Текст книги "Карагач. Запах цветущего кедра"

8

Колюжный предусмотрительно сделал заявку на вертолет еще из Москвы, но когда прилетел, оказалось, что во всей области уже бушует внешне почти не заметный, неврастенический ажиотаж: встречали гостей из Центра Коммуникаций. Что это за организация, с чего вдруг нагрянули ее представители вкупе с ОМОНом и что собираются делать, толком даже губернатор вряд ли знал. Ощущение было такое, будто ЦК, это нечто высокое и грозное, сопоставимое со старым, партийным. Начальников в областном аэропорту знобко потряхивало, по распоряжению Центра на всякий случай поставили на спецобслуживание все ведомственные вертолеты, и ни о каком фрахте налево слышать не хотели.

Было еще два пожарных, принадлежащих МЧС, однако и там от Вячеслава отмахивались, де-мол, начинается пожароопасный сезон. Однако как выяснилось, откровенно врали, и не давали борт даже на один рейс по той же причине, мол, ЦК негласно запретило всяческие несанкционированные им полеты над территорией области. Спасатели же дали дельный совет – обратиться к местному олигарху, который не так давно купил частный геликоптер французского производства, подержанный, десятилетний, но ведь иномарка, свиду так приличная. Правда, сам владелец только учился летать, поэтому нанял профессионального пилота. И поскольку содержание вертолета обходится дорого, то иногда сдавал его в аренду, в том числе и администрации области, когда нет нужды гонять тяжелую машину.

Колюжному не оставалось времени на раздумья, Бурнашов с компанией уже были в Усть-Карагаче, и младший Галицин рвался немедля ехать по месту пребывания своего отца, то есть, на Гнилую Прорву. Он уже сделал попытку прорваться на джипе по старому зимнику вдоль реки, но в пяти километрах засадил машину так, что едва выдрали трактором. Теперь катался по поселку, искал лодку с мотором и проводника, и будто бы уже договорился с кем-то, но Бурнашов удерживал его тем, что не хотел оплачивать аренду моторки, а своих денег у Романа будто бы не было. В принципе, его можно было и отправить на розыски Галицына, но Рассохин – когда еще была связь с ним, отчего-то велел ни в коем случае не пускать его в одиночку.

Колюжный встретился с местным олигархом, в общем-то без особых хлопот подрядил у него вертолет, не взирая на завышенную цену, залог и строгий наказ, не совершать ничего криминального с применением летательного аппарата – будто бы опасался за свою репутацию. Пилот был из уволенных военных летчиков, воевал в Чечне, и вначале показался Вячеславу человеком отчаянным и независимым. Они вместе проработали на карте маршрут до Гнилой Прорвы, и вть тут было некогда, Бурнашов с компанией уже были в Усть-Карагаче, и младший Галицин рвался немедля ехать по месту пре тот же день, уже после обеда, вылетели в Усть-Карагач. Приземлились там на полузаброшенном аэродроме, где Бурнашов, чтобы не тратиться на гостинницу, разбил лагерь из двух палаток.

Все аэродромное хозяйство Усть-Карагача принадлежало теперь МЧС, рейсовые самолеты не летали уже лет двадцать, с тех пор, как закрылся прииск. Земляное летное поле однажды и навсегда завоевал вездесущий репейник и начиная с осени, а особенно весной, отойти от старого здания аропорта, не нацепляв, прилипчивых коробочек, было невозможно. И рос он здесь настолько высоким, что скрывал с головой человека. Оставался свободным от его засилья лишь небольшой пятачок с бетонной площадкой и две узких колеи, ведущие к поселку. Но дежурный в радиорубке был – стареющий парашютист лесоохраны, судя по раскосым, улыбчивым глазам, из местных туземцев – ясашный. Кирилл Петрович успел щедро угостить десантника, сразу же найти общий язык и провести разведочный опрос, то есть, узнать все местные сплетни за последний год. Пенсионер сразу же предупредил, что он самый счастливый мужик в Усть-Карагаче, поскольку живет одиноко, давно переселившись на аэродром, в пустующее деревянное здание. Тут раскопал огород, развел пасеку, коз, летом косил сено, когда-то отвовевав у репейника лужок, и несмотря на уединенную жизнь, знал все, что твориться в округе. Каждое утро дежурный носил молоко к магазину, где его продавал, наторговывал себе ровно на поллитра водки и возвращался на свой безопасный островок, зная, что его никто не потревожит.

– Ясашные самые счастливые люди на земле. – сразу же заявил он. – Потому что у нас нет врагов. А народ, у которого нет врагов, самый мудрый народ.

После второй бутылки его потянуло на растительную философию, в результате чего Бурнашов узнал, что самая мудрая из трав на земле – лопух, то есть, репейник. У него тоже нет врагов, все живое и не живое состоит в друзьях, поскольку все, что движется, будь то звери, птицы, люди или даже ветер помогают лопухам рассеиваться по земле и сохранять свой род.

К общительному и веселому ученому мужу из Москвы он так проникся, что позволил поставить палатки на своем покосе и порывался сначала на рыбалку, чтоб сварить уху из карагачской нельмы. Хотя сам признался, что у него нет ни сетей, ни даже удочек, а в обласе последний раз сидел еще в детстве, поскольку всю жизнь летал и прыгал с парашютом. И еще грозился зарезать козлика, дабы угостить чапсой – шашлыком на веретеле, как делают это исключительно ясашные оленьи люди. Правда, на чапсу берут молочного олененка, но за неимением оного, мол, сойдет и козлик.

И если бы не Сашенька, отнявшая у них третью бутылку и вставшая на защиту козла, точно бы зарезал.

О Рассохине дежурный слышал, помнил еще старые его геологические подвиги, но живьем не видел, мол, на аэродроме не появлялся, и слышал, говорили, ушел по Карагачу вместе с Гохманом на моторной лодке. Зато ментовский полковник Галицын заезжал, в компании местного прощелыги Скуратенко, интересовался возможностью попутного авиатранспорта на Гнилую. Было это еще в ледоход, и вертолет МЧС планировался, чтоб осмотреть ледяные заторы на реке, которые раньше попросту бомбили с воздуха, а с некоторых пор запретили из-за гибели ценной рыбы, той же нельмы. Полковник ждать авиатранспорт не стал, уехал на моторке, и на Карагаче был пойман Дуськой Сысоевой, в прошлом канадской гражданкой и нынешней хозяйкой всех ореховых промыслов.

От дежурного Бурнашов и узнал, что эта заокеанская тварь поставила Скуратенко на жердь, за то, что будто изнасиловать хотел, а самого Галицына захватила в плен!

Если раньше в здешних местах девиц кержаки крали, то теперь бабы воруют мужиков, потому что на Гнилой их живет целый лагерь, по слухам, бывших проституток, поэтому все они страшно красивые и заманчивые. Мол, они-то и воруют мужиков, содержат на положении зверей в зоопарках: садят в железные клетки и всячески издеваются, глумятся. Например, разденутся до гола и перед ними ходят, бедрами виляют, срамные места показывают, дразнят но даже руками пощупать не дают. И еще получают от этого удовольствие, извращенки! Верховодит ими Дуська, молодая девка, что явилась сюда из самой Канады. Ведьма форменная, но настолько влекущая и притягательная, что даже успокоенный и счастливый дежурный испытывает волнение в ее присутствии, и Скуратенко понимает. Любой мужик перед ней теряет голову, становится чумной, покорный, готовый исполнить любую ее прихоть и таким образом оказывается в рабской зависимости.

По предположениям вечного дежурного, Рассохин скорее всего вслед за Галицыным попал к ней в плен и томится в лагере на Гнилой. Говорят, там уже с десяток таких сидит, начальство милицейское, прокуратура и даже губернатор знают, но никто выручить мужиков не в состоянии. В прошлом году летали туда целой бандой, человек пятнадцать местной милиции и МЧС, но вернулись рваные и драные: будто сумасшедшие эти девки разделись и пошли в атаку в чем мать родила. Сами менты не рассказывают про свой позор, однако пилоты вертолета говорили, половину когтями исцарапали и покусали, другой половине мошонки отбили.

Теперь на Гнилую никто не суется, так что Бурнашов и вся экспедиция сильно рискует, если отважится полететь на Карагач.

Вертолет ждали, и в воздухе показалось, прыгали от радости, но едва Колюжный ступил на землю, как сразу же понял – ссорятся. И тут же сам попал под наезд милицейского потомка.

Вячеслав, как и его родитель, ячеслав вылетел в Усть-Карагач, приземлился там на заброшенном аэродроме и сразу же попал под наезд и строгий навсю жизнь конфликтовал с людьми маленького роста, считал, что они озабочены своей физической невеликостью, страдают комплексом неполноценности, и поэтому относился к коротышам снисходительно. Этот был метр с кепкой, но зато гонору на троих и никакого уважения к старшим, что Колюжного особенно раздражало. Бурнашева он по-соседски звал по прозвищу – Сатир или вовсе Кирюха, и даже супруге его говорил «ты». Кирилл Петрович почему-то терпел, видимо, чувствовал себя виноватым, что старший Галицын угодил в переплет, а может давно свыкся с хамством и никак не реагировал. Короче, Роман чувствовал себя, хозяином положения.

– Ты что творишь, финансист хренов?! – тараща круглые, совинные глаза, заверещал он. – Бабки дал, и начальник? Или Рассохин – начальник? Так мне до фени! Я на вас положил с прибором! У меня отец пропал! По вашей вине, между прочим!

Последний раз Колюжный дрался в Англии, когда был студентом, и поклялся себе более не применять силы, если пронесет, если его не отчислят и не посадят по расовым мотивам – сцепились с негром, без всякой мотивации. В порыве ярости Вячеслав, оказывается, ругался по-русски и назвал соперника чуркой драной. Пронесло чудом, из-за неверного перевода ругательств в судебном заседании: растолковали, как расколотые дрова, что вроде было не обидно для негра, заставили заплатить штраф и отпустили. Даже отцу сразу не доложили, и он узнал о конфликте спустя год.

Сейчас ему хотелось дать отпрыску Галицына в оттопыренное ухо, как-то кривовато приросшее к бритому черепу, но за эмоциональной встречей наблюдала жена Бурнашева, Сашенька, нежное, юное создание. А потом, за оборзением этого малого стояла уважительная причина – потерявшийся родитель.

– Езжай, ищи отца, – спокойно посоветовал Вячеслав. – Тебя никто не держит.

Роман обескураженно покосился на Бурнашова.

– Сатир, а ты что базарил, денег у тебя нет?! Я бы уже давно на Гнилой Прорве был!

– Ну и дергай! – озлился тот. – Не теряй времени. Бери лодку, проводника и дуй! А то уже достал за дорогу!

Младший Галицын похлопал геликоптер.

– На хрен лодка, вертушку пригнали! Давай, заводи!

– Говнистый слишком. – мстительно отпарировал Бурнашев. – Не поднимет. Топай пешкодралом!

– Кирилл! – строго окликнула его Сашенька. – Как ты выражаешься? Это не хорошо!…

– Я ваше оборудование из Москвы припер! – мгновенно взъелся Роман, – Полтонны! Машину изломал! А мне места в вертушке нет?!…

– Мы обязаны взять Ромочку с собой! – закапризничало нежное создание. – Разве можно проповедовать доброе, вечное, и так поступать? Это отвратительно!

– А ты не лезь в мужские разговоры! – обрел голос ее муж. – Не суй свой носик, куда не просят!

Этого жена вынести не смогла и неожиданно хлестко врезала Бурнашову пощечину. Носик при этом и впрямь заострился в птичий клюв, и из побелевших губ отчетливо послышалось кошачье шипение. Она в тот час развернулась и безбоязненно ринулась в прошлогодний репейник. Роман даже слегка опешил от этой семейной сцены, по крайней мере, замолчал, а муж капризной особы подержался за щеку, бросился было следом, но резко встал, махнул рукой и вернулся.

– У нее бывает, – попробовал оправдаться. – Выплеск эмоций. Накопилось за дорогу… Из-за тебя, между прочим! Козлина…

Последнее относилось к Роману, который внезапно сник, сдулся и как-то по-ребячьи виновато протянул:

– А я при чем?…

Колюжный вспомнил, что Галицын-старший оказался в экспедиции по его настоянию, против воли Рассохина, и попытался исправить ошибку.

– Сколько стоит доставка груза? – мирно спросил он младшего. – И пассажиров. Я возмещу.

– Какой щедрый! – возмутился Бурнашов. – Я оплачивал бензин, ночлег в гостинницах! А ремонт джипа?!.. На самолете дешевле было прилететь. Мы ему ничего не должны!

– Еще выставлю счет за отца! – пригрозил ему Роман. – Тебе в первую очередь! Ты его втравил! Если нас тут за лохов держат!…

Всегда улыбчивого Сатира потряхивало – забыл даже о жене, исчезнувшей в прошлогодних лопухах.

– Да он сам навязался! Знать бы, так на выстрел не подпустил!

– Это я виноват. – признался Колюжный.

– Виноват – отвечай! – ухватился младший Галицын. – Короче, ты забрасываешь меня вертушкой на Гнилую Прорву! И возвращаешь обратно. Будем в рассчете.

– Согласен. Бери вещи и на борт. Через десять минут вылетаем.

Роман ухмыльнулся, как победитель, полез в свой джип. Бурнашов такого не ожидал.

– Да пошел он!… С отцом возились! Устроил нам нервотрепку… Теперь сынок мозги парит?правдаться.

Вячеслав приобнял его и повел в сторону, куда ушла Сашенька.

– С Рассохиным давно разговаривали? – спросил на ходу.

– Дней пять назад… Он на связь не выходит!

– Со мной тоже… Я надеялся, он уже в Усть-Карагаче.

– Нет его. Я домой к участковому Гохману заезжал, они вместе уехали. Дежурный по аэродрому рассказал, что здесь творится. Советовал вообще не соваться на Гнилую Прорву. Рассохин в плену у женщин, что в лагере живут. Есть там девица одна – Евдокия Сысоева…

– Евдокия? – с непроизвольным интересом переспросил Колюжный.

– Ну! Из Канады приехала, но русская… Ты-то откуда знаешь ее?

– Знаю. – уклонился Вячеслав. – Поехали к участковому!

– Так его уже нет! Привез больного, который мотористом был у Галицына. Их же бабы словили, и этого мужика на жерди распяли бросили в тайге… А назад участковый уехал с опергруппой и профессором из Питера. Помнишь, который Стасу вредил с получением разрешения?

– Слышал, Дворецкий фамилия…

– Ну, который еще письма писал! Вражина… Так вот жена Гохмана говорит, сбежал он. С ружьем, будто бы отомстить Рассохину. Тот увез у него Елизавету. А на нее Дворецкий глаз положил! В общем, сплошная любовь-морковь! Про экспедицию вроде как и забыли, и зачем я прибор паял?

Колюжный тоскливо осмотрелся.

– Кирилл Петрович… А что вообще известно о цели экспедиции?

– Как – что? – растерялся Сатир. – Все известно! Закопанные книги искать, в брошенных скитах. Я прибор привез!…

– Это я знаю… Какие книги? Что они собой представляют?

Бурнашов и вовсе обескуражился.

– Я и сам точно не знаю. Должно быть, церковные, старинные…. Антиквариат. Этим Стас занимался, ну и Галицын. Мое дело – прибор спаять…

– И оба пропали?…

– Ты что хочешь сказать, Слава?…

– Хочу сказать, к экспедиции мы подготовились классно. Ничего не знаем. Полный экстрим!

– Так Стас руководил. И Галицын!

– А мы ушами хлопали… Вы слышали что-нибудь о Стовесте? От Станислава Ивановича?

Тот посмотрел изумленно, пожал плечами.

– Не помню… Это что такое?

– Книга Ветхих Царей. Или еще может называться Мономахова ересь.

– Про такую точно ничего не слышал! – заверил Бурнашов. – Я прибор конструировал… Откуда про книгу узнал?

– Информация из ЦК. Совсем свежая…

– Какого ЦК? Ты что мелешь?

– Это Центр каких-то коммуникаций. Закрытая кремлевская структура.

– Ё-ё… – выругался изумленно. – А они там откуда знают? Во ё-ё…

В это время из зарослей внезапно возникла Сашенька, голова которой оказалась в репейнике – подслушивала.

– Кирилл?! – произнесла в ужасе. – Я тебя не узнаю… Как ты мерзко ругаешься! Что случилось?

– Радость моя! Заткни уши! – он стал выпутывать репейник. – А этот ЦК тут с какого бока? Им что, делать нечего?

Жена шарахнулась от него и скорчила брезгливую гримасу.

– Они давно разыскивают эту книгу, – сказал Колюжный. – Считают ее собственностью власти. Получилось, мы случайно влезли в сферу интересов государства. Где-то здесь уже находятся уполномоченные товарищи.

Бурнашов растерянно вздохнул.

– И что теперь? Сматывать удочки?

– Это мы посмотрим, кому сматывать. Сначала разыщем Рассохина.

– Неужели думаешь, он что-то утаил от нас? Не верю…

– Вы, Кирилл Петрович, ждите меня здесь. – Вячеслав направился к вертолету. – Романа возьму с собой…

Геликоптер стоял возле края зеленеющего покоса, неподалеку от палаток, готовый к вылету. Но тут Колюжный увидел, как пилот, отдыхавший в кабине, вышел с топором и стал привязывать машину, вбивая в землю штыри с тросиками.

– Что это вы делаете? – спросил Колюжный.

– Закрепляю. – меланхолично отозвался тот. – Запретили взлет.

– Штормовое предупреждение?

– Нет… Диспетчер сообщил, до особого распоряжения.

Подбежавший с рюкзаком, Роман вытаращил глаза.

– Эй, ты чего, пернатый?…

Вертолетчик забил последний штырь и молча забрался в кабину.

– Взлет запретили. – объяснил Вячеслав.

Младший Галицын надежды не терял, попытался договориться с пилотом.

– Мне до зарезу надо, понимаешь? У меня отец в тайге, в банду попал. Выручать его приехал, из Москвы…

– Ну и выручай. – лениво отозвался тот.

– Тебе же бабки заплачены!

– Бабки хозяину заплачены! А мне за нарушение талон вырежут на раз. Отдыхай, парень…

– Да кто тебя тут увидит?

– Не далеко РЛСка стоит…

– Да и хрен бы с ней! Взлетим, и нызенько!…

– А ракета в бочину. – пилот захлопнул дверцу и отвалился на спинку кресла. – Сейчас борьба с терроризмом.

Но Роман не сдался, начал стучать по обшивке. Пилот некоторое время терпел, после чего вышел и как-то меланхолично, однако сильно ударил его по уху. Поднял с земли, дал еще пинка и снова скрылся в кабине. Младший Галицын улетел в репейник и там пропал.

Бурнашов тем часом пытался замириться с женой – ходил кругами с рассческой, пытался вычесать репей из волос, что-то говорил торопливое, ласковое, но с видом усталым и рассеянным. Сашенька вырывалась из его рук, показывая свою независимость и несгибаемость. А Колюжный осторожно ходил козьими тропами по летному полю и искал устойчивую связь, намереваясь позвонить в Москву. В общем, все были чем-то заняты, потеряли бдительность, и никто не заметил, как на заброшенном аэродроме появился грязный милицейский микроавтобус. Он остановился поодаль, и скоро из репейника сразу со всех сторон появилось семеро ОМОНовцев с автоматами – окружили! Командовал гражданский, с лицом, усыпанным родинками или бородавками – одна крупная черная болталась в переносье. Вячеслав спохватился, когда они практически взяли лагерь в кольцо – головы в касках торчали со всех сторон, но первым среагировал побитый и неугомонный сын полковника милиции.

– Менты окружают! – почти весело закричал он. – Атас!

Гражданский был уже рядом с четой Бурнашовых.

– На землю! – рявкнул он басом. – Пакуйте их!

Строптивая, оскорбленная жена в тот же миг вцепилась в мужа, а тот заслонил ее, подставив спину. Один боец вырвал Сашеньку из рук и отшвырнул в сторону, а этот, с черной родинкой, ловко заковал Бурнашова в наручники и сбил на землю, лицом вниз. Сашенька закричала, но и ее уложили рядом с мужем.

– Вы что делаете?! – чуть запоздало закричал Колюжный и бросился на помощь.

Двое бойцов внезапно оказались за его спиной, повисли на руках и попытались свалить. Вячеслав одного стряхнул, а второго, цепкого и грузного, ухватил за аммуницию и поволок за собой. И успел заметить, как шустрый, маленький Роман прыгнул за вертолет и мгновенно исчез в бурьяне. За ним погнался ОМОНовец в бронежилете, но в прыти явно уступал да и опасался гроздьев репейника.

Колюжный был уже рядом с лежащей парой Бурнашовых, когда второй боец выпутался из автоматного ремня и с силой ткнул прикладом в затылок – сволочь, чтобы синяка не оставить!

Колюжный устоял, только почуял, шея хрястнула и перед глазами посыпались искры. Гражданский подскочил, хотел ударить под дых, но Вячеслав увернулся и достал его кулаком в грудь. Добавить не смог – навалились втроем, и все-таки уложили на землю. Защелкнули браслеты, обыскали, отняли бумажник и телефон.

– Колюжный?! – злорадно воскликнул гражданский, рассматривая паспорт. – Ну, ты попал! Срок тебе корячится!

Тот попытался встать, но боец придавил горло автоматным стволом, как дубиной и сел верхом. Вячеслав из последних сил сдерживал бульдозерный отцовский нрав и выругался по-английски, однако бородавчатый кое-что понял.

– В какую задницу? А ну, повтори по-русски!

– Пошел ты в драную задницу! – прохрипел Колюжный.

– Все слышали? – победно спросил тот. – Оказал сопротивление! Обмундирование порвал! И оскорбление!…

На бойце, которого волок за собой, разгрузка болталась, как детская распашенка.

– Как вы грязно ругаетесь! – вдруг возмутилась Сашенька, не взирая на то, что сама лежала лицом в землю. – А создаете впечатление интеллигентного и воспитанного человека!

– Английская школа! – торжествующе позлорадствовал бородавчатый и пнул Колюжного. – Может, тебе еще права зачитать?

– Завтра тебе самому зачитают. – огрызнулся Вячеслав.

И внезапным рывком сбросив с себя грузного бойца, попытался достать ногами бородавчатого – тот отскочил.

– Этих грузите! Где еще один?

В микроавтобусе наручников не сняли даже с Сашеньки, закрыли, как преступников, в зарешеченной клетке. ОМОНовцы убежали ловить младшего Галицына, а с задержанными остался гражданский.

– Ну что, черные копатели? – все еще злорадствовал он и крупная, свисающая родинка в междуглазье подпрыгивала. – Мародерством промышляете? Приехали могилы рыть?

Задирать и пикироваться с ним не имело смысла, поэтому Колюжный угомонился, зато Бурнашов воспрял.

– Ты, урод, наручники с женщины сними!

– Ничего, браслеты ей идут! – ухмыльнулся бородавчатый. – А за оскорбления при исполнении ответишь! Где находится Рассохин?

Кирилл Петрович покосился на жену.

– Я бы тебе сказал, где! Но сам догадайся!

– Ладно. – быстро согласился тот и выдернул из кармана рацию. – Бростье пацана! Джип его заберем – сам явится. У него документы в машине! Собирайте шмотье и поехали!

ОМОНовцы будто и ждали этого приказа, быстро содрали палатки, засунули в прицеп, микроавтобус развернулся и затрясся по разрушенной бетонке. За ним потянулся джип с прицепом, где было не распакованное оборудование для экспедиции.

На аэродроме остался один геликоптер, сквозь лобовое стекло которого белело лицо невозмутимого пилота.

Их привезли в поселковое отделение – старое, барачного типа, двухэтажное здание, с такими же мятыми, в застасканной форме, милиционерами, которые стояли безучастно и взирали на москвичей, как на диковинных зверей. И сразу стало ясно, что задерживали вышестоящие сотрудники, специально присланные в Усть-Карагач. Они же свели в полуподвал, напоминающий маленькую тюрьму – железный пол, могучие решетки, стальные двери: вероятно, в пору расцвета золотой лихорадки тут был районный изолятор, сейчас пустой и мрачный. Одна камера оказалась распахнута настежь и доверху забита колотыми дровами, другая – действующая, просторная, эдак человек на двадцать. Боец отомкнул ее, завел арестованных, и только тогда через кормушку снял наручники. Да еще уходя, выключил и так тусклый свет, а окна в помещении с нарами не было.

– Какое страшное место. – пролепетал в темноте дрожащий голосок Сашеньки. – Что с нами будет, Кирилл? Что нам делать?!

– Для начала попоем. – тот присутствия духа не терял. – Каторжанские песни. Кто слова знает?

– Они ищут Рассохина. – определил Вячеслав. – Значит, участковый их с Галицыным не нашел?

– Менты боятся на Гнилую ездить. Может, и не искал. Думаю так: с полковником возникли проблемы, попал в бабье царство бывших проституток. Стас пошел выручать и сам вляпался. Бабы там мужиков в клетках содержат, как зверей. А некоторых распинают, на жердях, по сибирскому обычаю…

– Почему ты говоришь такие пошлости? – строго спросила Сашенька. – Прекрати немедленно!

– Отчего же пошлости? – возмутился Сатир. – Ты же сама слышала! Ясашный на аэродроме говорил…

Во мраке возникло некое движение, но на сей раз не пощечина: жена попросту заткнула рот мужу.

– Вячеслав, вам есть кому позвонить? – вдруг спросила она. – У меня телефон есть…

– Не отняли? – пробубнил Бурнашов. – Ах ты, моя прелесть! Но как тебе удалось?

– Я спрятала…

– Куда?!

– Не скажу! – Сашенька ткнула телефоном в руку. – Звоните, Вячеслав. Может, нас спасут…

Обращаться к Бульдозеру за помощью не имело смысла, и слушать не станет, скажет, мол, я предупредил тебя, и теперь выворачивайся, как хочешь. Он всю жизнь мечтал выпестовать сына по своему образу и подобию, но воспитывала мать, ибо отец всегда был занят, да и сам Вячеслав, восхищаяясь его характером, страстно хотел быть не похожим и часто из принципа поступал наоборот. Он никогда не грубил, не ругался матом, в сложных ситуациях искал компромис, хотя отлично понимал, что при определенных условиях, когда достанут, вынудят, перекроют кислород, может легко превратиться в бульдозер.

На сей раз Колюжный даже матери ничего не стал говорить, позвонил и только дежурно спросил о ее здоровье и здоровье населения живого уголка. Она сразу угадала, что Вячеслав где-то далеко, принялась выпытывать и почти угадала.

– Скажи честно, ты не на тихой ли речке в Сибири? Не с этой ли человекообразной тигрицей?

Он покосился на Сашеньку и сказал:

– Женского пола близко нет. А что, понравилась тебе Евдокия?

– Ты же знаешь мое отношение. – уклонилась она от прямого ответа. – Право выбора за тобой. Ты почему опять поссорился с отцом?

Она не захотела слушать аргументы, что ссоры не было, просто разошлись во взглядах. И принялась мирить, долго и нудно повторяя много раз сказанные слова о бережном отношении к родителям. В зоопарке мама освоила еще несколько специальностей – приручала диких животных и готовила молодняк для продажи в цирки, говорит, даже тигров укрощала и сводила с нелюбимыми тигрицами, чтоб зачали потомство в неволе. Только вот сына никак женить не могла. Но зато всякий раз устраняла барьеры между отцом и сыном. Когда тот подрался с негром и месяц отсидел в английской тюрьме, когда транжирил отцовские капиталы на ученых, изобретающих вечный двигатель, и даже когда из патриотических соображений финансировал на выборах кандидата, который оказался соперником родителя. Ну кто бы знал? Симпатичный мужик и говорил правильные вещи.

Пока Колюжный разговаривал с матерью, чета Бурнашовых прислушивалась и о чем-то зашепталась – кажется, ссорились…

– Почему вы не сказали отцу, что мы в тюрьме? – с вызовом спросила Сашенька.

– Потому что маме звонил. – Вячеслав отдал телефон. – Сами справимся, не впервой.

Юная супруга Бурнашова обиделась, снова принялась терзать свои волосы, освобождая от репьев, но сам он воспрял.

– Сначала тюремщиков надо измотать. – и принялся стучать в дверь. – Чтоб боялись и уважали. Сейчас строить буду! Чтоб служба медом не казалась.

Барабанил четверть часа, прежде чем в коридоре появился краснорожий, явно местный милиционер и открыл кормушку.

– Чего надо?

– Свет включи! – рявкнул Бурнашов. – Моя жена боится темноты! В камере положен свет! А если я подкоп начну рыть?

Тот заворчал, однако включил лампочку, закованную в сетку железной перегородки. Сатир не унимался.

– Почему нет воды? Здесь, между прочим, женщина! И когда будет ужин? Мы хотим есть!

Спустя несколько минут принесли ведро с водой и три кружки, а через полчаса еду – что-то вроде бизнес-ланча из поселкового ресторана, но за деньги. Потом Кирилл Петрович потребовал прогулку и туалет, затем постель, но когда и это доставили, забраковал слишком грязные и комковатые матрацы, от которых у его жены непременно заболит спина. Ко всему прочему, стал требовать чистое белье и дополнительные одеяла, поскольку в подвале было холодно. Испуганные местные милиционеры сначала суетились, даже извинялись и что-то меняли, несли, но когда Бурнашов запросил врача своей жене и адвокатов для всех, вроде, пообещали и надолго исчезли.

– Заело! – с удовольствием определил Кирилл Петрович. – Сейчас последует реакция!

– Тогда мой черед. – деловито заметил Колюжный. – Явно потребуется физическая сила.

Сашенька заподозрила неладное, напряглась.

– Что вы хотите? Чего добиваетесь? Что все это значит?!

– Борьба за свои права! – успел сказать Бурнашов.

Загремела лестница, заскрипел ключ в замочной скважине и дверь распахнулась. Бородавчатый возник в сопровождении двух бойцов, явно оторванный от приятных дел и умеренно гневный. Он приказал выбросить из камеры постель, оставить только воду, вывел Колюжного в коридор, верно посчитав его главным, и запер глухую дверь в камеру.

Бойцы поставили узника лицом к стене, и замерли по бокам, как архангелы.

– Ты у меня будешь париться здесь, сколько захочу! – не страшно пообещал бородавчатый. – И спать на бетоне. А если спина болит, сейчас полечим.

Вячеслав почуял на пояснице жесткую резину – не били, а будто обозначали место, где у него почки, слегка постукивая. Это было последней каплей, которая и разрушила железобетонную плотину всякого приличия, возводимую мамой с детских лет. Он снова почуял, как пробудился в нем отцовский характер, а глаз сам отыскал увесистые березовые поленья, торчащие из камеры, приспособленной под дровяник.

– А под бульдозер не хочешь?

Бородавчатый не ожидал.

– Что ты сказал?…

– Не надо борзеть! Ты кто такой?!

Тот отскочил в сторону, освобождая место бойцам.

– Сейчас узнаешь. Лечите его!

ОМОНовцы тоже отступили, чтоб было место для размаха дубинами, и этого было достаточно. Вячеслав метнулся к дровянику, выхватил полено.

– Ну, подходи!

Он был на голову выше каждого из бойцов, руки длиннее и полено увесистей, чем резиновая дубинка, Бородавчатый мгновенно оценил это и отсупил. А может, команда была только попугать.

– Отставить! – выдавил он и сунул руку подмышку. – Брось полено!

И вдруг из камеры послышался отчаянный возглас Сашеньки:

– Вячеслав!… Не поддавайтесь на провокации! Они вас убьют!

Оказывается, все слышала!

– Пусть попробуют! – громко отозвался Колюжный. – Одного так точно успею с собой прихватить!

Палач поднял руки.

– Не будем обострять. – сказал вдруг дипломатично. – Отдай полено. Всего один вопрос, и пойдешь в камеру.

Что происходит в коридоре, Бурнашов видеть не мог, но оставаться безучастным тоже, и попытался отвлечь гнев на себя.

– Тебя завтра самого полечат! – заорал он. – У тебя на роже написано – псих ублюдочный! Думаешь, управы на тебя нет?!

Бородавчатый на вопли внимания не обратил, достал из кармана снимок.

– Это кто?

На фотографии была Евдокия Сысоева крупным планом – золотые, огненные волосы по плечам и чуть раскосый, цепенящий взор кошки. Та самая фотография, что была уворована Вячеславом на даче генерала ЦК и хранилась в отнятом бумажнике.

– Не знаю. – буркнул Колюжный, не выпуская полена.

– Зато я знаю: Евдокия Сысоева по кличке Матерая. То есть, вы знакомы.

– Не знакомы.