Текст книги "Вишневые воры"
Автор книги: Сарей Уокер
Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)
Зили нашла наш стол и помахала нам рукой. К счастью, за ним должны были сидеть только мы, о чем сообщали четыре карточки с нашими именами, написанными каллиграфией. Прямо за нашим столом открывался восхитительный вид на пролив, но Калла села спиной к окну и за весь вечер ни разу не покинула своего места.
Раздались аплодисменты: в комнату вошли Розалинда и Родерик. Солнце уже садилось, и молодожены купались в отсветах лимонно-абрикосового неба. Они медленно прошли по комнате, рука об руку, принимая поздравления от немногочисленных гостей. Нашу компанию они как-то незаметно обошли, а затем заняли свои места за основным столом, где уже сидели родители Родерика и наш отец.
– Она нас ненавидит, – сказала Дафни, стягивая розовые перчатки и бросая их на стол. Мы с Зили повторили за ней, а Калла осталась в перчатках – и в дурном расположении духа. Официанты начали выносить блюда, и, когда перед нами поставили салат-коктейль с креветками, Дафни сказала: «Что ж, раз так, нужно хотя бы получить удовольствие» и принялась с аппетитом его поедать.
На столе появлялись все новые блюда, свидетельствовавшие об утонченном вкусе Розалинды: суп из белой спаржи, феттучини с лимонно-сливочным соусом и отбивные из молодой баранины с пюре. Калла не ела ничего, Дафни ела все, мы с Зили откусывали от всего по чуть-чуть.
После ужина начались танцы. Мы с сестрами остались сидеть, наблюдая за происходящим. Розалинда порхала по комнате – она прошлась в танце с Родериком, потом с нашим отцом, потом с отцом и братьями Родерика. Каждый раз, когда я пыталась отыскать ее глазами, она была в объятьях кого-то из мужчин, увлекаемая прочь по сосновому паркету. Она решительно, с каким-то неистовым ликованием и словно позабыв обо всем, нырнула в замужнюю жизнь. Она все время говорила, что наша мать безумна, и было понятно, что она действительно в это верит.
Я же в тот вечер заставила себя жить одним моментом, не задумываясь о том, что нас ждет. Моим мыслям не разрешалось заглядывать вперед даже на секунду – у меня не было ни сил для этого, ни адреналина для соответствующей паники. Оцепенение оказывало на меня весьма умиротворяющий эффект – мне стоило погрузиться в него раньше.
В какой-то момент я пошла за тортом для сестер, и мимо меня пронеслась Розалинда с целой группой танцоров. Ансамбль ушел на перерыв, и из проигрывателя гремела какая-то техасская песня, которую Родерик и его семья, кажется, хорошо знали. Гости кричали все громче, раздалось несколько возгласов «йуу-хуу!». Я прошла совсем рядом с Розалиндой, но она не обратила на меня никакого внимания – на свою родную сестру, на ту, которая стала Призраком Загубленных Свадеб.
Позднее, когда мы ели лимонный торт с бузиной, к нашему столу подошла Адель Толлсо. Представляю, как мы выглядели со стороны – сестры невесты, словно приковавшие себя к столу, и каждая – мрачнее тучи. Странное поведение, даже для Чэпелов.
– Как у вас дела, девочки? – спросила она, слегка пошатываясь. Судя по всему, бокал шампанского в ее руке был далеко не первым.
– Бывало лучше, Адель, – сказала Дафни, одним глотком опустошив свой бокал – к слову, шампанское ей пить не разрешалось.
– Я понимаю, вы не любите свадьбы, – сказала Адель. – Но почему бы вам не посмотреть на это глазами Розалинды? Ведь сегодня самый счастливый день в ее жизни. Неужели вам трудно ненадолго притвориться ради нее?
– Она нас слишком хорошо знает, – сказала Дафни. Адель вяло улыбнулась, не размыкая губ, кивнула нам и направилась к бару за новым бокалом шампанского.
Но визиты к нашему столу на этом не закончились.
Вскоре к нам подошел Родерик в компании своего приятеля, оба с янтарными бутылками пива в руках.
– Познакомься, это сестры моей жены, – сказал Родерик, похлопав друга по спине. – Такое впечатление, что на рассвете их ждет виселица, правда?
Друг Родерика неуверенно усмехнулся, не зная, как себя вести.
– А это Тедди Вэндивер, – сказал Родерик. – Мы вместе учились в Йеле. Вы, наверное, слышали о нем?
– А должны были? – спросила Дафни, сдвигая нетронутый кусок торта с тарелки Каллы на свою.
– Он капитан йельской футбольной команды! Местная легенда! – сказал Родерик, но Дафни лишь пожала плечами. – Они редко выходят из дома, Тед, – шепнул Родерик другу, достаточно громко, чтобы мы услышали.
Тедди был крепким и рослым, почти одного роста с Родериком – казалось, что его футбольные щитки до сих пор на нем. Одет он был в серый костюм, а на желтом галстуке сверкала латунная застежка в форме вытянутого футбольного мяча. Короткие рыжеватые волосы были промаслены и зачесаны назад; на приплюснутом лице проступали веснушки. Огромный, как и Родерик, он сиял, будто отполированная монета.
Родерик принялся рассказывать историю предыдущего вечера: они с кузенами, Тедди и еще парочкой друзей взяли винтовки Чэпела и поехали на полигон. «В честь невесты и ее семьи», – сказал он, описывая эту импровизированную холостяцкую вечеринку. Тедди, по словам Родерика, постоянно промахивался мимо цели: «Эта молодежь совершенно избалована! Им явно никогда не приходилось сражаться за свою жизнь».
Тедди покраснел, и Родерик поспешил исправиться:
– Но вы бы видели, как он управляется с футбольным мячом! – сказал он, проглотил остаток пива и поставил бутылку на наш стол. – Не унывайте, девчонки! – добавил он несколько фальшивым тоном, а затем удалился. Тедди же сел на место Зили – она как раз отправилась в дамскую комнату.
– Как насчет потанцевать? – спросил Тедди Каллу, и Дафни рассмеялась. Калла в тот вечер совсем не выглядела готовой к подобным предложениям.
– Нет, спасибо, – ответила Калла. Это были ее первые слова после приезда в отель.
– Как вас зовут?
– Ее зовут Калла, – сказала Дафни. Тедди призадумался.
– В смысле, как лилия калла?
– Так точно, – сказала Дафни. – Мало того что капитан, так еще и умен!
– Розалинда, Калла… – размышлял Тедди. – Вас что, назвали в честь цветов?
– Именно, – сказала Дафни.
– Так что же, Лилия Калла, отчего вы не хотите потанцевать? Я неплохо танцую, уверяю вас.
– Мне просто не хочется.
– Почему? – Тедди искренне удивился – видимо, ему редко приходилось слышать отказы.
Мимо пронеслась Розалинда, и Калла проводила ее взглядом.
– Потому что миру скоро придет конец, – сказала она, не уточняя, что она имеет в виду наш мир, а не мир в целом.
Тедди отхлебнул пива.
– А вы не очень-то веселая, да? Что ж, это не страшно. Мне нравятся мрачные девушки. Чирлидерши не для меня.
– Она же сказала, что не хочет, вы не слышали? – вставила Дафни, слизывая глазурь со своей вилки. – Вот и до свидания.
Тедди поморщился, словно его окатили холодной водой, неловко поднялся и отправился прочь. Дафни вскоре тоже сбежала – схватив еще один бокал шампанского с подноса официанта, она вышла из зала – вероятно, чтобы найти Веронику. Мы с Каллой остались за столом одни.
Когда к нашему столу подошел еще один мужчина, чтобы пригласить Каллу на танец, я очень удивилась. Калла всегда оставалась в тени Эстер и Розалинды: мужчины прежде всего замечали их и никогда – ее. Но сегодня она была одной из немногих женщин на свадьбе, не состоящих в родстве с Уайтли, к тому же теперь, после замужества Розалинды, Калла вышла на передний план. Мне казалось, что это ей не понравится: больше не за кем прятаться.
– Она не очень хорошо себя чувствует, – ответила я очередному кузену Родерика в твидовом костюме, который к тому же для Каллы был явно староват.
– Очень жаль, – сказал он, и тут в его глазах промелькнуло узнавание. – А, так это она плакала во время церемонии? – Он говорил так, будто только что увидел звезду экрана. – Что ж, я бы тоже заплакал, если бы моя сестра выходила замуж за Родерика, – заявил он и, посмеиваясь, отошел от нашего стола.
Тедди Вэндивер, танцевавший с одной из кузин Родерика – пышной женщиной в обтягивающем зеленом платье, – при каждом удобном случае бросал взгляды на Каллу; было видно, что она почему-то запала ему в душу. Когда танец закончился, он снова подошел к нашему столу – должно быть, в отсутствие Дафни это показалось ему безопасным.
– Я совсем забыл спросить, – сказал Тедди, взяв бокал с подноса проходившего мимо официанта. – В следующую субботу у нас будет Весенний бал. Знаете, что это?
Калла молчала, и мне стало жаль Тедди – он стоял у стола, надеясь услышать ответ, и выглядел при этом довольно глупо, ведь отвечать Калла не собиралась.
– Нет, не знаем, – сказала я, тем самым бросив ему спасательный круг.
– Это танцы в Йеле, в следующую субботу, – сказал он и тут же добавил: – Это через неделю. – Как будто мы не знали, какой сегодня день и не внесли свадьбу родной сестры в свой календарь. – Я недавно расстался с девушкой, так что, если вы хотите пойти, я вас приглашаю, – обратился он Калле.
Я не очень разбиралась в поведении мужчин, но мне показалось, что Тедди нравилось, когда ему бросают вызов. Калла никак не реагировала на его авансы, а он все не оставлял попыток привлечь ее внимание. Американский футбол – жестокий спорт; возможно, Тедди любил, когда ему причиняли боль.
– Я знаю, что вы еще учитесь в школе, – сказал Тедди и пожал плечами, – но мне всего двадцать один, и вы кажетесь мне интереснее, чем девушки, с которыми я общаюсь.
Было не очень понятно, слышит ли его вообще Калла – порой она смотрела как будто сквозь людей. Сейчас же она вновь следила взглядом за Розалиндой, танцевавшей со своим свекром.
– Она вам сообщит, – сказала я, изо всех сил желая, чтобы этот утомительный разговор наконец завершился.
– Хорошо, – улыбнулся мне Тедди. – Я живу в кампусе Робертс-хаус. Она может позвонить туда, меня позовут.
– Конечно, – сказала я, озадаченная его оптимизмом.
Вскоре вернулась Зили.
– Опять Тедди приходил? – спросила она, закатив глаза. Я надеялась, что, когда она погрузится в атмосферу музыки и танцев, когда увидит изысканную еду, платья принцесс и ошеломительных мужчин, она забудет о предсказанных нам ужасах, но ее страх никуда не делся.
– Давайте пойдем домой? – спросила она.
– Да, пожалуйста, – сказала Калла. – Наш шофер еще здесь?
Я вызвалась пойти на улицу и найти шофера, мне тоже не терпелось покинуть это место – я и приезжать-то сюда не хотела. Пробираясь мимо танцующих гостей, я заметила отца, который сидел за отведенным ему столом, погруженный в беседу с матерью Родерика. Он бы и не заметил, если бы мы сбежали.
Я не осознавала, как душно было в зале, пока не оставила позади жар людских тел и запахи духов, жареного мяса и пота. На побережье было темно, прохладно и очень тихо – был слышен лишь плеск океанских волн.
– Все в порядке, милая? – спросила миссис Крим, которая вышла из отеля следом за мной.
– Мы с сестрами хотели бы поехать домой. Вы не знаете, где наш автомобиль?
Круг подъездной аллеи был заставлен пустыми машинами – водителей нигде не было видно.
Миссис Крим ушла в отель искать нашего шофера, а я решила пока прогуляться по побережью. Когда каменная набережная кончилась, я сняла туфли и пошла по песку к воде, которая в темноте казалась черной, как нефть. Мы жили не так уж далеко от океана, но приезжали в такие места очень редко; в будущем, с получением водительских прав, я собиралась это изменить.
Мои ноги, обтянутые колготками, тонули в мягком песке. Окна основного зала отбрасывали достаточно света, так что я видела, куда иду. В какой-то момент слева, в тени террасы, я заметила две фигуры. Остановившись, я пригляделась и смогла различить два платья – пурпурное и розовое. Вероника и Дафни. Они слились в тесном объятии – Вероника спиной к стене, Дафни – лицом к ней. Шум волн заглушал все остальные звуки, но я видела, что они целуются, жадно, ненасытно, с широко раскрытыми ртами. Несколько мгновений я наблюдала за ними, пока мое сердце трепетало где-то в животе, а потом пошла дальше, чтобы не выдать себя.
У воды я перевела дух и направилась к ведущей на террасу лестнице, оставив Дафни с Вероникой внизу. В зале отеля продолжались танцы – через окно я увидела Розалинду и Родерика, отплясывавших что-то вдвоем; остальные гости отошли, чтобы дать им место. Музыка, смех и голоса были приглушены и сливались с ревом океана.
Ансамбль играл что-то джазовое и ритмичное; Родерик крутил Розалинду в танце так быстро, что вместо нее был виден лишь белый водоворот ее свадебного платья, похожий на песчаный вихрь – такие наверняка встречаются в техасской прерии.
Завершив последний пируэт, Розалинда рухнула в объятия Родерика: она тяжело дышала, но вид у нее был сияющий. Она опустила голову ему на грудь, а он поцеловал ее в макушку и зарылся лицом в ее волосы. Гости аплодировали и свистели, а они все стояли в центре зала. Выражение лица Розалинды я никогда не забуду: глаза закрыты, словно она хочет впитать этот момент, надышаться любовью, которая наполняла ее светом и окутывала теплом с головы до ног. В тот субботний вечер сбылась ее мечта, и она чувствовала себя самой счастливой женщиной на свете.
Во вторник она уже лежала в могиле.
Калла и Дафни
1951
1
Калла умоляла меня поехать с ней в Нью-Йорк. То есть сначала она хотела, чтобы мы все поехали – Дафни, Зили и я, иными словами, «все, кто остался». Но Дафни заболела, а Зили постоянно плакала и почти все время проводила в постели или на кухне, где миссис О’Коннор и Доуви суетились вокруг нее с печеньями и какао. Зили нуждалась в этом – горячее питье, объятия, суматоха… В нашей семье не осталось взрослых женщин, и она искала материнскую заботу, где только могла.
В итоге в Нью-Йорк с Каллой поехала только я. Ей нужно было купить платье для Весеннего бала: в последний момент она все-таки приняла приглашение Тедди Вэндивера. Зачем она согласилась, я не понимала. Мало того что она вообще никогда не ходила на свидания, так еще и после похорон Розалинды прошло всего несколько дней.
Но Калла настаивала, как настояла она и на поездке в Нью-Йорк.
– Я хочу почувствовать Нью-Йорк внутри себя, – сказала она, пока мы стояли на платформе; погода испортилась, и мы обе дрожали от холода и ветра. – Хочу ощутить пульс города в своем сердце. Чувствовать ритм Нью-Йорка – значит чувствовать себя живой.
Калла и в лучшие времена периодически несла чушь, а теперь я и вовсе не понимала, что она хочет сказать. В моем сердце еще не утихла боль от потери Розалинды, и бежать в Нью-Йорк, только чтобы почувствовать себя живой, – это казалось мне бессердечным. После смерти Эстер мы несколько месяцев не выходили из дома и сейчас должны были сделать то же самое ради Розалинды – она заслуживала хотя бы этого.
Я хотела было отказаться, но было видно, что Калла нуждается во мне и что она поедет в любом случае. Она была не в себе – мы все были не в себе, причем, видимо, надолго, и мне тут же представилось, как она блуждает в лабиринте улиц, растерянно шагает с тротуара прямо под колеса такси или проваливается в вентиляционный колодец. Поэтому я надела чулки, застегнула плащ и пошла за Каллой – до Гринвича мы доехали на автомобиле, хотя водительских прав у нее еще не было. Когда подошел поезд, утренние пассажиры – в основном мужчины – поспешили в вагоны, и мы с Каллой на какое-то время потеряли друг друга из виду. В поезде мы все-таки смогли сесть рядом; когда он отъезжал от платформы, в окна хлестал дождь.
Я надеялась, что от Центрального вокзала Нью-Йорка мы возьмем такси, но Калла настояла на том, чтобы пойти пешком – семнадцать кварталов, в моросящий дождь. Бесконечный круговорот людей и автомобилей придавал ей сил, и казалось, что она полна жизни, как героиня мюзикла, как Джуди Гарленд в «Пасхальном параде», на который мы ходили в кино.
Она шла передо мной, сверкая подолом лавандового платья под плащом. Над головой она несла зонтик, с которым Белинда раньше работала в саду – розовый, тот самый, который всегда ассоциировался у меня с георгином. Это было единственное цветное пятно на серой улице, и я покорно следовала за ним. Квартал за кварталом, утомленные, промокшие, мы шли вперед, протискиваясь сквозь толпу. Звуки города врывались мне в уши – для моего тогдашнего состояния это было невыносимо. Я мечтала оказаться в своей спальне или на кухне с Зили и чашкой какао в руках.
Когда наконец впереди показался фасад универмага «Блумингдейл», я вздохнула с облегчением. В фойе мы попытались стряхнуть с себя капли дождя, но это было бесполезно – мы промокли насквозь. Сдав плащи и зонтик в гардероб, необремененные больше ничем, кроме нашего горя, мы отправились искать Калле все то, что ей было нужно для танцев.
Осмотр первого этажа занял целую вечность. Мы шли от одного отдела косметики к другому мимо бесконечных островков помад, пудры и духов. Я плелась позади, как несчастный ребенок за матерью. Продавщицы распыляли на нас духи прямо на ходу, а потом Калла остановилась у прилавка с помадой и перепробовала несколько тонов – от светло-розовой до ярко-красной. Стирая очередной слой салфеткой, она говорила: «Нет, это не мое». Осмотрев прилавки «Элена Рубинштейн», «Эсте Лаудер» и «Ланком», она подошла к стойке «Элизабет Арден», где ее, равно как и мое, внимание тут же привлек косметический набор «Поцелуи при луне». Это была небольшая коробочка серебряного бархата с защелкивающейся крышкой, в которой под тонкой жемчужной бумагой скрывались настоящие сокровища: компактная пудра в форме звезды, миниатюрная бутылочка духов «Ивнинг эклипс», сверкающий тюбик помады «Арден пинк», упакованные в стеклянную коробочку тени для глаз «Млечный путь» с блестками и заколка, украшенная лунным камнем.
– Мы возьмем две, – сказала Калла, доставая из сумочки чековую книжку, очень похожую на ту, которую Доуви хранила в ящичке на кухне для покупки продуктов.
С утра мы не завтракали, поэтому сразу отправились в кафе на последнем этаже, где заказали чай «Эрл грей» и кофейный пирог. Присев за столик у окна с видом на два небоскреба, терявшихся в облачной дымке, мы завтракали в окружении домохозяек, беседовавших за кофе с булочками. Калла быстро поела и уставилась в окно, завороженная облаками. Мне подумалось, что так, наверное, люди видят небо через иллюминатор самолета, хотя на самолетах я никогда не летала.
– Так, наверное, выглядит рай? – спросила Калла, не поворачиваясь от окна. На ее запястьях виднелись следы от порезов, которые она нанесла себе после похорон Розалинды и теперь даже не пыталась спрятать за длинными рукавами или повязками.
– Не знаю, – сказала я, притворяясь, что не заметила, как она утерла глаза салфеткой. Не представляю, что бы я делала, случись с ней один из ее припадков, которым она была подвержена дома, но все равно я была рада, что поехала с ней.
– Мне кажется, рай вообще выглядит по-другому – совсем не так, как мы думаем, – сказала она, опуская чашку. Открыв сумочку, она выудила оттуда золотую пудреницу в форме морской раковины.
– У Шелли есть поэма, написанная от лица облака, – сказала она, припудривая нос. – «Я вздымаюсь из пор океана и гор, // Жизнь дают мне земля и вода. // Постоянства не знаю, вечно облик меняю, // Зато не умру никогда»[16]16
П. Б. Шелли. Облако. Перевод В. Левика.
[Закрыть]. – Она защелкнула пудреницу. – Очень мило, правда? – сказала она, улыбаясь.
– Да, – ответила я, радуясь, что ее меланхолия на какое-то время отступила.
– Ты готова? Я хочу посмотреть платья, – сказала она.
На четвертом этаже, в отделе одежды для девушек, мы нашли вывеску «Все для бала» и тут же погрузились в царство блесток, бисера и страз, тафты, тюля и бархата, от бледно-розового до бирюзового и алого. Калла усадила меня на стул у примерочных комнат, вручила мне свою сумочку и сказала, чтобы я отдыхала. Затем в течение часа она примеряла платья, которые приносила ей продавщица, а я сидела напротив, смотрела на ее ноги, то появлявшиеся, то исчезавшие под очередным подолом, и пыталась не заплакать, вспоминая Розалинду. Какие-то платья она сразу отвергла, а насчет остальных советовалась со мной. Нравится ли мне это кремовое платье с гирляндой цветов вокруг шеи? Нет, не нравится. А вон то, сапфировое, с блестящим лифом и юбкой, которой позавидовала бы балерина? Тоже нет. Да, платье красивое, но слишком яркое для нее. Среди моих старших сестер Калла никогда особенно не выделялась. Она была выше и тоньше остальных, но при этом на фоне других ее совсем не было заметно. У нее было симпатичное, но простое лицо и плавные, но не слишком грациозные движения, а в ней самой была некоторая странность, что тоже не притягивало к ней людей. Много лет спустя я увидела портрет сестер Бронте – Шарлотты, Эмили и Энн, написанный их братом Бренуэллом. Сам он изначально тоже был на картине, но потом стер себя, оставив лишь блеклый силуэт. Темноволосые, белокожие сестры Бронте напомнили мне Эстер, Розалинду и Дафни: каждая была выразительной, убедительной, исключительной. Калла же походила на тот блеклый силуэт – словно на самом деле ее и не было, словно она хотела раствориться в тенях сестер.
Я смотрела, как она раз за разом выходит из примерочной, нервно заправляя за уши прядки своей прически «под пажа».
– А это тебе нравится, Айрис? – спросила она, появившись в платье до колен, выполненном из шелковой тафты двух оттенков зеленого. Платье было без рукавов; вниз от талии, поверх темно-зеленой юбки, спускались слои сетчатой ткани более светлого тона. Это было настоящее летнее платье, и Калла в нем выглядела как фея из «Сна в летнюю ночь».
– Ты просто красавица, – сказала я, ни капли не приврав.
Уложив платье в коробку, продавщица перевязала ее лентой и отдала мне. Я понесла ее вместе с остальными пакетами на другой этаж, где Калла выбрала себе нейлоновые чулки и бюстгальтер без бретелек от «Питера Пэна». Благодаря его конусообразным чашечкам «мэджикапс» ее грудь должна была приобрести так популярную тогда форму пули. Еще она купила сумочку цвета «мерцающее серебро» и задержалась у ювелирного прилавка, где примерила серебряное кольцо с лунным камнем, подходившее к заколке.
– Классное кольцо, вам очень идет, – сказала продавщица, любуясь длинными, изящными пальцами Каллы. Калла купила и его, и серебряные серьги-кольца.
В отделе обуви она снова усадила меня на стул и перемерила почти весь ассортимент, остановившись в итоге на паре серебристых туфель без задника. Заплатив за покупку, она утомленно рухнула рядом со мной. Ходить по магазинам она никогда не любила, и я не могла понять, чем Тедди Вэндивер заслужил все это – и почему она вообще приняла его приглашение. Было в этом что-то… неправильное.
Мы уже сидели в такси и направлялись обратно к вокзалу, но оказалось, что Калла еще не готова возвращаться домой. Увидев что-то в окне, когда мы почти доехали до станции, она попросила водителя остановиться. Дождь перестал, и мы с Каллой вышли на улицу, нагруженные коробками и пакетами.
– Давай пообедаем, – сказала она, толкнув дверь ресторана «Ллевелин» на Парк-авеню.
Внутри все было из каштанового дерева – панели на стенах, кабинки и столы, барная стойка с орнаментом и рядами разноцветных бутылок, которая вполне могла бы оказаться на каком-нибудь шикарном лайнере, плывущем в Европу. Окна были витражными, и, несмотря на свисавшие с потолка люстры, в помещении было очень темно, почти как в пещере. За каждым столиком сидели мужчины в костюмах, которые курили, поедали стейки и пили виски – видимо, мужчины того же сорта, что встретились нам на платформе тем утром. Пока их жены гладили белье и меняли подгузники, они проводили время здесь; мне даже показалось, что мы заявились в какой-то частный клуб. Пока мы шли за официантом в дальний угол зала, все глазели на нас: на двух девушек, которые почему-то были не в школе.
– Может, лучше домой поедем? – прошептала я, когда мы садились в кабинку в задней части ресторана. Официант оставил нас осмотреться.
– Глупости, – ответила Калла. – Давай хоть разок сделаем что-то для себя. К тому же мы так редко проводим время вместе.
Официант принес меню и поинтересовался у Каллы, нужна ли ей винная карта. Вряд ли он думал, что ей уже разрешено покупать алкоголь, но этот симпатичный молодой человек – я решила, что он наверняка какой-нибудь начинающий бродвейский актер, – был явно сражен тем, как Калла играла роль гораздо более старшей женщины.
Она взглянула на меню, словно делала это ежедневно, и, когда он вернулся, уже была готова сделать заказ.
– Я буду коктейль, – заявила она, быстро просматривая меню еще раз. – «Американская красавица».
Через несколько минут он принес ей «Американскую красавицу», а мне – «Ширли Темпл». Оба напитка были ярко-красными, с гренадином; мой бокал был украшен ягодкой засахаренной вишни, а напиток Каллы – красным лепестком розы, что смотрелось еще элегантнее. Лепесток она вынимать не стала, и каждый раз, когда она делала глоток, он приплывал к ее верхней губе.
Вместе с напитками официант принес небольшой багет на деревянной доске и серебряное блюдце со взбитым сливочным маслом. Калла отломила большой кусок хлеба, густо намазала его маслом и отправила в рот. Как и Белинда, дома она всегда ела мало, по-птичьи. Но в тот день ее словно подменили – теперь она вдруг была настоящей городской женщиной. Не будь у нас траура, это даже было бы занятно.
Официант подошел принять наш заказ, и Калла пустилась во все тяжкие, заказав салат с сыром рокфор, говяжьи ребрышки в соусе с хреном, запеченный картофель «Айдахо» с дополнительной порцией масла и свежую спаржу.
– Это вам на двоих? – спросил официант. При взгляде на Каллу трудно было понять, что она собирается делать со всеми этими блюдами.
– Нет, – сказала Калла, доставая из сумочки пачку «Лаки страйк». – Моя сестра закажет, что захочет.
Всю неделю я ела очень мало и однообразно. Я бы не осилила подобное пиршество, поэтому из раздела «Выбор девушек» заказала помидоры, фаршированные курицей. Официант поднес Калле зажигалку и удалился.
– Дафни будет в ярости, когда обнаружит, что я их взяла, – сказала она, выпустив в мою сторону облако дыма. Машина, чековая книжка, сигареты – интересно, как Калла собиралась объяснять все это, когда мы вернемся домой. И тут я подумала – а вдруг она вообще не собирается возвращаться? Скажет мне сейчас, что идет в уборную, а сама выскользнет из ресторана и возьмет такси до аэропорта. Что ж, я бы даже не стала ее осуждать. Жизнь в нашем доме становилась все более невыносимой – две сестры мертвы, мама в сумасшедшем доме.
Когда принесли еду, она практически накинулась на нее – я никогда не видела, чтобы она так ела. Она опускала куски слабо прожаренного мяса в соус и с аппетитом их поглощала. Разделавшись с мясом, картошкой и спаржей, она допила свой коктейль и зажгла еще одну сигарету. Наверное, это горе так ее изменило, выбило из привычной колеи. Я же за это время смогла съесть лишь половинку помидора – мой желудок был словно сжат тисками.
Пока я ела, Калла смотрела на меня и курила. Какое-то время мы молчали. Она и раньше не была особо разговорчивой, предпочитая смотреть и слушать, читать и писать, и я не знала, о чем с ней разговаривать.
– Кем ты хочешь стать, когда вырастешь? – наконец спросила она.
Я молчала – раньше меня о таком не спрашивали. Я и не знала, что такие вопросы бывают.
– Ты бы выбрала семью или карьеру? – уточнила Калла. – В жизни можно преуспеть либо в одном, либо в другом.
– Карьеру, – сказала я, и она одобрительно улыбнулась. И года не прошло, а в нашей семье брак уже стал запретной темой.
– Это хорошо. Семью заводить небезопасно.
– Я хочу стать художницей, – сказала я и вдруг поняла, что этот разговор начинает мне нравиться. Мысли о своем будущем я впервые произнесла вслух. Вопрос Каллы заставил меня задуматься о том, что моя жизнь может быть совсем другой, и, если мне суждено кем-то стать, я бы предпочла стать художницей. На своих занятиях по искусству или истории западной цивилизации я никогда не видела картин, написанных женщинами, но я была уверена, что они существуют.
– Вы с Дафни в этом похожи, – сказала Калла, и мне стало интересно, заглядывала ли она когда-нибудь в ее альбом для рисования.
Официант унес наши тарелки и вскоре принес два куска пирога с ревенем, а в центр стола поставил кувшинчик с теплым заварным кремом. Я полила кремом свой кусок, а Калла щедро окатила свой, опустошив кувшин.
– Обещай мне, что станешь художницей, – сказала она, зачерпывая ложкой смесь пирога с кремом. Отправив ложку в рот, она прикрыла глаза, чтобы насладиться вкусом. – Это непросто, но я надеюсь, что к тому времени, когда ты повзрослеешь, что-нибудь изменится.
Я не имела ни малейшего представления о том, как живут художники, – в моей голове был лишь образ Микеланджело, Сикстинской капеллы и строительных лесов, но мысль о том, что я смогу вести жизнь художницы, меня захватила.
– Обещаешь? – спросила она. – Я хочу знать, что ты пойдешь этим путем.
Мне бы тогда понять, каким странным был тот вопрос и почему вообще он был так важен для нее. Но я подумала об этом гораздо позже, когда ничего уже нельзя было изменить.
– Обещаю, – сказала я.
2
Дни, предшествовавшие этому вечеру, были наполнены ужасом. Я не буду подробно останавливаться на том, как мы потеряли Розалинду, – достаточно сказать, что она ушла практически так же, как и Эстер. Розалин-да поклялась, что никогда к нам не вернется, но в конце все хотят быть ближе к маме, и наш дом подходил для этой роли лучше всего – утроба «свадебного торта».
На следующее утро после свадьбы Родерик привез ее к нам. Он помог ей выбраться из машины, и, пока они шли к входной двери, Розалинда не отрываясь смотрела на нас. Это были ее последние минуты просветления, и было совершенно ясно, что она знает, что с ней происходит. Мы были правы, а она нас не послушала – и теперь было слишком поздно. Ей осталось лишь признать поражение.
Все кончилось гораздо быстрее, чем тогда с Эстер. Мы едва успели отвести ее наверх и уложить в кровать, как все и произошло: крики, смех, завывание. В последние мгновения своей жизни Розалинда схватила стул и кинула его в то же окно, которое Эстер тогда разбила кулаком, а потом высунулась из него и легла на стекло, разрезав себе живот. Было очень много крови, просто невероятное количество, гораздо больше, чем оставила Эстер, – Розалинда всегда была склонна к излишней драме.
Родерик упал в обморок. Когда приехал доктор Грин, ему пришлось сначала осмотреть Родерика и только потом – Розалинду, которой помощь уже была не нужна. Как и в прошлый раз, пользы от доктора Грина не было никакой. Отец снова отказался от вскрытия, и причиной смерти записали «грипп». Мне казалось, что смерть двух молодых женщин от гриппа в течение девяти месяцев, да еще с такими странными симптомами, не должна была укладываться в обычную статистику, но нашу семью все считали странной, и, по всей видимости, в аргументации доктора Грина этот фактор сыграл не последнюю роль. Вряд ли он думал, что они обе умерли от гриппа, но лишних вопросов задавать не стал – вероятно предполагая, что до причин не докопаться. У нашей мамы «с головой было не все в порядке», и в допущении, что с ее детьми тоже что-то не так, не было ничего удивительного. Науке неизвестно, объяснению не поддается.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.