Текст книги "Вишневые воры"
Автор книги: Сарей Уокер
Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 23 (всего у книги 28 страниц)
Но она не вернулась. Полночь, час ночи – ее все не было. Утомленная, я заснула, не зная, где она и что с ней.
4
Проснувшись утром, я обнаружила Зили в своей кровати, прильнувшую ко мне сзади. Почувствовав тепло ее тела и прикосновение ее руки, я вздохнула с облегчением.
Она жива. Она вернулась домой.
С тех пор как в нашей жизни появился Сэм, я больше не воспринимала это как нечто само собой разумеющееся.
Я повернулась к ней. Она еще спала; на ее лице были видны поблекшие остатки вчерашнего макияжа: стрелки на глазах, из черных ставшие серыми; следы розовых румян на щеках. Я вспомнила, как она вела себя на вокзале, под огромным белым циферблатом, как она врала мне и пыталась вырваться, как она врала вот уже почти два месяца. Я вспомнила, каким был мой вечер после нашей ссоры.
Вскоре она проснулась и долго смотрела на меня холодным взглядом, который я встретила спокойно и сдержанно. Казалось, что она с неудовольствием обнаружила себя в моей кровати – обычно она не помнила, что забиралась ко мне. По ее лицу было видно, что мы сейчас снова начнем ссориться. Я ждала, пока она заговорит.
– Вот таким и будет наше совместное будущее, – сказала она сиплым спросонья голосом. – Это ненормально.
– Что именно?
– Две сестры в одном доме, живут в одной спальне и даже делят одну постель. – Она посмотрела на меня с оттенком презрения, а затем повернулась и встала. Подойдя к своей кровати, она села на край и снова посмотрела на меня, теперь уже с расстояния. Она ясно давала понять, что ей необходимо личное пространство, во всех отношениях.
– Это лучше, чем альтернатива, – сказала я, садясь и откидывая одеяла.
– Разве? – Ее голос теперь звучал громко и четко. – А вот я бы хотела не просто проживать свою жизнь, а чувствовать себя живой.
– С Сэмом ты чувствуешь себя живой? – Мне было не избежать разговора о нем. – Да, я знаю, что ты видишься с ним.
– Ах, зна-а-ешь, ну молодец, Нэнси Дрю, – сказала она, а потом словно бы пожалела об этом. – Прости, что я обманывала тебя, мне правда очень жаль, но я знала, как ты отреагируешь.
Она говорила так, будто извинялась за надетые без спросу туфли, совершенно не задумываясь о том, какая опасность ей грозила.
– Мы просто встречаемся, – сказала она.
– Да неужели! Я вчера разговаривала с твоим агентом. Она спрашивала, нашла ли ты свой паспорт. Ты бы поискала его, а то еще пропустишь свой рейс в Рим.
Она была потрясена, это было видно по ее лицу. В кои-то веки она не смогла вставить язвительную реплику, а я и не думала останавливаться.
– Да что с тобой происходит?
Я встала и принялась ходить из угла в угол, не скрывая своей злости. Я говорила и говорила, обвиняя ее в том, что она ведет себя опрометчиво и глупо.
– Неужели ты так несчастна, что готова умереть?
Она все еще не находила в себе сил ответить, все еще была напугана тем, что я выведала ее секретный план. Она просто смотрела на меня.
– Ну что? – сказала я, но она лишь опустила глаза. Я подумала, что она сейчас заплачет, но и это бы меня не остановило.
Наконец, не поднимая взгляда, она еле слышно произнесла:
– Зачем вообще нужна жизнь без любви?
Я вздрогнула. Я-то думала, что она набросится на меня с упреками и обвинениями, а на такой вопрос ответить не могла – утешить ее мне было нечем. Я никогда не была влюблена – и не думала, что когда-либо буду.
– Мы тоже можем наполнить свою жизнь смыслом, но по-другому. – Я не знала, что еще сказать.
– Ты меня не понимаешь, потому что не хочешь того, чего хотят нормальные женщины. Тебе легко говорить.
– Ты о чем? Я нормальная, – сказала я, хоть и знала, что это не так.
– Мужчины тебя не интересуют. – Она посмотрела в окно. – Наверное, ты как Дафни. Ее мужчины тоже не интересовали.
– Нет, я не как Дафни, – сказала я, возможно слишком уж оборонительно. – Просто я не позволяю себе мечтать о том, чего у меня никогда не будет. – Я, конечно, понимала, что это не совсем правда, но так, по крайней мере, я себе говорила. – Нормальность для нас равносильна смерти. И ты это знаешь.
Она снова замолчала, и это задевало меня больше, чем если бы она стала ругаться. Я надела халат и туго затянула пояс. Мне нравилось появившееся чувство собранности и контроля, хотя на самом деле меня била дрожь.
– Тебе нужно заканчивать с этим. И ты прекрасно это понимаешь.
– Иногда мне кажется, что все это было во сне. У тебя не бывает такого? Будто наших старших сестер вообще не существовало и мы всю жизнь были вдвоем?
– Ты же знаешь, что это глупо, – сказала я, хотя отчасти эти мысли были мне знакомы.
– Я знаю, что это был не сон, но иногда мне трудно себя в этом убедить. Так давно все это было, словно в другую эпоху. Может, то, что случилось с ними, нас минует. Мамы рядом больше нет, а все проблемы у нас были из-за нее.
– Мама всегда будет рядом. Она у нас в крови.
Зили вздохнула, громко и раздраженно.
– Почему ты всегда во всем так уверена? Ты не можешь утверждать, что с нами произойдет то же, что и с ними. Мы ведь даже не знаем, от чего они умерли. Вечно ты ждешь самого ужасного! В жизни не встречала людей мрачнее тебя. – Она усмехнулась, и ее серьезный настрой сменился на нечто более злорадное. – Я уже говорила Сэму, что, будь я художницей, я бы нарисовала тебя в образе грозной серой тучи, застилающей все проблески солнца.
Она сидело и недобро улыбалась, и я представила их вместе, как они смеются надо мной. Представила, как Сэм целует ее и уводит прочь, словно Орфей, и она падает в темную бездну.
– Что ж, если ты так это видишь, то хорошего тебе отпуска. Будут у вас «Римские каникулы», только с трагическим концом. – Моя ярость становилась красно-фиолетовой – ранящей, преследующей. Это пугало меня, и я поняла, что больше не могу там находиться. Я пошла к шкафу, надела юбку с блузкой и стала искать большую сумку.
– Мы едем не в отпуск, – сказала она. – Мы уезжаем навсегда.
В этот раз засмеялась уже я.
– Ты сошла с ума, – сказала я, запихивая в сумку платье. – Не говоря уж о том, что это непристойно. Ты хочешь сбежать с мужчиной, которого знаешь всего два месяца? Это кем нужно быть, чтобы вообще предложить тебе такое? Ты ему рассказывала, что случилось с нашими сестрами, или это его, наоборот, заводит?
– Если бы ты узнала его получше, он бы тебе понравился.
– Наверняка! Он производит впечатление мужчины с твердыми моральными принципами.
– Он давно устал и от Коннектикута, и от оружейного бизнеса. Он хочет переехать в Европу и начать там новую жизнь. Это что, так трудно понять? И мне это тоже нужно, – сказала она, а я продолжала собирать вещи, слишком расстроенная, чтобы реагировать. – Я много об этом думала и точно знаю, что рядом с ним и вдали отсюда я буду в безопасности. Если что-то и погубит нас, так это наш дом, вообще все это. Вот увидишь. Когда мы устроимся в Риме, ты сможешь к нам приезжать.
Мне было страшно ее слушать. Она явно убедила себя, что нашла лазейку в уготованной ей судьбе.
– Куда бы ты ни уехала, это не имеет значения, – сказала я. – Оно отправится за тобой.
– Нет, неправда, – сказала она с мольбой в голове. – Ты куда собралась?
– Наверх, в старую спальню. Я застегнула молнию на сумке и вышла из комнаты.
– Айрис, – раздраженно крикнула она мне вслед, – ты мне не мать!
Направляясь через холл в сторону лестницы, я посмотрела на входную дверь. Она манила меня. «Уходи, – раздался голос в моей голове. – Убегай отсюда немедленно».
5
После ссоры с Зили я долго пыталась успокоиться. Я провела несколько часов в девичьей гостиной, настежь открыв окна и продолжая мысленно ругаться с сестрой. Всю свою жизнь я заботилась о ней. Любая другая девушка в здравом рассудке сбежала бы отсюда сразу после окончания школы, но только не я. Я осталась ради Зили, планировала наше будущее, получала профессию, чтобы содержать нас обеих, чтобы она могла заниматься, чем захочет. Я делала все, чтобы она была в безопасности; о своем счастье я даже не думала.
А теперь я сидела и спрашивала себя, собиралась ли она вообще со мной уезжать или все это было лишь для отвода глаз, чтобы я успокоилась. Я словно падала головой вниз, и это ощущение мне совсем не нравилось. Приходилось признать, что я больше ее не контролирую, но почему я должна быть в ее власти? Сидеть и ждать, пока она решит, какой будет ее – а значит, и моя – судьба?
Оставаться здесь последней я не собиралась.
Книжный шкаф под портретом Энни Оукли до сих пор был полон книг, рекламных проспектов и всякой всячины, оставленной здесь сестрами. Из-под словаря торчала дорожная карта США, которую Розалинда сложила абы как – терпением она никогда не отличалась.
Я расправила ее на кофейном столике, как это делала Розалинда в те беспокойные дни, когда она планировала свой медовый месяц. Маршрут был обведен красной ручкой: вниз по Восточному побережью до Северной Каролины, потом в Теннесси, через Миссисипи, оттуда в Арканзас и, наконец, в Техас. Мидленд был обведен большим красным кружком.
У нее были большие планы, пускай и связанные лишь с замужеством, потому что о другом она мечтать не умела. Но вместо этого она покоилась на семейном участке.
Большие планы, связанные с побегом, были и у Дафни, но вместо этого она утонула в море.
Мама вообще хотела совсем другой жизни – спокойного существования где-нибудь неподалеку от своей оранжереи, от своих обожаемых цветов. Но вместо этого она оказалась в этом доме, вышла замуж за отца и родила шестерых дочерей.
Почему я так и не сбежала? Я ведь обещала Калле, что стану художницей, но вместо этого пошла по проторенной дорожке, чтобы стать учителем и получить надежную, уважаемую профессию, оставив себе искусство лишь в виде хобби. Нелло говорил, что за искусство нужно бороться, но я не боролась. Я еще даже не пыталась убежать, но уже позволила себе урезать свою мечту.
Мой взгляд бродил по обширному континенту, справа налево, с севера на юг. За пределами Новой Англии я никого не знала, мне не к кому было поехать и не у кого попросить помощи. Это пугало. Легко пообещать себе убежать, трудно взять и действительно сделать это.
Я подумала, что можно закрыть глаза и ткнуть пальцем в карту – так люди наугад открывают Библию и читают выбранное место в надежде получить знак от судьбы. Но мой взгляд вернулся к красному кружку вокруг Техаса и скользнул чуть левее, к Нью-Мексико. Я вспомнила картины, которые видела в галерее, все эти завораживающие пейзажи, из которых струился свет. Я вспомнила картину с лепестками роз и то, как она была похожа на рисунки Дафни. Ее создал «анонимный автор» (несомненно, женщина), и я снова подумала о том, что это могла быть работа Дафни, – и впервые за день улыбнулась. Мне доставляло большое удовольствие представлять ее в той жизни.
Если кому-то из моих сестер и суждено было выжить, так это Дафни – она никогда не стремилась выйти замуж и завести детей, а значит, была далека от тех вещей, которые приносили несчастья женщинам нашей семьи. Они с Вероникой были единственными известными мне женщинами, которые вели такую жизнь – субверсивную, если подбирать для этого слово, хоть этот термин я тогда не знала. Но Дафни ушла, а Вероника стала миссис Клайд Х. Бэссетт – в каком-то смысле ее тоже больше не было.
Мое же будущее – скромное, карманное, вмещавшее лишь работу учителем и жизнь в статусе старой девы и компаньонки для вечно несчастной, но, по крайней мере, живой младшей сестры – теперь тоже от меня ускользало. Но теперь я не знала, стоит ли мне так уж об этом убиваться. Зили пыталась вырезать меня из своей жизни, и может, это к лучшему, может, мы обе лишь выиграем от того, что пойдем разными путями. Я ведь никогда не задумывалась о том, что меня могут ждать другие горизонты. Будучи женщиной Чэпел, я знала, что нормальной жизни у меня никогда не будет, и все же стремилась хоть немного приблизиться к нормальности. И чем больше я думала об этом, тем громче звучал в моей голове вопрос – зачем мне это нужно? Почему я не могу быть более отважной? Ведь Нелло увидел что-то в моей работе. Если он поверил в меня, то почему бы мне самой в себя не поверить?
Дафни умерла, но вдруг, если просто вообразить, вдруг та жизнь, в которой я представила ее, могла стать моей?
Эта мысль не укладывалась в голове и была такой окрыляющей, что додумывать ее в девичьем крыле было невозможно. Я поехала к побережью, к бескрайней воде – ведь море в каком-то смысле открывало путь в самые дальние края. Я слилась с летней толпой и, взяв туфли в руки, пошла по песку, лавируя между пледами и цветными полосатыми зонтиками. Я пыталась быть кем-то другим, «анонимным автором», нарисовавшим лепестки роз. Наверное, это и был секретный ингредиент свободной жизни – стать кем-то еще.
В тени высокого красного маяка я перекусила сэндвичем с жареными моллюсками и лимонадом, размышляя о том, как вот сейчас соберу вещи, погружу их в машину и отправлюсь в Нью-Мексико. Мне придется самой платить за обучение и все остальное – раньше мне не нужно было об этом беспокоиться, но я была готова попробовать. Казалось, что всю свою жизнь я шла к этому моменту; казалось, что его приближение было неизбежным. Одна лишь мысль о том, что я уеду, сняла с моего сердца тяжелый груз, будто бы «свадебный торт» со всем его содержимым, с призраками Белинды, всю жизнь давил на меня и вдруг я вырвалась на свободу. Я вновь могла дышать.
Вернувшись домой, я, как всегда, не захотела сразу идти внутрь, зная, что вновь почувствую себя в заточении. Было еще светло, и я отправилась на луг; карманы моей юбки оттопыривались от ирисок с морской солью, купленных на пляже. Я сняла туфли, села на траву и принялась разворачивать одну конфету за другой и медленно их поедать, пока карманы не опустели. Сидеть спокойно я не могла – руки сами стали срывать маргаритки и плести из них венок.
Через какое-то время я пошла домой, зажав в руке венок из маргариток. Наша с Зили спальня была пуста. Я знала, что она сейчас с Сэмом, но все еще продолжала надеяться, что она передумает, что она убежит со мной, а не с ним. Я соединила концы венка и водрузила его на ее подушку, а затем отправилась наверх.
6
Той ночью, лежа в своей старой кровати, в комнате с ирисами и цветками колдовского ореха на стенах, я вспомнила, почему мы с Зили съехали отсюда много лет назад. После всего, что случилось с нашими сестрами, находиться здесь было просто невозможно. Хотя я и заходила сюда ненадолго каждое утро, эти мои визиты были именно что недолгими.
Пытаясь заснуть, я ощущала себя в музее и даже чувствовала легкий запах плесени. Вокруг были экспонаты, напоминавшие о людях, которые их оставили. То, что оставила здесь я, тоже таилось рядом и теперь ожило, потревоженное былыми чувствами и воспоминаниями. Вокруг меня сгустилась тьма, черная птица накрыла меня своим крылом. Кто-то тянул меня, пытаясь пробудить ту беспокойную девочку, которой я когда-то была. И эта девочка проснулась.
Я услышала шаги в коридоре и смех в девичьей гостиной. Я могла бы поклясться, что почувствовала запах английской лаванды, духов Эстер, а потом – и это было еще страшнее – запах роз. Мне захотелось вскочить и убежать вниз, чтобы спрятаться в нашей с Зили спальне, но доставить ей такое удовольствие я не могла. И я терпела, час за часом, проваливаясь в сон и в ужасе просыпаясь. Мне показалось, что кто-то произнес мое имя: Айрис!
Но вокруг никого не было.
На рассвете, провалившись наконец в более глубокий, если не спокойный сон, я почувствовала, что свисаю с края скалы над водопадом, мысленно повторяя снова и снова: держись! не упади! И тут я проснулась.
– Кто здесь? – спросила я, чувствуя чье-то присутствие. Вокруг было очень тихо, сквозь шторы в комнату пробивался нежный утренний свет, и все же мне казалось, что я здесь не одна.
– Здесь кто-то есть? – спросила я снова, но мне никто не ответил. Я откинулась на подушку и закрыла глаза.
И тогда я услышала голос, прошептавший мне на ухо:
Случится что-то ужасное.
7
Я пронеслась по темным коридорам второго этажа и сбежала вниз по лестнице, перепрыгивая сразу через несколько ступенек. Входная дверь была открыта, и после мучительной ночи я была рада оказаться на ярком свету.
– Зили! – крикнула я, надеясь, что еще успею спасти ее. Выбежав на улицу босиком, в ночной сорочке, я повернула направо и увидела ее: она загружала чемоданы в багажник нашего старого «Хадсона». Она была причесана и надушена; ее волосы были заколоты наверх, и лишь несколько завитых прядей живописно спадали на плечи. На ней было платье с маргаритками, вышитыми по всему подолу; на шее – зеленые бусы.
– Я хотела уехать, пока ты еще спишь, – сказала она, увидев меня. В ее голосе слышалось раздражение. – Так всем было бы проще.
Ключи от машины лежали на крыше. Я подошла к «Хадсону» и схватила их, пока она занималась чемоданами.
– Что, твой любовник поленился приехать за тобой?
– Я сказала ему не приезжать. Сестра Сэма попросит кого-нибудь привезти автомобиль обратно.
– Ты же не умеешь водить.
– Все я умею. Отдай ключи.
Я отказывалась возвращать ей ключи, крепко зажав их в руке и прижав к груди.
– Зачем ты это делаешь?
– Я люблю его.
– Ты любишь его так же, как Розалинда любила Родерика. Он для тебя лишь инструмент, билет на волю. Вот только сбежать ты на самом деле никуда не можешь.
– Я уезжаю, Айрис. – Она закрыла багажник и вытянула руку, ожидая ключей.
– Ты ведь вообще не собиралась убегать со мной, правда?
Ее обычно выразительное лицо было стянуто, как на завязках.
– С тобой просто невозможно. Ты вечно указываешь мне, что делать, и шпионишь за мной. Я знаю, что ты желаешь мне добра, но так я жить больше не могу.
– Без меня ты вообще жить не будешь! – У меня перехватило дыхание. – Пожалуйста! Я обещала маме заботиться о тебе!
– Сэм позаботится обо мне. То, что случилось с сестрами, со мной не случится.
– Ты же не веришь в это по-настоящему, правда? – сказала я, но она явно себя в этом убедила. Это был тот самый момент, которого я так долго боялась, но теперь, когда он наступил, все казалось каким-то ненастоящим. Она сказала, что в жизни не встречала людей мрачнее меня, но на самом деле – в глубине души – я была оптимисткой. И если она махнула на себя рукой, то я сдаваться не хотела.
– Зили, пожалуйста, не надо! – взмолилась я.
– Что бы ты ни говорила, это не изменит моего решения.
И снова ощущение нереальности. Этого просто не могло быть.
– Ты хочешь, чтобы это закончилось именно так – нашей ссорой из-за мужчины? Он того не стоит. С таким же успехом ты можешь взять пистолет, поднести к виску и нажать на курок. Разницы никакой.
На ее лице не отразилось ни одной эмоции. Ее поступками руководила мечта о жизни с мужчиной, казавшимся ей пропуском в светлое будущее. Я могла бы еще долго с ней спорить, но, несмотря на услышанное с утра предупреждение, на меня накатила усталость. Останься она, и наше будущее будет понятно каким. Мне пришлось бы постоянно за ней следить, словно я охотник, а она – жертва; мы бы беспрерывно ругались, обижались друг на друга и еще больше ожесточались; я бы вечно беспокоилась, что потеряю ее. Каждый день мои легкие наполнялись бы не воздухом, а неизбывной тревогой.
– Ну раз ты хочешь умереть ради него, езжай, – сказала я, превозмогая боль в сердце. – Нам давно пора начать жить своей жизнью. Посмотрим, как ты без меня справишься. – Я бросила ключи на ее раскрытую ладонь.
– Прекрасно справлюсь, – сказала она.
– Если надумаешь вернуться, меня здесь не будет. Я сегодня уеду. – Я надеялась, что в конце этой недели уже буду в Нью-Мексико, в окружении красочных пейзажей, виденных мной в галерее.
Если она и хотела что-то ответить, то сдержалась и лишь плотнее сжала губы. Так мы и расстались.
Этот момент стоит перед моими глазами так ярко, будто я смотрю кино: аллея с лилейниками, цинниями и фиолетовыми волнами вербены по краям; птичий гомон на ветвях деревьев; мелькание бабочек и крыльев птиц; над нашими головами – молочно-голубая лазурь, а на небе – ни облачка.
И словно издали я вижу себя: я стою у дома и смотрю, как машина Зили удаляется по аллее и вскоре совсем исчезает из виду.
8
Я быстро оделась в нашей с Зили спальне, а потом достала из шкафа несколько комплектов одежды. Места в «Ситроене» было не очень много, даже с учетом того, что я собиралась ехать без Зили. Я упаковала несколько сумок, впихнув туда все что могла и решив, что остальное придется купить в Нью-Мексико. Это напомнило мне о том, что по пути из города я должна заехать в банк и снять со счета все деньги.
Мне уже не терпелось поскорее уехать. Я положила «Белый ирис» в передний отсек самой большой сумки – коричневого кожаного саквояжа в форме лодки, купленного на распродаже в «Бонуите». Потом я отнесла сумку в папин кабинет и забрала с его стола фотографию в рамке, сделанную у отеля на Террапин-Коув в июле 1949, за несколько дней до встречи Эстер с Мэтью. Это была редкая фотография, на которой мы были запечатлены всей семьей, и я осторожно опустила ее в сумку.
Дальше я пошла в комнату Белинды. Брошка, ее самое ценное достояние, была с ней в санатории, поэтому я взяла с ее тумбочки чучело крапивника и завернула его в платок с вышитой пчелой. В гостиной я наугад сняла с полки один из ее дневников и тоже взяла его с собой.
Когда я дошла до спален сестер, в моей голове снова зазвучал мамин голос, который я слышала утром: «случится что-то ужасное».
– Я сделала все, что могла, – сказала я, глядя на туалетный столик Эстер. – Честное слово.
На память об Эстер я взяла флакон лавандовых духов и расческу, в которой до сих пор оставались ее волосы. Со стола Розалинды я забрала кольцо с коралловой камеей и черепаховые гребни. В спальне Каллы и Дафни я взяла блокнот со стихами Каллы и кольцо с лунным камнем, которое мы с ней купили в Блумингдейле и которое было на ней, когда она умерла. От Дафни у меня уже была ее картина, но я все равно схватила с полки одну из ее книг, дешевый роман «Не покидайте меня, леди». Весьма символично.
Прежде чем спуститься, я посмотрела назад, в темноту коридоров. «Не оглядывайтесь», – гласит старая мудрость, но я знала, что этот дом я никогда не смогу полностью оставить позади. Это, по словам Каллы, был наш Элизий – а может, и наше чистилище.
«Мы будем ждать тебя».
Внизу, с чемоданом и сумкой в руках, я пересекла холл практически на цыпочках. Доуви и миссис О’Коннор уже начали свой рабочий день – с кухни доносились их голоса. Я не хотела, чтобы они меня увидели. Неслышно прикрыв за собой дверь, я вышла из дома – и в этот раз оглядываться уже не стала.
Отъехав от дома в сторону основной дороги, я почувствовала, что мои глаза наполнились слезами. Я положила руку на сумку, утешая себя мыслью о том, что мои сестры здесь, рядом, и что я не покидаю их – они едут со мной.
В конце аллеи, выходящей на главную дорогу, я притормозила, чтобы повернуть налево, но совсем останавливаться не стала. С левой стороны автомобилей не было, а обзор справа загораживали деревья и небольшой изгиб дороги. Обычно перед левым поворотом мы потихоньку выезжали вперед, но в этот раз я этого не сделала. Не снимая ноги с педали газа, я стремительно выехала вперед, изо всех сил желая поскорее оказаться как можно дальше от «свадебного торта». «Беги!» – однажды сказала мне мама, и этот час настал: я бежала и останавливаться не собиралась.
Я так торопилась, что увидела несущийся на меня грузовой автомобиль, лишь когда уже было слишком поздно.
Из того, что было после аварии, я помню лишь одно: голоса незнакомых мужчин, их крики и разговоры. Я думала, что это будет последнее, что я услышу в этой жизни, и было что-то неправильное в том, что для меня все закончится именно так.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.