Текст книги "Вишневые воры"

– Такое здесь уже второй раз, – шепнул доктор Грин сопровождавшей его медсестре, а я услышала. Она была новенькой и ничего о нас не знала. – Эти девчонки Чэпел выходят замуж – а потом в них что-то ломается. Поразительно! – Это было самым близким подобием медицинского объяснения смерти двух моих старших сестер: «что-то ломается».

О том, что Розалинда умерла, Белинде не сказали. Когда отец позвонил ее врачам, они попросили ее пока не беспокоить, потому что у нее и так был сложный период адаптации к жизни в санатории. Но я знала, что ей и не нужно ничего говорить: она предсказала смерть Розалинды точно так же, как в свое время предсказала смерть Эстер, и ее пророчество снова сбылось.

На похоронах мы теперь вызывали не только жалость, но и недоумение. Меньше чем за год две сестры Чэпел вышли замуж и умерли на следующий день. О нас говорила вся деревня. Недалеко от церкви местные ребятишки прыгали через скакалку и пели песенку:

 
Сестрички Чэпел:
венчаются с милым
и сразу в могилу.
 

Отец отругал их и прогнал, но эти строчки надолго сохранились в памяти людей и много лет продолжали звучать в моей голове.

У могилы, когда Розалиду опускали в землю, Родерик крикнул нам – Калле, Дафни, Зили и мне: «Что вы с ней сделали? Вы отравили ее, девочки-ведьмы и их мать! Она всегда говорила, что вы отравлены!» Именно тогда я почувствовала, что на нас теперь стоит клеймо, но как это отразится на нашей жизни, в тот момент сказать было трудно. Как обычно, мы просто вернулись в дом.

На следующий день Родерик улетел в Техас, подальше от Новой Англии, от женщин Чэпел. Его кузина Адель рассказала, что он оставил и свой кадиллак, и занятия в Йеле. Диплом он так и не получил, хотя до конца обучения оставалось совсем немного, и мы его, как и Мэтью, больше никогда не видели.

После похорон мы заперлись в своей гостиной, даже не переодев платья. На этот раз мы были в черном – в тех же платьях, в которых ходили на премьеру фильма. Мы не отлучались из комнаты, разве что в туалет, и не ходили мыться, и, хотя в комнате появился удушливый запах, нам было все равно. Доуви оставляла у двери подносы с приготовленной миссис О’Коннор едой – простой пищей, которую выдержали бы наши желудки в это тяжелое для нас время. Периодически мы забирали поднос в комнату и ели – впрочем, только для того, чтобы не умереть с голоду. Перед нашим заточением Доуви принесла нам несколько ваз с роскошными красными розами, присланными семьей Уайтли – видимо, послать розы для Розалинды показалось им уместным, что говорило о том, как мало они знали о нашей семье. Поскольку Белинды в доме не было, Доуви не видела ничего страшного в том, чтобы украсить нашу комнату милыми цветами с приятным ароматом, но как только мы заперлись в темноте, розы стали казаться нам черными, а не красными, и к тому же зловещими.

Мы выключили свет, зажгли свечи и несколько часов сидели, погруженные в пучину своего горя. Сказать нам было нечего – все, что было можно, мы уже сказали после ухода Эстер. Это была смерть-близнец, которая пришла к нам через девять месяцев после своей сестры – это казалось невероятным, но это произошло.

Справиться с этим было невозможно, поэтому мы и не пытались. Сидя в комнате, мы наблюдали за тем, как минуты сливаются в часы, а часы уходят в прошлое, отдаляя от нас последние мгновения жизни Розалинды. С каждой минутой она опускалась все ниже в глубины нашей памяти – ее голос, запах, смех… со временем эти воспоминания поблекнут, но сейчас, пока они были совсем свежими, мы сидели и прислушивались к ним. Казалось, что она еще здесь, рядом – так близко, что мы могли бы запечатать в бутылке саму ее сущность.

Мы спали, мы плакали; Дафни опустошала миниатюрные бутылочки с алкоголем, которые она стянула из отеля. В какой-то момент Калла взяла розу и вонзила один из ее шипов в указательный палец правой руки, выдавила кровь и отправила палец в рот. Мы с Зили ахнули и хором воскликнули:

– Ты что делаешь?!

– А что, это приятно, – пожав плечами, сказала Калла. – Боль, боль и снова боль. Такова женская судьба.

– Какая еще судьба? – спросила я.

– Кровь. Боль. А для нас, чэпеловских наследниц, дела обстоят еще хуже. – Она снова уколола палец.

– Узри сестру нашу, Брайар Роуз, – сказала Дафни заплетающимся языком. Она открыла бутылочку – судя по запаху, в ней был ром. Весь пол вокруг нее был усыпан пустыми миниатюрными бутылками.

– Брайар Роуз уколола палец и заснула на сто лет, – сказала Зили.

Калла стала прокалывать шипами остальные пальцы и слизывать с них кровь.

– У девушек Чэпел все по-другому, – сказала она. – Объятие мужчины не пробуждает нас, а погружает в сон – вечный покой, из которого нет пробуждения.

– Это неправда, – сказала Зили. Она жила романтикой и только таким видела свое будущее, поэтому, несмотря на происходящее, так легко сдаваться не собиралась.

– Ты уверена? После того, что случилось с Эстер и Розалиндой?

– Они умерли от гриппа, – сказала Зили.

Калла стала делать проколы на запястье, потом на предплечье.

– От гриппа, – улыбнувшись, сказала она.

– Послушайте сестру Гримм, девочки, – сказала Дафни. – Укол розы – это еще не конец. Конец у вас будет мужской! – Дафни зловеще засмеялась и завалилась на кучу одеял, а потом перевернулась и задела ногой батарею пустых бутылок, и они со звоном отлетели к стене. – Впрочем, мне об этом беспокоиться не придется, – добавила она, и ее смех перешел в икоту.

Я не понимала, что тут смешного, как до этого не поняла и половины из того, что говорила Калла. Она изъяснялась загадками, рифмами, отсылками к легендам короля Артура и волшебным сказкам. Для меня и в обычные-то дни это было слишком, а сейчас она еще и Зили напугала – та плакала, уткнувшись в подушку.

– Все будет хорошо, Зили, – сказала я, пытаясь хоть как-то оправдать статус старшей сестры.

– Смотри, что ты наделала, сестра Гримм, – сказала Дафни, икая.

– А что я? Это не я придумала, – ответила Калла, нежно слизывая кровь с руки. – Этому сказанию много лет, мы тогда еще даже не родились. Это наша судьба, это у нас в крови. Простите уж, что я единственная, кому это очевидно.

Дафни села и принялась рыться в сумочке.

– Вот, возьми, тебе поможет, – сказала она, бросив в Каллу бутылочку и попав ей в локоть. Калла вскрикнула от боли и отбросила бутылку к стене – она разбилась, и в комнате распространился запах виски.

Они начали спорить. С трудом заставив себя встать, я выглянула в коридор, втащила внутрь поднос с едой и быстро прикрыла за собой дверь, чтобы в комнату не проник свет. В темноте гостиной у меня в глазах какое-то время танцевали пятна, и я увидела силуэт Розалинды с чемоданами в руках – как она уносилась по коридору, прочь от нас. Некоторым образам суждено остаться со мной навсегда.

Я взяла с подноса кувшин с ледяной водой и два стакана, наполнила их и дала один Зили. Калла и Дафни сами могут о себе позаботиться. Зили села, вытерла глаза и выпила воду – было видно, что она признательна за заботу. Поставив на стол бутерброды с сыром, я дала ей половинку и проследила, чтобы она все съела. Потом я протянула ей арахисовое печенье и горсть винограда. Она молча брала у меня все, что я предлагаю, и послушно ела, как ребенок. Впрочем, она и была ребенком.

Когда мы поели, Дафни стошнило прямо в горшок с папоротником – к тому времени она окончательно напилась. Никто из нас даже не сделал попытки почистить цветок или открыть окно. Калла взяла новую розу и вновь принялась резать себя шипами, растирая кровь о подушку. Закончив с розами – к тому времени ее руки были сплошь усеяны небольшими ранками, она приподняла платье и принялась капать свечной воск на верхнюю часть ноги, морщась от боли. А потом сказала:

– Я следующая. Вот и весь сказ. Одна, вторая, третья.

Так мы просидели два дня. В каком-то странном смысле погружение в собственную грязь – кровь, рвоту и отчаяние – нас утешало. Калла читала нам стихи Рембо, и они словно были написаны о нас: «Одно лето в аду».

Розалинду похоронили во вторник, а в четверг я проснулась после дневного сна и увидела, что дверь в гостиную открыта. Калла – в пушистом белом халате, только что из ванной – хозяйничала в комнате, убирая накопившийся мусор. Вслед за мной пробудилась и Зили, а Дафни все еще была в отключке – она лежала на полу, широко раскрыв рот, а из уголка ее губ прямо на волосы стекала слюна.

Казалось, что Калла вернулась в свое обычное состояние, и безумие последних нескольких дней начинало стихать. Подняв с пола розы и пустые бутылочки, она выбросила их в мусорную корзину.

– Ты чего это? – тихо спросила Зили вязким после сна языком.

– Я знаю, что должна сделать, – решительно сказала Калла, хоть никто и не понимал, на что она собирается решиться.

Она открыла шторы, и в комнату хлынул свет, потом открыла окна, и внутрь пробрался весенний воздух. Стоя спиной к нам, как королевна на балконе, она смотрела из окна.

– И что ты должна сделать? – спросила я, но она все так же молча смотрела в окно. После нескольких дней в темноте от яркого света у меня заболели глаза.

– Я должна войти, – сказала она. – Чтобы туман рассеялся.

Она вышла из комнаты, и мы с Зили недоуменно уставились друг на друга. Никакого тумана не было, и Калла уже была внутри, но, с другой стороны, ее слова и не предназначались для нас. Они были сказаны для аудитории, состоящей из одного человека – ее самой, мисс Загадочность.

Мы встали и пошли за ней. В спальне ее не было, в ванной – тоже, поэтому мы прошли дальше по коридору в сторону лестницы. Перегнувшись через перила, мы увидели ее внизу с телефонной трубкой в руках. Она попросила оператора соединить ее с Йельским университетом.

– Будьте добры, кампус Робертс-хаус, – сказала она. Когда там ответили, она сказала: – Я бы хотела поговорить с Тэдди Вэндивером.

– Кто такой Тедди Вэндиавер? – прошептала Зили, и сперва я не сообразила, а потом вспомнила: друг Родерика, капитан футбольной команды со свадьбы.

Калла подождала пару минут, а потом заговорила снова:

– Тедди? Это Калла Чэпел. Если ваше приглашение на Весенний бал все еще в силе, я хотела бы его принять. – Выслушав ответ, она сказала: – Да, спасибо, это непростое время для всей нашей семьи. – Мы с Зили переглянулись, пораженные ее спокойным тоном. – Нет-нет, со мной все хорошо. Мне, наоборот, нужно выйти из дома и отвлечься. Думаю, это пойдет мне на пользу. – Ее голос был неестественно веселым. Все, кто хоть немного были знакомы с ней, знали, что она никогда не была по-настоящему веселой.

Она дала Тедди ответить, а потом сказала:

– В субботу в шесть, прекрасно. До встречи!

3

На следующий день мы с Каллой поехали в Нью-Йорк. Вернувшись домой после обеда с пакетами из «Блумингдейла», мы обнаружили, что никто даже не заметил, что мы уезжали.

– «Блумингдейл»? – удивленно спросила Доуви, отхлебнув глоток кофе. Они с Зили сидели на кухне и развлекали миссис О’Коннор, которая занималась выпечкой. Перед Зили стояла тарелка с лимонно-маковым пирогом и каким-то пончиком, от которого на всю кухню распространялся аромат корицы.

Калла незаметно вернула в ящик чековую книжку, а потом мы с ней пошли наверх и разделили покупки – набор «Поцелуи при луне» для меня, все остальное – для нее. Сидя на кровати в своей комнате, я как раз открывала свою коробочку с сокровищами, когда Калла просунула в дверь голову и сказала:

– Я пошла в библиотеку заниматься. Скажи им, что ужинать я сегодня не буду. Я объелась.

– Ага, – ответила я, застегивая в волосах заколку с лунным камнем.

Утром мы с Зили позавтракали с отцом, а Калла отправилась делать прическу в городской дамский салон. Дафни было нехорошо, и она осталась в постели, утверждая, что «выжгла» себе желудок вчерашним алкоголем; остаток дня она либо спала, либо жалостливо стонала.

Нам казалось, что в семейной трагедии мы уже достигли крайней точки на неделю, на год, на десятилетие вперед и далее, поэтому не воспринимали обычные события того дня как примечательные, не думали о них «последний раз то» или «последний раз это». После всего, что случилось, мы с Зили не могли больше находиться ни в девичьей гостиной, ни в спальне, окна которой выходили на семейный участок со свежей землей, поэтому мы разместились в основной гостиной внизу. Тогда мы еще этого не знали, но так начался наш постепенный переезд из девичьего крыла.

Мы играли в игры – «Сорри!», «Клуэдо» и «Старую деву». Карточная колода для игры в «Старую деву» давно истрепалась – мы с сестрами всегда очень любили эту игру. Та из нас, кому в конце игры доставалась карта «старой девы», всегда нарочито громко визжала от ужаса. Но в ту субботу, когда «старая дева» в итоге досталась мне, я стала рассматривать ее вроде бы ужасное лицо – двойной подбородок, кожа в пятнах, выпученные глаза за толстыми стеклами очков, выпирающие зубы. Предполагалось, что она очень страшная – она должна была пугать маленьких девочек. Но теперь, после ухода Эстер и Розалинды, я подумала, что ей-то как раз в жизни повезло.

Сыграв несколько партий, мы заскучали и отправились наверх – посмотреть, как Калла готовится к выходу: вскоре за ней должен был заехать Тедди. Калла сидела у туалетного столика в бюстгальтере с чашечками «мэджикапс», корсете и чулках с поясом. В ушах у нее были серьги-кольца, на пальце – кольцо с лунным камнем, а в волосах – лунная заколка. Она смотрела на себя в зеркало и красила губы помадой из набора «Поцелуи при луне».

В другом конце комнаты на своей постели спала Дафни; будь она в нормальном состоянии, она бы наверняка стала подтрунивать над Каллой из-за ее свидания с Тедди, но сейчас в комнате стояла тишина. Мы с Зили молча наблюдали за тем, как Калла докрасила губы, нанесла на веки тени «Млечный путь» и припудрила нос. Ее руки дрожали, словно она была актрисой, готовящейся к выходу на сцену. Надев новое зеленое платье и серебристые туфли, она принялась крутиться у зеркала.

– Сказочно, – сказала Зили.

– Прелестно! – подтвердила Доуви, появившись у двери. – Внизу тебя ожидает молодой человек.

Калла прижала руку к груди и взглянула на меня; в ее глазах промелькнул ужас, но уже через секунду она сморгнула его прочь. Захватив сумочку и направившись к двери, она крикнула Дафни:

– Просыпайся! Пойдем, проводишь меня.

Дафни что-то пробурчала из-под одеяла. Калла остановилась в проходе, оглядела комнату, задержав взгляд на стенах с каллами и лавровым деревом. Она медленно вздохнула, словно могла почувствовать их запах.

В нижней гостиной Тедди, как мальчишка в музее, восхищенно показывал на чэпеловскую винтовку и говорил моему отцу:

– У моего старшего брата тоже такая на стене висит. Он привез ее с войны.

Мы с Зили, наблюдавшие за этим из холла, переглянулись: видимо, сейчас неизбежно последует очередной пересказ чего-нибудь о войне.

– Он архитектор, живет с женой и детьми в Нью-Рошелле, – сказал он.

– Интересная профессия, – сказал отец, вместе с Тедди разглядывая винтовку на стене. – Архитектор.

Я знала отца достаточно хорошо и понимала, что светская беседа дается ему с большим трудом.

– Его жена не хотела, чтобы винтовка висела в гостиной, но брат сказал, что без нее он не вернулся бы живым. Всем, что у него есть, он обязан этой винтовке.

– Вдохновляющая история, – сказал отец с убежденностью политика, вышедшего в народ. Наконец, спасенный от дальнейших разговоров, он сделал жест рукой в направлении входа. Тедди повернулся и увидел Каллу.

– Вы выглядите прекрасно! – сказал он.

Калла подошла к нему и скромно улыбнулась. Мы с Зили замешкались у лестницы, пока Тедди, этот коренастый детина размером с дверной проем, что-то говорил, а Калла и отец рассеянно кивали. Калла часто дышала, ее руки не оставляли в покое сумочку. Мне стало интересно, не пожалела ли она о том, что согласилась, и я уже была готова к тому, что вот сейчас она бросится обратно в спальню. Это было бы гораздо больше в ее стиле, чем если бы она взяла Тедди под руку и отправилась на Весенний бал.

Тедди между тем был воплощением бодрости – он еще раз сказал, что она отлично выглядит, и принялся описывать китайский ресторан, где они перед танцами должны встретиться с его друзьями из Йеля.

– Вы когда-нибудь пробовали яичный рулет? – спросил он, и Калла пожала одним плечом. – А я обожаю китайскую… – Тедди замолчал, потому что в это время по лестнице, спотыкаясь, спустилась босоногая Дафни в джинсовом комбинезоне и мятой клетчатой рубашке.

– А, это вы, – сказала она, увидев Тедди.

– Да, здравствуйте еще раз, – процедил Тедди. – Мы уже уходим. Он положил руку Калле на талию и легко подтолкнул ее к двери. Они пошли к выходу, сопровождаемые отцом.

– Подождите минутку, – сказала Калла, и Тедди убрал руку с ее талии. Калла обернулась и посмотрела на Дафни, Зили и меня. – Обещайте, что будете держаться вместе, вы трое, – сказала она, жестикулируя, как фотограф, выстраивающий кадр. Казалось, что именно для этого она и задержалась – чтобы мысленно нас сфотографировать. Она смотрела на нас так долго, что всем стало неудобно. – Мои милые сестры, – наконец проговорила она со слезами на глазах, и я подумала: «Ох, начинается». – Моя любовь к вам – самая совершенная любовь из всех существующих на свете, – сказала она, смахивая слезы со щек.

Я не понимала, почему она плачет. Тедди взглянул на отца, но тот и бровью не повел. Отец давно привык к странному поведению в этом доме – чтобы его испугать, требовалось гораздо большее. Но я была напугана. Слова Каллы, ужас в ее глазах, необычное поведение в последние дни – все это запустило в моей голове тревожные звоночки, но пока они звучали где-то очень далеко.

Отец открыл дверь, чтобы выпроводить Каллу и ее кавалера.

– К одиннадцати возвращайся, – сказал он.

Калла и Тедди вышли на крыльцо, но Калла протянула руку и не дала отцу закрыть за ними дверь. Через его плечо она снова взглянула на меня и сестер; я никогда не забуду, какой она была в тот момент – лесная принцесса в зеленом платье и серебряных туфельках, сиявших, как лунный свет.

– Светла печаль расставания, – сказала она и послала нам воздушный поцелуй.

Когда они ушли, мы отправились за отцом в столовую – было время ужина. Миссис О’Коннор поставила перед нами тарелки с тушеной говядиной, и мы ели в тишине. Я знала, что все думают о Калле, пытаясь понять, к чему все это было. Наконец Дафни сказала:

– Мне кажется, у нее крыша поехала.

Вечером мы с Зили несколько часов играли в нижней гостиной, а потом поднялись к себе. Дафни сидела в своей комнате за столом, рисуя и изредка прикладываясь к миниатюрной бутылочке, запас которых, казалось, у нее не иссякал.

– Кто-то говорил, что у нее выжжен желудок, – сказала я, но она никак не отреагировала, продолжая рисовать.

Мы с Зили почистили зубы и переоделись в ночные сорочки. Я собиралась читать до возвращения Каллы – было понятно, что из-за ее странного поведения заснуть я не смогу. Стоя у кровати, я взбила подушку и услышала какое-то шуршание. Под подушкой обнаружился сложенный лист бумаги:

 
ночной ирис
 
 
лунные песчинки
вечный зов приблизили
серебрятся, манят
на краю Элизия
 
 
мы будем ждать тебя
 

калла чэпел

Смысл стихотворения от меня ускользал. Я никогда не была сильна в поэзии, и мысли Каллы, которые она излагала на бумаге или произносила вслух, обычно были мне непонятны.

– На краю Элизия, – сказала я вслух.

– Елисейские поля, – отозвалась из коридора Дафни. Она направлялась в гостиную, но остановилась у моей двери.

– И что это такое?

– Из греческой мифологии. Элизий – это что-то вроде рая. А откуда это?

Я протянула ей лист бумаги, и она подошла к моей кровати. Прочитав, она вопросительно посмотрела на меня.

– Калла оставила это у меня под подушкой.

– Ничего удивительного, – сказала Дафни. – Она везде свои стихи оставляет.

– Я знаю, но в этот раз кажется, что это не просто так.

– С чего ты взяла?

– Она как будто хочет мне что-то сказать. – Я рассказала Дафни о нашей поездке в Нью-Йорк, о словах Каллы, о том, как она попросила меня пообещать, что я выберу карьеру, словно она сама куда-то торопилась. А потом эта сцена сегодня, перед ее уходом.

– Думаешь, она собирается сбежать из дома? – Дафни засмеялась. – Если бы она хотела сбежать, она бы мне сказала.

– Нет, – ответила я, не в состоянии сказать вслух то, что формировалось у меня в голове: что Каллу ждет судьба одной из ее любимых героинь – Леди из Шалота или, что более вероятно, Офелии.

– Так в чем тогда дело? – спросила Дафни, которая все больше нервничала оттого, что я, не в силах облечь свои мысли в слова, молчала. – Подожди, ты думаешь, что она собирается убить себя?

– Кто, Калла? – в ужасе спросила Зили. – Но почему?

– Да нет, – усмехнулась Дафни. Она сделала утешительный жест рукой в сторону Зили, чтобы успокоить ее. – Калла не стала бы. Она бы просто не смогла. Вы ее не так хорошо знаете, как я. – Интересно, сколько она уже выпила, подумала я. – Если она собирается это сделать, зачем ей надо было уезжать с Рикки?

– С Тедди, – сказала я.

– И что, она попросит Тедди удушить ее чулками? Ерунда, с Каллой все в порядке.

Дафни отдала мне стихотворение и вышла из комнаты. Я не пошевелилась; мы с Зили молчали. Через минуту Дафни вернулась, держа в обеих руках по бутылочке.

– Но попрощалась она с нами действительно очень странно. – Она задумчиво постучала одной бутылочкой о другую. – Давайте подождем ее внизу.

Мы спустились в гостиную. Зили села в кресло у окна и стала наблюдать, не появится ли машина Тедди. Отец даже не поинтересовался, вернулась ли Калла, и вряд ли бы узнал, если бы ее не было всю ночь.

Пока Зили несла свой дозор, Дафни села на диван напротив меня, широко раскинув ноги в своем джинсовом комбинезоне. Ее волосы были всклокочены.

– С ней все будет в порядке, – сказала она, время от времени повторяя эту фразу как заклинание, словно ее произнесение обладало магическим действием. Чем больше она пила, тем чаще проваливалась в сон; я же была слишком взвинчена, чтобы даже на секунду прикрыть глаза. За прошедшие недели мои запасы тревоги сильно уменьшились – их съели все эти переживания до и после свадьбы, но что-то еще оставалось, и мне было дурно от того, что Калла так задерживается.

Часы пробили час ночи, затем два, затем три. Каллы не было. Последний бой часов разбудил Дафни, и она села, поставив пустую бутылку на кофейный столик. Она обернулась на Зили – та, как и я, не спала и все смотрела из окна на подъездную аллею.

– Ее так и нет.

– Надеюсь, эта девчонка не натворит там глупостей, – сказала Дафни, открывая последнюю бутылочку и делая глоток.

– Ты о чем? – спросила я. Мои собственные мысли были темными, как ночь. Я вспомнила Офелию с картины Милле и представила, как Калла лежит спиной на воде, лунно-бледная, в своем зеленом платье со светлой сеточкой. Только вот все это было слишком романтично. Художники изображали смерть молодых женщин как нечто прекрасное, но мне ли было не знать, какой она была на самом деле.

– Брайар Роуз, – сказала Дафни. – Спящая красавица. Или нечто ей противоположное. Калла же сама рассказывала, помнишь? Объятие мужчины, вечный сон.

Зили оставила свой наблюдательный пункт, подошла к дивану и села рядом с Дафни. Та предложила ей бутылочку, но Зили помотала головой.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она.

– Она могла уединиться где-нибудь с Тедди, а в таком случае все мы знаем, чем это кончится.

– Но Калла не такая, – сказала я. – Ей вообще наплевать на мальчиков. Она бы не стала.

– В обычной ситуации – нет. Но ты же сама намекала, что она хочет умереть. – Дафни задрожала и сделала еще один глоток из бутылочки. Затем она пошла в холл и взяла со столика ключи от машины. – Мы должны найти ее.

С одной стороны, неизвестно, чем это могло кончиться – Дафни явно была нетрезва, а с другой – это была наша единственная надежда. Отец бы нас не поддержал: я хорошо помнила, что в день смерти Эстер он ничего не предпринял. Сейчас же он мирно спал в своей комнате и даже не знал о том, что Калла не вернулась к назначенному часу.

Мы с Зили все еще были в ночнушках, но Дафни сказала, что на переодевания времени нет. Мы накинули сверху пальто и надели галоши, чтобы не подниматься за туфлями. Добравшись до «Хадсона», мы с Зили юркнули на заднее сиденье, а Дафни села за руль и какое-то время пыталась вставить ключ в замок зажигания. Когда ей это удалось, машина взревела и ожила.

Дафни достала из бардачка карту Коннектикута и фонарик, передав все это мне.

– Будешь моим штурманом, как Фред Нунан, – сказала она, будто бы обрекая нашу поездку на неудачу с самого начала.

Я открыла карту, а Зили светила мне фонариком.

– Куда мы едем? – спросила я, глядя на обширные земли Коннектикута, развернувшиеся у меня на коленях. – Мы ведь даже не знаем, где она. – Иголка в стоге сена, подумала я.

– Начнем с Йеля, – уверенно сказала Дафни, будто в голове у нее был какой-то план. Я знала, что до Нью-Хейвена ехать больше часа, и еще даже не нашла на карте Беллфлауэр, когда Дафни нажала на газ и повела машину в ночь без малейшего представления, куда направляется.

Выехав на дорогу напротив нашего дома, автомобиль дернулся вперед и так резко вильнул, что Зили уронила фонарик на пол. Я боялась, что шансов доехать до Йеля у нас гораздо меньше, чем шансов оказаться в ближайшей канаве. Дафни не могла удержать машину прямо и постоянно заезжала на разделительную линию, а потом возвращалась обратно. К тому же на дороге почти не было фонарей, что только осложняло дело. Мы пронеслись через первый от нашего дома перекресток – Дафни даже не заметила знака «стоп», хотя мы с Зили крикнули ей, чтобы она притормозила. Я знала, что нам нужно налево – в сторону Беллфлауэр-виллидж и автомагистрали.

Когда я сказала об этом Дафни, та резко нажала на тормоз, прямо посреди дороги, так что мы с Зили ударились о переднее сиденье. Двигаясь рывками то вперед, то назад, Дафни пыталась направить автомобиль в нужную сторону. Его фары выхватывали из темноты деревья, которые казались такими черными, что почти не выделялись на фоне ночного неба.

Наконец она смогла развернуться, но, вместо того чтобы ехать дальше, вдруг откинула голову на сиденье. Автомобиль медленно покатился назад, и я не могла понять, что происходит, пока не услышала ее храп. Зили, сидевшая за Дафни, стукнула ее по голове:

– Просыпайся, Дафни! Нам нужно спешить!

– А? – сказала Дафни, резко проснувшись и тут же нажав на газ. Мы доехали до перекрестка, повернули направо и вскоре оказались в начале Мейн-стрит.

– Здесь направо, – сказала я. Я все никак не могла найти Беллфлауэр-виллидж на карте, но точно знала, что шоссе находится справа. Но Дафни повернула налево, в сторону центра.

– Ты не туда едешь, – сказала Зили.

– Туда, – ответила Дафни.

Вдоль Мейн-стрит горели фонари: через переднее стекло я видела, как они змеятся лентой подобно огромным сияющим насекомым. Мы медленно проехали мимо кинотеатра, кафе-мороженого, практики доктора Грина и церкви. На повороте в сторону парковой зоны Дафни неожиданно вильнула, и правая сторона машины – та часть, где сидела я, – подскочила на тротуар. Автомобиль тряхнуло, мы с Зили подлетели вверх, а потом я соскользнула влево. Так мы ехали какое-то время – одной стороной по тротуару, пока мы с Зили кричали Дафни, чтобы она вернулась на дорогу. Один фонарный столб процарапал нашу дверь, потом другой, а потом машина с глухим стуком съехала обратно на мостовую. Дафни продолжала держать ногу на педали газа, словно все было в порядке вещей.

– Давайте лучше поедем домой, – взволнованно сказала я. Мне не хотелось вовлекать в это отца, но было ясно, что без него мы никогда не найдем Каллу. – Разворачивайся, – сказала я Дафни, а потом, не дождавшись ответа, крикнула: – Мы теряем время!

Наконец она остановилась у обочины.

– Мне нужно вздремнуть, – сказала она, поставив машину на тормоз. – Тогда мне сразу станет лучше. Дайте мне минутку. – И, прежде чем я смогла снова на нее накричать, она завалилась на диван переднего сиденья и захрапела.

Пока Дафни спала, мы сидели в машине с работающим двигателем и горящими фарами. Раньше мы никогда не были вне дома в такое время и уж точно не оказывались одни на Мейн-стрит, в северной части города, с пьяной сестрой за рулем. Самое ужасное было в том, что где-то там была Калла, а мы к ней, увы, не приближались.

– И что нам делать? – испуганно спросила Зили. Было понятно, что Дафни в ближайшее время не проснется. Я подумала об Эстер и Розалинде, а потом вспомнила слова Каллы, которые теперь приобрели в моей голове поэтические нотки: «Так, наверное, выглядит рай?» – сказала она. И еще: «Обещай мне, что станешь художницей». Какой дурой нужно быть, чтобы не понять, что она хотела мне сказать? И потом это стихотворение под подушкой: «Мы будем ждать тебя». Она собиралась присоединиться к Эстер и Розалинде!

Мне не хотелось пугать Зили, и я подавила в себе страх. Выйдя из машины, я обошла ее, открыла водительскую дверь и попыталась протолкнуть Дафни подальше на пассажирское сиденье.

– Что ты делаешь? – вскричала Зили.

– Нам нужно домой, – сказала я, толкая Дафни изо всех сил, но та даже не пошевелилась. – Вставай же! – вскричала я и принялась барабанить кулаками по ее ноге.

Дафни что-то пробормотала и проползла немного вперед, к пассажирской двери, оставив достаточно места, чтобы я смогла проскользнуть на водительское сиденье. Я никогда раньше не водила машину и сначала не могла понять, как переключаются скорости. Через какое-то время до меня дошло, что для этого нужно нажать на тормоз. Автомобиль сделал резкий рывок, и мы поехали вперед по Мейн-стрит. Вести машину было сложнее, чем я ожидала. Мы ехали не в ту сторону, но я не была уверена, что смогу развернуться посреди дороги. Я свернула в жилой квартал, надеясь добраться до перекрестка, который мы пересекали с Дафни – оттуда можно было найти дорогу к дому. Но без фонарей, освещавших Мейн-стрит, ориентироваться было сложно, и я поворачивала наугад – казалось, что мы ездим кругами, но понять это было невозможно.

Глядя на дорогу, я представляла Каллу с Тедди – как он расстегивает ее зеленое платье и бюстгальтер с «мэджикапс», а потом снимает с нее корсет, чулки и пояс. В безумном желании побыстрее добраться домой я еще сильнее надавила на газ.

– Не надо так быстро! – вскричала Зили.

Мы доехали до перекрестка, но не того, который я искала. Я остановилась, чтобы успокоиться. В моей голове промелькнули новые образы – Тедди целует Каллу, его губы ласкают ее грудь, руки шарят по телу, добираются до ее ног, раздвигают их. Я снова начала всхлипывать и не смогла скрыть это от Зили.