Текст книги "Вишневые воры"

– Так я вам скажу, о чем думаю, – сказала она, подняв очки на голову и прищурившись. – Мама не просто предсказала то, что случится с Эстер. Она сама виновата в том, что это случилось. И если она вернется в дом, неизвестно, не произойдет ли что-то еще.

– Почему она виновата? – спросила Зили. Ее руки были измазаны кетчупом.

– Розалинда, – вмешался отец, явно только потому, что не мог спокойно смотреть на расстроенное лицо младшей дочери.

– Она все отравляет, вот почему, – сказала Розалинда. Так просто ее было не остановить. – Всю нашу жизнь она отравляла нас своим ядом, и однажды этот яд убил Эстер.

– Ты же знаешь, что Эстер умерла от гриппа, – сказал отец.

– Ну конечно, от гриппа, – зловеще рассмеялась Розалинда. – Она сошла с ума. Мы все это видели – и мы знаем, кто в этом виноват.

– Ваша мать не имеет к этому никакого отношения, – ответил он без особой уверенности. – Так вот, я хотел сказать вам, – в смятении произнес он, отчаянно пытаясь втянуть повисший над пропастью разговор на твердую землю, – что в понедельник ваша мать возвращается домой. Я уже договорился.

Розалинда снова надела очки, но свой гнев ей скрыть не удалось.

– Мне казалось, ты говорил, что ей нельзя домой, пока она не поправится?

– Врачи говорят, что ей лучше. Мы решили, что она может вернуться на пробный период.

– Что значит «на пробный период»? – спросила Розалинда.

– Это значит, – сказала Калла, – что мадам Проктор должна доказать, что она не ведьма.

– Калла, – строго сказал отец, поглаживая свою рыжеватую бороду. – Пробный период нужен для того, чтобы посмотреть, как она будет справляться с жизнью в домашних условиях.

– А если она не будет справляться? – спросила Розалинда. – Потому что она явно не будет.

– Тогда ей снова назначат успокоительные, – ответил отец, – а если это не поможет…

– Виселица! – сказала Дафни.

Отец тяжело вздохнул. Атака дочерей была изнурительной для него, словно он подвергся нападению пчел.

– Тогда она вернется в клинику. Но я надеюсь, что вы все будете помогать ей приспособиться к жизни дома.

– Я не буду, – сказала Розалинда, поднимаясь. Ножки стула царапнули бетонный настил, а оранжевый шарик, привязанный к его спинке, стукнулся о ее макушку. – Мне уже восемнадцать, и как только я найду, куда уехать, ноги моей в этом доме больше не будет.

– Расслабься, детка, – сказала Дафни. – Никуда ты не уедешь.

– А вот и посмотрим, – сказала Розалинда. Она вышла из-за стола и направилась в сторону луга; она шла по траве, пока ее фигура не растворилась в широких лучах солнца, пробивавшихся через деревья.

4

Вернувшись домой через несколько дней, Белинда стала вести привычный образ жизни – днем она оставалась в своей гостиной, иногда приходила в столовую на обеды и ужины, во время которых молчала, а ночью кричала. Если бы речь шла о любой другой женщине, это означало бы, что она пребывает в глубоком отчаянии, что она не справляется и нарушает условия пробного периода. Но, к нашему удивлению, оказалось, что Белинда в трауре ничем не отличается от прежней Белинды.

Вместо того чтобы испытать облегчение от того, что Белинда ведет себя спокойно, по крайней мере по ее стандартам, мои сестры были расстроены, а вскоре такое поведение даже стало казаться им оскорбительным.

– Не понимаю, – сказала Розалинда однажды вечером, когда мы собрались в нашей гостиной. – Она ни одной слезинки не проронила об Эстер. За ужином сидит с непроницаемым лицом. Проходишь мимо ее комнаты – тишина. У нее хватает воздуха в легких, чтобы кричать из-за этих несчастных чэпеловских жертв, навещающих ее каждую ночь, но для дочери у нее даже слез не находится.

– Может, она плачет, когда никто не видит? – сказала Калла.

– Неслышно, наедине с собой? – скептически спросила Розалинда.

– Мама любит устраивать сцены, – сказала Дафни. – Если бы она рыдала из-за Эстер, мы бы это знали.

Белинда никогда не смогла бы расположить к себе моих сестер. Как бы она ни вела себя, они нашли бы к чему придраться. Но мне пришлось признать, что я так расслабилась оттого, что Белинда ведет себя тихо, что совершенно не заметила, что она никак не реагирует на случившееся с Эстер. Казалось бы, возвращение в «свадебный торт», туда, где родилась Эстер и где она совсем недавно умерла, должно было пробудить в ней хоть какие-то эмоции. При этом я все равно была уверена, что ее спокойствие, какой бы причиной оно ни было вызвано, было благом для нас. Я не знала тогда, что его причина раскроется уже очень скоро.

В середине сентября, почти через две недели после возвращения Белинды, Калла, Дафни, Зили и я, как обычно, пришли домой из школы, и сестры побежали наверх, чтобы сбросить с себя школьную форму – юбки в сине-зеленую клетку и белые блузки. Я же в дом не пошла, решив навестить семейный участок. Я стояла у ограды, боясь подходить ближе. На могиле Эстер камня еще не было: лишь холм земли, на котором лежал букет осенних цветов – пурпурные крокусы и золотые георгины.

Пробыв там несколько минут, я вернулась в дом. На кухне Зили ела тост с арахисовым маслом, запивая его молоком. Когда я вошла, она посмотрела на меня – от нее не укрылось, где я была.

– Куда ты запропастилась? – сказала миссис О’Коннор, водружая на стол тарелку с тостом и стакан молока. Мы с Зили молча ели, а миссис О’Коннор принялась раскатывать тесто – судя по всему, для пирога с мясом, который будет подан на ужин. Мое горло сжималось, и я с трудом глотала арахисовое масло, пока в конце концов не сдалась.

Перекусив, мы отправились наверх делать домашнюю работу. По пути в наше крыло я хотела заглянуть в мамину гостиную – и помахала Зили, чтобы она шла за мной. Каждый день после школы я проверяла, дома ли Белинда, а Зили была слишком любопытна, чтобы отпустить меня одну. Отец говорил, что, если в пробный период Белинда не будет справляться, ее сперва будут лечить успокоительными и только потом увезут в клинику. Но он ведь мог и передумать. Теперь, когда Белинда была дома, он никогда даже не упоминал ее.

Я подошла к двери гостиной, ощущая за спиной дыхание Зили, и заглянула внутрь. Белинда сидела на диване с чашкой чая в руках. Она не пила чай и вообще не двигалась; я же повернулась к Зили и кивнула в подтверждение того, что мама на месте.

Мы уже собрались уходить, но Белинда вдруг сказала:

– Вы можете войти, лепесточки.

Опасаясь того, что сдержанное поведение Белинды – не навсегда, мы с Зили неохотно переступили порог комнаты. Зили осторожно присела на дальний угол маминого дивана, а я – на мягкий стул у кофейного столика. Белинда, взглянув на мой школьный портфель, спросила:

– Как школа?

Попытки непринужденной беседы матери с дочерьми всегда выходили с ее стороны довольно неестественными.

– Ненавижу школу, – сказала Зили, с любопытством разглядывая Белинду. Мама выглядела как обычно – белое платье, волосы убраны в пучок, несколько прядей по бокам выпущены, чтобы скрыть искаверканные мочки ушей. – И дома быть тоже ненавижу.

– Но должно же быть что-то, что тебе нравится?

– Мне нравится играть на фортепиано.

– Я бы с удовольствием послушала, как ты играешь, – сказала Белинда, потянувшись к столу, чтобы поставить чашку. – А ты, Айрис?

Я рассказала ей, что мы проходили в тот день в школе – французский язык, «Ромео и Джульетта», астрономия. Белинда слушала с интересом, но вопросов не задавала, а просто кивала.

Я хотела спросить ее о клинике, но не осмеливалась. Зили, как всегда, оказалась смелее – или бестактнее:

– Почему ты так спокойно себя ведешь? Не хочешь, чтобы тебя отослали обратно?

– Не понимаю, о чем ты, дорогая, – сказала Белинда, слегка отодвинувшись от нее.

– Мы думали, ты будешь весь день плакать. Кажется, что ты совсем не грустишь из-за Эстер.

– Конечно, грущу, – сказала Белинда. – Какие странные вещи ты говоришь.

Правый уголок рта Зили опустился, и лицо приобрело хмурое выражение.

– А почему ты тогда такая спокойная?

– Ты принимаешь терпение за спокойствие, – ответила Белинда. – Эстер придет ко мне, когда будет готова. А тем временем я буду ждать.

Так вот в чем было дело: Белинда думала, что Эстер начнет навещать ее вместе с призраками, которые появлялись в ее спальне каждую ночь.

– Ты ждешь, когда к тебе явится призрак Эстер? – спросила Зили, явно напуганная.

– Дух Эстер, – сказала Белинда. – И да, я жду ее с того самого момента, как вернулась домой. Ваша сестра умерла, но она все еще с нами. Я хочу услышать, что с ней все в порядке.

– А почему с ней что-то должно быть не в порядке? – спросила я.

– Мы не знаем, где она, – тихо сказала Белинда. – И это невыносимо – не знать.

От мысли о том, что дух Эстер бродит по нашим коридорам, у меня по коже побежали мурашки. Я поднялась и потянулась за портфелем.

– Мы лучше пойдем, мама, – сказал я. – Нам нужно готовиться к диктантам.

Как только я встала, Зили ринулась к двери и исчезла, не попрощавшись. Белинда подалась вперед и схватила меня за руку.

– Она и к тебе может прийти.

– В каком смысле? – Рука была горячей, словно у Белинды был жар. Я подумала, не знает ли она о том, что меня посещала безголовая невеста, но решила, что быть этого не может.

– Ты пыталась спасти ее. Мы обе пытались. Теперь она это поймет, даже если тогда не понимала. – Белинда не отрываясь смотрела на меня снизу вверх, ее глаза цвета голубой гортензии завораживающе сияли.

– Ты правда думаешь, что она придет к нам?

– Надеюсь.

Зили шла впереди меня по коридору; после беседы с мамой нас обеих слегка трясло. Из гостиной доносились голоса сестер.

– Мы весь день на это потратили, – говорила Розалинда. – Почему я должна учиться делать пирог с печеными яблоками? Я вообще не люблю яблоки и никогда не снизойду до мужчины, которому они нравятся.

У двери я шепнула Зили:

– Только не говори им про маму, а то ей попадет.

Но Зили, не обернувшись и ничего мне не ответив, уже входила в комнату.

Розалинда с Дафни сидели на подоконнике у открытого окна и курили. Калла полулежала на диване с мокрым полотенцем на лбу. Яркие сарафаны сменились юбками, блузками и кофтами сапфировых, изумрудных и гранатовых оттенков.

Я села на диван напротив Каллы. На нем высилась стопка постельного белья и подушек Розалинды – теперь она спала здесь, не желая возвращаться в их с Эстер комнату. Она заходила туда лишь за одеждой и другими предметами туалета; в остальное время дверь в ту спальню была закрыта.

– А вы, проказницы, где были? – спросила Розалинда.

– Маму навещали, – сказала Зили, садясь на пол у ног Розалинды и Дафни.

– Ох, – простонала Розалинда. – И как она?

Зили помедлила, взглянула на меня, а потом выпалила:

– Она сказала, что ждет дух Эстер. Поэтому она все это время не плакала.

– Зили, – сказала я.

Розалинда и Дафни уставились друг на друга, раскрыв рты; Калла стянула полотенце со лба и выпрямилась. Я раздраженно выдохнула, но Зили уже купалась в лучах общего внимания и ничего не замечала.

– Так я и знала! – сказала Розалинда. Она потушила сигарету и выбросила окурок в окно.

– Вечно она что-то замышляет, – сказала Дафни.

– Ничего она не замышляет, – сказала я. – Она просто надеется, что Эстер ее навестит, и все. – Я не хотела слишком уж активно защищать Белинду, но ведь она была права – с Эстер действительно случилось что-то ужасное. Я никак не могла взять в толк, почему они продолжают это игнорировать.

– Давайте не будем никому об этом рассказывать, – сказала я, надеясь, что слова Белинды не дойдут до отца. – Это все ерунда, Зили преувеличивает.

– Ничего я не преувеличиваю!

– Конечно, нет, лепесточек, – сказала Розалинда и, нагнувшись, похлопала ее по руке. – Типичное поведение для мамы.

Зили повернулась ко мне с довольной ухмылкой. Она восседала в ногах Розалинды: в отсутствие Эстер именно Розалинда стала для Зили пчелиной маткой.

– Я думала, что маму навещают только жертвы чэпеловского оружия, – сказала Зили. – Почему же она ждет дух Эстер?

– Зили, дорогая, – сказала Розалинда. – Это же бред сумасшедшей, не пытайся найти в нем логику.

– Она не сумасшедшая, – сказала я.

– Она совершенно безумна, – сказала Розалинда, – но вы с ней близки, поэтому ты в ней этого не видишь. – Она пристально смотрела на меня, словно ожидая, что я начну возражать. – В июне вы с ней действовали заодно, или ты забыла? – продолжила она. – А мы вот не забыли, уверяю тебя. – Она взяла из Дафниной пачки «Лаки страйк» сигарету и закурила.

– Все было не так.

– А как?

– Она была права, когда говорила об Эстер.

– Что ж, значит, и теперь она права. Сегодня вечером вы обе встретите дух Эстер и предадитесь воспоминаниям о старых добрых временах.

Калла обхватила голову руками и принялась раскачиваться взад и вперед на краю дивана, будто в припадке. Из ее горла вырывались глухие звуки, которые постепенно сформировались в слово.

– Нет! – сказала она тихо, а потом снова, но уже громче: – Нет, нет. Перестаньте!

– Калла, да что с тобой такое? – спросила Розалин-да, обеими руками вцепившись в подоконник, на котором сидела, словно приготовившись к новым ужасам.

– Наша сестра – не дух! – вскричала Калла.

– Конечно, нет, – сказала Розалинда, но Калла уже выбежала из комнаты.

– Прямо стихотворение, – сказала Дафни. «Наша сестра – не дух, наша мать слабоумней двух!» Видите, кто угодно может стать поэтом. – Дафни забрала у Розалинды сигарету. – К счастью, недостатка во вдохновении у нас не наблюдается. Если бы с нами жил Китс, вот ему было бы раздолье.

– Хорошо, что он уже умер, – сказала я и вышла вслед за Каллой.

5

Тем же вечером, после ужина с мясным пирогом, – Каллы не было, и никто не рассказал отцу об откровениях Белинды – я дождалась, пока Зили уснет, и подвинула свой стул к окну нашей спальни. Под спину я положила подушку, а ноги накрыла одеялом. Не слишком удобно, но делать было нечего.

Снаружи стояла кромешная темнота, ниоткуда не пробивался свет. Я пыталась разглядеть кладбище, но ничего не увидела. Белинда надеялась на приход Эстер, а сестры считали, что это безумная мысль, – я же, как всегда, была где-то посередине. Но если Эстер и правда собирается нас навестить, она не должна застать меня спящей. Встреча с безголовой невестой вселила в меня ужас, и я не хотела, чтобы Эстер неожиданно подкралась ко мне посреди ночи.

Я просидела на стуле до самого утра, пытаясь разглядеть за окном хоть какое-то движение. От деревянного каркаса ныло все тело. Несколько раз, несмотря на все усилия, я проваливалась в короткий сон, уперевшись головой в стекло. Но ничего не произошло.

На следующую ночь, с тоской подумав о том, что мне вновь придется провести бесконечные ночные часы на стуле, я взяла на кухне фонарик, накрылась одеялом и стала читать книгу – один из романов Нэнси Дрю, который я позаимствовала у Зили.

Я не спала две ночи подряд, и каждое утро меня ждало одно и то же: сквозь желтеющие листья деревьев начинал пробиваться рассвет, а на траву опускался осенний туман. Эстер не приходила, и я не знала, расстраиваться мне или радоваться.

Я переодевалась в школьную форму до пробуждения Зили; она всегда спала очень крепко, и я была уверена, что моих ночных бдений она не замечала. По пути на завтрак я заходила к маме, которая обычно сидела в кровати и поглаживала пальцем крапивника – прикосновение к его мягким перьям успокаивало ее.

– Она приходила к тебе? – спрашивала я. Мне бы тоже хотелось остаться в постели, и я завидовала маме – ей не нужно было идти в школу с тяжелым портфелем после почти бессонной ночи.

– Нет, – говорила Белинда; ее белые волосы были распущены и покрывали плечи. – А к тебе? – спрашивала она. Я качала головой и шла вниз есть хлопья, глядя перед собой сонными глазами.

Я не спала одну неделю, потом вторую, снова оказавшись под влиянием Белинды. Именно так это ощущалось: словно я уходила на дно, словно мама положила мне на лицо кусок пропитанной хлороформом ткани, и я не заснула, а отправилась в другой мир, ее мир, и стала видеть все так, как видит она.

Одна ночь сменялась другой, но Эстер не приходила. Я же не сдавалась – наоборот, еще больше убеждалась в том, что она обязательно придет. Кругом были обнадеживающие знаки. Однажды я погрузилась в сон и, вздрогнув, проснулась – мне показалось, что мимо меня промелькнула какая-то тень, оставив холодок на коже; в другую ночь я услышала шуршание юбки в коридоре. Иногда я резко просыпалась не от физических или слуховых ощущений, а от запаха английской лаванды – аромата Эстер. В другие ночи мне казалось, что я уже встретилась с ней и наше общение оставило тепло в моей душе, хотя саму Эстер я не видела.

И если ночью я жила в мире Белинды, в мире мертвых, то дни из-за недостатка сна проводила как в тумане. От яркого солнца и света в школе у меня болели глаза; я не понимала почти ничего из того, что говорили на уроках учителя, но они относились ко мне – убитой горем девочке – с пониманием. Пока они писали на доске уравнения, словарные слова или исторические даты, я мечтала хоть немного поспать. Сон был похож на постоянное шуршание мышки за стеной, только эта стена была у меня в голове. Скрип, скрип. Я слышала его весь день, но добраться до него не могла.

Однажды на уроке географии я услышала голос учительницы:

– Айрис Чэпел? – Звук доносился словно из глубин темного тоннеля. – Мисс Чэпел, вы хорошо себя чувствуете?

Девочки в классе засмеялись. Я открыла глаза и поняла, что уснула прямо на парте. Учительница отправила меня к директору – не для наказания, а потому что беспокоилась обо мне.

Директор школы, мисс Хокинс, когда-то была учителем истории, а недавно получила повышение.

– Говорят, ты засыпаешь на уроках, Айрис, – сказала она. Ей вряд ли было больше сорока лет, светлые кудрявые волосы до плеч, бронзового цвета платье, скрывающее фигуру, пояс из леопардовой кожи. Я посмотрела на ее руку – обручального кольца не было. Должно быть, как и Милли Стивенс, которая преподавала нам фортепиано, она выбрала для себя другую жизнь, не связанную с замужеством, – именно о такой судьбе для Эстер мечтала Белинда. Если бы Эстер пошла этим путем, она, возможно, сейчас была бы жива.

– Айрис? – сказала мисс Хокинс.

– Да? – ответила я, на мгновение забыв, где нахожусь.

– Мне сказали, что на уроках ты отвлекаешься и не слушаешь. Это правда?

– Наверное, да, – сказала я, глядя в темноту под ее столом, мечтая забраться в этот уголок и там уснуть.

– Я знала твою сестру, она училась у меня. Милая, добрая, умная девушка. Я очень сожалею о вашей утрате. Как ты справляешься?

Я пожала плечами.

Мисс Хокинс взяла со стола тонкую коричневую папку и пролистала те несколько страниц, которые там были. Видимо, это было мое личное дело, но как ученица школы мисс Сьюард для девочек я еще не успела себя проявить – ни с хорошей стороны, ни с плохой.

– Хочешь, я организую тебе встречу со школьным психологом?

– Я просто плохо сплю по ночам, только и всего, – сказала я, чтобы развеять ее беспокойство. – У меня всю жизнь бессонница, спросите кого угодно. – Я не очень умела врать, но ничего другого не оставалось.

– Понятно, – сказала она, закрывая папку. – Айрис, я все понимаю, но, если ты будешь и дальше так себя вести, мне придется позвонить твоей маме.

Я мысленно усмехнулась. Что ж, попробуйте, подумала я, стараясь не засмеяться вслух. До президента Трумэна и то будет легче дозвониться.

Мисс Хокинс пристально посмотрела на меня через стол, готовая вынести свой вердикт.

– Давай-ка я провожу тебя в комнату медсестры, и ты там ненадолго приляжешь, – сказала она, и меня захлестнула волна счастья.

Она привела меня в маленькую комнатушку без окон. У одной стены стояла белая медицинская кушетка, а на полках на стене напротив лежали бинты, бутылочки аспирина и упаковки гигиенических салфеток. Медсестра указала мне на кушетку, накрыла меня одеялом и сказала, чтобы я немного поспала. Дверь за ней закрылась, и я услышала их с мисс Хокинс разговор в коридоре.

– Это одна из девочек Чэпел, – сказала мисс Хокинс.

– Бедная малышка, – ответила медсестра.

– Вы не слышали, от чего умерла их старшая?

– Знакомый моего знакомого работает у доктора Грина в Беллфлауэре. Судя по всему, никто не знает, что с ней случилось. Какая-то загадка.

В коридоре послышался удаляющийся стук их каблуков. «Какая-то загадка», – повторила я про себя. Вот, значит, что говорят об этом у нас за спиной. Похоже, все догадываются, что Эстер умерла не от гриппа.

Я закрыла глаза и провалилась в глубокое забытье – без снов и призраков. Я плыла в темноте, и мне было хорошо и спокойно, пока не раздался голос:

– Айрис!

Я закричала. Не вздрогнула, не отпрянула, а громко закричала, как кричат дети в Хеллоуин. Мне показалось, что я лежу в своей спальне и меня зовет Эстер. Но это была всего лишь мисс Хокинс, которая пришла сказать, что учебный день окончен и пора идти домой.

У ворот стояла вереница автомобилей, и я была уверена, что в каждом из них, кроме нашего, за рулем были матери учениц.

– Садись быстрее, – сказала мне Доуви. – У меня в багажнике продукты.

– Значит, за мороженым мы не поедем? – спросила Зили, как будто такой вариант вообще рассматривался. Раньше в город нас возила Эстер, а когда ее не стало, мы совсем перестали ездить в кафе-мороженое и в кино. Зили тосковала по тем беспечным дням, но Доуви была слишком занята, чтобы еще и развлекать нас. Потеряв Эстер, мы как будто потеряли мать, а Розалинда была неспособна ее заменить.

Уроки у нас были в разных классах, поэтому о моем отдыхе в комнате медсестры никто не знал. По пути домой сестры оживленно обсуждали девочку, которая, как говорят, привела в столовую мальчика, за что ее отстранили от занятий. Это был скандал дня, так что моя беседа с директором в эфир сарафанного радио даже не попала.

Свернув на аллею, ведущую к дому, мы проехали под куполом густых ветвей; листья падали на лобовое стекло, и Доуви пришлось включить дворники. Изгиб дороги – и мое горло сжалось при виде дома: громада «свадебного торта» возвышалась перед нами во всем своем увядающем великолепии.

Сестры высыпали из автомобиля и, как обычно, убежали в дом, а я подождала, пока они скроются из виду, и снова пошла к участку – на этот раз заставив себя открыть калитку. Я положила портфель на землю и, скрестив ноги, села на холмик, служивший могилой Эстер. Под камнем я обнаружила листок с цитатой из стихотворения, выведенной рукой Каллы:

хранимые в груди, как розы в книге

генри уодсворт лонгфелло[12]12
  Г. У. Лонгфелло. Испанский студент. Перевод Д. Горфинеля.


[Закрыть]

Я положила его обратно, радуясь тому, что Эстер навещаю не только я. Крокусов и георгинов больше не было; на их месте появился осенний букет розовых астр.

– Ты бы навестила маму, – обратилась я к Эстер, палочкой рисуя на земле круги. – Она волнуется за тебя.

В глубине души я понимала, что, если Эстер не придет в ближайшее время, клубок спокойного ожидания, в котором держала себя Белинда, начнет разматываться. Этот процесс уже начался: первые петли высвободились и сползли вниз.

Я положила под голову портфель, легла на спину и стала смотреть вверх, прислушиваясь к мягкому шуршанию опадающих листьев. Мои руки были скрещены на животе, как у Эстер, лежавшей прямо подо мной.

– Боже правый, что ты тут делаешь? – разбудил меня голос Розалинды. Открыв глаза, я с удивлением увидела, что уже стемнело.

Она взяла меня за руку, подняла с земли и повела в дом, сразу в столовую, где вся семья, включая Белинду, собралась ужинать.

– Я нашла ее за домом. Она спала на могиле Эстер.

– Ты вся перепачкалась, – сказала Зили, сморщив нос.

– Айрис, – сказал отец, – Что это на тебя нашло?

Я расправила на коленях салфетку, игнорируя его вопрос, тем более что ответа на него у меня не было. Воткнув вилку в свиную отбивную, я взглянула на Белинду. Она потянулась ко мне и извлекла веточку из моих спутанных волос.

– Ты ведь знаешь, что ее там нет? – сказала Белинда, и, хотя она говорила очень тихо, Розалинда, сидевшая на противоположном конце стола, тут же отреагировала.

– Так просвети же нас, мама, – сказала она. – Если Эстер нет в могиле, то где она?

– Ее тело покоится в земле, но сама она не там, – ответила Белинда.

Услышав «в земле», все перестали есть – кто-то отрешенно уставился в свою тарелку, кто-то посмотрел на нас с Белиндой. Мама выглядела так же, как и утром, – распущенные непричесанные волосы, бледно-серые круги под глазами.

– Знаешь, мама, – сказала Розалинда, – тебе бы открыть павильон у дороги с вывеской «Мадам Белинда, спиритуалистка». Ты могла бы заработать целое состояние, рассказывая людям о загробной жизни. – Она рассмеялась, а вслед за ней и Дафни.

– У нее и ассистентка есть, – сказала Дафни, глядя на меня. Отец с сестрами тоже перевели на меня взгляды, и я в замешательстве отвернулась.

Затем потянулись нескончаемые часы в нашей гостиной, где я тихо играла с Зили, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. Все время, пока Розалинда красила себе ногти розовым лаком от «Ревлон» и читала последний выпуск «Мадемуазель», она поглядывала на меня, а через некоторые время начала зевать, всем видом показывая, что нам пора удалиться, а ей – спать.

Несмотря на проблемы в школе, я не собиралась отказываться от своих ночных бдений: одеяло, подушка, фонарик, Нэнси Дрю. На следующее утро Зили вскочила неожиданно рано; я задремала на стуле и проснулась от того, что она трясет меня за плечо. При виде ее голубой ночной рубашки и длинных каштановых волос я вздрогнула.

– Ты что, всю ночь здесь спала? – спросила она, выглядывая в окно – туда, куда был повернут мой стул. – Мама же сказала, что ее там нет, – сказала Зили и забралась обратно в постель.

В ночь полнолуния, закончив читать последний роман с полки Зили: «Тайна особняка, покрытого мхом», я выключила фонарик. Я не запомнила и половины из прочитанного, но перелистывание страниц хоть как-то меня занимало. Я закрыла глаза, чтобы они привыкли к темноте, а когда вновь открыла их, заметила за окном какое-то движение.

На участке кто-то был – белая фигура, освещенная лунным светом. Моя кожа покрылась мурашками. Я вскочила, уронив книгу и фонарик.

– Что случилось? – пробормотала Зили, а потом повернулась на другой бок и снова уснула.

Инстинкт говорил мне спрятаться под одеялом, но этого я сделать не могла: а вдруг нас навестила Эстер? Стараясь не издать ни звука, я открыла дверь спальни. Из гостиной доносилось легкое посапывание Розалинды. На цыпочках я прошла по коридору к лестнице.

В родительском крыле было темно, и я подумала, не разбудить ли маму, но лишний раз обнадеживать ее мне не хотелось – сначала нужно было убедиться во всем самой. Я встала на верхней ступеньке, прислушиваясь, не откроется ли входная дверь. Если бы она открылась, я бы бросилась в комнату Белинды.

Так, под тиканье часов в холле, я простояла несколько минут. Снизу не доносилось ни шороха, и я потихоньку начала спускаться, крепко держась за перила, чтобы не споткнуться в темноте. Видно ничего не было – на ощупь пробравшись к входной двери, я обнаружила ее незапертой и приоткрытой. Я потянула дверь на себя, впустив в дом холодный осенний воздух, и тут же осознала, что даже не накинула поверх своей розовой ночнушки свитер, пальто или хотя бы халат, да к тому же была босиком. На переодевание времени не было; я сбежала вниз по ступенькам крыльца и обогнула дом, шлепая босыми ногами по влажной, холодной траве.

Фигура все еще была там – или скорее ее неясное очертание в свете луны. Я заставила себя сделать один шаг, потом второй, пока не дошла до калитки. Открываясь, она скрипнула, и фигура повернулась ко мне:

– Эстер? – Теперь я видела, что это мама. Она и была призраком.

– Мама, – прошипела я, оборачиваясь на окна нашего дома. – Что ты здесь делаешь? Тебе попадет!

– Эстер? – снова сказала она слабым, полным надежды голосом.

– Нет, мама, это я, Айрис.

Она подошла ближе и схватила меня за плечи. Ее глаза были полны ужаса. Я уже однажды видела этот взгляд – перед свадьбой: «Они идут за нами, Айрис. Беги!» Тот же ужас я видела в глазах Эстер в ее предсмертные мгновения.

– Это я, Айрис, – повторила я, надеясь вернуть ее реальности, не в силах выносить ее взгляд. – Это Айрис!

Наконец она поняла, кто перед ней: дочь, но не та, которую она ждала.

– Я знаю, что ее здесь нет, – помедлив, сказала Белинда с тяжестью в голосе. – Но мне нужно было убедиться. Раньше по ночам я чувствовала в доме ее запах, но теперь и он ушел.

– Запах ее духов? – спросила я, и Белинда кивнула. Значит, она тоже его слышала. Мне не показалось. Эстер действительно приходила в дом.

Она отпустила меня и сразу вся как будто обмякла. Я потянулась к ней и схватила ее за руку.

– С ней все хорошо, мама.

– Нет, не хорошо. Я дома уже почти месяц, а она так и не пришла. Мне нужно знать, – сказала Белинда, и голос ее дрогнул. Она не плакала несколько недель, но сдерживаться больше не могла. Я отвернулась, понимая, что это очень плохой знак.

– Мне нужно знать, что с ней все хорошо, – сквозь слезы сказала она.

Я уговорила Белинду вернуться в дом; мы обе были без верхней одежды и обуви. Я включила свет в холле, и мы пошли наверх, оставляя за собой грязные следы. Проводив ее до спальни, я прошептала: «Я сбегаю за полотенцем», но она уже забралась в постель, как была с грязными ногами, и натянула одеяло до подбородка. Не дожидаясь приглашения, я проскользнула к ней и устроилась рядом, пытаясь согреться. Я никогда не бывала в этой спальне ночью, поэтому стала размышлять о том, окружают ли нас духи чэпеловских жертв. Даже если да, Белинда никак на это не реагировала. Она лежала с открытыми глазами и смотрела в потолок.

– Мама? – сказала я, но она не ответила. Я уткнулась головой в сгиб ее руки и заснула.

На следующее утро, наслаждаясь мягкостью подушек и нежным прикосновением простыни к моей коже вместо объятий деревянного стула, я куталась в одеяла, вдыхая их теплый аромат. Едва осознавая присутствие мамы, я лежала в приятной полудреме и не вспоминала о событиях предыдущей ночи.

Не открывая глаз, я попробовала снова уснуть, но вдруг почувствовала, что кровать слегка подрагивает. Я открыла один глаз и увидела Белинду – мама тихо плакала, прикрыв лицо руками.

– Моя дорогая девочка, – говорила она.

Я выбралась из вороха одеял и попыталась сесть.

– Эстер приходила? – спросила я, положив руку на запястье Белинды и оглядываясь по сторонам. Кроме нас, в комнате никого не было, но я почувствовала надежду – мне показалось, что ночью к Белинде все же приходила Эстер и наши испытания на этом завершатся.

– Нет, – ответила Белинда. – Она не придет.

– Придет, – возразила я, убеждая саму себя, что так оно и будет.

Белинда перестала плакать, убрала руки от лица и вытерла глаза тыльной стороной ладони.