Текст книги "Невольник"

– Да встаю я! Встаю! – выкрикнул он громко, схватившись за ушибленное место.

Оторвав спину от кошмы, он присел, со злостью откинул к ногам накинутое сверху одеяло, тяжело вдохнул и так же выдохнул, после чего, опираясь руками об пол, медленно встал на ноги.

– Поторопись! Разлегся тут, – зычно проговорил Жакып, пройдясь недобрым взглядом по фигуре Ильи, потом по комнате. – Почему так темно?!

Илья ничего не ответил, но Жакып и не стал дожидаться ответа, а вышел из хижины, небрежно хлопнув дверью. Он, конечно же, обратил внимание на отсутствие лампы в комнате. И, скорее всего, догадался, почему ее нет на своем месте, но не стал заострять на этом внимания и подавил желание задать своему работнику тумаков, ставя насущные нужды хозяйства, требующего рабочих рук, выше сиюминутных эмоций. Очередная экзекуция ничего не дала бы ему в данный момент. Поэтому, сделав вид, что он ничего не заметил, Жакып покинул хибару и пошагал в сторону кошары.

В отступающих сумерках Жакып с Галией вдвоем за полтора часа управились с раздачей сена, перетаскав и раскидав его по периметру деревянной ограды загоны, а после с чувством исполненного долга направились в свою сторону.

Работы в кошаре и загонах при наличии достаточного количества рабочих рук могли бы исполняться своевременно и без особых усилий. Но, как говорят, один в поле не воин, и в одиночку Илья бы безвылазно находился в кошаре с самого раннего утра и до позднего вечера. Участие Жакыпа и Галии в этой тяжелой работе было продиктовано желанием немного облегчить участь единственного оставшегося работника, который мог в скором времени снова повторить свою попытку бегства, если чрезмерно загрузить его хозяйственным трудом. И все же самая тяжелая работа была возложена на плечи Ильи. Ему, после того как весь скот был выгнан из кошар в прилегающие к ней загоны, предстояло вычистить их полностью от навоза, на что уходило два часа, не считая коротких перерывов. Теперь, в отсутствие напарника, Илье предстояло делать это каждый день одному до середины следующей весны, если, конечно, Жакыпу не доставят из города в ближайшие дни еще одного работника, что могло бы значительно облегчить участь Ильи. К тому же после чистки кошары надо было прибрать сами загоны, где днем пасся скот, а перед этим наполнить водой безразмерные корыта для воды, на что у Ильи без помощника уходил еще час времени.

Прогнав мрачные мысли, Илья открыл по очереди ворота кошары и выпустил томящийся в ней скот наружу, в загоны, покрытые снегом. Обреченно вздохнув, он бросил взгляд на длинный проход между ее противоположными концами, который надо будет вычистить, работая в сквозняке одному, дав прохладному ветру очистить кошару от застоявшегося спертого воздуха, исходящего от отходов жизнедеятельности скота, что накопились здесь за ночь. И все это необходимо было закончить к определенному времени, полностью вычистить и вынести за пределы фермы, в специально отведенное для этого место.

С трудом пересилив себя, Илья принялся за работу, делая небольшие передышки, через два с половиной часа очистил довольно вместительную площадь кошары от коровьих «лепешек» и бараньего «гороха». Под конец работ голова Ильи под выданной вчера армейской шапкой-ушанкой настолько вспотела, а вся спина покрылась такой испариной, что от всего его тела буквально исходил пар.

«Последняя», – промелькнула радостная мысль в голове Ильи, когда он, выкатив тележку из кошары, направился в сторону навозной кучи. И тут ему вдруг показалась, что он слышит детские голоса.

Остановившись посередине загона, Илья прислушался к окружающей тишине, которая снова была нарушена детским смехом.

«Мерещится, что ли?» – задал он сам себя вопрос, но потом вспомнил, что Жакып привез на ферму сыновей, и двинулся дальше, волоча за собой нагруженную тележку.

Вновь послышавшиеся радостные детские крики перекликались теперь с не менее радостными возгласами и смехом Галии.

На обратном пути, одержимый любопытством, Илья остановил тележку посередине загона, кинул под ноги веревку, подошел к углу кошары и, облокотившись на ограду загона, начал наблюдать за шалостями Галии и детей, весело закидывающих друг друга снежками.

– Хм. Детки… – прошептал тихо Илья, с умилением наблюдая за игрой детей и Галии, положив подбородок на сложенные перед собой руки.

Грустно улыбаясь, Илья застыл, продолжая следить за шалостями детей и Галии, которые кидались снежками, носясь друг за другом по всему двору. Дастан и Айбар вот уже неделю гостили дома, как это всегда бывало на каникулах.

Дети редко видели родителей с тех пор, как их отец решил переехать из поселка в бывшее отделение колхоза, решив заняться скотоводством, традиционным ремеслом предков, поставив себе цель стать зажиточным фермером, как стало модно теперь называть владельцев скота. И для этого, конечно же, на ферме были все необходимые условия: хорошие земли с обширными лугами для выпаса все увеличивающегося поголовья живности. Вода, которая в этой местности была большой ценностью, и добротные строения от бывшего колхоза для содержания овец и коров. Поставив во главу угла быстрое обогащение, Жакып готов был пожертвовать даже школьным образованием детей, забрав их вместе с собой, но благодаря упорству их матери в итоге все же оставил их в поселке под присмотром родственников. Галие это решение далось нелегко.

Жакыпу эта проблема казалась совсем не сложной. Он вообще был мастером упрощать сложные вещи и в то же время усложнять простые, если это было выгодно ему самому. Как и многие фермеры, он склонялся к «простому решению»: фиктивно зарегистрировать детей в интернате, как будто они живут и учатся там – что, конечно же, не обошлось бы без дачи мзды директору школы – а на самом деле оставить их при себе, рядышком, на отдаленной ферме, уча их более важным, как ему казалось, хозяйственным навыкам, необходимым им в будущем как продолжателям его дела. А свидетельство об окончании школы получили бы вместе со всеми остальными, когда придет срок. Знание? А зачем оно нужно?

Имеющая педагогическое образование Галия, которая была знакома с тонкостями образовательного процесса, не согласилась с таким методом решения вопроса супругом и, настояв на своем, поставила вопрос ребром:

– Или мы все остаемся в поселке и дети будут полноценно учиться в школе, или оставляем сыновей в интернате, чтобы они получили нормальное образование, а на ферму едем с тобой вдвоем! Дастан и Айбар должны получить нормальные знания, как все дети, а не возиться с навозом с утра до вечера!

Редкая категоричность Галии была принята во внимание супругом, и, несмотря на желание детей быть с родителями, они были оставлены в поселке в их собственном доме. Оставлять детей в интернате Жакып с Галией на желали по множеству понятных любому родителю причин. А проблема присмотра за ними решилась сама собой. Вспомнив про родственников Жакыпа со стороны матери, которые давно и настойчиво просились в их поселок, но не могли переехать сюда из-за проблем с жильем, новоявленные фермеры пригласили их к себе жить, а заодно ухаживать и присматривать за детьми.

В отличие от Галии, Жакып считал, что в наступившую новую эпоху образование не имеет решающего влияния на судьбу человека, приводя в качестве примера студентов вузов и колледжей, повально занявшихся коммерцией, торгующих на рынках различным ширпотребом и успевающих, по его словам, и дела делать, и дипломы об оканчаний вуза получить. И в целом он был прав. Студенты, покупающие за взятки отметки и зачеты на сессиях в ущерб собственным знаниям и образованию, в основном были вынуждены заниматься этой деятельностью, чтобы выжить в непростые времена. Знания были отодвинуты ими на второй план, а на первое место поставлено «заколачивание бабок». Диплом о высшем образовании большинство также получали «автоматом», даже не присутствуя на экзаменах, а некоторые и вовсе знакомились со своими сокурсниками на выпускном вечере. Но что такое знание потом аукнется всей стране, обществу, такие, как Жакып, понимать не могли и не хотели.

– Главное, чтобы аттестат в кармане был, а остальное я устрою. И диплом им университетский куплю! Ты не беспокойся, женщина! – часто повторял Жакып, бросая на Галию надменный взгляд, надеясь, что материнское сердце дрогнет и она изменит свое решение.

Но Галия оказалась тверда и молча настояла на своем, осознавая всю значимость образования для своих детей в будущем, хотя это решение нелегко далось и ей самой: видеться с сыновьями только в короткие каникулы и летом, всего три месяца, было для нее мучительно.

 
                                       * * *
 

Закончив с работой, Илья устало побрел в сторону своей хибары. Полуденное солнце, затянутое дымчато-серыми облаками, слабо грело степь. Снежные островки чередовались с выступившей из-под них почерневшей землей. Единственным плюсом этого серого осеннего дня было отсутствие промозглого холодного ветра, обычно властвующего в этих местах.

Навправляясь в сторону своей хибарки, Илья вновь услышал радостные голоса детей. Изредка в гомон этих звонких голосов вклинивался тягучий безжизненный говор старушки Зои, которую в отсутствие внуков было не видать и не слыхать, за исключением редких случаев, как будто ее и вовсе не существовало на ферме. В ее скрипящем старческом голосе Илья успел уловить нотки неподдельной радости, связанной с приездом внуков. А фоном для всей этой какофонии звуков выступал громкий бас Жакыпа.

«Обед, наверное, будет поздно», – подумал Илья, но тут же изменил свое мнение, подняв глаза на круглую трубу на крыше дома, из которой вертикально в небо поднимался столб серого дыма, не виляя и не метаясь в стороны, как это бывало при ветренных днях

Зайдя в хибару, Илья снял с себя бушлат и повесил его на доску с гвоздями. Попеременно наступая носами на пятки, вытянул ноги из ботинок. Спешно сполоснул руки под умывальником, пару раз толкнув вверх тыльной стороной ладони его свисающий «хобот», а потом прошагал в комнату и плюхнулся на корпе у стола. Надеясь непонятно на что, прикоснулся кончиками пальцев к стоящему на нем чайнику, который оказался холодным. Оглядевшись по сторонам, вспомнил, как утром из-за отсутствия керосиновой лампы, разбитой предыдущей ночью, в спешке прибирал комнату на ощупь. А опаздывая на работу, не успел разжечь огонь в печи, и теперь ему приходилось довольствоваться остывшей водой, сидя в прохладной комнате.

«М-да. Был бы Богдан…» – проскользнула горькая мысль.

Разжечь огонь Илья не смог – накопившаяся усталость не позволила ему пересилить себя и подняться с места. «Победаю, отдохну – и перед выходом непременно разожгу», – уговарил сам себя Илья, зная, что у него будут в запасе два часа отдыха после принятия пищи.

Взяв в руки короткий кухонный нож со сломанным острием, он неспешно нарезал на куски оставшуюся со вчерашнего дня половину буханки хлеба и намазал на один из них сливочного масла. В это время за дверью послышались легкие торопливые шаги Галии. Зная, что у нее заняты руки, Илья встал с места и распахнул дверь. Галия вошла в дом с двумя дымящимися посудинами в руках: в одной – небольшим круглым железным подносом с грудой нарезанного мяса поверх теста, обложенной по краям вареной картошой и морковью, да наполненной до краев глубокой тарелкой с бульоном – в другой.

– Бешбармак! Ешь! Наедайся! Тебе надо сил набраться. Потом отдохнешь, поспишь, – заговорила Галия с радушной улыбкой на лице, перешагивая порог.

Вместе с Галией в дом вошел манящий вкусный запах еды, от которого у Ильи разыгрался волчий аппетит, отодвинув в сторону все мысли. Поставив посуду на стол, Галия обратила внимание на отсутствие в комнате керосиновой лампы, но ни о чем не стала расспрашивать Илью.

Пока Галия стояла и раздумывала, Илья обошел ее, присел за стол, скрестив ноги, вскользь бросил на нее благодарный взгляд и произнес негромко:

– Рахмет, – после чего принялся неспешно есть бешбармак алюминиевой ложкой.

Сперва закинув в рот кусок мяса, он стал разламывать ребром ложки одну из дымящихся картофелин, что расположились вдоль края подноса.

– А-а-а… – протянула Галия, желая о чем-то спросить, но осеклась на полуслове, видя, как Илья жадно поглощает еду, и решила не отвлекать его, отложив вопросы на потом. Больше ничего не сказав, она направилась к входной двери и бесшумно выскользнула из дома.

Наевшись бешбармака и напившись сорпы с кислинкой, которую ей придавал положенный туда курт, Илья с трудом привстал с места и поплелся к умывальнику, чтобы прополоскать рот и помыть руки. Проходя мимо окна, он увидел безмятежно рассевшегося на пне Жакыпа, который, лениво ковыряясь в зубах спичкой, бессмысленным взглядом смотрел перед собой, как обычно он делал после обеда. Илья знал, что после чистки зубов Жакып примется курить.

«Курить не даст. И радиоприемник, наверное, не вернет», – пробежала невеселая мысль у Ильи, наблюдающего с вожделением за тем, как курит Жакып, медленно затягиваясь и сладостно выпуская из носа дым. «Все-таки пойду и попрошу. А то без курева как-то не так. Не убьет же он меня за это?!» – пришла следующая мысль, подталкиваемая сильным желанием насладиться сладостным дымом сигарет, о которых пришлось забыть больше недели назад.

Простояв с полминуты у окна, разглядывая наслаждающегося сигаретой Жакыпа, Илья все еще не мог пересилить свои сомнения и, набравшись смелости, пойти попросить хотя бы одну сигаретку, но потом, поддавшись желанию закурить, которое все-таки пересилило, быстро накинул на ноги калоши, ничего не надев на себя сверху, открыл дверь, переступил порог своей хибарки и, положив руки в карманы, смело пошагал в сторону Жакыпа.

– Закурить не будет? – спросил Илья, приблизившись и по-прежнему держа руки в карманах брюк.

– Нет. Не будет, – обронил коротко в ответ Жакып, даже не повернув голову в его сторону, как будто он был пустым местом.

Илья растерялся, закашлялся в кулак и остановился как вкопанный на том месте, куда успел дойти, пораженный, что Жакып пожалел ему одну сигарету. Не зная, как реагировать на оскорбительный, по сути, отказ, Илья стал то вынимать руки из карманов и поглаживать ладонями ткань брюк, то снова засовывать обратно, не зная, куда их деть. В этот момент он стал похож на маленького обиженного мальчика, которому не хватило конфет при раздаче. Он так и продолжил стоять на месте, не отводя взгляда от Жакыпа, как будто намеревался во что бы то ни стало добиться своего. А тот продолжал спокойно курить. Его толстая кожа выдерживала и не такие взгляды.

Заметив, что Илья собирается уйти, он заговорил таким же спокойным, умиротворенным голосом, каким был весь его вид, растягивая и медленно выговаривая каждое слово, как будто ему было лень их произносить:

– Видишь, как получается, Илья. Ты хотел убежать и получить свободу, а погиб из-за тебя другой. А мог бы жить и дальше.

Он стряхнул указательным пальцем криво свисающий пепел сигареты и посмотрел в сторону бескрайней степи. Потом, не глядя на Илью, добавил:

– Решил в партизаны поиграть. В молчанку.

Не без удовольствия затянувшись сигаретой и неспешно выпустив струю дыма из ноздрей, Жакып взглянул на невыкуренную треть, что была зажата у него между указательным и средним пальцами, и небрежно уронил ее между своих широко расставленных ног. Потом, опершись ладонями о колени, тяжело поднялся с места, наступил носком правой калоши на окурок, несколько раз повернул, втоптав его в землю, поднял свои полные насмешки глаза на Илью. Тот как стоял на своем месте, так и замер, осмысливая то ли сказанное Жакыпом, то ли только что увиденное своими глазами, поражаясь словам и поступкам этого человека, которые были для него непостижимы. Не выдержав пронзительного, леденящего душу взгляда Жакыпа, Илья отвел глаза. От пережитого позора и разочарования взор Ильи потупился, а лицо на пару секунд исказилось недовольством, что было трудно не заметить.

Непроизвольно мотнув головой в сторону, словно отрицая сказанное Жакыпом, он, будто во сне, медленно повернулся на месте и, не чувствуя ног, пошагал обратно в хибару. Уже у дверей он услышал за спиной:

– Если будешь хорошо работать и не попытаешься еще раз улизнуть, радиоприемник верну и сигареты буду выдавать!

Ничего не ответив и даже не задержавшись, чтобы показать Жакыпу заинтересованность в его предложении, Илья переступил порог своей хижины и, закрыв за собой дверь, негромко выругался:

– Да пошел ты со своими сигаретами!..

Скинув с ног калоши, он направился к разложенному поверх кошмы корпе, чтобы улечься на нем и отдохнуть, пока есть такая возможность, тысячу раз пожалев, что пошел выпрашивать сигарету у этого изверга.

Последним, что донеслось до слуха погружающегося в послеобеденный сон Ильи, было радостное поскуливание и приглушенный лай собак, которым Галия принесла еды.

 
                                       * * *
 

Засыпая, Илья вдруг вспомнил разговор, что состоялся у него с Богданом еще далеко до побега. В тот вечер, после того как все легли спать, Таймас и Шерхан странно забеспокоились, вдруг начали безостановочно лаять и выбегать за пределы фермы, как будто учуяли там что-то, что могло их встревожить. Услышав непрекращающийся лай собак, на пороге своего дома, скрипнув дверью, появился Жакып, держа в руках двуствольное ружье. Обойдя кошару и все хозяйство по периметру, он сделал пару выстрелов в воздух и вернулся обратно в дом.

– Чего они не угомонятся? – спросил Илья Богдана, которому лай собак мешал уснуть, хотя он и сам догадывался о причинах.

– Волки поблизости бродят. Вот они и лают от страха, – ответил сонным голосом Богдан, не желая прерывать сладкую дрему.

– А почему от страха? – спросил, хихикнув, Илья, не понимая сути ответа, кажущегося ему смешным.

– Ну, любая собака боится волка. Волк сильней. Это только в мультфильмах и охотничьих байках собаки сильные и смелые. А в жизни… – зевнув и замолчав на мгновение, Богдан продолжил: – В жизни они боятся волков.

Потеряв сон от нескончаемого лая и от вопросов Ильи, Богдан решил поболтать с новым работником и начал рассказывать ему о волках все, что видел и слышал за все те годы, что прожил здесь.

– Волки – они какие? Проникнув в кошару или загон, они не возьмут лишь одного барана. Они половине отары перережут горло зазря. Просто так, не удовлетворив жажды крови, не уйдут! Видел я несколько лет назад, как бараны и овцы по кошаре бегали. У кого-то кусок курдюка откусан, у кого-то лоскут мяса с тела свисает. Они такие – эти волки. Кровожадные… И люди есть такие же, как они. Им хорошо, когда кому-то плохо, больно… Где-то года три назад они половину кошары у нас перерезали. А то бы у Жакыпа сейчас не сто пятьдесят голов было, а пятьсот. Хорошо, что спохватились. Жакып ночью выбежал с ружьем – и в кошару. А они уже за буренок взялись. Вот тогда эти псы и лаяли так. Чуют они волков издалека. Боятся и лают. Они только вместе с хозяином горазды на волков бросаться. А так не-е-ет, ты что? Поджав хвосты, побегут впереди тебя.

После последней фразы Богдана на Илью напал хохот, и он долго смеялся, лежа под одеялом и представляя мысленно картину, как два больших пса, Таймас и Шерхан, поджав хвосты, утекают от двух волков, оставив позади себя пыхтящего Жакыпа.

Посмеивался потихоньку из-под одеяла и сам Богдан, радуясь тому, что ему удалось хоть немного развеселить новоиспеченного друга.

– Ну и хорошо, что половину стада вырезали. А то сейчас бы мы и вовсе загнулись от этой работы, – произнес Илья, после того как унял свой смех.

– Так-то оно так. Но овец жалко. Сколько сил в них было вложено, – ответил во мраке комнаты Богдан и, тяжело вздохнув, добавил, желая окончательно закончить разговор: – Спи, Илюша. Спи. Завтра рано вставать.

 
                                       * * *
 

– Илья… Илья! – послышался сквозь сон настойчивый женский голос, пытающийся пробудить его ото сна. – Илья, просыпайся! Надо загнать скот в кошары! – повторил голос и на время замолк в ожидании его пробуждения.

Илья почувствовал, что кто-то смотрит на него, и с трудом раскрыл глаза. На пороге хибары стояла Галия, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

– Жакып велел тебя разбудить, – произнесла она и выскользнула наружу.

Илья перевел свой сонный взгляд в сторону окна и, всмотревшись в стрелки будильника, увидел, что они показывают четыре часа дня. Тяжело выдохнув, он приподнялся и присел на месте, а минуту спустя встал и направился к умывальнику. Ополоснув лицо несколько раз холодной водой, Илья почувствовал, как к нему возвращается бодрость. Выйдя во двор, он втянул в себя прохладный воздух и, окончательно взбодрившись, направился в сторону колодца, минуя лениво лежащих у своих будок Шерхана и Таймаса, возле которых валялись их пустые железные миски.

На наполнение длинных металлических корыт, тянущихся в два ряда и соединенных между собой короткими и толстыми резиновыми шлангами, чтобы вода переходила из одной емкости в другую, ушло около часа. Илья останавливался каждые пятнадцать минут для передышки и заодно чтобы дать уставшим рукам отдохнуть от намокшего аркана.

«Семьдесят шесть… Семьдесят семь… Семьдесят восемь…» – подсчитывал Илья про себя каждое ведро, подняв его на поверхность колодца широкими рывками.

Вытащив восьмидесятое по счету ведро, он, с облегчением выдохнув, остановился. Этого количества воды хватало, чтобы напоить всю живность, что имелась на ферме. Благодаря наступившим холодам скотина не так налегала на воду, как в знойные летние дни, что существенно облегчало участь Ильи, которому пришлось бы поднимать со дна колодца на сорок ведер воды больше. Про то, что поголовье скота в следующем году увеличится в два раза, Илья и думать не хотел.

Управившись с водой, Илья выпустил животных из загонов. Сытые овцы и буренки ринулись, толкая друг друга боками, к наполненным корытам и молча уткнулись в них головами, поглощая студеную воду. Когда животные утолили жажду, Илья загнал их обратно в кошару и запер ворота, а сам приступил к чистке опустевших загонов, где скот простоял в течение всего дня.

Покончив со всеми делами, Илья снова, чувствуя безмерную усталость, поплелся к себе, не обращая внимания на багровое солнце, что зависло над горизонтом, готовясь попрощаться с этим миром до завтрашнего дня. После полудня степь, еще местами покрытая островками снега, приняла свой обычный унылый вид, присущий ей в этот период года. Вместо светло-желтой песчаной равнины, что была до снегопада, теперь, когда первый снег растаял, не выдержав возвращения пары коротких теплых дней, куда ни кинь взгляд, простиралось грязно-бурого цвета пространство, навевающее на оказавшегося посреди него человека непреодолимую грусть и тоску. Такова была типичная картина природы в этих местах в начале весны и в конце осени, когда один сезон сменялся другим.

Подойдя усталой походкой к своему жилищу и не испытывая желания заходить в пустующий дом, Илья огляделся, ища, на что можно присесть и отдохнуть. Не найдя ничего подходящего, он решил оставить эту мысль и пойти-таки к себе, но тут его глаза случайно наткнулись на узкую полоску фундамента, выступающего за пределы стены по всей ее длине. Недолго мешкая, Илья подошел к стене, повернулся к ней спиной и присел на выступ. Прислонился к стене хибары и, прикрыв глаза, через мгновение погрузился в окружающие ферму тишину и покой. Это естественное живое безмолвие природы, в которую он сладостно погрузился, гармонично сочеталось с едва слышимым, доносившимся откуда-то издалека приглушенным чириканьем воробьев.

Приоткрыв через некоторое время глаза, Илья невольно посмотрел на хозяйский дом, стоящий напротив него. А точнее, прошелся взглядом по его боковой стене, выложенной, как мы уже знаем, из побледневшего и потерявшего цвет красного кирпича. Умиротворенный взгляд Ильи, погруженного в состояние покоя, рассеянно и бесцельно взирал на эту стену.

Но покой и тишина продлились недолго. Их нарушили дети, с шумом вывалившись во двор дома и громко споря между собой на своем родном языке.

– Ты будешь первым стоять на воротах, а я пинать! По десять раз! – произнес старший из братьев, на голову выше ростом и больше походивший на мать.

– Нет! Давай в этот раз я буду первым пинать! А ты постой на воротах. А то ты постоянно первый! – возразил младший, смотря на брата исподлобья недовольным взглядом, и потянулся к темно-синему мячу в его руках.

Дастан отвел мяч в сторону и поднял его над головой, не желая уступать Айбару первенство.

– Пойдем сперва принесем кирпичи, – произнес он, пытаясь хитростью решить вопрос в свою пользу. – Ворота из них сделаем. А потом решим, кто будет первым.

Сказав это, он бросил мяч далеко перед собой, подбежал к нему и изо всех сил пнул в сторону кошары.

В этот раз Айбар не побежал за братом. Ему надоело всегда оставаться в дураках и постоянно стоять на воротах. Нахмурив брови и потупив взгляд, он скрестил руки на груди и отвернулся от бежавшего за мячом Дастана, показывая всем своим видом, что обижен на него и не собирается уступать.

Продолжая стоять в такой позе, он приподнял глаза и увидел сидевшего у стены жилища работников незнакомого ему Илью. Тот, облокотившись на колени, молча наблюдал за мальчишками усталым взглядом. Айбар, не отрывая своего любопытного взора от незнакомца, шмыгнул носом и неспешной походкой подошел к нему.

– Ассалау! – произнес он уверенно, как учил его отец, и протянул Илье раскрытую ладонь, не отрывая от него своего открытого детского взора.

– Салам! – ответил с доброй улыбкой Илья, пожав маленькую руку ребенка.

– Сен кимсин?6161
  «Ты кто?»


[Закрыть] – спросил на казахском мальчишка, продолжая смотреть работнику в глаза.

Не понимая языка, Илья немного оторопел и стал раздумывать, что же сказал мальчуган и как ему ответить. Тем временем Дастан, сильным пинком послав мяч в длинную стену кошары и дождавшись, пока тот, ударившись об него, не вернется назад, остановил его ногой и обернулся. Заметив, что Айбар не побежал за ним, как обычно, а разговаривает с их новым работником, про которого вчера вечером рассказывала мать, Дастан, подталкиваемый любопытством, оставил мяч и направился быстрым шагом в их сторону. По повисшему в воздухе вопросу и по выражению лица Ильи он понял, что работник не понимает их языка, и решил взять на себя роль переводчика. Широко улыбаясь, он подошел к ним и громко произнес:

– Он спрашивает, кто ты?! Как тебя зовут?!

Илья, продолжая сжимать ладонь Айбара, ответил:

– Меня зовут Илья!

– Его зовут Илья! – перевел брату Дастан.

– И без тебя понял, – буркнул младший в ответ на родном языке, не удостоив его взглядом.

– Бетіне не болған?6262
  «Что с лицом?»


[Закрыть] – спросил он, не отрывая глаз от лица Ильи и осматривая успевший зажить и зарубцевавшийся косой шрам на его лице.

Дастан не смог сразу перевести Илье этот вопрос, потому что, в отличие от своего младшего брата, обладал некоторой застенчивостью и мягкостью, к тому же он никак не мог вспомнить перевод слова «шрам».

В свою очередь, он тоже обратил внимание на длинный шрам на лице Ильи, что пересекал все его лицо: начинаясь над левой бровью, тянулся тонким пунктиром по поверхности носа, разделяя его надвое, и заканчивался широкой полосой на правой щеке, теряясь в гуще серой щетины.

– Что это? Вот это… – спросил смущенно Дастан, проведя указательным пальцем по своему лицу, повторяя линию шрама на лице Ильи.

Илья понял, о чем хотели спросить дети, и, немного растерявшись, ответил первое, что пришло на ум:

– Это я упал. Поцарапал.

А любопытный Айбар, оторвавшись наконец от лица Ильи, наткнулся взглядом на вывалившийся из-под его рубашки серебряный крестик с распятым Иисусом, виднеющийся через расстегнутый верх бушлата. Интерес к шраму сразу же пропал.

– А бұл кім?6363
  «А кто это?»


[Закрыть] – спросил мальчуган, протягивая ручонку в сторону крестика.

Дастан остановил потянувшуюся к шее Ильи руку младшего брата и отвел ее в сторону, бросив на Айбара недовольный взгляд из-под нахмуренных бровей, говоря тем самым, что так делать нельзя. Младший тут же выдернул свою ладонь из руки Дастана и в ответ, также нахмурив брови, изобразил на своем лице недовольную мину, не желая ему подчиняться.

– Это… Это сын Бога – Иисус, – произнес, улыбнувшись, Илья, умиляясь напористостью Айбара.

Ответ Ильи заинтриговал Дастана. Он выпятил нижнюю губу и, приподняв брови, произнес удивленным голосом:

– Сын Бога?! – после чего добавил с детской непосредственностью: – Это же человек!

Илья немного помолчал, раздумывая, как лучше ответить, а потом сказал:

– Он пришел к людям в образе человека.

Дастан, в отличие от младшего Айбара, хорошо владел русским языком и мог довольно сносно изъясняться на нем. Он наклонился и, всматриваясь в распятие, спросил:

– А почему он это… на кресте? Привязан еще…

На что Илья уже без колебаний ответил:

– Потому что жестокие и глупые люди распяли и убили его.

Осмысливая сказанное, Дастан помолчал некоторое время, потом с серьезным выражением лица спросил, недоумевая:

– А Бога можно убить?.. Э-э-э… То есть его сына?

Криво улыбнувшись, понимая, что это может продолжаться долго и этим вопросам не будет ни конца ни края, Илья, несмотря на усталость, все-таки продолжил разговор, ведь в отсутствие Богдана ему даже побеседовать теперь стало не с кем:

– Он не умер! Бог-отец воскресил его и забрал на небо, чтобы снова вернуть на землю перед концом времен.

– А когда будет конец времен? – продолжил задавать вопросы Дастан, не заметив, как Айбар исчез из виду, пользуясь их затянувшимся разговором, чтобы прибрать забытый старшим братом мяч.

Пока Дастан болтал с Ильей, Айбар, озираясь на брата, тихими шагами устремился к мячу, схватил его и, крепко зажав под мышкой, был таков. Но играть одному ему не хотелось. Повертев мяч в руках, он положил его обратно на землю и направился в сторону кошары, где у стены валялись обломки кирпичей, перенес их на середину пустыря и расставил на расстоянии десяти шагов друг против друга. Отойдя от импровизированных футбольных ворот на несколько шагов, он вернулся к мячу и, присев на него сверху, стал дожидаться брата, который, по его плану, должен был стать вратарем.

– Конец времен? Он наступит скоро… Очень скоро… – ответил, невольно растягиваясь в улыбке, Илья, видя, как младший брат воспользовался оплошностью старшего.

Улыбаясь во весь рот, краснея и давясь от смеха, Илья молча указал глазами Дастану в сторону кошары. Тот, не поняв его с первого раза, почесал голову и только потом, медленно оглянувшись и увидев сидящего на мяче с хитрым выражением лица брата, вскрикнул:

– Э-э-э! Олай болмайды!!!6464
  «Так нельзя!!!»


[Закрыть] – и, позабыв обо всем, побежал на всех парах туда.