Текст книги "Вишневые воры"

«Нет, – подумала я. – Никакой это не знак».

Земля, покрывавшая свадебный фарфор и подарки Эстер, всю зиму была укутана снегом и больше не выглядела потревоженной, и осколки тарелок, брошенных мной сверху, наполовину ушли в землю – то тут, то там торчали их острые концы. Я потянула за один осколок и вытащила его. Увидев на нем рисунок – цветок яблони, я одновременно почувствовала и свое горе, и свою вину – эти два переживания были запрятаны во мне не так уж глубоко.

Мне стало жарко, я сняла жакет и села, облокотившись спиной о дерево и раскинув перед собой ноги. Я закрыла глаза и вскоре уснула. Мне приснилась Вероника: она сидела, поджав под себя ноги, на холме, где я зарыла вещи Эстер. Одета она была так же, как в тот день, – льняная розовая юбка, а сверху – ничего, только теперь она позировала мне, и это моя рука рисовала ее.

Во сне я всегда была прекрасной художницей. Я начала рисовать ее колени, потом поднялась к животу, груди и плечам; дойдя до лица, я заметила, что ее губы шевелятся, но не могла расслышать издалека, что она говорит. Я продолжала рисовать, а она что-то неслышно говорила, напряженно, словно взывая ко мне.

– Вероника! – крикнула я, впервые произнеся вслух ее имя.

Отложив альбом, я встала и пошла к ней, но сон начал меркнуть, что-то его нарушило, какой-то звук, доносившийся из леса, – хруст веток под чьими-то ногами. На поляне был кто-то еще.

Я открыла глаза и огляделась.

– Кто здесь? – робко спросила я. Снова треснула ветка, но я не поняла, в какой стороне. «Эй!» – я хотела крикнуть это, но из моего горла вырвался лишь скрипучий звук. Я вскочила и спряталась за стволом дерева, все еще сжимая в руке осколок тарелки – довольно острый, если придется обороняться. Я снова услышала треск и выглянула из-за дерева, надеясь убедиться, что на поляне никого нет. Мои глаза не заметили никакого движения, и все же я чувствовала чье-то присутствие, словно я была здесь не одна.

Мне хотелось позвать на помощь, но меня все равно никто бы не услышал. По правую сторону я увидела тропинку, которая вела к дому. Взяв себя в руки, я ринулась к ней.

На бегу я слышала за спиной шаги, и они становились все ближе. Я быстро оглянулась, но сквозь мелькание деревьев и солнечные блики толком не могла ничего разглядеть. Я бежала и бежала, заставляя себя быстрее переставлять ноги и оглядываясь каждые несколько секунд, пока вдруг не врезалась в дерево. К счастью, я ударилась не лицом, а плечом, но довольно сильно, и тут же оказалась на земле. Я кричала и извивалась, пока в конце концов не свернулась в маленький грязный комочек. Сквозь свое тяжелое дыхание я продолжала слышать шаги. Кто-то приближался. Я не знала, как далеко еще до дома и услышит ли меня кто-нибудь, если я закричу. Защищаться я могла только осколком тарелки.

Я начала плакать – еле слышно скулить от страха, и тут я услышала голос, который настойчиво сказал: «Они идут за нами, Айрис!» Мне был знаком этот голос. Я не слышала его уже девять месяцев. Приподнявшись, я огляделась, но вокруг никого не было.

– Эстер?

Это была она. Я точно знала: это была она.

9

Хромая, я пошла в сторону дома, не выпуская из рук осколка. Я понятия не имела, который был час, но наверняка все уже собрались к ужину и недоумевали, куда это я подевалась. Мне предстоял неприятный разговор.

Миссис О’Коннор встретила меня на кухне, и ее глаза расширились. Шляпку и жакет я оставила в лесу, поэтому ничем не могла прикрыть ободранную, всю в синяках руку. Мое платье было измазано в грязи, а кисть с зажатым в ней осколком кровоточила.

– Со мной все в порядке, – сказала я, хотя она ничего не спрашивала. Подойдя к дверям в столовую, я услышала голос Розалинды:

– А что, звучит неплохо: Розалинда Уайтли. И у нас с Родди будут одинаковые инициалы.

– Главное, не проси меня одолжить тебе запонки! – сказал Родерик, и все засмеялись.

Когда я вошла в столовую, Розалинда сидела, вытянув перед собой руку и любуясь кольцом с бриллиантом. Все повернулись ко мне, включая сидевшую напротив отца Белинду. Стараниями сиделки на ней было желтое платье, почти такого же цвета, как мое, волосы заколоты наверх, на груди – брошь с бриллиантами и сердоликом. Ее принарядили для празднования воскресения человека, в которого она даже не верила.

– Айрис, с тобой все в порядке? – спросил отец, и Зили взволнованно добавила:

– Что случилось? Мы тебя потеряли.

– У тебя кровь, – сказала Калла.

– Примерно так я выглядел прошлым летом, когда упал с лошади, – усмехнувшись, сказал Родерик.

– Не обращай на нее внимания, – сказала Розалин-да, снова с нервной улыбкой. – Она у нас со странностями.

Я села за стол между Зили и мамой. Положив испачканный кровью осколок у своей тарелки, я взяла белую льняную салфетку, стерла с руки оставшуюся кровь и расправила салфетку на коленках.

– Я заблудилась в лесу, – сказала я. – И врезалась в дерево.

С губ Дафни слетел смешок. Она повернулась к Розалинде, и они обменялись понимающими взглядами.

– В этот раз ты превзошла саму себя, – сказала Дафни, указывая на осколок. – Это что? Предмет культа, который ты нашла в лесу?

В этот момент миссис О’Коннор внесла блюдо с окороком, и все переключились на еду. Мама взглянула на меня, и мне показалось, что за ее безучастным взглядом промелькнула та Белинда, которая приходила ко мне ночью. В ее глазах был немой вопрос. Я кивнула.

Миссис О’Коннор с гордым видом передвигалась вокруг стола, отрезая всем по кусочку пасхального окорока и выкладывая на тарелки гарнир, приготовленный для праздничного ужина: горошек, зеленый салат и молодую картошку, политую сливочным соусом с петрушкой. В центр стола она водрузила кокосовый пирог – белый и пышный, как заячья шерстка, с разноцветными шариками мармелада по краям. Он был встречен восхищенными взглядами.

Все, кроме нас с Белиндой, принялись за еду. Я внутренне напряглась, чтобы заговорить, как вдруг отец откашлялся. Мы повернулись к нему, ожидая услышать очередную унылую новость, но на этот раз он сообщил что-то интересное.

– Я получил письмо от Мэтью, – сказал он.

– Правда? – удивленно воскликнула Розалинда.

– Кто такой Мэтью? – спросил Родерик, накладывая себе еще один кусок мяса.

– Ну как же, – сказала Розалинда. – Мэтью.

– Вдова Эстер, – сказала Зили.

– Вдовец, – поправила ее Калла.

– Да, так вот, – сказал отец, пытаясь вновь завладеть разговором, который начинал от него ускользать. – Он пишет, что несколько месяцев назад продал дом на Граус-корт со всей мебелью. Летом он уходит из компании отца и переезжает в Шарлотсвилл, где будет учиться на юридическом факультете Виргинского университета.

– Он хочет стать юристом? – спросила Розалинда, хотя ответ и так был очевиден.

– Выходит, что так, – сказал отец. – Со временем он собирается податься в политику. Пишет, что начинает новую жизнь.

Розалинда отложила нож и вилку. Я видела, что ей не терпится выпалить что-нибудь язвительное о Мэтью и его новой жизни, но она пыталась взять себя в руки, понимая, что меньше чем через неделю новая жизнь начнется у нее самой. К счастью, ее прервала Дафни.

– Вот бы Эстер могла начать жить заново.

– Да уж, – ответила Розалинда, не в силах сдержаться. – А что, от него убудет, если он заедет и навестит своих новых родственников? Мы не видели его с похорон, и вот он уже уезжает в Виргинию.

– Полагаю, этот дом вызывает у него тяжелые воспоминания, – сказал отец.

– У нас он тоже вызывает тяжелые воспоминания, но мы-то здесь, – сказала Калла, отпив глоток воды из стакана.

Разговор об Эстер лишь подстегнул мои мысли о том, что случилось в лесу. Когда все замолчали, я снова услышала голос Эстер: «Они идут за нами, Айрис». Я поняла, что пора действовать.

Я встала, и все, кроме Белинды, подняли на меня глаза. Я взяла в руку бокал.

– Будет тост? – с опаской спросила Розалинда.

– Нет, тоста не будет, – сказала я и залпом допила всю воду, словно в бокале был виски. – Я только хотела сказать… – Я замерла, неожиданно испугавшись.

– Ну давай же, выкладывай, – сказала Дафни.

– Мне кажется, тебе нужно отменить свадьбу, – сказала я Розалинде.

– Айрис! – Она вскочила со стула, а рядом с ней неловко поднялся Родерик. Все, кроме Белинды, по очереди произнесли мое имя – вокруг стола пронеслось многократное «Айриссссс», словно это шипела змея.

– Объяснись! – потребовала Розалинда.

– Я боюсь, что… – Я стояла на краю обрыва, и мне бы сделать шаг назад, но я уже не могла. – Если ты выйдешь за Родерика, ты умрешь.

– Ах ты маленькая чертовка! – вскричала Розалин-да. Родерик удерживал ее за талию, иначе она бы набросилась на меня. – Да ты просто злобное создание, вот ты кто!

Отец поднялся, чтобы помочь Родерику удержать ее, но она кричала и брыкалась, пытаясь вырваться.

– Я знаю, это твоих рук дело! – сказала она, указывая на Белинду. Я не осмеливалась смотреть на маму, чтобы не навлечь на нее подозрений в сговоре со мной, но в тот момент я быстро взглянула на нее. С непроницаемым лицом она смотрела на Розалинду. Мне подумалось, что настоящая Белинда, прятавшаяся за успокоительными, наверняка не была столь безмятежна.

– Это ты внушила Айрис все эти мысли! Прямо как старая ведьма!

– Ну же, довольно, – сказал Родерик, взяв ее под локоть. – Давай выйдем на улицу.

– Да ты и половины всего не знаешь, Родди, – сказала Розалинда, вырываясь. – Она отравляет все вокруг!

– Я понимаю, что ты чувствуешь, – сказал Родерик, снова потянувшись к ее руке. – Но давай не будем устраивать сцену. Наша свадьба состоится, и все тут.

Розалинда нежно ему улыбнулась, и они обнялись. Родерик успокоил ее, но ненадолго: когда они отошли друг от друга, она демонстративно оглядела всех собравшихся.

– То, что случилось с Эстер, не случится со мной, – убежденно сказала она.

– А если случится? – спросила Зили, вдруг зарыдав и потянув меня за руку, словно я могла предотвратить несчастье. Я ожидала, что все за столом будут настроены против меня, но тут Калла обхватила голову руками и принялась раскачиваться взад и вперед на своем стуле.

– Только не это, – со слезами на глазах сказала она. – Это не должно повториться.

Дафни же тихо сидела на своем месте и не пыталась ни пошутить, ни вставить язвительное словечко. Она смотрела прямо перед собой широко раскрытыми глазами, словно на нее неотвратимо надвигался грузовик.

Казалось, мы все уже отошли от смерти Эстер – настолько, насколько это было возможно, но теперь я видела, каким хрупким было обретенное было спокойствие. За столом усилился плач: мы словно сходили с ума.

– Никто не умрет, – сказал отец и позвал сестру Марш, которая тут же возникла рядом. Наверняка они с Доуви и миссис О’Коннор подслушивали за углом.

– Пожалуйста, уведите миссис Чэпел в ее комнату, – сказал он, и сиделка взяла Белинду под руку, помогая ей подняться. Белинда не проронила ни слова, но все знали, с кем связана эта моя вспышка.

Я хотела последовать за Белиндой, но отец приказал мне сесть на место. Я повиновалась. Дело было сделано, и мне оставалось только ждать наказания.

Розалинда тоже опустилась на стул, а Родерик встал сзади, положив руки ей на плечи – он хотел то ли успокоить ее, то ли удержать на месте. Казалось, он потрясен событиями этого вечера. Должно быть, праздники семьи Уайтли проходили беззаботно, шумно и весело, над тарелками со свиными ребрышками и за разговорами о лошадях и нефти.

– Дорогие, прошу вас, перестаньте, – сказал отец Калле и Зили: обе до сих пор были в слезах. – Никто не умрет.

– В прошлый раз все тоже так говорили, – сказала Калла. – Мы думали, что мама ведет себя как безумная, а оказалось, что она права. Мы ее не послушали, и Эстер умерла.

Отец не нашел что ответить, поэтому лишь посоветовал ей пойти наверх и прилечь, что она и сделала. Когда она ушла, отец повернулся ко мне.

– Айрис, скажи мне – это мама тебя надоумила?

Розалинда свирепо посмотрела на меня. Врать было бесполезно, это я понимала: они и так знали правду, но признайся я, и Белинду снова ждет клиника.

– Айрис, отвечай.

Почувствовав себя загнанной в угол и совершенно опустошенной, я заплакала.

– Она ни в чем не виновата! – взмолилась я. – Не нужно ее никуда отправлять!

Родерик нагнулся и потерся щекой о щеку Розалинды.

– Увези меня отсюда, Родди, – сказала она. – Если я останусь в этом доме еще хоть на минуту, я закричу!

10

Родерик с Розалиндой ушли, и отец отослал нас наверх. Мы с Дафни и Зили пошли в нашу гостиную, где уже была Калла. Я не знала, собирается ли отец отправить Белинду в клинику – может, даже вместе со мной. Но мне уже было все равно. Внутри меня все онемело.

В гостиной царила атмосфера скорби. Я думала, что сестры отвернутся от меня, но казалось, что они мне верят – или верят Белинде, считая меня ее вестницей. Сама же я до конца не могла понять, что я думаю о предсказании, но сестры были напуганы, а мне было достаточно того, что я могу прилечь на диван и при этом не чувствовать себя так, будто оказалась в зоне боевых действий.

Целый час они обсуждали случившееся за ужином.

– Мы что, правда отравлены? – спросила Зили.

– Конечно, нет, – ответила Дафни. – Розалинда говорила не буквально.

– Тогда что она имела в виду?

– Это о том, что передалось нам от мамы, – сказала Калла, которая сидела на полу, прижав к груди колени и обхватив их руками. – Наша родословная по материнской линии затянута вокруг наших шей, как ожерелье, да так, что мы не можем вздохнуть.

– Чего-о? – протянула обескураженная Зили.

Я не участвовала в разговоре – лишь подтвердила, что предсказание действительно шло от мамы, а добавить мне было нечего. В какой-то момент я вышла принять ванну – нужно было смыть с себя грязь и кровь, а потом укуталась в халат и снова свернулась калачиком на диване, слушая, как остальные обсуждают судьбу Розалинды.

Они явно собирались разговаривать об этом всю ночь. «Никто из нас не сможет этого избежать», – сказала Калла, но тут открылась дверь, и на пороге возникла сама Розалинда, яростно сверкая глазами.

– Надеюсь, вы довольны собой, – сказала она, – особенно ты! – Она взглянула на меня и тут же презрительно отвернулась.

– Как хорошо, что ты вернулась домой, – с облегчением сказала Калла.

– Вообще-то я не вернулась, – ответила Розалин-да. – Мы сняли мне комнату в отеле «Крим», где я буду жить до свадьбы. Родди ждет меня на улице.

– Ты больше не хочешь с нами жить? – спросила Зили, явно уязвленная.

– Нет, не хочу.

– Но почему в отеле? Почему не остаться у Родди?

– Меня можно называть как угодно, но я точно не из тех девушек, – сказала Розалинда. – Если бы я только намекнула на это, он перестал бы меня уважать и правильно бы сделал.

– Тебе нельзя за него выходить, – взмолилась Калла. – Разве ты не понимаешь, что произойдет?

Розалинда оперлась рукой о спинку дивана. Было видно, что она пытается держать себя в руках – должно быть, Родерик снова ее предостерег, и даже в его отсутствие она повиновалась.

– Дафни, не могла бы ты ее образумить? У меня уже сил нет.

– Послушай, – сказала Дафни Розалинде, – может быть, действительно не стоит так торопиться?

– Даф! – вскричала Розалинда. – Только не говори мне, что веришь маме?

– Хотя бы поразмысли об этом, – ответила Дафни, пожав плечами и пытаясь казаться непринужденной.

– Да она безумна! – сказала Розалинда. Опять это слово, очень она любила его произносить.

– Но милая, ведь в прошлый раз она оказалась права. К чему вообще такая спешка? Это всего лишь мужчина в забавной шляпе. Разве тебе не хочется остаться здесь, с нами?

– Да я лучше умру, чем останусь здесь хоть на одну ночь! – Розалинда бросилась прочь из комнаты, и мы уже решили, что она уехала, но через несколько минут она вернулась с чемоданом и саквояжем, прошла к себе в спальню и принялась собирать вещи.

– На этой неделе один из кузенов Родди заедет за моим сундуком, – сказала она, когда мы вошли к ней. Она сгребла в саквояж косметику со своего туалетного столика, оставляя лишь ненужные ей духи и коробочки с пудрой. Затем, открыв на кровати чемодан, она принялась набивать его ночными сорочками и платьями, которые, казалось, хватала наугад. Все самое важное уже было сложено в сундук.

– Роз, – сказала Дафни, пытаясь привлечь ее внимание, но Розалинда металась по комнате, собирая нужные ей вещи. Она вытащила из шкафа единственную пару брюк, которая у нее была, и подняла их перед собой.

– Родди не любит, когда я ношу брюки, – сказала она и отшвырнула их в сторону.

– Мы же просто хотим помочь, – сказала Дафни.

– О да, вы отлично помогаете, – ответила Розалинда. – Я бы и на свадьбу вас не звала, гадкие вы девчонки, но так же нельзя, правда? Со стороны жениха – Родди и вся его семья, а с моей – только мы с отцом? И как это будет выглядеть? Хватит того, что у меня и матери, считайте, нет.

Она побросала в сумку свои украшения – охапку спутанных цепочек и бус.

– Я вас предупреждаю: если вы вздумаете опозорить меня на свадьбе, я никогда больше с вами не заговорю. Понятно? На один-то день вы сможете притвориться нормальными?

– Мы боимся за тебя, – сказала Калла, потянув на себя чемодан, но Розалинда оттолкнула ее и дрожащими руками закрыла замки.

– Благодаря Родди я поняла, насколько в этом доме у всех мозги набекрень, – сказала Розалинда. – А наша мать никакая не прорицательница. Она просто ненавидит мужчин. Ей кажется, что все замужние женщины несчастны, как она сама, но это неправда, и ей не удастся помешать мне жить так, как я захочу.

Подняв с кровати чемодан и ящик с косметикой, она медленно огляделась: ее взгляд остановился на нас, потом на стенах спальни с их стены с розами, астрами и темнеющим лесом в углу.

– Что ж, – сказала она, словно собираясь с силами, и решительно вышла из комнаты.

– Ну нет же! – вскрикнула Калла. Она побежала за Розалиндой, и мы бросились вслед за ней. – Не уезжай! – взмолилась Калла. – Пожалуйста, останься!

Но Розалинда уже никого не слушала. С чемоданами в обеих руках, она застучала каблуками по паркету, стремительно удаляясь, словно опаздывала на поезд.

11

Когда на следующее утро мы спустились к завтраку, отец уже сидел во главе стола в своем коричневом костюме. В рабочие дни он обычно с нами не завтракал, поэтому всем стало ясно, что что-то случилось. Мы тихо вошли и сели за привычные места – Калла, Зили и я с одной стороны, Дафни – теперь одна – с другой. Никто не осмеливался заговорить.

– Калла, пересядь на другую сторону, – велел отец. Вероятно, отсутствие симметрии выводило его из равновесия.

Когда Калла села на место Розалинды, в столовую вошла миссис О’Коннор. Она поставила перед нами тарелки с треугольниками овощного пирога и апельсиновыми дольками. Ее лицо, никогда не отличавшееся особой теплотой, было напряжено. Привычными движениями она поставила тарелки перед нами – было видно, что ей не терпится вернуться на кухню.

– Где мама? – спросила я, занервничав.

– Айрис, ешь свой завтрак, – ответил отец, и мы все взяли в руки вилки, чтобы не раздражать его.

Мы ели в тишине, а через какое-то время в дверь постучали. С наших мест было видно, как Доуви быстрой походкой пошла открывать, словно ожидала кого-то. Затем она направилась в сторону лестницы, а за ней последовали двое мужчин в костюмах. Я повернулась к отцу: он наблюдал за мной, готовый отреагировать на любую мою выходку. Но я понимала, что мое вмешательство бесполезно и что Белинде я помочь никак не могу. Как и Розалинда, она теперь была в руках судьбы.

Я принялась доедать пирог, притворяясь, что ничего не происходит. В тот день родилась моя привычка загонять боль глубоко внутрь, в непроглядную тьму. Я это делала и когда была совсем маленькой, но раньше этот процесс не был настолько осознанным и намеренным. С каждым куском пирога я проглатывала и уничтожала реальность, которая происходила с мамой. Я убеждала себя, что не виновата, что сделала все, что она просила, даже если у меня получилось не очень.

Через несколько минут в холл спустились Доуви, двое мужчин и сиделка, которая крепко держала Белинду под руку. Мама не видела нас. Я услышала, как она еле слышно, сквозь наркотический туман, спросила: «Куда мы идем?» – но ей никто не ответил.

Дверь за ними закрылась, и все было кончено. Мы молчали, надеясь, что отец объяснит, почему маму снова отсылают из дома, но он ничего не сказал. Покончив с пирогом и кофе, он вытер рот салфеткой.

– Маму снова везут в «Ферн-холлоу»? – тоненьким голоском, больше похожим на писк, спросила Зили.

– Нет, – сказал отец. – Ее везут в санаторий Святого Обера, на побережье. Ей там понравится.

– А когда она вернется? – спросила Зили.

– Она не вернется, – сказал он.

И вот так мы окончательно лишились матери.

12

Про остаток недели рассказывать особо нечего. Мамы в доме не было. Розалинды тоже не было, и, какая бы судьба ее ни ждала, сюда она возвращаться не собиралась. Шла вторая неделя весенних каникул, погода стояла необычайно теплая и солнечная, но мы целые дни проводили дома, лежа на диванах и без особого энтузиазма читая книги и журналы. Одна лишь Дафна пару раз выходила, чтобы встретиться с Вероникой. Мы находились в каком-то странном, подвешенном состоянии, словно героини последних страниц пьесы, чьи скудные реплики были записаны на старой пишущей машинке, в которой кончалась лента.

В день свадьбы, за завтраком, отец предупредил нас, что никакой «ерунды» не потерпит. Ближе к вечеру, когда откладывать эту задачу дальше было нельзя, мы принялись одеваться. Для нас были приготовлены одинаковые платья, выбранные Розалиндой в более радостные времена. Длинные, светло-розовые, того же оттенка, что и пасхальное платье Розалинды, платья были сшиты из атласа, с прозрачным верхним слоем и круглым вырезом, украшенным крошечными кристаллами. Ансамбль довершали длинные розовые перчатки.

Дафни быстро оделась и ушла в гостиную рисовать; ее короткие волосы требовали лишь нескольких взмахов расчески, а тратить время на макияж она никогда не любила. Мы с Каллой и Зили по очереди закололи друг другу волосы, молча, лишь иногда подсказывая что-то друг другу.

Вскоре прибыл автомобиль с шофером, чтобы отвезти нас в церковь; отец же поехал за Розалиндой в отель. Видимо, справляться со свадебным нарядом ей пришлось в одиночку, если только кто-нибудь из женщин семьи Родерика не предложил ей помощь. Что же получалось? Это Розалинда оставила нас – или мы ее? Как бы то ни было, мне было грустно, что в такой день она совсем одна.

Большинство гостей уже собрались в церкви – их количество было весьма скромным. Родерик пригласил лишь несколько близких родственников и друзей; большинство скамей пустовало, но именно такую свадьбу и хотела Розалинда. Никаких излишеств. Я боялась, что семья Родерика заявится в костюмах для родео, но они были настоящими «новыми англичанами»: чопорными и заурядными в своих твидовых костюмах и старомодных шляпках с искусственными цветами. Я заметила Адель и Питера Толлсо, которые когда-то представили нам Родерика и из-за которых мы все теперь неслись к потенциальной катастрофе. Не дав им возможности помахать мне, я отвернулась.

Молодая женщина – видимо, кузина Родерика – подвела нас к нашей скамье, и мы сели, ни с кем не поздоровавшись. Родерик, в светло-голубом смокинге с обычными своими ковбойскими атрибутами – шляпой, галстуком-шнурком и сапогами, ждал невесту у входа в церковь. Он подошел к нам и сказал:

– Дамы, у вас такой вид, будто вас ждет пиратская казнь. – Стоя у нашей скамьи, он ожидал в ответ улыбок, которых не увидел. – Ну же, это важный день для вашей сестры, неужели вы не можете порадоваться за нее?

Ему казалось, что своими шуточками он сможет развеять наше траурное настроение, словно на нас всего лишь напала легкая хандра. Я подозревала, что Розалинда выдала ему более деликатную версию произошедшего с Эстер – внезапный грипп, не упомянув при этом предсмертный вой, разбитое стекло, наготу и растирание кровью. Должно быть, она передала ему слова доктора Грина, в которые тот сам не верил.

Пока Родерик что-то говорил, Зили взяла меня за руку и уставилась на витражное окно за алтарем: разноцветный калейдоскоп апостолов. Родерик стоял у нашей скамьи, как на дозоре, пока Дафни не сказала:

– Мы начнем притворяться, когда она приедет, хорошо, Род? – Правда, когда этот момент настал, притвориться мы, конечно, не смогли.

По церкви пронесся легкий трепет, словно стая птиц поднялась в небо; мы повернулись и увидели Розалинду. Она стояла у входа, держа под руку отца. Мы поднялись, как и все остальные гости, кроме Каллы – она продолжала сидеть, согнувшись пополам и обхватив голову руками. Зили еще крепче сжала мою руку. Дафни проявляла чудеса сдержанности.

Церковный орган заиграл свадебный марш, и отец с Розалиндой двинулись вперед. Ее свадебное платье, которое мы видели впервые, походило на закрытый цветок лилии, перевернутый стеблем вверх. Лицо Розалинды было скрыто вуалью, и ее саму было не разглядеть. Она проплыла мимо, не обращая на нас внимания, устремив глаза на свой «билет на волю» – Родерика.

Отец передал невесту Родерику и опустился на переднюю скамью, где остался сидеть в одиночестве. Церемония продолжилась, но я почти ничего не воспринимала, кроме вцепившейся в мою руку Зили и тихо рыдающей Каллы. Дафни толкнула Каллу локтем и прошептала: «Перестань уже!» – но та никак не могла успокоиться, и вскоре все родственники Родерика, сидевшие по другую сторону, стали оглядываться в поисках источника звука. Ее всхлипы никак не походили на слезы радости, и через какое-то время на нас стал поглядывать даже священник, но такое внимание лишь еще больше расстроило Каллу. Отец обернулся на нас, и тогда Дафни, реагируя на его взгляд, поднялась, взяла Каллу под руку и заставила ее встать. Они вышли на улицу, и церемония продолжилась. Розалинда ни разу не посмотрела назад.

После ухода Каллы плакать начала Зили – правда, беззвучно. Ее глаза полнились слезами, а в это время жених и невеста произносили свадебные клятвы и обменивались кольцами. Дафни и Калла на цыпочках прошли внутрь и сели как раз в тот момент, когда священник спросил, есть ли какие-либо возражения против этого союза. Некоторые гости из семьи Родериков повернулись к нам, но мы промолчали. Свои возражения мы уже высказали – только вот их проигнорировали.

– Представляю вам мистера и миссис Родерик Уайт-ли, – объявил священник, и Родерик нагнулся, чтобы поцеловать невесту. Гости встали со своих мест и принялись восторженно аплодировать.

– Нет! – вскричала Калла, но, кроме меня и сестер, ее никто не услышал.

13

Из церкви мы направились в отель – с тем же шофером. Всю дорогу Калла была безутешна, и недалеко от Беллфлауэра шоферу пришлось остановиться: Каллу вырвало на обочине; Дафни заботливо держала ей волосы. Мы с сестрами вели себя тихо: должно быть, все эмоции, которые мы в себе подавляли, нашли выход через Каллу.

В отеле, где Дафни провела столько времени, занимаясь неизвестно чем с Вероникой, я оказалась впервые. Это был реконструированный особняк начала XX века, ярко-желтый, с мансардными окнами и белыми колоннами по обе стороны от входа. Расположенный на побережье, он излучал великолепие, но при этом был притягательно старомоден. Теплый воздух, щедрое солнце на лазурном небе – как же хорошо, подумала я вопреки всему, что Розалинде выпал такой изумительный день.

У входа скопилась толпа гостей. Глубоко вдохнув морской воздух, я предалась мыслям о том, что проведу весь вечер здесь и не стану заходить внутрь, но поняла, что ни к чему себя обманывать: одно неверное движение, и меня ждут большие неприятности.

В холле гостей приветствовали Вероника и ее родители. На Веронике и ее маме, такой же высокой брюнетке, были пурпурные платья, и их глубокий аметистовый оттенок казался чужеродным на фоне светлых весенних тонов, преобладавших среди гостей. Невероятно, но маму Вероники звали Серис[15]15
  Cerise (англ.) – светло-вишневый.


[Закрыть] – Серис Крим, что звучало как название французского десерта. Отца же звали просто Сидни: толстые стекла очков, отвратительно кривые зубы, похожий на клюв нос. Должно быть, этот низкорослый человек обладал внушительным состоянием и сильной волей, раз сумел привлечь внимание такой женщины, как Серис. Он стоял между женой и дочерью, будто зажатый в тисках, – они возвышались над ним пурпурными фламинго.

Увидев Дафни, Вероника весело помахала ей рукой. Она выглядела более юной, чем тогда, под вишнями. Сегодня она играла роль послушной дочери – то, насколько хорошо ей удается менять маски, я заметила еще по рисункам Дафни. После всего, что я видела и что почувствовала к Веронике, находиться с ней рядом было невыносимо, и я была рада, когда миссис Крим указала нам на лифт – наверху нас ожидал фотограф. Все остальные гости направились в гостиную на коктейли.

На последнем этаже мы отыскали номер люкс с красивой надписью «для новобрачных» над дверью. Роде-рик с Розалиндой уже позировали для фотографий на фоне темно-серой драпировки: Розалинда сидела на стуле, а Родерик стоял позади нее. В руках она держала изящный элегантный букет красных роз, основу ее имени, запретный цветок.

Это был просторный номер с балконом и видом на океан. Сестры вышли на балкон, а мне захотелось осмотреться, и я через холл направилась в спальню. Дверь была открыта: сквозь проем я увидела кровать с балдахином из темного дерева, кружевное покрывало на которой, казалось, было сшито из свадебного платья, оставленного здесь предыдущей невестой. Вся кровать была усыпана лепестками роз.

– Пойдем же, нас ждут, – раздался сзади женский голос, и чья-то рука потянулась закрыть дверь, словно кровать с лепестками – непригодное для меня зрелище. Мать Родерика, одетая в элегантную юбку и жакет серебристо-серого цвета, отвела меня в гостиную, где место позади Розалинды уже заняли мои сестры. Я встала рядом, и фотограф принялся за работу – он несколько раз просил нас поменяться местами, пока не нашел удовлетворяющую его композицию; наш отец наблюдал за этим со стороны.

– А теперь улыбнитесь, – сказал фотограф, и каким-то образом нам это удалось.

После фотосессии мы с сестрами спустились вниз. Розалинда ни разу с нами не заговорила и вообще никак на нас не отреагировала. Она играла роль безумно счастливой невесты – должно быть, это ей давалось нелегко.

Все окна зала выходили на пролив Лонг-Айленд, который мерцал и переливался в своем предвечернем великолепии. Столы были расставлены так, чтобы в центре комнаты оставалось место для танцев. Ансамбль-квартет развлекал своей музыкой гостей, курсировавших между гостиной и террасой с бокалами в руках. Все столы были покрыты белоснежными скатертями, и на каждом красовалась композиция из роз.