Текст книги "Карагач. Запах цветущего кедра"

Он делал паузы, и казалось, в это время сглатывал подступившие слезы, стараясь при этом держаться мужественно. И в одной из пауз замок наручников щелкнул и дужки разошлись.

– У вас отняли бизнес? – участливо спросил Вячеслав, забирая у него вилку. – Второй открою сам.

– Отняли, да. А теперь еще и сожгли базу на Гнилой. Все сгорело! А Распутин вынуждает меня вернуться на Гнилую Прорву!

– Кто?…

– Распутин! Григорий Ефимович!

Колюжного передернуло от знакомого уже, детского, затаенного страха: генерал из ЦК и всамом деле был точной копией образа придворного «старца»! Эдакого киношного образа, который сложился и существовал в воображении, как полузабытый сон, оставив лишь неуловимое его послевкусие.

Вот на кого похож!

– Но ведь он только рядится под Распутина. – Вячеслав потряс головой. – Он же не настоящий. На самом деле это генерал…

– Самый настоящий Распутин! – горячо перебил Сорокин. – Перевоплощенный и бессмертный!… И заметили – хромой! А это печать дьявола…

– Он в хоккей играл…

– Я знаю его семь лет, и все это время он припадает на одну ногу.

Калюжного словно колким ветерком опахнуло: Сорокин источал безумие. И этот больной, шизофренический бред показался липким, навязчивым, ввергал в некое оцепенелое состояние прострации.

Вторая клешня наручников, однако же, распалась сама. Он поднял браслеты, сложил и спрятал в карман.

– Я предупреждал, некоторые вещи очень трудно понять и принять. – забухтел гость. – Особенно, не посвященному… Настоящий Распутин не убит. Вернее, даже не так… Его и в самом деле стреляли, травили ядом и топили. Но энергия варисовела делает человека бессмертным! Настает час, и он является вновь… Это придумал не я! Это есть в архиве моего прадеда. Алфей Сорокин написал царю, сообщил, откуда взялся, откуда пришел Распутин. Царица не поверила… А Григорий Ефимович тайно прожил несколько лет на Карагаче, у молчунов. И ему позволили читать Стовест. Тогда книга еще была… А всякий, кто прикоснулся к знанию будущего, обретает энергию варисовела. Но не способен получать ее из пространства!… Молчуны надеялись, он донесет императору откровения… Но Распутин возомнил себя пророком! И устроил шабаш при дворе, потому что был простой мужик и никогда не принадлежал к толку огнепальных. Теперь он воплотился и опять пришел ко двору, голодный и злой, напитанный губительной энергией чишовела.…

Под его монотонную, но знобящую речь Колюжный зашел в ванную, умылся холодной водой, но липучий бред не смывался. Сорокин пристроился рядом и продолжал говорить, как будто монотонно читал свою ненаписанную книгу – на одной ноте.

– Варисовел позволяет перевоплощаться, обретать тело, но каждый новый его клон лишен прежних знаний. И потому будет искать их! У него в программе записано – истины существуют!… Молчуны понимали это, и нашли иной способ сохранения истин Стовеста. Они переложили вещие знания в иную форму и сотворили Сорокауст. Теперь так называют Книгу! Она вложена в сорок уст. И вот этого как раз я и не могу, не имею права объяснить воскресшему Распутину! Мне надо исчезнуть!.. Но прежде избавиться от этой женщины!

– Причем здесь женщина? – Чувствуя некое отупение, спросил Колюжный.

– Да, простите… Она мучает сознание. – Сорокин помаялся, словно от зубной боли, и наконец-то подобрал слова. – Мы были партнерами! Но разошлись во взглядах… Она меня пытала! Устроила террор! Вы знаете, что такое распятие по-сибирски? Это когда жердь проталкивают в рукава… Впрочем, вам и не нужно знать. Сейчас волнует другое, кто поджег лагерь? Какой смысл? Чтоб мне не досталось – глупо. Я и не собираюсь возвращать имущество… Неужели все-таки она?!

– Кто – она? – с трудом улавливая смысл, спросил Колюжный.

– Женщина! Здесь есть такая женщина. Евдокия!

– Сысоева?

– Сысоева! А кто еще? Кому выгодно?… Уверяю вас, она самая настоящая террористка. В Канаде поджигала школы. Да, еще будучи подростком! Это она спалила дом вождя! Ради бога, только не подумайте, я не сумасшедший!

– И она в международном розыске?

– Да, Распутин сказал, разыскивает Интерпол… Дом вождя она сожгла давно, в отрочестве. Я это хорошо помню…

Его распирал рой чувств, невысказанных слов, довлел страх, и времени было в обрез. При этом у Колюжного все же оставалась надежда добыть, вычленить из всего этого сумбура что-нибудь полезное. Колюжный запер дверь на ключ.

– Вы не спешите. Какого вождя?

Сорокин страдальчески поморщился.

– Веригина, вождя духоборов. Ну, помните, Лев Толстой, непротивление злу насилием… Это я к слову вспомнил, не обращайте внимания… И не запирайте дверь на ключ!

– Почему?…

– Мы не успеем выскочить, а на окнах первого этажа решетки. Сам распорядился поставить! Она подожжет гостиницу. Чтобы выдворить пришельцев, изгнать Распутина. Он страшнее всего опасается пожара! Как вся прочая нечисть – света! Поэтому она непременно подожжет!

– Давайте по порядку – прервал Вячеслав. – Кто подожжет? Евдокия?

– Хорошо, по порядку, – Гарий потряс головой. – Дело в том, что Дуся!… То есть, Матерая верит в существование книги! Она из общины голышей. У духоборов есть такой толк, по природе протестантский. Конечно, я виноват, и сам убедил… Но теперь не могу доказать, что ее не существует!

– Кого не существует?

– Стовеста! Вернее, существует Сорокауст. Мы с Дусей разошлись, поссорились из-за этой книги… Потому что на Карагаче появился сначала профессор Дворецкий. Еще в прошлом году. И опять свел ее с ума! Тайно от меня убедил искать Стовест и пророчицу, чтоб получить знания… Впрочем, нет, она еще была вменяема. И только мечтала встретиться с Рассохиным… Но сразу после ледохода явился этот зловещий полковник, авантюрист! Я сразу заподозрил: он хотел отнять предприятие. Увлек сказками, мифами!.. Матерая его приблизила, сделала подручным. И все, чтоб заманить Рассохина!… И я стал не нужен! Стал мешать им!..

Он некоторое время проглатывал обиду и слезы, и проглотив, чуть воспрял. В мутных глазах даже огонек появился.

– Нет, я не огорчился – обрадовался! – продолжал Сорокин. – Думал, навсегда избавился, оставил им все и тайно убежал к китайцам. Они обещали переправить в Китай. У меня есть паспорт!… Заплатил наличными, но меня обманули!.. Я же не мог вернуться назад, Матерая стала невыносимой! Она грозилась снова поставить на жердь!… В общем, и это сейчас не имеет значения. Даже доволен, что все сгорело! Кто бы не поджег – огонь очищает…

– Что-то я не совсем понимаю. – признался Вячеслав. – Кто нужен этой женщине – Рассохин или Галицын?

Сорокин драматически вскинул руки.

– Полковник был нужен Матерой, чтоб отнять бизнес! И от меня избавиться! Она бросит его немедленно, как только заманит в общину Рассохина. Вот ее главная цель! Дуся играет мужчинами, как хочет… Одно не укладывается, кто устроил пожар? Если Рассохин в руках Матерой, зачем поджигать?… Слушайте, а если базу подожгли молчуны?! Как я сразу не подумал…

Колюжный уже запутался в его комковатой, путанной речи и спросил о том, что пока еще понимал.

– Зачем Евдокии Рассохин?

– Как – зачем? Вы не понимаете?… Он выведет на пророчицу! Для чего ищет Рассохина! И непременно найдет… Помогите вырваться!… Вы влиятельный человек, и ваш отец…

– Вырваться от кого? – чувствуя полное замешательство, спросил Вячеслав.

Мутный взгляд его вдруг остекленел.

– Распутин требует, чтобы я вернулся в Гнилую Прорву! И продолжил искать Стовест. Это такая книга, книга предсказаний будущего. Как бы вам объяснить, это легенда, миф. То есть, бывшая книга…

– Ну, я слышал про книгу. И что?

– Распутин! Он явился в этом образе, чтобы опять низвести основы самодержавия! Все повторяется… Предупредите своего отца!

– То есть, Распутин отправляет вас обратно, в Гнилую Прорву?

– Разумеется!… Он считает, если, у меня был контакт с пророчицей, то она опять захочет со мной встретиться. И посвятить в тайну существования Книги Ветхих Царей. Он требует, чтоб я восстановил бизнес после пожара! Готов оплатить строительство, поставку оборудования, обеспечить охрану… А сам совершил ошибку и позволил бежать Дусе! Я больше не хочу иметь дела с этим многоликим дьяволом!… Зачем я теперь нужен пророчице?! Когда есть сам Рассохин! Стоит ему только появиться на Гнилой, а тем более, на Сохатинной Прорве, и она явиться сама! Она того и ждет!…

– А у вас был контакт? И то, что написано Стюартом, это правда?

– Не перебивайте! У меня и так путаются мысли… Зачем я нужен? Когда на Карагач приехал тот, который ее убил? Они же все знают: слепая пророчица ищет своего убийцу!

Колюжный уже понимал, что перед ним шизофреник, но все равно мороз побежал от плеч к голове, показалось, волосы зашевелились.

– Кто же ее убил?

– Ваш товарищ, Рассохин. Все об этом знают.

– Она мертвая?

– Не совсем так!… Она живет за счет энергии особых полей. Погорельцы научили ее извлекать варисовел из пространства!… Вам это трудно понять, но это так. Существует энергия смерти – чишовел. Люди добывают ее за столом, поедая трупы. Природная энергия варисовела дает, посути, бессмертие. Поэтому Распутин все время перевоплощается… Но вам не нужно вникать в детали! Для непосвященного они кажутся бредом. Просто помогите мне скрыться. Пока я не сошел с ума!

Он выпалил это одним духом и задышал, как загнанный.

– Про чишовел я уже слышал, – оцепенело произнес Колюжный. – Но никак не пойму, от кого вы хотите скрыться?

– Мне надо вырваться из-под влияния молчунов! Они навели на меня порчу, заморочили голову. Они лишили меня здравого рассудка! Я живу теперь в кажущейся реальности. Но зато я знаю будущее, вижу, что произойдет. Спасите меня!

– Как?…

– Морок огнепальных очень силен, с ним трудно совладать. Как трудно расставаться с искушениями, со способностями предвидеть, предсказывать будущее. Не обращайте внимания ни на что! Я подскажу, как!… Отнимите меня у этой женщины! И тогда молчуны не смогут влиять на мое сознание!

Колюжный потряс головой.

– Что я должен сделать? Конкретно?

– Отнять у меня Матерую!

Он ощутил некое зачарованное отупение, когда невозможно сконцентрироваться ни на одной мысли. Казалось, сейчас и сам сойдет с ума.

– Как же я ее отниму?!

Эта его зачарованность вдохновила Сорокина.

– Вам надо похитить Дусю! Я знаю, сделать это трудно. Придется украсть не только ее тело, но и душу! Как это делают молчуны.

– Похитить, а дальше что?

– И более не оставлять никогда! Сделать ее счастливой! Тогда она будет вам благодарна, признательна… Это все не бесплатно. У меня совсем нет денег, но я расплачусь! Да, получится, я в третий раз ее продаю. Но нет другого выхода!

– То есть, вы нанимаете меня? За деньги? Чтоб я похитил Матерую?

– Наконец-то вы меня поняли! – он схватил за руку. – Денег нет, но отдам вам гостиницу! Последняя собственность, что осталось. И ее бы отняли, но успел спрятать документы. Мы завтра можем оформить… Не буду вас обманывать, все по честному! Матерая сбежала, чтоб поджечь гостиницу. Сейчас это нам поможет! Пожар сорвет тайную спецоперацию. Она все предвидит, и сегодня ночью гостиница загорит! В любой момент. Она закидает первый этаж коктейлями Молотова и все!.. Или я опять кажусь вам сумасшедшим?…

Вячеслав стряхнул его руку и отпрянул.

– Не кажетесь, вы сумасшедший!

– Но это легко проверить!… Только запомните, что скажу. Первый этаж обгорит, пострадают два человека. Пожарная машина приедет без воды… А скажут, замкнула электропроводка!… В общем, Распутин вынужден будет уехать вместе со своими солдатами. Он боится света пожара! Я от него избавлюсь. Избавлюсь от влияния молчунов, которые морочат мне голову! Как только вы избавите от морока Матерой!… Помогите мне? После пожара здесь можно сделать ремонт, восстановить! Возьмите обгорелую гостиницу? У меня больше ничего нет, последнее отняли китайцы…

Его бред был липким, навязчивым, и Колюжный уже не мог ему противиться только словом, ибо сейчас требовался бульдозер. Он молча взял Сорокина зашиворот и чуть ли не волоком потащил к двери. На пороге тот уперся, заговорил шепотом:

– Не запирайте дверь. И не ложитесь спать. Когда загорится, бегите в коридор. Намочите простынь, наденьте на голову. Вас никто не узнает. Это единственная возможность скрыться. Будет сутолока, неразбериха. Воспользуйтесь! Я тоже в это время сбегу!

Вячеслав выпихнул его и затворил дверь на ключ. Гарий не унимался, поскребся и сказал громким шепотом:

– Встретимся на Мотофлоте. На берегу старая самоходная баржа. Там побеседуем предметно. Вам же интересно узнать про Матерую? Мне есть что рассказать!..

В душевой оказалась даже горячая вода, но Колюжный умылся холодной, до пояса, растерся полотенцем, однако чувство некого мерзостного налета, оставленного безумием, не прошло. Тогда он открыл холодильник, вынул бутылку водки и залпом выпил полстакана. На голодный желудок хмель почти сразу достал головы, потрепетал минуту и угас. Сначала Вячеслав вспомнил мнение отца, который мерил алкоголь не на килограмм веса, а на метр роста в литрах. Налил сразу полный стакан, открыл судок с холодной рыбой, поскольку ощутил спасительный толчок голода, выпил и стал есть.

Самое время было принять дозу смертельного яда – чишовела.

Рыба оказалась вкусной, и Вячеслав вспомнил, что это должно быть, местная нельма! Вспомнил, и опять мысленно вернулся к Рассохину, который еще на Вилюе расхваливал эту рыбу, считал, что лучше нее на свете не бывает, ни красной, ни белой…

И заявление шизофреника о том, что Станислав Иванович убил какую-то женщину, вдруг показалась совершенно правдоподобной. Он выглядел необычно молодо для своих лет, но все время жил с некой стариковской печалью, особенно заметной отроческому глазу. Будто каждую минуту конца ждал, смерти: даже когда веселился, смеялся или пел песни у костра, по-братски обнявшись с Бульдозером. Он словно знал, что в любой момент откроется дверь, за ним придут и скажут – пора. Он встанет и уйдет, не моргнув глазом.

Однажды в экспедиционный поселок за ним и правда приехал следователь и под конвоем увез куда-то. Взрослые между собой обсуждали это событие, и несколько раз из уст отца прозвучало, мол, неужели теперь Стаса всю жизнь будут таскать за эту бабу? Дескать, надо идти на выручку, требовать, чтоб не дергали – сколько же можно?… Геологов на приисках и самих приискателей в милицию и КГБ вызывали частенько, в основном, за золото, добытое подпольным путем, чаще за обручальные кольца, печатки, и прочую бижутерию, которую наловчились отливать местные умельцы. В том числе таскали и за баб, на которых оказывалось слишком много украшений, собольих шуб, а во рту – зубов. Но у Рассохинской жены, Анны, никогда ничего подобного не было, и его таскали за что-то другое, о чем он никогда не рассказывал. Выручать тогда не пришлось, вернулся сам и сказал, что дело закрыто.

А еще однажды на рыбалке Славка увидел у него широкий шрам, расчеркнувший между ребер всю правую часть груди.

– Это чем вас так? – спросил он.

Станислав Иванович был занят спинингом и как-то мимоходом пробросил:

– На рогатину наткнулся…

– На какую рогатину?

– Медвежью… – помолчал, и словно опомнившись, дабавил. – Случайно, в темноте не заметил. И чуть не запоролся… Все по глупости, Славка.

Его и впрямь больше не дергали, а потом Колюжные уехали из Якутии, но когда спустя лет двенадцать снова встретились, Рассохин ничуть не изменился. Разве что взматерел, и сообразно возрасту взматерела печаль…

Он мог что-то скрывать, но не потому, что был скрытным по природе; просто его тайны и тайные замыслы никогда и не кому не были нужны так же, как ему самому. Он и жил с ними, стараясь не обременять друзей и окружающих, и выдавал лишь то, что могло быть интересно, как закопанные кержаками книги.

Не раздеваясь, Вячеслав прилег на кровать и пожалел о сложных отношениях с отцом. Тот много чего знал, и тоже умел помалкивать. Все эти романтически настроенные мужики расслаблялись и кое-что рассказывали лишь в исключительных случаях. Во всех иных, воспитанные в суровой приискательской обстановке, вываренные в котле долгих одиноких странствий, тяжелых летних сезонов и холодных зим, были замкнуты в себе и не многословны …

Колюжный лежал, потягивал пиво, думал и слушал, что творится за стенами номера. Прошло часа два, прежде чем обитатели гостиницы вернулись с поисков Евдокии Сысоевой. В коридоре опять загремели ботинки, и судя по ругани начальства, найти ее не удалось. ОМОНовцы разбредались по номерам, бряцали оружием и хлопали дверями. Ему показалось, он не спал, а продолжал размышлять в приятной обволакивающей полудреме. Только уже не на кровати – возле костра, на каком-то берегу. Состояние было желаемым, с ощущением детского блаженства. Но тут дым повернуло на него и никак не сносит! Уже и дышать нечем, слезы текут, хоть беги, и пересесть некуда, народу вокруг много, сидят плотно, смеются, и ни одного знакомого лица!

Колюжный проснулся от удушья и вскочил: вся комната была в дыму, так что люстра под потолком едва светилась! Он откашлялся, присел и возле пола хапнул воздуха: отовсюду слышался крик, маты и беготня по коридору, кто-то подергал запертую дверь. Дым валил из вентиляционного окошка под потолком, причем так, будто его нагнетали.

Пророчества Сорокина сбылись! Уже без всяких сомнений, повинуясь его инструкциям, Вячеслав сдернул с кровати то, что угодило под руку, на четвереньках пробрался в душевую. Там вообще дышать было нечем. Оказалось, попала не простынь, а покрывало, которое никак не хотело намокать. Задыхаясь, он укрыл голову, выскочил и на ощупь отпер замок на двери. Затылок разламывался, начался удушающий кашель, в коридоре тоже было дымно, бежали полуголые люди, иные и впрямь с простынями на головах и тряпками на лицах.

А в фойе полыхал яркий огонь, но все неслись туда, как мотыльки и исчезали в пламени.

Он плохо помнил, как пробежал коридор, но потом его неожиданно окатили водой из брандспойта и словно привели в чувства. По крайней мере, Колюжный успел заметить, что обугленная входная дверь распахнута настеж, уже не горит, и из нее, как из парной, выскакивают люди.

На улице было человек пятнадцать, все кашляли, ползали по земле, висли на заборе, а рядом с гостиницей стояла пожарная машина с пустыми раскатанными рукавами. Пожар не тушили, работал только один брандспойт в фойе, да и то с малым напором, видимо, от водопровода. Пожарные вытаскивали людей, огонь бушевал в кафе, горело в двух номерах на первом этаже, из окон второго только валил дым.

Вячеслав отдышался, высматривая среди спасшихся знакомую полосатую пижаму, но ясновидца нигде не было, только полупьяные или угоревшие ОМОНовцы, какие-то мужики в одних трусах, с оружием и портфелями. Бородавчатый в обгорелом плаще пытался командовать пожарными, и из его гневной речи, перемежаемой матюгами, стало понятно – пожарка приехала без воды.

Колюжный больше не искал ни самого Сорокина, ни иных подтверждений его пророчествам, сбросил покрывало и ушел по темному, без фонарей, поселковому скверу…

11

Тайный схорон молчунов, приспособленный новыми хозяевами Карагача под свое убежище, был раскрыт. Даже с той точки, где пес оторвал неприятелю карман, открытый люк просматривался, а этот, в песочном камуфляже, подходил ближе. Вчера кавказец наверняка чуял его же, и потому, как призрак не является на глаза и пытается существовать скрытно, можно судить о главном его занятии – следить за обитателями острова. Возможно, конкретно за Рассохиным. И вполне понятно, откуда он появился – из вертолета! Людей в таком приметном камуфляже было трое, и выходили они отдельной группой, в тот момент, когда ОМОН уже захватил лагерь. Потом Стас видел только одного, и в вертолет садился один, это точно. Значит два других незаметно исчезли в кедровнике, так что на острове скорее всего двое, вооружены и очень осторожны. Если бы не пес, ни за что бы не заметил. И то, что они не застрелили собаку, а лишь отпугнули, говорит о их некой лояльности к Рассохину. Им запрещено вступать в прямой конфликт, как-то влиять на обстановку, задерживать и тем паче арестовывать, о чем третий, улетевший, сказал прямо.

То есть, теперь придется жить здесь под постоянным надзором. А еще где-то бродит обиженный профессор Дворецкий с дробовиком…

В тот момент Стас и гадать не стал, кому и зачем это надо. Сбегал к разливу, где нашел амазонку, забрал ее одежду, свои сапоги и вернувшись в схорон, люк закрывать не стал – напротив, распахнул внутреннюю дверь, чтобы проветрить землянку. Давно не топленная, она стала парной и душной от влаги, как баня. Амазонка спала беспокойно, с тяжелым дыханием, обильно потела и бормотала что-то неразборчивое. Конечно, простуда ей была обеспечена, но только бы не воспаление легких, которое он сам едва пережил, и то благодаря молчунам. Ее бы, конечно, отправить в больницу, однако ни связи, ни лодки, а маломощная рация, что висела в схороне, улавливала только монотонный шум пустого эфира. Рассохин перебрал все продукты, бывшие в убежище, но кроме своей водки и припасенного Матерой, меда ничего целебного не нашел. Но и это уже было кое-что! Ко всему прочему он вспомнил о молоке в обгоревших холодильниках на ферме, и послушав успокоенное свежим воздухом, дыхание амазонки, решил сбегать в лагерь.

– Охраняй. – приказал он кавказцу. – А я быстро!

Пес команды понимал или сам знал, что делать и остался возле схорона.

Лагерь все еще дымил, и пахло там не ладанным духом тлеющей кедровой смолы – горелым навозом, собранным в кучи на удобрение огородов. Пока Рассохин вытаскивал грязные и сморщенные бутыли из холодильников, нанюхался до одури, и все же нашел еще одну, исковерканную жаром, но целую, даже с пробкой. Открутил и попробовал – вроде не прокисло. Вокруг бродило два десятка молочных лосих, но как их доят, он представления не имел, да и лосята, наверное, сами уже потрудились. На обратном пути он опять услышал предостерегающий лай – кто-то пытался подойти к убежищу, но когда Стас прибежал, кавказец уже отпугнул гостей и лишь настороженно поуркивал.

Он слил часть молока в котелок, растопил печку щепой и слегка подогрел, после чего размешал мед. Разбудить амазонку оказалось не просто, она вздрагивала, открывала глаза, начинала часто дышать, бормотать и цепляться руками, но потом ослабевала и вновь засыпала глубоко. Проснулась она внезапно, приподняла голову и огляделась.

– Это что? – спросила сиплым, натруженным голосом.

– Землянка. – отозвался Стас. – Ты теперь в безопасности.

– Как я здесь оказалась? Ничего не помню…

– Это сейчас не важно. – он налил в кружку молока. – Давай будем пить. Тебя нужно согреть изнутри.

И приподнял ее голову.

Амазонка пожалуй минуту таращилась на него, потом спросила испуганно:

– Ты откуда здесь?..

– Зашел на огонек… Пей, это молоко с медом, элексир.

Она сделала несколько глотков, пробуя питье на вкус, затем взяла кружку и выпила до дна. А Рассохин в этот миг вспомнил, как старуха отпаивала его в схороне, вставляя в рот берестяную воронку. И тогда было тоже лосиное молоко с медом. Потом его чем-то окуривали, и от сладковатого дыма становилось легко дышать…

Все повторялось, и в этом повторении он ощутил нечто предопределенное, роковое, неизбежное…

– Опять вчера напилась. – вдруг призналась амазонка и легла. – С Мерлином трудно не напиться. Он натуральный некрофил, ему нравится… А у тебя нет текилы?

Рассохин слегка оторопел, поскольку был уверен, что амазонка чуть не умерла от холодной весенней воды, а вовсе не страдала с похмелья после вчерашнего загула. Да и где бы могла пьянствовать на подчеркнуто трезвом острове, в компании какого-то некрофила Мерлина? К тому же, на алкоголичку не походила…

– Есть водка.

– Дай водки. – капризно произнесла она.

Пока Стас доставал фляжку из рюкзака, амазонка или уснула, или потеряла сознание. И только дошло, что это было еще не пробуждение – бред, навеянный какой-то прошлой жизнью.

После молока она лежала безмолвно и успокоенно часа четыре, но когда очнулась, показалось, снова бредит.

– Где Лариса? – резко вскочила и чуть не затушила одеялом свечу.

– Какая Лариса? – осторожно спросил Рассохин.

– Лариса Неволина?

– Не знаю… Всех увезли на вертолете. Я здесь один…

– Мы же там погибаем! – вспомнила амазонка. – Нас затопило!.. Спасаемся на деревьях! Я сообщила Ларисе!

– Где затопило?

– На острове! Мы были на острове! – сверкающий взгляд ее блуждал.

– Но мне сказали, женщин переправили на китайский участок!

– Кто сказал?

– Галицын. Яросвет ваш!

Амазонка будто только сейчас заметила Стаса, завернулась в одеяло.

– Он так сказал… Потому что ты чужой! Ты кто?

– Я не чужой. Между прочим, я товарищ Галицына, моя фамилия Рассохин. Слыхала?

– Рассохин? Тот самый?

– Тот самый. А ты с какого острова?

– Не знаю…

– Ну ты же откуда-то пришла? Или приплыла?

– Сначала брела, по пояс, по грудь… – забормотала она, вспоминая. – Потом поймала щепу, большую…

– Значит, это не далеко? Где остров?

– Мы там корм для лосей стригли…

– Здесь везде стригли корм!

– Он был высокий! Вода так быстро поднялась!… А я давно здесь?

– Нашел тебя утром, сейчас вечер… Вас бросили на острове без лодки?

– Яросвет сказал, заберет, как только… Вода не спадает?

– Вода прибывает!.. Ты знаешь, где лодки?

– Они все погибнут! – она попыталась встать с топчана, однако ноги не держали. – Там нет больших деревьев. Только березки и черемухи… Они гнутся. Чем выше, тем тоньше…

– Где лодки спрятаны, знаешь? – Стас уложил ее на постель.

Мысль о гибели распаляла воображение, и кажется снова начинался бред.

– Я пришли сюда, чтоб спасти. – забормотала она. – Отроковицы верят, потоп наслан в наказание… Огонь в наказание… Мы видели пожар…

Рассохин попытался напоить ее молоком, но амазонка отстранялась, тряслась и сжималась в комок, хотя в землянке было жарко.

– Мне холодно… Плыть страшно, а умирать нет. Засыпаешь и все…

Через минуту она расслабилась и уснула. Стас поднялся наверх, закрыл за собой люк и услышал злобный, предупреждающий брех пса – опять по человеку. Все время крутятся около!

– Эй вы?! – крикнул он и пошел на лай. – У вас же есть связь! Передайте своим, женщины гибнут! Остров затопило! На деревьях сидят!

Кавказец лаял на одном месте, и чтобы не спугнуть неведомых надзирателей, Рассохин остановился.

– Слышите меня? Где-то в пойме женщины тонут! Пусть гонят сюда спасателей! У меня лодки нет!

Они должны были слышать, звук под кронами, как под потолком, распространялся вглубь. Рассохин выждал, но ответа не было, и вообще никакой реакции. Однако пес выдавал присутствие людей.

– Ко мне приплыла женщина! – он стал приближаться, не скрываясь за деревьями. – Сообщила, люди тонут! У меня нет связи! Надо вызвать МЧС!… Выйди кто-нибудь?! Поговорим!

Голос улетал в пустоту, а лай стал медленно удаляться.

– У вас и резиновая лодка должна быть! – Стас прибавил шагу. – Оставьте мне! Если сами!… Эй, ну что молчите? Вас без лодки на острове не оставят! Значит, есть!

Видимо, люди побежали, злобный голос собаки полетел куда-то влево. Рассохин пробежал метров сто – бесполезно…

– Ну, сволочи! – заорал в отчаянии. – Фас! Взять их! Фас! Рви, тварей!…

Пес угнал их куда-то сторону сгоревшего лагеря.

Рассохин вернулся к схорону и открыв люк, послушал – амазонка вроде бы спала. Кавказец вернулся через полчаса, упал и вытянулся, вывалив язык.

– Пошли лодку искать. – сказал ему Стас. – Они тут ничего не тронут. Иди за мной!

Пес послушал его, клоня голову то в одну сторону, то в другую и не пошел.

Вода продолжала прибывать, и там, где он недавно еще отваживался со спасенной, уже было сыро. Разлив кое-где доставал кедровник, подтоплял крайние деревья, и это заставляло суетиться. Он пошел краем суши, высматривая поля ивовых кустарников, стриженных, соловно в парке – резали на корм молодые побеги. Если Галицын и спрятал дюральку, то она теперь далеко от берега, а заросли уже начинают зеленеть, перекрывать видимость, тем паче, лодки у общины выкрашены в зеленоватый маскировочный цвет.

Кавказец догнал его минут через двадцать и уставший, поплелся сзади.

– Ищи лодку! – приказал Рассохин. – Ты же как-то почуял амазонку? Тоже далеко была…

Пес не внимал, равнодушно наступая на пятки. Стас шел в сторону глухой вершины курьи, где был только единожды, и то вечером. Карагач подкидывал воду, которую рассекал остров, и течение в старице было встречным. Потоки из устья и от вершины сталкивались возле мыса у северной оконечности, и образуя бесконечную цепь воронок, уносились в пойму. Казалось, кедровник, как огромный корабль, плывет в этом безбрежном пространстве, оставляя за собой кильватерный след. Роковая река, как и тридцать лет назад, показывала свой нрав, мощный подпор воды с горных верховий образовывался за счет заломов, плотинами встающих ниже Гнилой Прорвы. Такое случалось почти каждую весну, уровень мог подняться за одну ночь метра на полтора – два, а потом так же резко схлынуть. Однако поселок топило редко, и по слухам, запущенным кержаками, однажды вода прибудет так, что геологи, разорившие покой на дикой реке, не спасутся. Этой мстительной молве мало кто верил, но после каждого ледохода на Гнилую пригоняли самоходную баржу – эдакий ковчег, который дежурил в поселке пока не сходило половодье, или бомбили с вертолетов встающие заторы. Ясашные люди считали, что это некий подземный змей выходит из недр, чтобы ему принесли человеческие жертвы. Говорят, в старину туземцы выбирали самую красивую по их мнению, отроковицу, привязывали камень на шею и бросали в Карагач. Если гад принимал жертву, то половодье останавливалось и река усмирялась.

Вид бегущей, вездесущей воды наполнял пространство предощущением некой грядущей трагичности, суровый Карагач требовал очередного жертвоприношения. А еще как назло с северо-запада погнало тучи, начался мелкий дождь и вечереющее пространство быстро померкло.

– Ищи! – просил Стас, пытаясь пустить собаку вперед. – Нюхай! Лодка, мотор, бензин!

Тот упрямо не хотел выполнять команд и даже не принюхивался, тащился позади, показывая тем самым, что он не ищейка, а только пастух и охранник. Расссохин дошел до тупикового конца курьи, далее начинались заросли чахлого ивняка и тополей, притопленные на половину, сильное течение выдавало близость реки, кустарник дрожал под напором воды. Кедровник здесь заканчивался, а сам остров постепенно переходил в прирусловой древний вал, поросший старым, гибнущим березняком. Изрытая мочажинами, грива, словно пунктир, уходила вглубь поймы и где-то там сходилась на нет. Мест, где спрятать лодку, тут было полно, только искать становилось бессмысленно: вряд ли Галицын станет пробиваться сквозь чащебник, тем паче, по низкой воде. Но для очистки совести Стас прошел валом чуть ли не до берега Карагача и остановился, когда на пути оказался глубокий и спокойный разлив. Река устремлялась в курью несколько выше, но зато сюда натолкало горы мусора, где можно спрятать даже линкор…