Текст книги "Вишневые воры"

Не покидайте меня, леди
1957

1

Все утро мы с классом провели в Музее современного искусства, рассматривая подсолнухи Ван Гога: целую стену восхитительных желто-золотых вспышек, которым от времени ничего не сделалось. Выставка путешествовала по миру, и она состояла не только из картин с подсолнухами, но именно они меня заворожили.

Работы Ван Гога не были сугубо реалистичными, но на абстрактный экспрессионизм они тоже не походили; это было нечто среднее: узнаваемая, но немного искривленная реальность. Примерно так я чувствовала себя после звонка той женщины из бюро путешествий – я была шокирована и смотрела на мир, будто бы сквозь дымку. Неудивительно, что в то утро я почувствовала особую связь с Ван Гогом и его особым взглядом на этот мир. Мне хотелось затеряться среди этих подсолнухов, этих ирисов, маргариток и маков. Цветы всегда приносили утешение.

После музея мы с классом пошли в пиццерию. Мои сокурсницы наслаждались поздним ланчем и обсуждали планы на август, а я сидела и думала о том, правда ли Зили пошла в Блумингдейл. Моя ярость переросла в удивление – я и не думала, что Зили способна на такую изощренную скрытность, – а потом ко мне снова вернулся страх, мой давний попутчик. За ужином я не стану с ней ссориться, не буду кричать, но моих вопросов она избежать не сможет. Мы просто поговорим, и я попытаюсь понять, почему она считает, что может вот так взять и сбежать с Сэмом Кольтом или с кем бы то ни было. А потом я найду способ, чтобы отговорить ее.

После ланча мы отправились в галерею на Девятой улице, недалеко от Вашингтон-Сквер-парка, принадлежавшую одному парижскому приятелю Нелло. Галерея занимала первый этаж краснокирпичного особняка. Кроме нас, в тот день там никого не было, что, наверное, было к лучшему – мои сокурсницы не стеснялись в выражениях, и мне было бы неловко, если бы их комментарии услышал кто-то еще.

Картины, выставленные в главном зале, были бесконечно далеки от Ван Гога. Они были созданы одним автором – многообещающей французской художницей Люсетт Туссен, которая впоследствии станет довольно знаменитой. Все работы походили одна на другую и были выполнены в оттенках черного, белого и серого; казалось, что с них сняли верхний слой, – здесь не было живых, ярких цветов с картин Ван Гога. Разум художницы, в котором мы очутились, представлял собой мрачное, наводящее ужас место. На каждой картине было изображено лицо одной и той же пожилой женщины; его призрачный контур возникал из черной пустоты, в которой, казалось, притаились летучие мыши. Леденящие душу глаза женщины смотрели на что-то за пределами видимости зрителя, на что-то, что до смерти ее испугало. Она выглядела одновременно безобразной и ранимой, как тот персонаж с работы Гойи «Сатурн, пожирающий своего сына» из серии «Мрачные картины». Я отшатнулась. Было очевидно, что Люсетт не боится заглядывать туда, где ей предельно некомфортно.

Я шла от картины к картине, разглядывая известково-белое лицо женщины и ее исполненные ужаса глаза. Невольно я подумала о Белинде, блуждающей в ночи, преследуемой жертвами чэпеловского оружия. Вот уже несколько лет я не слышала маминых криков, но сейчас они звенели у меня в ушах – колыбельная моего детства.

– Спать я теперь точно не буду, – сказала Сьюзен, на которой была очередная обтягивающая футболка, на этот раз с небольшим шарфиком, повязанным вокруг шеи на манер платка. – Лоуис вышла на улицу покурить. Говорит, ее мутит от просмотра всего этого.

– А по-моему, это очень убедительные работы, – сказал подошедший к нам Нелло.

– И что в них убедительного? – спросила Сьюзен. – Сплошной ночной кошмар.

– И что с того, даже если так? Разве художник обязан нас утешать?

– Pas de tout[19]19
  Вовсе нет (фр.).


[Закрыть], – раздался мужской голос, эхом прокатившийся по галерее. Мы трое обернулись, и Нелло приветствовал друга радостным восклицанием. Они обнялись, и мужчина представился: Феликс Туссен, брат художницы. Это был невысокий, круглый мужчина с крепкими седыми кудрями.

Сьюзен, явно смущенная, ретировалась на улицу к Лоуис.

– Мои студенты как раз восхищались работой Люсетт, – сказал Нелло.

– Что-то не очень похоже, – ответил Феликс, и они оба рассмеялись.

– Эти картины поразительны, – сказала я, надеясь проявить хоть какое-то понимание; мне хотелось выделиться из общей массы.

Феликс благодарно кивнул.

– Для меня большая честь выставлять картины сестры, – сказал он. – Женщина на картинах – наша мать. Она умерла во время войны.

Я не удивилась. Одержимую мать я могла узнать издалека.

Феликс протянул мне руку:

– Как вас зовут?

– Айрис Чэпел.

– А-а, Чэпел! – Он сложил руку в форме пистолета. – Пиф-паф!

– Нет-нет, – сказала я, протестующе качая головой.

– Как интересно, – сказал Нелло. – А я никогда не проводил эту параллель. Когда я вижу ее фамилию, я думаю о церкви. Айрис такая спокойная, торжественная. Ей подходит.

– А, понимаю, Чэпел… это же «церковь» по-английски? – спросил Феликс, складывая руки в шутливой молитве.

– Это просто Чэпел, – сказала я, раздражаясь. За два года в колледже никто не спрашивал о том, как моя фамилия связана с оружием. Но Нелло уже говорил о чем-то еще, уводя Феликса к одной из картин в другой части зала и засыпав друга вопросами, на которые тот охотно отвечал. Я за ними не пошла. В галерее были и другие залы, и, пока остальные мои сокурсницы курили, я могла осмотреть их в одиночестве.

В конце коридора я заметила зал с обилием цвета – даже, наверное, чрезмерным. Я пошла туда и прочла сопроводительную надпись:

«Искусство американского Юго-Запада

Дворцовая школа искусств и дизайна

Санта-Фе, Нью-Мексико».

С американским Юго-Западом у меня была только одна ассоциация – цветные кадры из фильма «Чэпел-70», служившие фоном для ковбоев на лошадях. Но представленные здесь работы от них сильно отличались.

Пустынное шоссе, уходящее к горизонту под удивительным облачным небом – облака как мраморные шарики на синем ковре; сосны и полосатые красно-желтые стены каньона Фрихолес; осиновая роща в Сангре-де-Кристо, пылающая золотыми красками осени; оранжевое плоскогорье в Зуни-Пуэбло на закате, желтые цветки лебеды на скале над рекой Чама – все эти картины развернулись у меня перед глазами. Пейзажи были наполнены воздухом и светом, в них был простор и горячий воздух; они были ярче и красочнее, чем мир, в котором я жила; они были распахнутым окном в безграничную даль; по сравнению с ними Новая Англия казалась тесной.

Еще здесь были люди и городские пейзажи: Санта-Фе-плаза с ее глинобитными домами и бирюзовыми дверьми; старый индиец за рулем грузового «Форда» в окружении розовых и желтых мальв; женщина с длинной черной косой, подметающая пыль у придорожного кафе. Они не были похожи на искусственных персонажей чэпеловского фильма; это были простые люди, они не позировали для чужих и не играли на камеру.

Последняя картина была совсем другой. Когда я подошла к ней, я покраснела, еще не успев этого понять. На холсте была изображена роза или часть розы. Задним фоном – глубокий красный, а на нем – в сильном приближении – два лепестка розы чуть более темного оттенка. Эта картина совсем не была похожа на мой красный холст – в ней были утонченность и сдержанность, а еще в ней была уверенность. Я сразу же вспомнила картину Дафни «Белый ирис» и свои попытки создать что-то подобное; передо мной была и роза, и самое интимное в женщине.

Холст был небольшим; я нагнулась, чтобы прочесть надпись на табличке рядом с ней: «Земля очарования», анонимный автор.

– И что тут, сплошные ковбои? – сказала Сьюзен, заглянув зал. Она и раздражала, и привлекала меня против своей воли. Увидев ее у картины с розой, я вспомнила, как фантазировала о ней в постели, и снова покраснела.

– Ковбоев здесь нет, – сказала я, выпрямляясь и пытаясь понять, горят ли у меня щеки. Если да, Сьюзен никак это не прокомментировала. Она прошла по залу, быстро осмотрела все картины и встала рядом со мной.

– Эта сюда как-то не очень подходит, правда? – сказала она, щелкнув жвачкой и обдав меня запахом мяты. Она заметила мой интерес к картине и сказала: – И что в ней такого? Всего лишь пара лепестков роз. – Она прищурилась, разглядывая картину. – Ну то есть мне кажется, что это роза. Или нет? – Она повернулась ко мне с лицом человека, который пытается вспомнить ускользнувшее от него слово, но я не собиралась ей ничего объяснять. – Нелло просил передать, что он готов идти. Мы думаем сходить в кафе, выпить что-нибудь.

– Я не смогу, – сказала я. – Мне нужно встретиться с сестрой.

Сьюзен ушла, но я едва это заметила, завороженная лепестками роз точно так же, как до этого – подсолнухами. Волнуясь за одну сестру, я представила себе другую: я увидела Дафни в лучезарных красках Юго-Запада, студентку Дворцовой школы искусства и дизайна. На мгновение я притворилась, что это ее картина и что ее ждет блестящее будущее. И несколько мгновений я действительно верила в то, что это могло быть правдой.

2

Когда я приехала на вокзал, Зили уже была там. Она стояла под табло отправления с маленьким пакетом из Блумингдейла в руках. Я шла к ней через вечернюю толпу и, глядя на нее, пока она еще не видела меня, думала о том, что в своем клетчатом розовом платье, перчатках и белых туфлях на каблуках она выглядит взрослой, не девочкой уже, а настоящей женщиной. Дома это было не так заметно. Дома она по-прежнему была ребенком, нашей младшей сестрой.

Увидев меня, она помахала мне рукой, но не двинулась с места. Я помахала ей в ответ и сделала несколько глубоких вдохов, чтобы развеять обуревавшие меня страхи.

– Как-то не густо у тебя с покупками. Не нашла ничего подходящего? – спросила я, когда мы обнялись.

– Не успела найти, скажем так, – сказала она, просияв. – Ты не поверишь, что случилось! В Блумингдейле я встретила Флоренс и ее мать. Мы целый день провели вместе. У них была какая-то проблема с регистрацией свадьбы, и они приехали в город, чтобы разобраться. – Она старалась выглядеть непринужденной, но ее движения были суетливы, а взгляд блуждал вокруг, не останавливаясь на мне. Это ее и выдавало.

В ответ я смогла лишь сказать: «Понимаю».

Она рассказала еще немного о своем дне, который она якобы провела в кафе-кондитерской с Флоренс и миссис Хелланд, а потом на прогулке в Центральном парке. Слушать ее вранье было невыносимо.

– Отличный был день, – сказала она, наблюдая за тем, как дворник убирает мусор. – Мне нужно чаще приезжать в Нью-Йорк.

Я повернулась и посмотрела на огромный циферблат вокзальных часов, белый и круглый, как луна.

– Наш поезд скоро отходит. Пойдем.

– Я не могу. – Она отдала мне свой пакет, и я автоматически его взяла. – Отвезешь это домой? Там лишь пара сережек.

Пакет был таким легким, что казался пустым. Наверное, она забежала в Блумингдейл и схватила там первое попавшееся, а потом пошла… Куда? Может быть, где-то рядом притаился Сэм, наблюдавший за нами издалека и наверняка посмеивавшийся над тем, какая наивная у Зили сестра.

– Прости, пожалуйста, – сказала она, – но я не смогу с тобой поужинать. Я встречаюсь с Флоренс и миссис Хелланд. Мы сначала поужинаем, а потом пойдем в театр. У них был лишний билет.

– Зили, ты обещала поужинать со мной.

– Я не обещала. Поужинаем завтра.

Мне не хотелось спорить с ней там, на вокзале. Я уже решила, что поговорю с ней за ужином. Я схватила ее за запястье и потянула за собой.

– Нам пора, пойдем, – сказала я, но она вырвала свою руку из моей.

– Я же сказала, я не пойду!

Мы уставились друг на друга, как борцы на ринге. Должно быть, тогда она поняла, что я не верю ей; она выпрямила спину и с вызовом посмотрела мне в глаза.

– Откуда у них билеты в театр? Ты сказала, что их поездка в город была незапланированной.

– Я не знаю, – сказала она растерянно. Я поймала ее на лжи, хоть сделать это было не так уж и трудно.

– Хорошо, – сказала я. – Я пойду с вами. Поужинаю и посмотрю спектакль.

– Но у них только три билета.

– Куплю еще один в кассе. В понедельник вряд ли будет аншлаг.

– Но тебя не приглашали! – сердито зашипела она. – Поужинаем завтра. Хорошего вечера.

Она собралась уходить, и я ухватила ее за левую руку, над локтем, и притянула ее к себе.

– Я знаю, что ты лжешь, – прошептала я ей на ухо.

– Отпусти. – Она попыталась вырваться, но я лишь усилила хватку.

Могло показаться, что я разозлилась, но то была не злость – на самом деле мне было очень страшно и больно.

– Прошу тебя, не уходи.

– Айрис, отпусти! – крикнула она, вырываясь и отлетая назад. На нас уже смотрели окружающие. – Да что с тобой такое? – сказала она, потирая покрасневшую кожу в том месте, где была моя рука. Попытайся я удержать ее снова, она бы закатила скандал. Мне оставалось лишь дать ей уйти.

3

Когда поезд прибыл на станцию Рай, я стремглав выскочила из дверей и побежала по платформе на улицу, а потом два квартала неслась к машине. Сев в «Ситроен» и закрыв за собой дверь, я расплакалась, отпуская душившие меня слезы.

Успокоившись, я вытерла глаза платком Эстер и положила его на приборную панель, чтобы не испортить изящную вышивку с инициалами «Э. Ч.». Мои глаза покраснели, взгляд остекленел. Взяв себя в руки в достаточной степени для того, чтобы управлять машиной, я нажала на газ. Чтобы освободить голову от мыслей, я решила немного прокатиться; нам с Зили еще предстоял разговор, но это случится лишь вечером, а до этого времени мне нужно было оставаться спокойной.

Я поехала в сторону загородного клуба – обширной зеленой территории, объединявшей несколько других городов графства Уэстчестер. После целого дня в городе я истосковалась по природе, поэтому проехала вдоль поля для гольфа с опущенным стеклом – один раз, потом второй, вдыхая запах надвигающегося дождя и чувствуя прохладу ветра на своем опухшем лице.

Нужно было мне тогда поехать домой. Я была в плохой форме для вождения – боль и страх взяли меня в свои тиски, сжали в удушающем объятии, и все вокруг казалось размытым, как подсолнухи Ван Гога. Но домой я ехать не хотела – как, впрочем, и всегда, поэтому свернула на дорогу, ведущую в центр города, а потом выехала на шоссе, размышляя о том, куда отправиться дальше – на побережье, как и планировала, или в пригород. Через несколько минут я поняла, что свернула не там. Эту дорогу я совершенно не знала. Я хотела развернуться, но потом подумала, что Рай – не такой уж большой город и рано или поздно я поверну туда, куда мне было нужно.

Вдоль дороги тянулись просторные викторианские особняки, которые вскоре сменились домами поменьше и поновее, пока вдруг я не увидела знакомый дом. И еще один. И тут до меня дошло. Я узнала это место. Я крепче сжала руль, пытаясь понять, как я здесь очутилась. Через несколько мгновений я притормозила на обочине и посмотрела налево: Граус-корт.

По всей видимости, в «Эплсид Эстейтс» можно было заехать с другой стороны. Я взглянула на платок Эстер на приборной панели и попыталась убедить себя, что мой случайный приезд сюда – это вовсе не плохой знак.

Я уже собиралась уезжать, но тут из бывшего дома Эстер вышла женщина с тремя маленькими детьми. Водительское стекло было покрыто каплями дождя, и я опустила его, чтобы разглядеть происходящее на другой стороне улицы. Дети бегали по двору, собирали игрушки и относили их в открытый гараж, подальше от дождя. Их мать стояла руки в боки в зеленом плиссированном платье, расширявшемся в стороны и напоминавшем цветной зонтик для коктейля. Она давала детям указания, но я не слышала, какие именно. Это была молодая женщина с темными волосами и пышной, как у Эстер, фигурой. Глядя на нее, я вдруг подумала, что это могла бы быть Эстер. Еще днем я представляла Дафни в Нью-Мексико, и вот теперь видела Эстер с тремя детьми у своего дома.

Закончив уборку, они забрались в припаркованный рядом универсал и уехали, не закрыв гараж. Я подняла стекло и легла на пассажирское сиденье, чтобы они меня не заметили.

Через какое-то время я выпрямилась, забрала с приборной доски все еще влажный платок Эстер и положила его в карман. Затем я вышла из машины и перешла дорогу в сторону Граус-корт, решив немного прогуляться, хотя зонта у меня с собой не было.

Вокруг – ни души. Я прошла желтый особняк в колониальном стиле, где жила девочка-гаргулья («Вы только посмотрите на этот ужас», – зазвучал у меня в голове голос Розалинды), которая, конечно, давно выросла. Когда я подошла к дому Эстер, белому строению «четыре на четыре» в середине переулка-тупика, дождь уже не просто накрапывал. Я хотела было побежать к машине – летние ливни обычно налетали без предупреждения и могли быть такими мощными, что я бы вымокла до нитки. Но открытый гараж Эстер был ближе, и, поддавшись порыву, я забежала туда, чтобы укрыться.

Не очень хорошая идея, но я все равно это сделала. В гараже была куча коробок и старых вещей; для машин здесь места не оставалось. Я встала у самого входа, под навесом, спасаясь от дождя. Случись семье сразу вернуться домой, я сказала бы, что гуляла, попала под дождь, увидела открытый гараж и спряталась под его крышей. Они наверняка бы не стали возмущаться. Я была прилично одета и не выглядела подозрительной.

Вынув из кармана платок Эстер, я вытерла им лицо. Платок Эстер, дом Эстер, сестра Эстер.

Дождь становился все сильнее, он шкворчал, как жир на сковородке. За стеной воды я даже не могла разглядеть свой «Ситроен», который оставила через дорогу. Я обернулась и снова осмотрела гараж: коробки, подписанные «Рождество» и «Кемпинг», под ними – лыжи и удочки, а рядом – белая дверь, ведущая в дом.

Лишь одним глазком.

Я повернула круглую медную ручку, и дверь открылась. Она выходила в небольшую прихожую, смежную с комнатой для стирки. На стиральной машине высилась груда разноцветной детской одежды, а на полу валялись крошечные носки. Слева от двери был небольшой коридор, и я на цыпочках прошла по нему.

На кухне, все еще ослепительно желтой, как лимонный леденец, в отличие от гаража царил идеальный порядок – по ее виду казалось, что здесь вообще никто не живет, и уж точно не семья с тремя детьми. Все столешницы чистые, продукты убраны; на двери духовки висят два одинаковых полотенца с подсолнухами; у раковины – узкая ваза с одной гвоздикой. Я почувствовала запах – легкий аромат арахисового масла и сахара – и дотронулась до двери духовки. Она была еще теплой. Мать семейства недавно делала арахисовые печенья.

Семь лет назад я стояла на этой кухне с Эстер и Розалиндой, а Зили играла с белым котенком в саду – хотя казалось, что минуло гораздо больше времени; прошлое не просто ушло в глубь времен, оно теперь казалось очень маленьким. Я почувствовала, что теряю ощущение места: в окно барабанил дождь, а желтизна кухни ослепляла.

Зря я пришла сюда. Держась рукой за стену, я быстро пошла к задней двери, выходившей в гараж.

Оказавшись на улице, я побежала через дорогу к своей машине, уже не притворяясь, что я прогуливаюсь здесь просто так. Мне не терпелось уехать оттуда. У меня все еще кружилась голова, и я откинулась головой на сиденье. Это мой последний визит на Граус-корт и в «Эпплсид Эстейтс», сказала я себе. Мне нужно смотреть в будущее, а не в прошлое. Прошлое не желает иметь со мной ничего общего.

Я открыла глаза; грохот дождя перешел в легкое постукивание. Потянувшись за ключами, в зеркале заднего вида я заметила, что позади меня остановилась патрульная машина. Из нее вышел полицейский, и сначала я подумала, что он живет в доме, у которого я припарковалась, но он подошел к моей машине и костяшкой согнутого пальца постучал в окно водительской двери. Я опустила стекло.

– Мисс, пожалуйста, выйдите из машины. Мне нужно задать вам несколько вопросов.

– Мне? – довольно глупо спросила я. Казалось невозможным, что со мной хочет поговорить полицейский.

– Пожалуйста, выйдите и покажите документы.

– А в чем дело?

Он в упор посмотрел на меня; козырек фуражки отбрасывал тень на его лицо.

– Мне бы не хотелось просить вас в третий раз.

Я взяла сумочку и вышла из машины. Полицейский, на значке которого было написано «Сержант Куинн», вблизи показался моложе – должно быть, он был лишь на пару лет старше меня. Я протянула ему водительские права.

– Айрис Чэпел? – сказал он и кивнул. – Мисс Чэпел, по какой причине вы только что незаконно проникли в этот дом? – Он повернулся и показал на дом Эстер.

– Я не проникала, – сказала я, приглаживая мокрые волосы. Голос у меня дрожал, и звучала я не очень убедительно. Прочистив горло, я добавила: – Я лишь забежала в гараж, чтобы укрыться от дождя.

– Соседка видела, как вы зашли в дом. Она сообщила об этом в участок, отметив, что много раз видела здесь вашу машину.

– Вот как. – Я посмотрела на дом девочки-гаргульи; у почтового ящика стояла ее мать, исподтишка поглядывая на нас.

– Итак? – сказал он. Он смотрел на меня сверху вниз, и я поежилась от его взгляда: сантиметров на пятнадцать выше меня, он казался гораздо крупнее, чем когда я общалась с ним из машины, – мощный и мускулистый, с загорелой шеей и порослью светлых волос на ней.

– Дело в том, что здесь когда-то жила моя сестра. Она умерла, и я… даже не знаю, наверное, здесь я чувствую себя чуть ближе к ней. – Я надеялась, что на этом расспросы закончатся.

– Вы что-то украли в доме?

– Что? Нет!

– Могу я проверить вашу сумочку?

Я поколебалась секунду, не зная, имею ли я право отказаться. Но отказ лишь подтвердил бы мою вину. Я отдала ему сумочку, надеясь, что, когда он не обнаружит в ней ничего подозрительного, никаких серебряных ложек и золотых цепочек, он меня отпустит. Полицейский порылся в сумочке и отдал мне ее обратно, потом обошел машину и открыл все двери, включая багажник. На переднем и заднем сиденье ничего не было, что напомнило мне о том, что Зилин пакет из Блумингдейла я оставила в поезде. Так ей и надо, подумала я. Если бы она поехала со мной, я бы здесь сейчас не оказалась.

– Прошу вас, я могу ехать?

Сержант Куинн закрыл двери серией последовательных хлопков, обошел машину и снова встал рядом со мной.

– Боюсь, что нет. Незаконное проникновение на частную территорию – серьезный проступок. Мне придется отвезти вас в участок. Оттуда мы свяжемся с мистером Уилером, владельцем дома. Пусть он решает, возбуждать ли дело.

У меня вырвался короткий смешок, словно я не верила своим ушам.

– Вы это серьезно? Но ведь это недоразумение. Уверяю вас… – Я замолчала, потому что сержант Куинн уже повернулся и направился к своей машине, явно не желая продолжать этот разговор. Он вынес свой вердикт, и я, судя по всему, должна была повиноваться. – Сержант? Уверяю вас, я не делала ничего дурного. – Несколько секунд я раздумывала, не стоит ли мне упомянуть отца, но решила пока не вмешивать его в это – мне все еще казалось, что я смогу как-то выкрутиться.

Полицейский открыл заднюю дверь патрульной машины и сделал приглашающий жест рукой:

– Поговорим об этом в участке.

– Я бы предпочла поговорить об этом здесь. – Я стояла у своей машины, с сумочкой на запястье, вежливо сложив руки перед собой.

– Вы совершили преступление, мисс Чэпел.

– Преступление?

– Вы не можете просто так взять и проникнуть в чужой дом. Это противозаконно.

– Я никуда не проникала.

– Если вы окажете сопротивление, мне придется вас арестовать.

У меня не было выбора, и я подчинилась. Меня, как какого-нибудь воришку, везли в полицейский участок на заднем сиденье патрульной машины. Пока мы ехали в город, я силилась сохранить самообладание, но моя уверенность пошатнулась, потому что я очень боялась. Боялась, что меня арестуют, что сообщат отцу, что я прямо сейчас нахожусь в полной власти незнакомого мужчины. Чтобы почувствовать себя спокойнее, я взялась за ручку двери.

Сержант Куинн привел меня в участок – мрачное здание со стенами из неровных серых камней и насквозь промокшим американским флагом над крыльцом. Участок был рядом со станцией, где с платформы как раз отходил поезд, и я опустила голову, чтобы не попасться на глаза моим сокурсницам, которые как раз могли возвращаться из Нью-Йорка. В комнате ожидания никого не было, а секретарша на входе даже не подняла на нас взгляд. Я последовала за сержантом в глубь участка; мы прошли мимо общего помещения с кучей столов посередине – там я увидела лишь пару полицейских. Дальше по коридору было несколько закрытых стальных дверей: Сержант Куинн открыл одну из них и жестом пригласил меня войти. Судя по всему, это была комната для допросов – я видела такие в сериале «Облава». Простой деревянный стол и два стула по обе стороны от него.

– Это все недоразумение, – сказала я. Такому человеку, как я, было не место в этой комнате.

– Садитесь, – сказал он, закрывая за собой дверь. Комната производила мрачное впечатление: бетонные стены были целиком выкрашены в белый, кое-где краска облупилась, пол был грязным. Здесь было холодно, как в подвале.

– Вы меня арестуете? – спросила я, садясь на ледяной стул. Я положила сумочку на стол и достала из кармана платок Эстер, крепко сжав его в руке.

– Пока нет, – сказал он, а потом взял свой стул и перенес его на мою сторону стола, поставив его рядом со мной. Я не могла понять, зачем он это сделал. Сняв фуражку и положив ее на стол у моей сумочки, он сел, прикоснувшись своей ногой к моей. Я непроизвольно отдернула ногу. Он улыбнулся.

– Нервничаете? – Его тусклые светлые волосы были коротко пострижены по бокам и – из-за снятой фуражки – взъерошены на макушке. Лицо было румяным и гладко выбритым, брови – такими же светлыми, как и волосы. – В полицейском участке многие нервничают, – сказал он. – Я все понимаю.

Сняв фуражку, он словно снял защитную броню. Он принял расслабленную позу и всем телом повернулся ко мне, положив согнутую в локте руку на спинку своего стула, словно мы сидели в баре.

– Сержант Куинн, я бы хотела позвонить своему отцу. – Я не знала, где сейчас отец, но Доуви наверняка нашла бы его для меня.

– Чаки, – сказал он.

– Я готова подписать признание или что там еще от меня требуется, но сначала мне нужно поговорить с отцом.

– Айрис – могу я вас так называть?

– Да.

– Не нужно вам звонить отцу. Я могу поговорить с мистером Уилером и объяснить ему ситуацию – наверняка он отнесется с пониманием к такой милой девушке. Но если вы хотите пригласить отца, мне придется пока посадить вас в камеру. Он сделал паузу, и слово «камера» повисло в воздухе. – Вы только представьте, какие женщины у нас там сидят. Шлюхи. Алкоголички. Далеко не девушки из высшего общества, как вы. Но если вы хотите, чтобы я вас там запер с этими отбросами, что ж, пожалуйста.

– Не хочу, – умоляюще произнесла я.

– Правильно. Это мудрое решение. Вы совершили нехороший поступок, и мне бы не хотелось, чтобы вас за это наказали, но и отпустить вас просто так я тоже не могу. – У него были полноватые губы для мужчины; нижняя губа немного выдавалась вперед.

– Я знаю, что зря пошла туда, но я была расстроена из-за сестры и плохо соображала.

На белой стене виднелся отпечаток чьей-то руки, коричневатый, похожий на пятно от кофе в форме человеческой ладони.

– Мне жаль, что у вас проблемы с сестрой, – сказал он и положил руку мне на колено. Сперва я довольно наивно подумала, что это он так неловко пытается меня утешить.

– У меня есть старшая сестра, – сказал он, все еще держа руку на моем колене. – Она живет с мужем и детьми в Йонкерсе. Муж содержит мясную лавку. Они живут прямо над ней, и запах там можете себе представить какой. Металлический запах крови.

– Чаки, – сказала я, намереваясь снова спросить его, могу ли я позвонить отцу. Я хотела убрать его руку, но не знала, как он отреагирует. Ожидание в камере теперь казалось менее страшным, чем это. Но не успела я закончить фразу, как его рука поползла вверх по моему бедру. Я не пошевелилась, а лишь уставилась вниз на свою темно-синюю юбку, которая свернулась гармошкой под натиском его руки. Он наблюдал за мной, я это чувствовала. Ждал, как я отреагирую. Я никак не реагировала, и он начал поглаживать большим пальцем мою ногу поверх чулка, сжав другими пальцами внутреннюю часть моего бедра.

– А может мне и не придется звонить мистеру Уилеру, – сказал он. – Уверен, мы что-нибудь придумаем.

На мгновение я застыла, а потом взглянула ему в глаза и еще сильнее сжала в руке платок Эстер. У него были светлые голубовато-зеленые глаза, полупрозрачные и ясные, вот только в их глубине таилась бездна. Бездна, которая когда-то поглотила моих сестер и теперь поглотит меня. Мне нужно было спасаться. Вскочив, я ринулась к двери и стала звать на помощь.

– Эй, ты чего! – крикнул Чаки мне вслед, когда я открыла дверь и выбежала в общую комнату. Полицейский постарше, делавший себе кофе, поспешил мне навстречу.

– Что случилось, мисс? – Он протянул ко мне руку, но я отшатнулась от него, попятилась назад и упала в кресло у одного из столов. Я никак не могла перевести дух и прижала руку к груди, пытаясь успокоиться.

– Шеф, – сказал Чаки. – Я задержал ее за проникновение в дом, а в нее словно бес вселился!

– Он лжет, – сказала я, обвинительно подняв к нему указательный палец. Я по-прежнему с трудом дышала, по-прежнему была скована страхом, и у меня кружилась голова. – Мой отец – Генри Чэпел. Слышали о «Чэпел файрармз»? Когда он узнает, что вы со мной сделали…

– Да ничего мы с тобой не сделали, – сказал Чаки.

– Чак, – сказал ему шеф, мотнув головой в сторону: «Уходи отсюда». Чаки покраснел и поначалу не двинулся с места, но ослушаться начальника не осмелился и все-таки ушел.

Я подняла с пола упавший платок и положила его в карман.

– Принести вам стакан воды? – спросил меня шеф полиции.

Я покачала головой:

– Я хочу уйти отсюда, мне нужно домой.

Он предложил довезти меня до моей машины, но я отказалась. Обвинение в незаконном проникновении больше не обсуждалось. Меня никто не удерживал.

Под дождем, без зонта, я пошла по Мейн-стрит и, должно быть, выглядела довольно жалко. Вскоре рядом со мной притормозил универсал – сидевшая за рулем женщина предложила меня подвезти; сзади через запотевшее стекло на меня с любопытством смотрели две пары детских глаз. Рассыпаясь в благодарностях, я села к ним в автомобиль, и женщина отвезла меня к «Ситроену».

Зили дома не было. Доуви очень огорчилась, увидев меня в таком состоянии – насквозь промокшую, потрясенную случившимся в полицейском участке.

– Машина сломалась, – аккуратно сказала я. – Со мной все в порядке.

Вскоре Доуви принесла мне в спальню поднос: стакан воды и два аспирина; миска супа; кружка чая с молоком.

– Поешь, хоть немного согреешься, – сказала она и ушла. Я села за стол. Голубые глаза Чаки все еще стояли перед моим мысленным взором, и я содрогнулась, как от леденящего ветра. Зили была в опасности, и теперь я ощущала это еще сильнее, словно беда подошла ближе. Но я не могла позволить себе сорваться, как в те времена, когда мы еще жили с мамой. Я приложила много усилий, чтобы держать себя в руках, и вот уже шесть лет мне это удавалось. Когда Зили вернется домой, мне нужно будет договориться с ней, а для этого я должна была быть начеку.