Илья резко откинул одеяло, желая распугать детей. И у него это получилось. Двое пацанов лет десяти-двенадцати с испуганным криком отбежали от него, но потом остановились на расстоянии и, переведя дыхание, громко рассмеялись над своим страхом, держась за животы.

– Это же просто бомж! – произнес один из них, смотря на Илью издалека, упираясь ладонями в колени и тяжело дыша.

Бросив ветку, которой они тыкали в лежащего, и потеряв к нему интерес, мальчишки пошли своей дорогой.

«Бомж. Без определенного места жительства. Это они про меня. Я – бомж. Докатился…» Эта мысль задела Илью за живое. Он почувствовал, как кольнуло в сердце.

Приподнявшись и сев на диване, Илья облокотился на колени и стал смотреть по сторонам. Солнце медленно поднималось над городом, одаряя его своим светом, но обделяя теплом, как это повторялась каждый год с наступлением осени. Вдоль домов, спеша по своим делам, торопливо шли в разные стороны люди, уже одетые по-осеннему. Редкие легковушки осторожно заезжали в широкий двор, сбавляя скорость, чтобы не попасть в одну из многочисленных ям, которым был испещрен весь асфальт неширокого проезда между домами. Большая стая разномастных бездомных собак, радостно виляющих хвостами, внезапно появилась из-за угла одной из многоэтажек и с уверенностью хозяев этих мест пересекла пустующую в утренние часы детскую площадку с древними игровыми «агрегатами» из железа, направившись в сторону мусорных баков, предвкушая, скорее всего, ставшую привычной для себя трапезу.

При виде всей этой картины просыпающегося утреннего двора Илье показалось, что он в очередной раз смотрит повторяющееся старое черно-белое кино, только без звука. Звук исчез секунду назад, когда, подняв взор, он посмотрел на солнце, яркими лучами ударившее ему прямо в глаза и ослепившее его на несколько секунд, заодно почему-то отняв слух, чему предшествовал короткий пронзительный звон в ушах.

Без беспокойства и суеты память стала вынимать из своих кладовых разные образы. Илья вспомнил, как много раз из года в год наблюдал из окна своей квартиры по утрам аналогичную картину. Тихий утренний двор, ржаво-коричневые мусорные баки у стены электроподстанции. Длинный ряд деревьев, посаженных вдоль нее и отделяющих противоположенный пятиэтажный дом от детской площадки, возле которой он сейчас сидел на своем старом диване. Бродячие собаки. Бездомный, роющийся в мусорном баке… Все это он видел много-много раз. Только он видел это из окна своей квартиры. А теперь сам стал персонажем этой печальной картины. И на него из окон безразлично смотрели другие люди, не придавая его драме особого значения.

Он опустил голову, закрыв глаза, и обхватил ее руками, изо всех сил сжимая, как будто хотел раздавить, как скорлупу ореха. В голове пульсировало: «Бомж! Бомж! Бомж!» Острая горечь волнами прошла по его телу, сжигая все изнутри. По щекам полились слезы. Проклиная судьбу, всех и вся, обхватив голову, он запустил растопыренные костлявые пальцы в свои еще больше поседевшие за эти дни волосы и застыл в таком положении, уткнув неподвижный, полный отчаяния и боли взгляд под ноги.

Через некоторое время, придя в себя, он поднял голову и обратил свой взор на солнце, которое совсем уже не грело, а просто бездушно светило…

– Давно сидишь? – послышался рядом знакомый голос Сани. Он раздался так внезапно, вырвав Илью из ступора, что тот даже вздрогнул.

– Вторые сутки… – сдавленным голосом еле выдавил из себя обессилевший Илья, которого давно уже мучил голод.

Подняв глаза и щурясь, он увидел темные силуэты Александра и Анатолия, что нависли над ним. За их головами ярко светило солнце, не давая ему как следует разглядеть приятелей.

– Пойдем. Мы рыбы наловили. Сейчас уху сварим, – произнес Саня и, не дожидаясь ответа Ильи, пошагал в сторону своего дома.

За ним молча двинулся Анатолий, лишь мотнув Илье головой, приглашая тем самым следовать за ними. В руках у обоих были бамбуковые удочки, а за спиной Толика висел армейский рюкзак.

Не зная, радоваться или печалиться появлению друзей, на которых он уже успел поставить крест, Илья устало встал с места и поплелся за ними, не видя для себя сейчас других вариантов. Оказывается, вчера, когда он безрезультатно стучался в Санину квартиру, то прося и умоляя, то барабаня в дверь и грозясь ее сломать, то требуя компенсации за свой радиоприемник, внутри никого не было, а Саня вместе с Толиком были на рыбалке, проведя эту ночь в палатке на берегу водохранилища и ловя на спиннинг карпа, у которого начался хороший клев, как обычно в начале осени. Когда Илья понял это, он и обрадовался этому обстоятельству, и одновременно ему стало стыдно перед друзьями. Слышали бы они, что он тут городил перед дверью вечером, думая, что те намеренно не открывают ему.

Весь вчерашний день Илья, подавленный и голодный, бесцельно бродил по кварталу вместе с Гертой, которая временами исчезала и появлялась вновь, ложась у его ног. Очень хотелось есть. Илья еще не мог себя пересилить и подойти к мусорным бакам, чтобы поискать там остатки съестного. Он еще не дошел до такого состояния и брезговал даже мыслью об этом. Хотя понимал: еще день-два – и ему придется питаться объедками из этих вонючих баков. Ближе к вечеру ему удалось выпросить булку хлеба и банку шпротного паштета у продавца киоска, в котором постоянно отоваривался. Ему пришлось долго убеждать его, что вернет долг через неделю, как только появятся деньги. К счастью, продавец не знал, что Илья остался без жилья и превратился в бомжа, в противном случае не согласился бы дать в долг. Небольшая булка и тонкая консервная банка исчезли за один присест, так и не удовлетворив полностью все потребности его желудка, который не видел пищи с того момента, как Илья был выброшен из квартиры.

Теперь он молча радовался возвращению своих друзей. Как оказалось, они вовсе не обиделись и не отвернулись от него, как он сам себе нафантазировал. Уха получилась отменная. Две небольшие картофелины и среднего размера луковица, залежавшаяся на дне пластмассового ведра, оказались кстати. Половина из дюжины среднего размера карпов и карасей, добытых в местном водоеме, послужили троице в тот день завтраком, обедом и ужином.

Старые знакомые Александр и Анатолий так же, как и Илья, давно превратили рыбалку из любительского увлечения в средство существования – с тех пор, как с развалом Советского Союза поочередно выпали из нормального образа жизни. Рыбачили они зимой и летом. Пойманная рыба шла на уху, котлеты, жарилась и варилась в разных вариантах. А в удачные дни, когда на спиннинг попадались особенно крупные сазаны и карпы, рыбу отправляли на продажу или меняли на что-нибудь необходимое. Торговали рыбой около центрального рынка, встав в один длинный ряд с пенсионерами, продававшими тут все и вся, начиная от выращенных на своих огородах и дачах овощей и фруктов, варений и солений и заканчивая ставшим ненужным ширпотребом вроде старых виниловых пластинок, советских фотоаппаратов и кирзовых солдатских сапог, выкладывая все это прямо на асфальт. В общем, рыбалка стала для них хорошим подспорьем, как и для многих других, кто ею увлекался и испытывал нужду в те тяжелые безденежные годы.

– Сюда бы немного крупы и побольше картошечки! – произнес Толик, довольно откинувшись на спинку кресла и потирая живот.

Лицо его раскраснелось и покрылось капельками пота после второй тарелки ухи.

– Да и водочки бы бутылочку! – добавил, мечтательно улыбнувшись, Санек, шмыгая носом, оттаявшим после горячего супа.

Только Илья молчал. Ему было не до разговоров. Его правая рука с большой ложкой быстро и методично опускалась и поднималась, опускалась и поднималась, выгребая из глубокой тарелки всю жидкость. Не удовлетворившись этим, он отложил ложку в сторону, взял тарелку двумя руками и, не поднимая опущенной головы, жадно прильнул к краю ртом, опустошив ее содержимое несколькими большими глотками.

– Тарелку не съешь! – подколол друга Саня, смотря, как тот увлекся едой.

От его слов все довольно загоготали, в том числе и сам Илья, вытирая рот краем своей грязной рубашки. Все трое, удовлетворенные, как будто закончили важное дело, откинулись на спинки кресел и дивана и замолчали.

– Ну и что ты собираешься предпринять? Говоришь, у них есть документы? Не липовые? В наше время все возможно, – наконец нарушил тишину Толик, задав один за другим несколько вопросов.

– Черт его знает. Перед моим носом помахали, а в руки не дали. Участковый читал. Говорит, все законно. Мои бумаги, сказали, по почте придут через несколько дней.

– Тебе надо в суд на них подать. А здесь без хорошего адвоката не обойтись, – многозначительно произнес Толик, глубоко вздохнув, и принялся ковыряться во рту заостренной спичкой.

Скользнув рассеянным взглядом по старому невысокому серванту на высоких ножках, стоявшему у стены сбоку от него, он добавил:

– А они хороших бабок стоят – эти хорошие адвокаты.

Упоминание о деньгах, необходимых на адвокатов, моментально убило хорошее настроение Ильи.

– Откуда же их взять, эти чертовы деньги? – спросил он.

Слова Толика повергли всех в тягостные размышления. Каждый задумался о своем наболевшем – о печальной истории своей жизни. И в комнате повисла долгая тишина.

Судьба Александра Иконникова была схожа с судьбой Ильи. С той лишь разницей, что он года полтора назад уехал в Россию вместе со всей семьей, планируя остаться там, как говорится, на ПМЖ, но потом вернулся. Один. Он нехотя рассказывал знакомым и друзьям историю своего возвращения. Было понятно, что разрыв с семьей произошел уже там. Жена и дети пожелали остаться, а он не смог адаптироваться на своей исторической родине и приехал обратно озлобленный и отчужденный.

Илья запомнил только одну фразу, которую он как-то проронил: «Нас там не любят». Он не стал тогда допытываться по поводу этого высказывания. Он знал, что со временем Саня сам расскажет, что там произошло, и тогда он узнает всю правду о той злосчастной попытке вернуться на свою большую родину.