Текст книги "Невольник"

Не желая уступать, Дастан подошел к Айбару и выпнул из-под него мяч. Они оба бросились за ним, яростно толкаясь плечами, не желая сдаваться. После небольшой схватки чуть более опытный в игре Дастан завладел мячом и покатил его, играя перед с собой. От досады Айбар снова закапризничал и встал на месте, скрестив руки на груди, не желая продолжать состязание.

– Ну давай, как обычно, поиграем! Постой на воротах. А я попинаю, – взмолился он, сделав страдальческое лицо.

Поняв, что дети не придут к согласию и их игра закончится, так и не начавшись, наблюдавший за ними Илья решил помочь им. Что подтолкнуло его к этому, что заставило отбросить усталость и возможную неприязнь к детям человека, который сделал его своим рабом, было непонятно. Тем не менее он приподнялся с места, неспешно подошел к воротам и, развернувшись лицом к детям и встав между двумя обломками кирпичей, произнес:

– Давайте! Начинайте! Я постою у ворот.

После этих слов дети удивленно переглянулись. На их лицах засияла улыбка. Поняв, что Илья хочет с ними поиграть, Дастан, продолжая улыбаться, подвел мяч поближе к воротам, поставил на него ногу и обратился ко все еще стоящему на месте обиженному Айбару.

– Пойдем! На, ты первым бей! – и отошел на два шага от мяча, давая брату понять, что он уступает ему первый удар и тот может начать игру.

Айбар не заставил себя долго упрашивать и, забыв обиду на брата, радостно подбежал к мячу.

– Отойди назад и пни с разбегу, – дал ему дельный совет Дастан, заметив, как тот остановился прямо перед мячом и собирался ударить по воротам с места.

Послушавшись совета, Айбар отошел на три шага назад, бросил грозный взгляд на стоящего в воротах Илью с нахлобученной на голову ушанкой и с разбегу пнул мяч в его сторону. Мяч высоко взлетел, пролетел рядом со слабо вскинутой в его сторону рукой Ильи, ударился о нижнюю часть стены кошары и, отскочив от нее, покатился обратно.

– Го-о-ол! – закричал во весь голос Айбар, победно вскинув обе руки вверх, увидев, как мяч пролетел меж двух кирпичей рядом с Ильей.

– Ну ты даешь! Ну ты молодец! Как он так, а?! – наигранно затараторил Илья, делая вид, что удивлен и поражен случившимся.

Он подмигнул одним глазом Дастану, который был свидетелем его слабой попытки остановить мяч на лету, и продолжил, хитро улыбаясь, нахваливать Айбара, который был несказанно рад забитому мячу:

– Да ты как Марадона играешь! Молодец! Молодец!

– Зинедин Зидан! – выкрикнул Айбар имя и фамилию современной футбольной звезды, что была ему знакома по телетрансляциям.

Дастан все понял и тоже заулыбался, но не стал говорить об этом брату, не желая портить ему настроение. Он остановил носком кроссовки подкатившийся обратно мяч и произнес, устанавливая его на то же место, откуда он был в первый раз выбит.

– Теперь я! Только по-честному!

Все еще радующийся забитому мячу, Айбар с улыбкой на лице посторонился и уступил без лишних пререканий и споров место старшему брату.

Так они играли с полчаса, пока Илья с усталой улыбкой не объявил мальчишкам, что пора заканчивать:

– Ну ладно! На сегодня все!

Поймав мяч на лету, Илья присел на землю, как они делали когда-то с Богданом в степи, когда пасли скот, вытянул перед собой ноги во всю длину и, опершись на руку, направил взор в сторону утопающего за краем долины солнца. А дети… Дети, не поняв, почему он так быстро расхотел играть, молча подошли к нему. Дастан сел на мяч, а Айбар просто встал рядом, сунув руки в карманы своей короткой куртки. Пару минут они молчали. Илья думал о своем, а мальчишки, надеясь на продолжение игры, временами заглядывали ему в глаза, надеясь, что он сейчас вскочит и скажет: «Давайте играть!»

Но этого не произошло. Щурясь от солнечного света, Илья не отрывал взгляда от заходящего за горизонт светила. Вдруг где-то высоко в небе отчетливо послышались голоса пролетающих над ними журавлей. Их нескончаемая перекличка, спускаясь сверху мягким отзвуком, заставила всех троих поднять головы. Несколько журавлиных стай, выстроившись в привычные клинья, направлялись к югу.

– Жаль, что я не птица, – вырвалось у Ильи с грустью.

Сказав это, он опустил глаза с растворяющихся в небесной выси птиц на землю и снова замолчал. Молчание прервал Дастан, все еще провожая зорким взглядом птиц:

– А что бы ты сделал, если бы стал птицей?

Илья, переведя взор с серого камушка, на котором застыл его взор, снова на западающий за горизонтом солнечный диск, ответил:

– Улетел бы отсюда.

Дастан, переведя на него недоуменный взгляд, тихим голосом спросил:

– Тебе здесь плохо?

От этого вопроса, в котором прозвучало сочувствие, глаза Ильи наполнились слезами. Он часто заморгал ресницами и ответил, пряча взгляд:

– Все хотят домой. Все хотят жить рядом с родными.

Уловив грусть в голосе Ильи, Дастан передумал расспрашивать его о том, о чем только что хотел спросить, а вместо этого сказал:

– Но отец говорит, что у вас нет родных. Нет друзей. Нет дома, денег и работы. Что вы рады, что живете здесь. Разве это не так?

Тяжело вздохнув, Илья молча встал с места и, даже не отряхнувшись, направился в сторону своего жилища. Дети остались на месте. Айбар, высоко задрав голову к небу, продолжал наблюдать за улетающими вдаль журавлями, а Дастан проводил взглядом Илью до хибары, пока тот не скрылся за дверью.

 
                                       * * *
 

Каникулы сыновей Жакыпа и Галии пролетели быстро. Потому ли, что Илье хотелось отвлечься от грустных мыслей, а может, потому, что он видел в Дастане и Айбаре таких же детей, как и его собственные, по которым он все время скучал, каждый вечер после работы он затевал с ними какую-нибудь игру и проводил с ними не менее получаса, позабыв на время об усталости.

Забивание мяча в одни ворота переросло в командный футбол, где на одной стороне играли мальчишки, а на другой – Илья. Наскучивший футбол сменился игрой с раскрашенными в разные цвета асычками разной величины, а потом Илья предложил сыграть в городки, для которых успел на скорую руку выстрогать из поленьев короткие деревянные палки, необходимые для постройки фигур, и пару неказистых, но длинных и увесистых дубин для метания по ним.

С отъездом детей потянулись обычные серые будни, чередой сменяющие друг друга, не оставляя у Ильи никаких впечатлений. Кроме одного дня, в конце того же ноября, после которого у Ильи в памяти всплыл один из разговоров с Богданом, когда тот предупреждал его о темных делишках Жакыпа, с которыми ему еще придется столкнуться.

– Ни слова об этом! Никому – ни ментам, ни соседям! Держи рот на замке. Иначе этот басурман сразу тебя убьет. Не наше это собачье дело. Пусть что хочет, то и творит! – как-то, понизив голос, проговорил Богдан, пробежав глазами по сторонам, как будто поблизости находился Жакып или кто-то еще, кто мог их услышать.

Он сказал это в один из первых дней после прибытия Ильи на ферму. Тогда Богдан по поручению Жакыпа вводил его в курс дела, учил навыкам работы в кошаре, рассказывал о распорядке дня, привычках хозяина и его семьи. Это информация была доведена до Ильи особым образом, поскольку речь шла о тайном промысле Жакыпа, которым он баловался издавна.

– Если будут наведываться соседи-фермеры, просто проезжие или забредшие случайно люди, расспрашивать и вынюхивать, то ты им просто говори: «Ничего не видел, ничего не слышал». Жив будешь!

Помолчав некоторое время, хмыкнув и покачав головой, Богдан добавил:

– Еще и ментом был… М-да…

Это произошло через пару недель после того, как Жакып отвез детей обратно в поселок. Уже совсем затемно, в одиннадцатом часу ночи, рыча на всю округу и не обращая внимания на громкий лай собак, во двор уверенно въехала большая грузовая машина и встала между хозяйским домом и хибарой. Несмотря на то что окружающая долина и ферма давно погрузилась в ночной мрак, при подъезде грузовика Илья заметил, что его фары были выключены. Встав у дома с заглушенным двигателем, грузовик замер, однако из него никто не вышел, в салоне не зажегся свет, и внутри не было заметно ни единого движения.

Не прекращающийся лай собак был прерван резким возгласом выскочившего во двор Жакыпа, прокомандовавшего:

– Жат! – после которого псы дружно замолкли и юркнули в свои будки.

Жакып в накинутом поверх майки тулупе и калошах на босу ногу в два шага спустился по лестнице и, торопливо подойдя к дверям кабины со стороны водителя, воровато огляделся по сторонам, как будто боялся посторонних глаз, хотя степь на километры вокруг была пуста, и постучал по двери машины.

«Урал», скорее всего… или ЗиЛ военный, длинномер», – стал прикидывать в уме Илья, вглядываясь в темноту. «Богдан же мне что-то такое говорил, о чем-то предупреждал», – вспомнил он разговор месячной давности. «Вор. Скотокрад… Эх и нехороший ты человек, Жакып. Нехороший! На соседей воров наводишь», – произнес про себя Илья, вспомнив подробности разговора с Богданом на эту тему.

Дверца со стороны водителя сразу же с металлическим лязгом распахнулась, и из темноты кабины послышался короткий радостный возглас:

– Жаке-е-е!

Тень водителя соскользнула с сиденья и предстала перед Жакыпом. Два темных силуэта, крепко обнявшись, поприветствовали друг друга.

Скрип и скрежет железной дверцы повторился, дав Илье понять, что водитель приехал на «промысел» не один. И, действительно, перед длинным носом «Урала» возникли две тени и, обойдя его, подошли к Жакыпу и, негромко по очереди произнеся:

– Ассалаумалейкум! – поздоровались с хозяйном фермы за руку.

После коротких фраз вся компания, подняв ладони к лицам, дружно зачиркала зажигалками, желая выкурить по сигарете, перед тем как дружно зайти в дом. В темноте вспыхнули четыре красных уголька и спустя пару минут снова погасли, оказавшись под ногами гостей, как только хозяин размашистым жестом пригласил их в дом, повторив дружелюбно:

– Проходите, проходите!

Тентованный «Урал» гостей снова завел двигатель только под утро, еще в глубокой темноте, направившись, по-прежнему не включая фар, следом за машиной Жакыпа в неизвестном Илье направлении.

В этом темном деле, которым он промышлял уже немалое время, Жакып играл роль наводчика. Подельники, которых он нашел через старых знакомых по службе, были из соседней области, куда они и увозили сбывать краденый скот. Как уже говорилось, следуя традициям предков, фермеры не держали лошадей на привязи в сараях и загонах. Всю зимнюю пору лошади паслись в степях. Впрочем, такой образ жизни они вели и летом, с той лишь разницей, что в жаркий период приученные табуны периодически возвращались к фермам на водопой. Но зимой из-за обилия снега под ногами у них не было такой надобности. Просторная степь и полудикий нрав животных позволяли им кормиться обильными дарами природы и жить своей жизнью. Поэтому многие фермеры имели по несколько табунов лошадей, так как их содержание не требовало никаких расходов, кроме необходимости наблюдать за ними, чем фермеры зачастую пренебрегали в зимнее время как из-за погодных трудностей, так и по старой житейской привычке. А так как скотокрадство только-только стало набирать обороты, многие фермеры по свойственной им безалаберности не считали нужным охранять и присматривать за лошадьми.

Коварный и беспринципный Жакып, отодвинув в сторону стыд и совесть, самолично организовал эту преступную деятельность, возглавив ее и став одновременно наводчиком банды воров и скотокрадов. Одной из причин «чудесного» роста его фермерского хозяйства как раз и было регулярное воровство табунов у своих ближних и дальних соседей и земляков, которые ничего не подозревали об этой его преступной деятельности. На вырученные от сбыта краденого деньги Жакып по весне скупал скот у тех же соседей, пополняя свое поголовье новой живностью, а летом запасался сеном и кормами, не неся расходов из своего кармана. Да к тому же оставалось еще и на содержание двух домов, на ферме и в поселке, покупку бензина для машины и прочие непредвиденные расходы, что возникали в хозяйстве.

Жакып объявился на ферме только через два дня. С ним уже не было его подельников. После проведенного с помощью огнестрельного оружия «блицкрига» наполненный тушами отстрелянных лошадей «Урал», не возвращаясь на ферму, по степной дороге уехал прямиком в соседнюю область.

За довольно теплым мягким ноябрем последовал ветреный и морозный декабрь, названный казахами Желтоқсан, что в переводе означает «девяносто ветров». Многодневные неутихающие бураны сменялись редкими и непродолжительными затишьями. Из-за обилия выпавшего снега и непрекращающегося неистовства ветра, что мог днями и ночами властвовать над степной равниной, жильцам фермы, чтобы добраться утром до кошары, иногда приходилось прокладывать себе дорогу лопатами, тратя на это дополнительные силы и время. После череды мощных буранов, которые завалили снегом весь двор в половину человеческого роста, Илья понял, почему двери здесь сделаны так, чтобы открываться внутрь постройки. Бедных собак приходилось откапывать каждый день, так как будки по утрам уходили под снег по самые крыши. Весь двор напоминал прифронтовую линию, где были проложены длинные траншеи и окопы. От хибарки Ильи проход тянулся через туалет в сторону кошары. От хозяйского дома тропа расходилась в три стороны: к будке туалета, к хижине Ильи – чтобы заносить ему обед и ужин, и, конечно же, в сторону кошар.

В снежные дни животных из кошар не выгоняли. Да и куда было их выгонять, когда оба загона утопали в высоких сугробах. Буйство природы делало бесполезной тратой сил и времени попытки очистить загоны от снега, поэтому домашний скот порой подолгу оставался в кошаре, где он безмятежно пожевывал выложенное перед ним сено, иногда тревожно замирая, когда ветер за стенами начинал завывать с особым неистовством.

Все шло своим чередом. Только люди жили своими думами. Жакып переживал за свои табуны в степях, которым обилие снега могло помешать добраться до подножной травы, что сулило им неминуемую гибель. Галия волновалась за детей, до которых невозможно было добраться в этот период или получить хоть какую-то весточку, что повторялась из года в год, каждый раз зля и раня ее сердце. Илья же все размышлял о новом побеге, но, будучи свидетелем ежедневного буйства природы, пришел к пониманию, что его невозможно осуществить в зимнее время, поэтому решил запастись терпением и отложить свои планы на весну, как только сойдет снег и земля под ногами подсохнет.

 
                                       * * *
 

В преддверии Нового года, как это обычно происходило каждый год по какой-то непонятной причуде природы, ветра сами собой прекратились и наступило непродолжительное затишье, что давало здешним жителям долгожданную передышку. Обитателям этих мест порой казалось, что природа создала этот короткий отрезок времени специально для них, чтобы люди немного отдохнули и порадовались тихим солнечным дням, перед тем как снова послать им испытания в виде суровых январских морозов.

Несмотря на свой спокойный и терпеливый характер, Галия порой умела загонять мужа в непростую ситуацию, требуя от него исполнения отцовских обязанностей, какие бы препоны или силы природы ни препятствовали этому. Каждый раз с приближением Нового года Галия взяла в привычку, а вернее сказать, создала традицию выставлять детские санки и лыжи у входных дверей дома, молчаливо напоминая Жакыпу задолго до начала зимних каникул, что она хочет видеть детей, несмотря ни на что, рядом с собой, возлагая на него таким образом всю ответственность за их прибытие на ферму. Демонстративно выставленные на видном месте лыжи и сани недвусмысленно говорили о том, что новогодний праздник без детей не праздник и к нему даже не стоит и готовиться, если сыновей не будет дома на каникулах.

С приближением очередного Нового года Жакып хоть и не подавал виду, но заранее начал ломать голову, как выбраться из того капкана, что устроила им природа. Ведь степную дорогу за два месяца зимы так замело снегом, что не только проехать, но даже понять, где она начинается, было невозможно. Она была просто колеей, прокатанной колесами вдоль электрических столбов. Ее наличие в эту обильную на снегопады зиму ничего не давало. Степь превратилась в один большой сугроб. Снежный наст еще мог кое-как выдержать вес человека, но автомобиль…

Окинув через окно невеселым взглядом утопающую в снегу машину, что с самого начала декабря стояла в сторонке от дома, Жакып растерянно почесал ощетинившийся подбородок. Было ясно как день, что он не сможет не только выехать с фермы, но даже сдвинуть покрытую снегом машину с места.

Приезд детей на Новый год и следующие за ними десятидневные каникулы каждый год зависели от могущественных сил и капризов природы. В спокойные, тихие, не особенно снежные годы Жакып добирался до поселка на своем УАЗе и забирал детей на ферму еще до наступления каникул. Тогда, на радость всем, семья собиралась под одной крышей и встречала новогодний праздник вместе, радуясь и благодаря природу за то, что та смилостивилась над ними и подарила благоприятную, спокойную зиму.

К сожалению, Дастану и Айбару не раз приходилось встречать семейный праздник вдали от родителей. За те шесть лет, прошедшие с тех пор, как семья Жакыпа поселилась на этой ферме, только дважды им удалось воссоединиться с детьми на Новый год. Даже во времена Советского Союза, в бытность, когда ферма была отделением колхоза, никто не прочищал и не пробивал дорогу к жилью семьи чабанов, живущих на отшибе, и о воссоединении семьей тружеников сельского хозяйства в зимние праздники никто особенно не пекся. Но справедливости ради надо сказать, что легкий самолет Ан-2 с лыжами вместо колес периодически согласно установленному графику прилетал из города на скотоводческое отделение и завозил туда необходимые для поддержания более-менее сносной жизни чабанов товары и вещи, которые оказывались в вынужденной изоляции, давая знать людям, что государство заботится о них. Связи с окружающим миром в виде стационарного телефона не было ни тогда, ни сейчас, а самолеты давно уже не летали. Поэтому все вопросы собственного жизнеобеспечения легли на плечи самих фермеров.

Галия во время приступов отвратительного настроения, что случались у нее аккурат в те годы, когда дети отсутствовали на новогодних праздниках и не могли приехать на длительные зимние каникулы, нередко повторяла:

– Если заболеем чем-нибудь серьезным, точно подохнем в этой Богом забытой дыре без помощи. Ни врача не вызовешь, ни лекарства не купишь, и сами не успеем доехать куда надо.

Жакыпу ничего не оставалось, как молча выслушивать ворчание жены и терпеть ее критические высказывания, пока в один из однообразных зимних дней ему это все не надоедало и он, взрываясь, как пороховая бочка, доводил дело до рукоприкладства в отношении Галии. После та долго ходила, держась за бока и замазывая лицо кремами от синяков и ушибов, что были запасены ею впрок в домашней аптечке, проклиная про себя свою непутевую судьбу, что свела ее с Жакыпом.

Последний день уходящего года ничем не отличался для Ильи от остальных зимних декабрьских дней, уныло сменяющих друг друга в водовороте ежедневных хозяйственных забот, не предвещая ничего неожиданного и интересного. Подъем, как обычно, в восемь утра, по звонку все того же старого механического, но исправно работающего будильника. Вынос золы и растопка печи, что утратила за ночь свое тепло. Утренние гигиенические процедуры, сводящиеся к ополаскиванию лица и неторопливой чистке зубов, дополняемой изредка удалением волосяного покрова с лица бритвенным станком. Распитие чая и завтрак при слабом свете керосиновой лампы под аккомпанемент потрескивающего в печи огня. Порой от чувства одиночества и безысходности, терзающего душу, Илье хотелось выть, кричать и крушить все подряд, не обращая внимания ни на кого и ни на что, лишь бы выпустить из своей почерневшей души всю скопившуюся в ней печаль и обиду на судьбу, что была так несправедлива в отношении него. Особенно остро чувствовалось одиночество в период праздников, когда воспоминания брали верх и, не слушаясь наложенного на себя запрета ворошить былое, возвращали его в прошедшие времена, где он был счастлив и беззаботен.

Не дождавшись, пока короткая стрелка часов уткнется в цифру «девять», а длинная укажет на цифру «двенадцать», Илья встал из-за стола и пошагал в сторону двери, желая спастись и убежать от печальных размышлений и воспоминаний, что закрадывались в его душу в свободное от работы время. Быстро накинув на себя бушлат и натянув ботинки, Илья вышел на холод. Потянул на себя дверь и, плотно прикрыв ее, направился к кошаре.

Как обычно, свои утренние дела Илья закончил между двенадцатью и часом дня. Зайдя в хибарку, он скинул с себя одежду, не спеша помылся, прилег на корпе, чтобы немного отдохнуть до обеда, и по обыкновению очутился во власти обволакивающего сердце чувства одиночества, которое пыталось пробраться к нему еще с утра.

«Надо выпросить у Жакыпа радиоприемник. Хотя бы на день. Заслужил, наверное, за эти два месяца. А то так можно с ума сойти. Все-таки Новый год!» – подумал Илья, желая хоть как-то скрасить последний день уходящего года, в котором у него было мало радости.

Просить не пришлось. После привычных послеобеденных работ, недолгих по сравнению с утренними, Илья, как всегда, отправился к себе отдыхать, планируя навестить Жакыпа ближе к ночи с просьбой выдать ему радиоприемник хотя бы на праздничную новогоднюю ночь, но вечерний визит Галии напомнил Илье о том, что чудеса в его жизни еще возможны. Его предновогоднее желание было передано по небесным каналам кому нужно, и вместе с поздним праздничным ужином Галия принесла ему долгожданное радио, которое, как ему казалось, Жакып уже никогда не отдаст, несмотря ни на какие просьбы.

– Ну что, Илья, с наступающим Новым годом тебя! – произнесла в очередной раз за день Галия, перешагнув порог дома и мило ему улыбнувшись. – Это Жакып тебе передал, – проронила она, протягивая Илье квадратный приемник, после чего добавила: – А это от меня! – и с радостным выражением лица вытащила из кармана камзола связанные ей самой шерстяные носки.

– Спасибо! – произнес, привстав с места, Илья, теряясь от таких знаков внимания, не зная, чему больше радоваться: приемнику или вязаным теплым носкам.

– Сегодня же Новый год! Так что… это вот подарки от нас, – произнесла Галия, смотря на него прямым ясным взглядом.

– А мне вам и подарить нечего… Как-то неудобно вышло, – ответил Илья, смущенно улыбаясь и не зная, куда девать свои руки, которыми он то потирал поверхность штанов, то теребил полы своей рубашки.

– Ну, вам не обязательно это делать, – произнесла Галия, продолжая широко улыбаться, при этом с грустью в глазах. – Вот, приготовила манты, – перевела она разговор на другую тему, желая выйти из неловкой ситуации.

Наклонившись, она отодвинула тарелку, лежащую вверх дном на другой, глубокой, откуда по всей комнате разошелся вкусный, манящий запах мантов.

– А детки? Не смогли приехать? – вдруг неожиданно для себя спросил Илья и тут же прикусил язык, проклиная себя за этот бестактный вопрос, который, скорее всего, задел Галию за живое.

– Не приедут. Как и в прошлом году. Погода, как видите, не позволяет, – ответила она с грустью, поджав губы. – Вы кушайте! Наедайтесь! Я много мантов наготовила. Позже еще раз загляну, горяченьких принесу. А в этой тарелке оливье, только он без зеленого горошка и колбасы, но мясо там есть… Вам понравится, я знаю! – затараторила Галия, желая быстрее отвлечь себя от темы детей, чтобы не испортить праздничное настроение.

Показав, где что стоит на подносе, Галия направилась назад к дверям, еще раз услышав вслед слова благодарности и поздравления с Новым годом от Ильи, который был рад такому вниманию, оказавшемуся для него полной неожиданностью.

Проводив Галию, Илья уселся за стол и принялся за праздничный ужин. Ложка в его руках бегала от одной тарелки, где лежали манты, к другой, где находился салат оливье, приготовленный по своеобразному рецепту, с наструганной отварной кониной вместо колбасы.

«Эх… чарки не хватает!» – промелькнуло в голове у Ильи, после того как он запил подостывшим чаем очередной манту.

Вдоволь наевшись и напившись, Илья остановил свой взгляд на радиоприемнике.

«О! Надо его включить! Что же я в тишине, без музыки сижу!» – пробежала радостная мысль.

Он быстро вытер жирные пальцы о белоснежное вафельное полотенце, что было принесено вместе с едой, и взялся за долгожданный радиоприемник, который он уже не надеялся увидеть у себя. Илья подспудно догадывался, что заслуга в том, что приемник сегодня стоял у него на столе, принадлежит добросердечной Галие, которая смогла уговорить Жакыпа сделать ему такой подарок, чтобы он вечерами мог слушать радио и хотя бы немного скрашивать свое пребывание здесь.

Включенный приемник засвистел, запищал, а потом и заговорил разными голосами, скользя от одной радиочастоты к другой. Разноголосая речь ведущих и музыка полились из него, словно ручеек по склонам. Мягко покручивая пальцами колесико настройки, Илья остановил красную вертикальную стрелку на знакомой волне.

– «Русское радио»! Все будет хо-ро-шо! – прокричал приемник голосом позитивного ведущего. – Ну что ж, друзья! На пороге две тысячи второй год, он стучится к нам в дверь! Год Лошади, если говорить языком астрологов. Что он нам сулит? Что принесет? Каким знакам зодиака неслыханно повезет? Об этом через несколько минут расскажет наш астролог! А пока музыка на волне «Русского радио»!

Илья не заметил, сколько он просидел так, поедая манты и слушая музыку. Знакомые и родные мелодии лились из приемника без остановки. В зависимости от звучащей композиции ему становилось то радостно, то грустно. Воспоминания снова и снова закидывали его назад, в прошлую жизнь, в те времена, когда он, как и многие, счастливо жил вместе со своей семьей, не подозревая о предстоящих испытаниях и бедах. Только внезапно наступившее короткое затишье в эфире и последовавшие за ним тикающие звуки, отсчитывающие последние мгновения уходящего года, вернули его обратно, в его теперешнюю действительность. Бой курантов в эфире сменился радостными возгласами двух ведущих, которые, стараясь перекричать друг друга, поздравляли слушателей с Новым годом и как могли создавали им хорошее настроение.

Льющийся из радиоприемника словесный поток никак не повлиял на душевное состояние Ильи, он позволил себе лишь слегка улыбнуться уголками губ и, переведя рассеянно блуждающий по комнате взгляд на стрелки будильника, которые сошлись вместе, показывая двенадцать часов, поздравить самого себя фразой:

– Ну что, Илья… С Новым годом тебя! С две тысячи вторым!

После этих слов в памяти у Ильи всплыл эпизод из его прошлой жизни – разговор с Татьяной, который произошел десять лет назад, в далеком уже тысяча девятьсот девяносто первом году, точно так же в канун наступающего тысяча девятьсот девяносто второго года, когда до боя курантов оставались считаные часы…

– Ма-а-ам! Сперва шары повесить или кольца?! – громко на всю квартиру прокричала Леночка, застыв перед высокой живой елкой, почти упирающейся в потолок.

Ожидая ответа от матери, она замерла на месте, держа в руках коричневую картонную коробку с открытой крышкой. В ней было девять красивых разноцветных стеклянных шаров величиной с большое яблоко. Они были обсыпаны сверху мелкой крошкой пурпурного, фиолетового и алого цветов, придававшей им игривость и праздничность. С правого предплечья девочки, одетой в легкое домашнее платьице, свисали гирлянды из разноцветных бумажных колец. Они были смастерены накануне праздника вместе с мамой и младшим братом.

– Сперва шары, а потом гирлянды… Хотя сама решай! – прозвучал невнятный ответ со стороны кухни.

Занятая приготовлением традиционных оливье и селедки под шубой, Татьяна управляла украшением новогодней елки дистанционно, делегировав сам процесс детям.

– Звезду я сама повешу! Или сейчас папа повесит! Там на стул надо подниматься. Вы не сможете! – прокричала она, чтобы было слышно в зале, одновременно нарезая мелкими кубиками вареную колбасу, беспокоясь за детей и находясь мысленно около елки.

Рядом, на загроможденной кастрюлями электрической плите, испуская клубы горячего пара и приятные запахи, варились ингредиенты для приготовления разных вкусностей. В одной из кастрюль бурлили десяток картошечек среднего размера вместе с дюжиной яиц, в другой – три крупные свеклы, окрасившие кипящую воду в фиолетовый цвет, а на самой большой конфорке, величаво взирая сверху вниз на остальные кастрюли на правах источника самой желанной и вкусной еды на праздничном столе, источала аромат на всю квартиру мантоварка. Вкусные манты с мясом и тыквой были налеплены всей дружной семьей Переделкиных всего полчаса назад.

– Открой, пожалуйста, горох, – попросила Татьяна сидящего рядом за столом Илью.

Увидев, как из глаз супруга ручейками текут слезы, подколола его, мило захихикав:

– Ты что ж так горько-то? Неужто первую любовь вспомнил?

В ответ Илья, выдавив из себя короткий грудной смешок, шмыгнул носом и продолжил чистить от золотистой кожуры большие твердые луковицы, вынимая их поочередно из туго набитых женских колготок телесного цвета, лежащих под его ногами. Положив очередную очищенную луковицу на стол, он, не вставая с места, потянулся к небольшой консервной банке с красочной этикеткой, поставил ее перед собой, вонзил в крышку острие открывашки, аккуратно ее вскрыл и пододвинул поближе к жене.

– Что еще, ваше сиятельство?! – игривым тоном спросил Илья супругу, смотря на нее все еще слезящимися веселыми глазами.

Не услышав ответа, он взял стоящую рядом на столе ополовиненную бутылку с длинным горлышком, плеснул из нее в стоящую рядом рюмку и, долго не мешкая, опрокинул содержимое в себя. Поморщившись, протянул руку к ломтям нарезанных в длину соленых огурцов, выложенным на удлиненную плоскую тарелку. Взял один, положил его в рот и аппетитно захрустел на всю кухню.

– Но-но-но! Потихоньку! А то будешь сидеть за столом никакой, – заголосила Татьяна, бросив на супруга строгий взгляд.

– Это последняя. Остальное за столом, – виновато проговорил Илья, не желая ссориться и портить праздничный вечер.

– Все! Нет теперь Союза. Проморгал его Мишка, – проговорила с нотками грусти в голосе Татьяна, направив тревожный взгляд за окно, где в ночной мгле светились квадратные окна соседнего дома. Скорее всего, там так же суетились люди, готовя праздничный стол, чтобы достойно встретить наступающий год.

– М-да… Так вот случилось. Ничего не поделаешь, – ответил Илья, уткнувшись взором в висевшую на стене над раковиной сушилку для посуды.