Текст книги "Шаг в палеолит"

Пока посуда сохла в правильном режиме, а это дело небыстрое, занимался другими делами. Той же обкладкой стенок погреба. По результатам этих дней вертушки-погремушки себя показали очень хорошо, а вот наши малолетние охотники надежд не оправдали. Один убитый крот и, возможно, ещё пара раненых – результат так себе. И винить ребят не за что, они очень старались, но кроты слишком осторожны и проворны. Всё время, выжидая, когда крот высунется из норы, с занесённым дротиком не просидишь, рука отвалится, а чуть дёрнешься – его и след простыл. Соле с братом очень переживали, особенно Белка. Чуть не плакал парень, не оправдал доверие Великого шамана.

– Так, хватит сопли на кулак мотать, – глядя на куксившихся детей на очередном вечернем «заседании» сказал я. – Вы на самом деле молодцы, делали всё, как вам было сказано, и не ваша вина, что мало что получилось, а скорее, моя. Запомните ребята: если какая-то задача не решается, значит, или вы что-то делаете не так, или нужно изменить подход к проблеме. В вашем старании сомневаться не приходится, поэтому либо принцип неверен, либо… – Я вдруг поймал ускользающую мысль: оружие выбрано неправильно! Слишком медленное.

Я задумчиво смотрел на рдеющие угли костра. Использовать луки? Та же проблема, не посидишь с постоянно натянутой тетивой. Арбалет – уже лучше, но правильную древесину на это удастся заготовить не раньше зимы. Попробовать в норах петли? На них пойдёт только вязальная проволока, но в принципе, парочку поставить можно. А ещё можно…

– Скажи, старый бродяга, – обратился я к Хатаку, – не знаешь ли ты в наших местах какое-нибудь растение вроде Пустого Дерева? Что-нибудь такое, что внутри тоже было бы пусто?

– Хм… – задумался тот, пощипывая аккуратную бородку, носить на лице веник после того, как познакомился с аккуратной эспаньолкой, Хатак передумал. – Есть кое-что. На Пустое Дерево не очень похоже, но…

– Если во время походов на охоту такое растение попадётся тебе, принеси его мне, пожалуйста.

– Хорошо.

– Ну а мы с ребятами завтра всё-таки попробуем поставить петли.

И надо сказать, ловчие петли себя оправдали. Принцип-то совсем прост. Разгребаем кучку, ставим петлю по размеру норы, кидаем маленькие кусочки мяса, норку аккуратно закрываем, конец проволоки привязываем к колышку, слегка воткнутому в землю, и ждём. Дальше просто: приполз крот, зацепился так или иначе – и клиент готов! Сам себя душит. Ходи да посматривай: выскочил колышек, натянулась проволока – всё, доставай сердешного. Крот, между прочим, это очень ценный мех, который много куда можно приспособить. Пришлось увеличить количество петель. Хатак весьма заинтересовался этим способом ловли.

– У вас так только таких вот ловят или ещё кого можно? – разглядывая висящего в петле крота, поинтересовался он.

– У нас так много кого ловят. Лису, зайца – легко. Косулю небольшую вполне по силам. И вообще… Конечно, проволока для этого – лучший вариант, но у нас её мало. Ремни – не то, а вот волосяные петли – самое оно. Я сколько раз тебе говорил: увидишь остатки лошадиных хвостов или гривы – забирай. И копыта, кстати, тоже.

– Ты прям думаешь, всё это валяется на каждом шагу? – Хатак посмотрел на меня, как на человека, который чего-то в этой жизни не «догоняет». Хотя почему «чего-то»? Много чего… – Чтоб ты знал, о Великий шаман, лошади пасутся в степи, а не в лесу. А в степи поди-ка догони их. Твои копье – металки хороши, спору нет, но вдвоём с Хватом нам лошадь не добыть.

– Не бухти, старый. Я ж тебя не виню. Дай срок, и однажды ты сможешь выйти один на один если не с мамонтом, то уж с быком – точно.

– Да ладно, – засмущался Хатак, – это я так… Ты, Пётр, как и обещал, показал столько всего нового… За эти несколько лун я узнал так много, о чём не только не знал, но даже и не подозревал…

– Нет, старый, в чём-то ты прав. Нужно больше думать головой, хотя и невозможно объять необъятное, и всё же.

Заговорили о верёвках, а я ведь знаю, из чего можно делать замечательные верёвки. И кстати, не только их.

– Скажи, ты знаешь такое растение, у которого листья жгутся, и после них чешется и вскакивают волдыри? Оно у нас называется крапива.

– Эта хрень? Да её полно! – Хатак махнул рукой куда-то по направлению малой реки. – Заросли выше твоего роста.

Каюсь, слово «хрень» во всех его вариациях – это моё тлетворное влияние. Пару раз вырвалось, по делу, меня спросили, что это значит, а я сгоряча возьми да и растолкуй в подробностях. Оч-чень товарищам кроманьонцам понравилось. У них, по бедности языка, такие вещи очень ценятся. Я всё время стараюсь, как говорят, фильтровать базар, но куда русскому без Великого и Могучего! Особо если молотком по пальцу… Ребятам-то я уши за повторение таких перлов, если что, накручу, а вот Хатак и Хват копил очку выражений скрупулёзно пополняют.

– Вот видишь, что бывает, когда Великий шаман вам жрать готовит или кротов ловит, а не размышляет о высоком. О крапиве только сейчас вспомнил.

– Хочешь, я могу готовить… что-нибудь?

– Да упаси все духи разом нас от такой беды! – в притворном ужасе схватился я за голову.

– Эта по-русска шута называется? – криво ухмыльнулся Хатак.

– По-русскИ шутКа Называется. Ну и произношение у тебя, старый. Но в данном случае о крапиве никаких шуток, и набрать её нам нужно как можно больше.

Наконец настал момент, когда можно было приступать к обжигу моей посуды. Я решил использовать технологию постепенного поднятия температуры до самой высокой с обратным постепенным понижением. Примерно полусуточный цикл. Сам загрузил печь, сам зажёг, сам поддерживал огонь – никому не доверил. И старшие, и младшие прониклись серьёзностью момента. Ещё бы, такое было лицо у Великого шамана – явно творит что-то великое. Сами под руку не лезли, но всё время были на подхвате. А когда, уже ночью, процесс перешёл в стадию остывания и шаман перестал бестолково носиться вокруг печки, они подтянулись поближе и расселись вокруг, вопросительно глядя на меня. Я ведь всегда старался объяснить, что и как и для чего я делаю.

Умотался я прилично, но что делать. Вздохнул и…

– Наш мир состоит из четырёх главных стихий: огня, воды, воздуха и земли. Они не злые и не добрые, они просто могучие силы, в окружении которых мы живём, и всё подчинено их воле и влиянию. Они постоянно соединяются и разделяются, – я сцепил и расцепил пальцы, – перемешиваются и взаимодействуют. Всё, что есть в этом огромном мире, – их дети. Нельзя указать на что-то и сказать: это от земли, а это от воздуха. Даже самый простой камень – дитя земли и огня. Дерево – воздуха, земли и воды. Почти всегда огонь не может жить без воздуха, а воздух без огня может. Тоже Дневное Око – это стихия огня, без него на Земле не было бы жизни. Но и без воды жизни тоже не было бы. Хотя эти две стихии напрямую и не дружат, а всё в этом мире живёт только благодаря им. – Я усмехнулся, глядя на внимающих каждое моё слово соплеменников. – Видите, как всё просто и как всё сложно. Человек – дитя всех стихий сразу. И нам очень важно знать, – я поднял брусочек камня, – из каких стихий состоит, например, этот камень. И если мы будем точно знать, какие стихии создали его и почему он получился таким, то, пользуясь силами стихий, и мы сможем создавать что-то новое, что-то, чего раньше никогда не было. Вот я взял глину, добавил воды, основу жизни, поместил всё это в стихию огня и воздуха. Что получится, мы увидим завтра.

– Но откуда ты знаешь, что должно получиться, учитель? – почтительно задал вопрос Хват.

– Потому что я пользуюсь знанием, которое мне передали мои предки.

– А как предки получали знания? – Это Соле.

– Так же, моё Солнце, как можешь получить и ты. Сначала думаешь, потом берёшь и делаешь, смотришь, что получилось. Если не получилось, опять думаешь и снова берёшь и делаешь. Если не получилось, опять всё по новой. Это называется – экспериментировать и накапливать опыт. Так, например, родился рукопашный бой. В общем, рано или поздно получается то, что ты хочешь, или не получается совсем. А бывает и так, что получаешь совсем не то, что хотел, но тоже любопытное и полезное.

– У-у, долго… – протянул Белка.

– Зато очень интересно, ты уж мне поверь. Но не переживай, боец, того, что находится у Великого шамана вот здесь, – постучал я пальцем себе по лбу, – вам, друзья мои, хватит надолго, очень-очень надолго.

– И это хорошо, – удовлетворённо прикрыл веки Хатак…

С утра я слегка поиграл у всех на нервах. Мы не спеша провели обряд умывания, потом неторопливо отведали холодного мяса, запив его взваром из трав, оч-чень полезным и… без сахара – жуткая гадость. Все уже издёргались, но помалкивали, лишь Хатак, как самый авторитетный, подтолкнул меня:

– Кгм?

– Ладно, – согласился я, – давайте и правда посмотрим.

Меня самого слегка потряхивало, ведь появление керамики когда-то ознаменовало целый прорыв в человеческой цивилизации. Как бы не поважней того же колеса. Кроме шуток. Вон, южноамериканские цивилизации до какого могущества поднялись, а колеса не знали. Хотя, точнее, что такое круглый диск, знали, но следующий шаг отчего-то не сделали.

И не важно, получится у меня сейчас или нет, я своего всё равно добьюсь, но… хочу, чтобы получилось прямо сейчас! Аж тошнит – вот как хочется!!!

Печь была совершенно холодная. Кряхтя и стараясь как можно меньше измазаться в саже, я одну за другой извлёк на свет четыре глубокие чашки, большое блюдо, два горшка литров на пять, несколько глубоких пиал и кувшин с узким горлом и красиво изогнутой ручкой. И всё совершенно целое! Не просто целое, а даже ни малейшей трещинки, ни единого пережжённого пятна! Светло-серая, с лёгким голубоватым отливом, отзывающаяся на щелчок с приятным лёгким звоном. Господи, велик ты в милости своей, неужели получилось?! И хотя нужно было посмотреть, как она поведёт себя при нагреве, но по какой-то внутренней радостной дрожи я понял – получилось!

– Вот! – весело подмигнул я поражённым соплеменникам. – Теперь, друзья мои, есть вы будете, как белые люди, из своих тарелок, а пить из своих кружек.

А потом некоторое время был гончарный бум. Все приложились ручками к глине с тем или иным успехом. И, что самое интересное, лучше, чем у Хвата, не получилось ни у кого. Ему бы практики побольше, стал бы большим мастером. Но ему хочется быть великим охотником и бойцом, а не горшечником. Ну ничего, ломать его мечты не надо, а со временем потихоньку-помаленьку я его поверну в нужное русло. Пока же он регулярно выполняет урок – крутит горшки а-ля банка под засолку, только ёмкостью литров по десять. Работает хоть и без огонька, но старательно и качественно. Сам я занимаюсь эксклюзивом. Подбираю рецептуры глины с добавками, подсыпаю различный песок, жжёную кость, каменную пыль. Из состава, лучше всего реагирующего на нагрев, сделал пару котлов-горшков литров по пятнадцать, большой казан с крышкой и что-то типа сковороды, тяжёлую объёмную штуковину, тоже с крышкой. То и дело приходилось разжигать печь для обжига и поддерживать там нужный режим температуры, а махать «лопухом», вдувая воздух в печь, надоело моментально. Разозлившись, я оторвал от сидушки велосипеда трубку и, вытесав две широких доски, забабахал мощные меха на переносной станине – хочешь рукой качай, хочешь ногой. Сразу жить стало лучше, жить стало веселей. Сделал вдогонку ещё одни, маленькие, для костра.

А ещё я сделал именные кружки, этакие добротные полулитровые бочонки с ручками из завитушек, и, самое главное, на каждой кружке была своя аппликация и имя. У Соле – мультяшное улыбчивое солнышко, у её брата, соответственно, белка, смахивающая на ту, что зажигает в «Ледниковом периоде». У Хвата на кружке – растопыренная пятерня, а Хатак получил изображение перца и подпись: «Хатак – крутой перец». Кстати, что такое перец, знали все. Благодаря маленькому стручку красного злого перца, незнамо как оказавшемуся вместе с другими специями. Из горсточки семян, которые я бережно извлёк из него, взошло только восемь кустиков, которым я оказывал повышенное внимание. Правда, Хатаку всё равно долго пришлось растолковывать, что значит «крутой перец». Потом я не выдержал и скормил ему кусочек в чистом виде. Вот тут он и оценил, хе-хе…

Ну и себе, любимому, на кружке вычурными завитушками выложил скромно и просто «Я».

Все от своих кружек были в восторге. Да и то правда, получилось здорово. Не зря я шесть лет в детстве отходил в изостудию.

У Соле явный талант к рисованию. Когда наступит нелётная погода, я имею в виду позднюю осень и зиму, займусь с ней основательно.

И опять время словно ускорилось. Наконец к середине лета прогрелась маленькая речка. Теперь в небольшом затоне в обязательном порядке каждый день я всех обучаю плаванию. Можно было и раньше, но мотаться каждый день до Волги с километр – опасно. Это не двадцать первый век. В затоне-то вода давно прогрелась, да только, чтобы до неё добраться, нужно метров двадцать через камыши и осоку ломиться по колено в илу. Так что маленькая речка – лучший вариант.

Сказать, что моей инициативе обрадовались, – это сильно погрешить против истины, скорее, наоборот. С плаванием тут было совсем плохо, то есть совсем никак. Когда я притащил на берег своих «падаванов» и продемонстрировал, как люди могут плавать, они были в шоке, а когда я нырнул в одном месте, а вынырнул в другом, я застал их в совершенной панике. Пришлось вылезать из воды и, усадив их вокруг себя, снова делать мистическую накачку такого, казалось, простого дела, как плавание.

– То, чему я вас учу, я называю «рукопашный бой». Это не совсем правильное название. Я учу вас не только бою, но и умению смотреть на мир так, чтобы он открывал свои тайны, чтобы видеть то, что не видят другие. Я учу вас относиться осторожно и внимательно к тому, что вы не знаете или видите в первый раз. Не разбегаться с криками и визгами в ужасе, не хватать сразу рукой, а разумно и осторожно оценить, понять, что же ты видишь. Учу тому, что мы – всего лишь маленькая частичка среди могущественных стихий. Ещё раз повторю: их не надо бояться, их надо уважать и почитать. Всё это – тайная наука и искусство. Подобные знания самим, без чьей-то помощи дано постичь лишь Величайшим. Единицам из многих и многих. Остальным – только от учителя. Взять, прилежно выучить то, что он тебе даст, и, возможно, пойти дальше его. Потому что этот путь совершенствования самого себя бесконечен. Отныне всё это мы будем называть «искусство тай». То есть искусство тайных знаний. Знаний обо всём, что нас окружает в этом мире, и о том, как жить в нём хорошо, не раздражая великие стихии. Путей в искусстве тай так же много, как капель росы, искрящихся на траве в утреннем солнце. И нет среди них не важных. Вот, например, Хват хочет стать великим охотником и бойцом, и я уверен, когда-нибудь так и будет, но он вполне может стать ещё и горшечником – мастером-тай. Это значит, быть лучшим в изготовлении из глины всего, что только можно. Мастером-тай становятся не тогда, когда ты о себе так думаешь, а когда остальные признают тебя таковым. Вот как наш уважаемый Хатак, – кивнул я на внимательно слушающего меня старого охотника. – Он давно уже стал мастером-тай в охоте. И это признают все. Кто-то сомневается, что Хатак настоящий мастер-тай в метании всего, что только возможно? – Я окинул взглядом молча внимающих ребят и Хвата. – Я так и думал. Один из путей искусства тай – рукопашный бой. Мы будем называть его тайбо. Тайное искусство рукопашного боя. И если я для вас мастер тайбо и ваш учитель, то, поверьте, на своём жизненном пути я встречал людей, для которых я со своим умением всего лишь начинающий ученик. И если ученик не хочет учиться, никакой даже самый великий учитель не сможет научить его хоть чему-нибудь стоящему. Но если ученик хочет учиться, то должен полностью доверять своему учителю. Я говорил вам, что тайбо состоит из многих умений. Так вот, плавание – одно из таких непременных умений. Научившись плавать, вы сделаете первый шаг в понимании одной из великих стихий – стихии воды. Научитесь не бояться её, а доверять ей, любить её, как мать, дарующую жизнь, и уважать, как грозную силу. И вода обязательно отблагодарит вас. Вы поняли меня? – Я внимательно посмотрел в глаза каждому своему ученику, и то, что я там увидел, мне понравилось. – А сейчас я вам покажу, как вода может быть щедра к тому, кто её любит и уважает.

И действительно, будто услышав, река одарила меня богатым урожаем раков, собранных из многочисленных нор, усеявших подмытые глинистые берега. И это были не просто раки, а прямо монстры какие-то, практически омары. За каких-то полчаса двенадцатилитровое ведро, полное с горочкой. Да ещё вынул четырёх весьма приличных налимов. Раки с укропчиком да солью – м-м-м. А налимья уха? Ещё осталось с полстакана пшена, картошки подкопаем, лучок, петрушка и укроп… Ох, чую, нас сегодня ждёт шикарный рыбный день.

Все хоть и радостно, но будто должное восприняли и раков, и налимов, как подтверждение моих слов. И хотя в основе этого успеха был практичный расчёт, – я точно знал, что здесь полно нор, а при том изобилии, творящемся здесь, они не могут быть пустыми, – всё же такое явное благоволение ко мне даже слегка напрягло. Словно подыграл кто. Брр, свят, свят, свят! Аж на гусиную кожу пробило.

В общем, к концу лета сносно плавали уже все. Даже Хатак, хоть и «по-собачьи», но вполне уверенно передвигался на короткие дистанции.

А время не стоит на месте. Лето уже давно перевалило за середину. С огорода попёр урожай, успевай поворачиваться да не зевай. Земля за уход и ласку отблагодарила воистину сторицей. Не знаю уровень урожая того же гороха в двадцать первом веке, но тут, по моим прикидкам, мы собрали мешка четыре. И остальное радовало не меньше. Картошка, например, к осени дала с одного ведра сам-двадцать или даже чуть больше – просто фантастика! Нас накрыло овощное изобилие, мы объедались огурцами и помидорами. А ещё лук, петрушка, укроп, чеснок, морковь, капуста, кабачки, тыква. И так, и этак, и в салате, и с мясом, рыбой, и по-всякому…

Правда, не обошлось без небольшого периода дружного «дристопляса» у товарищей кроманьонцев. Изобилие овощей в рационе немного растревожило организмы, не слишком привычные к такому. Но лужёные глотки и термоядерные желудки быстро справились с новым «топливом», а там только подноси…

В общем, урожай порадовал. Только не ленись, собирай, когда чему пришло время, да правильно укладывай на хранение под зиму. Благо погреб закончили вовремя, и, положа руку на сердце, получился он – любо-дорого посмотреть. Сухой, объёмный, с каменной обкладкой стен, с мощными деревянными стеллажами и двойным тамбуром с дверьми, обитыми мехом. Короче, всё по науке.

Я с новой посудой и продуктовыми возможностями изгалялся в готовке чуть ли не ежедневно. Как только на огороде что созревает – тут же в дело. Наконец-то первобытные люди узнали, что такое щи, гороховый суп, тушёные картошка и тыква, капуста с мясом. Жареные кабачки, овощное и мясное рагу. Не обошёл вниманием я и гороховую и пшённую каши с мясом. А ещё малосольные огурцы. Жаль, семечки ещё не созрели, надавил бы масла – дал бы «жару». Ну, надеюсь всё ещё впереди.

Во время готовки постоянно при себе держал Соле, а её брата – по возможности как можно чаще, чтобы перенимали опыт. И, надо сказать, дело двигалось довольно неплохо. Надеюсь, скоро смогу переложить многое из готовки на их плечи.

Также мы все, по моему настоятельному требованию, неизменно мониторили ситуацию с такими природными дарами, как полевая ягода, дикая смородина и малина, ежевика и голубика, вишня, боярышник и шиповник. Всё это витаминное богатство обильно произрастало вокруг, но и конкурентов, помимо нас, на всё это изобилие было куда как много. Это возле себя мы, хоть и с трудом, но смогли отвадить основную массу халявщиков до чужого, а в полях и лесах зевать не следовало. Мы и не зевали. Ходили на сборы целыми экспедициями. Потом обработка, сушка – и в норку, то есть в погреб.

До самой поздней осени продолжались сборы и закончились, считай, уж по снегу на тёрне и чёрной рябине. Не забыли мы и о грибах с орехами. Их тоже запасали до самой последней возможности.

Где-то в начале августа неожиданно наш боевой арсенал пополнился весьма интересным оружием. Помня мою просьбу, Хатак и Хват время от времени приносили мне различные образцы пустотелых растений. Но, увы, я их все браковал. Что поделать, не то! Но однажды, вернувшись с очередной охоты, Хатак вручил мне странное растение. Я не ботаник, много не знаю, но такого точно никогда не видел. Ствол был коленчатый, как у бамбука, но это точно не бамбук. И структура волокна не та, а также отличалось строение колен. Колено практически не менялось по диаметру по всей длине. Если в нижней части оно было, например, сорок миллиметров, то к концу колена – около тридцати семи миллиметров. Потом шёл массивный межколенный узел, от которого отходило три геометрически правильно расположенных отростка с небольшими узорчатыми листьями. Следующее колено резко сужалось и начиналось уже где-то от тридцати миллиметров. А следующее – уже с двадцати. Длина колен тоже резко варьировалась. Если первое колено было длиной сантиметров восемьдесят, то следующее – уже около шестидесяти, ну и так далее. Но самым интересным было, что внутри ствола содержалось отверстие в виде трёхлучевой звезды, наподобие мерседесовского логотипа. Сердцевина не мягкая, а, наоборот, была частью ствола. Очень интересно! Растение обладало приличной прочностью, но одновременно было и хрупким. Как только, не без труда, я преодолел предел прочности, оно с хлопком разлетелось на многочисленные длинные щепы. И что ещё важно, колена были очень ровные, очень.

– Ну как? – спросил Хатак, внимательно следящий за моими манипуляциями.

– Мой друг, я почти уверен, ты принёс действительно ценную нужную вещь. Там, где ты это взял, ещё есть?

– Есть, но не слишком много. Небольшая рощица.

– Жаль. Далеко?

– Полдня пути вверх по Большой реке. Что ты будешь из этого делать?

– Мне думается, это растение много куда можно приспособить. Плохо, что его мало. Надо будет попробовать его выращивать специально, – посетила меня неожиданная мысль. – Но сначала я вам кое-что покажу. Завтра.

Эх, вспомним детство золотое. Уж и не знаю, кто первым придумал сделать из простой алюминиевой лыжной палки духовую трубку, но в результате во дворе, если ты не обладал подобным девайсом, то вообще слабо котировался в нашей тусовке. Начальная дистанция для стрельбы, с которой начиналась иерархическая лестница, составляла метров десять. С этого расстояния ты был просто обязан попадать велосипедной спицей с полиэтиленовым конусом в картошку размером с детский кулачок. А дальше – нет пределу совершенства. Я был, без ложной скромности, большим специалистом. Гораздо позже узнал, что наша детская забава на самом деле грозное оружие, унёсшее жизнь многих европейских завоевателей в Южной Америке и Экваториальной Африке.

Второе дыхание моё детское увлечение получило в армии. Я к тому моменту прослужил уже год. А дело было в том, что наш караул находился недалеко от колхозного зернотока, над которым постоянно реяли огромные стаи голубей. И всё бы ничего, если бы в один день, далеко не прекрасный для жирных, отъевшихся на чистом зёрнышке птиц, Рустам, худой мелкий узбек, отслуживший на полгода меньше меня, провожая глазами очередную стайку, сказал:

– Ая, какой хороший щюрьпа просто так лытает.

– А ты что, специалист? – спросил я.

– Да, да, – закивал тот, – Рустамка умеет, Рустамка очень умеет. Голубь вкусный, много блюда сделат можно.

Нельзя сказать, что мы голодали, но какой солдат откажется от дополнительного мяса? Участь голубей была решена. Мастерство, нарабатываемое годами в детстве, никуда не делось. Сколько голубей угодило в различные блюда, и не сосчитать. Рустам и правда оказался настоящим мастером, и скоро из зачуханного и зашуганного узбека Рустамки он превратился в уважаемого и солидного военного по прозвищу Рустам-бей.

Я выбрал самый длинный ствол с подходящим диаметром, аккуратно оформил посадочное отверстие. В общем, со стволом работы не было практически никакой. А вот со стрелками пришлось как следует повозиться. Нужно было подобрать рогоз нужного диаметра, приладить к нему острый наконечник из кости, а также тройное оперенье из гусиных перьев, так, чтобы они идеально вкладывались внутрь ствола. Ну, так или иначе, пяток экспериментальных стрелок я сделал.

С утра после завтрака я устроил презентацию нового оружия. Сел на пенёк с духовой трубкой, а метрах в десяти поставил ещё один. Рядом приготовил маленькую тыкву, чуть побольше кулака.

– Итак, – окинув взглядом собравшихся соплеменников, начал я, – все мы хорошо знаем, что любое животное или птица пугаются резкого движения, а для того, чтобы кинуть камень, дротик или боло, нужно именно резкое движение. Поэтому охотник долго крадётся, замирает, старается не делать этих резких движений. Чем ближе он подберётся, тем больше шанс успешной охоты. Я прав, Хатак?

– Кгм!

– Но если долго сидеть неподвижно, для большинства животных ты становишься как бы невидимым. Именно так охотятся некоторые хищники. – Я поднёс трубку ко рту. – Ну-ка, боец, возьми и поставь эту тыковку на пенёк и беги назад.

Белка мухой метнулся туда и обратно.

– Представим, что это птичка. Если я сейчас сделаю резкое движение, она улетит, но… – я сделал резкий выдох-плевок, и стрелка, мгновенно преодолев расстояние, поразила овощ, прошив его насквозь, – я не стану делать резких движений.

«Умница, Петя! – мысленно погладил я себя по голове. – Отличный выстрел. И вправду говорят: мастерство не пропьёшь».

– Ух! – воскликнули брат с сестрой.

Хват только покрутил головой, а Хатак задрал мохнатые брови, молча подошёл, взял тыкву и внимательно оглядел её со всех сторон, потом, с усилием выдернув стрелку, осмотрел и её.

– Таким маленьким дротиком не убить никого крупнее зайца. – Опытный охотник сразу уловил специфику нового оружия.

– В целом ты прав. – Я не стал пока распространяться о таких вещах, как растительные и животные яды. – Но эта штука для косули и не предназначена. А вот суслика, зайца, перепёлку, голубя или куропатку – самое оно. Да и утке или той же дрофе, если пробить голову, вполне хватит. При старании и практике с тридцати метров попасть очень даже реально. Главное, можно долго сидеть в засидке и стрелять, не делая резких движений.

– Ну да, ну да… – поглаживая бородку, согласился Хатак.

Потом, естественно, стреляли все, кто как мог. Старый охотник вновь подтвердил свою репутацию мастера метания всего, чего угодно. Достаточно быстро он уловил тонкости процесса, а уж глазомер и опыт у него всегда были феноменальные, и стал попадать раз за разом, словно делал это многие годы.

– А что вы хотели? – прокомментировал я всё это. – Хатак – настоящий мастер-тай в своей области.

– Ну, с этой плевалкой всё ясно, – ответил он, явно довольный, – для хорошей охоты вещь непригодная, но по мелочи – полезная и нужная. Значит, делаем себе такие же плевалки и, как ты говоришь, Пётр, стрелки? Вот. И стрелки… Тут ничего сложного. И начинаем тренировки. Да, много тренировок! Ну а эту плевалку я забираю себе, ты, Пётр, ещё сделаешь.

Видали? Ну и кто он после этого? Однозначно жучило!

В общем, с тех пор плевалка плотно прописалась среди обязательного умения для всех людей племени Горького Камня, не важно, мужчина это или женщина. И это умение очень скоро стало приносить нам много-много дивидендов.

К середине сентября, когда схлынул основной вал заготовок на зиму, Хвата с ребятами я определил на копку ледника, а сам с Хатаком наконец плотно занялся коптильней. К этому времени я и Хват весьма прилично набили руку на всяческой продукции из глины. Делали довольно качественные вещи. Единственное, что не радовало, – это то, что, как оказалось, очень долго держать жидкость наша посуда не могла. Хоть и медленно, по чуть-чуть, но влага уходит. Поэтому никаких солёных огурцов или помидоров на зиму, увы, у нас не будет. Можно рискнуть с квашеной капустой… Короче, там посмотрим. Чтобы избежать потери влаги, нужно делать либо бочки, либо обливную керамику, а как она делается, я вовсе не знаю. Но тем не менее с десяток удобных ёмкостей для засолки мяса и рыбы у меня уже было. Хотя солёного сальца пока отведать не удалось, эта вкусняшка появится на боках у диких свиней ближе к концу осени, а вот солёной рыбкой в разном виде питаемся регулярно. И пришла пора ударить, так сказать, пахучим дымом по солёному однообразию.

Стратегия, как и всегда, была одна: делать хоть и медленно, но качественно. Чтобы потом не пришлось переделывать. Метрах в двадцати от нашего жилья в каменном откосе нашлась некая впадина, поднимавшаяся метра на три и переходящая в полку, которая тянулась с небольшим возвышением ещё метра на два. И ширина её была не больше пары метров. Вот эту природную особенность мы и взяли за основу. Сама конструкция проста: внизу печка, к ней до верха полки приспособлена труба, там она изгибается и входит в саму коптильню, каменный куб полтора на полтора и на полтора метра. Односкатная крыша из хорошо подогнанных расколотых брёвен, накрытых тростником. Узкая дверь. К коптильне ведёт широкая мощная удобная лестница. Кстати, эта лестница обошлась по трудозатратам почти столько, сколько и остальное, но оно того стоило. В общем, всё сделали, как я хотел, провозились две недели.

За это время Хват – вот что практика животворящая делает! – полностью выкопал ледник, яму два на три и на два с половиной метра глубиной, а ребята оплели стены лозой и заполнили промежуток между плетнём и стенкой сухим камышом. Пока стоит прекрасная сухая погода, дружно доделали потолок. По отработанной технологии на балки притёрли друг к другу ряд брёвен, сверху навалили толстый слой камыша, ещё ряд брёвен и после засыпали грунтом и обложили плитняком. Тамбур, пологая мощная лестница и… осталось зимой напилить льда и наполнить ледник. Всё!

Что-то ещё, столь же масштабное строительство, в этом году я не планировал. И так мы успели сделать больше, чем я мог представить даже в самых радужных мечтах. Да и время уже, мне думается, где-то ближе к середине октября. Вокруг стоит глубокая золотая осень. И хотя старый охотник утверждает, что настоящая осень начнётся ещё где-то через луну, но уже всё чаще хмурится небо, сбрызгивая нас короткими, но весьма прохладными дождями. Всё менее комфортными становятся ночёвки в шалаше. Всё стремительней облетают листья с деревьев. Уже тянутся бесконечные вереницы улетающих в тёплые края птиц. Кстати, что творится в затоне, куда они залетают отдохнуть, это вообще описанию не поддаётся!