Текст книги "Шаг в палеолит"

Пора, пора уже перебираться в нашу землянку. Там давно всё готово. Печь – для отопления и готовки еды. Вдоль стен – два двухъярусных лежака. На них – толстые маты из плотно сплетённого, хорошо высушенного камыша. По центру – узкий стол из толстых тёсаных досок метра два длиной, две лавки, табуретка, пока одна, экспериментальная. Также имеются две добротные этажерки для всякого добра, распиханного по берестяным коробам и глиняным горшочкам. Вдоль дальней стены, по бокам от печки, ещё две этажерки для посуды и для текущих расходных продуктов. Вся мебель грубоватая, но очень добротно собрана в паз и закреплена деревянными шипами. Всё в этой землянке основательно, функционально и надёжно. Что ж, я не шёл на ощупь, перебирая технические варианты того или иного решения, я знал! Остальное – результат старания, правильно приложенных рук и, я даже сказал бы, любви. И мне результат нравился! Об остальных вообще молчу. Ей-богу, они до сих пор с трудом верят, что вся эта лепота и их рук дело!

Мы и вправду сделали очень много. Окидывая взглядом, сколько наворочали, я и сам с трудом верю. Увы, сделать ещё нужно гораздо больше. Но нельзя объять не только необъятное, но за столь малый срок даже крайне важное. Приходилось постоянно жертвовать важным ради очень важного, а очень важным ради жизненно необходимого.

Одна из проблем, которая меня сильно тревожила, – это освещение. Запасы керосина для «летучей мыши» ничтожны. А ведь на слякотный период осени и всю зиму у меня грандиозные планы. Это и обучение основам арифметики и письма, и активная работа кружка «Очумелые ручки», и шитьё одежды, обуви, а также и более серьёзные проекты: тот же лук, самострел или простейшие механизмы, которые весьма помогут в дальнейшем. Например, изготовление пресса, чтобы давить подсолнечное масло. Так что освещение невероятно важно. Я, конечно, наделал глиняных светильников под жир, но вонь и копоть от них ужасная. Добуду масло – буду экспериментировать с составом. Кстати, и подсолнух выдал убойный урожай. Хватит и на еду, и на освещение. И всё же подсолнечное масло для освещения – это не то…

Эх, мне бы малюсенькую скважинку с нефтью, да что там скважинку – лужицу на дне ямки. И такое в природе бывает. Уж я бы развернулся! А пока у меня нет даже банального самогонного аппарата. С ним тоже можно много что сделать: спирт, ацетон, азотная и серная кислота и так далее, а это значит краски, лаки, клей, мыло… И этот аппарат у меня будет, обязательно будет. Как и многое другое.

Если высшие силы будут благосклонны.

Если сами не оплошаем. Если…

Как говорят в народе, «Хочешь рассмешить Бога, расскажи ему свои планы». Точнее и не выразишься. А ещё говорят: «Знал бы, где упаду, соломки бы подстелил». Но со мной приключилось такое, что, даже знай я заранее, никакая соломка не помогла бы.

Всё началось плавно и не слишком тревожно. Я как раз успел перед окончательно испортившейся погодой провести три коптильных цикла. Один пробный – как там, всё ли правильно функционирует. Второй – в основном с рыбной загрузкой, а третий – с птицей и мясными деликатесами. Окорока, вырезки, несколько экспериментальных колбас и сало. Да, сало! Это Хатак с Хватом расстарались, хотя и с трудом, но умудрились завалить упитанную свинку. Аллилуйя им, однозначно. Не бренд «Мечта хохла» в двадцать сантиметров толщиной, конечно, но сантиметров пять с тоненькими мясными прорезями в нём всё же было. Некоторые куски я коптил просто солёными, некоторые – с чесночком, а некоторые ещё и толчёным красным перчиком натёр. Копчёности – это я вам скажу… ух! Мои-то думали, что их уже никакой едой не удивить. Наивные. Как всё-таки приятно преподносить близким людям подарки и радостные открытия.

Вот где-то примерно в это время я и почувствовал первые признаки надвигающихся событий. Надо сказать, последнее время со здоровьем у меня всё было великолепно. Все болячки как-то подзатихни, сон отличный, аппетит ещё лучше. В теле чувствовалась некая лёгкость и гибкость, уставать стал меньше, ощущение, будто и слышать стал лучше, и видеть чётче. Словно помолодел. Думал, это здешняя экология на меня влияет, а теперь уверен – организм к изменениям так готовился.

Как-то встал с утра – мышцы тянет. Перегрузил вчера, что ли, вроде и не делал ничего особенного. Ну, сходили за дровами, напилили да накололи. Ну, погонял к вечеру ребят на тренировке с шестом, сам со своей Прелестью покрутился, да Хатак устроил забавное представление с метательными предметами. Ничего серьёзного, упахивался я и посильней. Думал, расхожусь за день. Ан нет, к вечеру уже как варёный был. На следующий день боли только усилились. Дальше – больше: сопли потекли, глаза заслезились. Понял – заболел. Меня в ужас кидало, что остальные от меня бацилл нахватаются. Я ведь в курсе, как вымирали сотни племён в той же Америке от болезней, занесённых Большим Белым Братом. Через неделю совсем свалился.

Не помогали никакие таблетки из и так невеликого запаса, ни всякие травяные отвары и настои. Одно только облегчение – никто не заразился. Значит, это что-то местное.

День за днём мне становилось всё хуже. Меня бросало то в жар, то в холод. Глаза не только слезились, но и сильно болели, дёсны кровоточили. Нестерпимо ломило кости. Внутри тоже всё не слава богу, но вычленить в этом оркестре боли что-то конкретное я даже не пытался. В один из этих бесконечных дней, когда Соле меняла у меня на лбу очередной прохладный компресс, я вдруг услышал её полувсхлип-полувздох. С трудом сосредоточив на ней взгляд, я увидел огромные испуганные глаза и что-то на раскрытой ладошке. Я никак не мог сообразить, что это такое, а когда понял… провёл рукой по своей голове и долго смотрел на прядь волос, оставшихся в кулаке. Ещё через день у меня выпал зуб…

Дальше стало хуже.

– Хатак, – пока у меня ещё были силы хотя бы говорить, я решил попрощаться со всеми, – подойди.

– Я здесь, мой друг, здесь. – Мутный овал лица без определённых деталей склонился надо мной.

– Хатак, я знаю, что со мной. Увы, эту болезнь мне не одолеть.

– Ты же – Великий шаман Горький Камень! Неужели ты не сможешь победить злых духов, напавших на тебя? Борись, Пётр! Не сдавайся!

– Не стоит приписывать духам того, что они не делали, мой друг, они тут ни при чём. Это очень редкая болезнь. Когда время течёт обычным чередом, то и человек движется вместе с ним. Рождается, растёт, взрослеет, стареет и умирает в свой срок. Но иногда… что-то происходит не так. И тогда человек до самой старости внешне выглядит словно ребёнок, а иногда стремительно стареет и умирает, будучи молодым. Никто не знает, почему это происходит.

Я думаю… это портал берёт плату с меня полной мерой за то, что увидел небывалое, за то, что встретил тебя, мой друг, за Соле, за Белку и Хвата, за то, что дерзнул… Может быть.

– Какой портал, Пётр?! Укажи, где он прячется, и мы с Хватом пойдём и убьём его!

– Господи, Хатак! Какой же ты всё-таки первобытный… – криво улыбнулся я. – Лучше слушай. Я быстро старею, и скоро это старение убьёт меня, поэтому…

Договорить мне не дали. Кто-то припал мне на грудь, тихо всхлипывая. Соле!

– Дядя Пётр! Дядя Пётр! Не умирай! – глотая слёзы, бормотала она. – Ты самый Великий шаман из всех шаманов. Не дай этой старости убить тебя! Побори её! Побори, не умирай!

– Тихо, девочка моя, тихо, моё Солнце. – Я гладил слабой рукой пушистые волосы. – Тихо. Можно умереть, не достигнув старости, но нельзя состариться и не умереть. Не плачь… и дай мне сказать важное. Пока у меня есть силы. Хатак!

– Я слушаю тебя, мой друг.

– Прости, старый, но, видно, не получится мне сдержать свои обещания и научить тебя всему, что ты хотел. Слишком мало судьба отмерила нам срока, но я всё же счастлив, что наши пути пересеклись.

– Это настоящее чудо, Пётр, – тихо промолвил Хатак.

– Ты даже не представляешь насколько, мой друг. Даже не представляешь… Но всё это теперь не важно. Это лирика… А теперь о важном. Теперь ты знаешь силу горького камня. Знаешь силу глины. Я показал, как можно жить на одном месте и не умереть с голоду, как сажать и убирать урожай, как строить землянки и мебель… Я много чего показал. С теми знаниями и умениями, которые у вас есть, с новыми оружием и инструментами вас примет любое племя. Когда я… когда вы перезимуете, то решите, уходить или остаться жить здесь. Хват!

– Я здесь, учитель!

– И ты прости, что не успел научить тебя хоть чему-нибудь стоящему.

– Не говори так, учитель! Ты столь…

– Молчи! – чуть повысил я голос. – Молчи… и не забывай хотя бы то, что успел выучить… Соле, девочка моя. Ты теперь главная женщина нашего племени, – слабо улыбнулся я. – Хорошо корми наших мужчин. И следи, чтобы они мыли руки перед едой, и не давай им ходить в обносках… Теперь ты, Белка. Хатак и Хват научат тебя всему, что нужно. Я знаю, из тебя получится великий охотник и боец. И мой последний подарок тебе – это взрослое имя. Отныне и во веки веков я, шаам Хори Каман, нарекаю тебя – Ярило. Это одно из названий солнца, как и у твоей сестры, только мужское. Коротко – Яр. Яр – значит ярый, яркий, огненный.

Откуда-то из темноты слышались сдержанные всхлипы, но никто меня не перебивал.

– Хатак, ты – старший. После того, как… возьмёшь мою Прелесть. – Я устало замолк и закрыл глаза.

Потом почувствовал, как меня кто-то взял за руку и слегка сжал ладонь.

– Не сдавайся, Пётр, – тихо промолвил Хатак.

– Я не сдаюсь.

Ещё несколько дней я пребывал в пограничном состоянии между явью и бредом. Я чихал, кашлял, иногда вместе со слюнями изо рта вылетали зубы. Кажется, парочку я проглотил. Меня била лихорадка, я то горел, то мёрз. Организм с трудом принимал только бульон или тёртые овощи, а через некоторое время норовил вывернуть даже эту малость обратно. Я уже совсем ослеп и перестал слышать. Дышал тяжело и редко. И всё никак не умирал.

Потом я впал в кому.

Глава 7
Так вот ты какой – рояль попадана!

Запах! Целые клубы сложносоставных запахов. Вонь собственного немытого тела, аромат сгорающих сосновых поленьев, дразнящий запах горохового супа и копчёного сала, дух мокрой шерсти, чадящего в светильниках жира и многого, многого другого. Вот что разбудило меня. И всё настолько чётко, настолько пронзительно, что первая мысль, которая меня посетила, меня же и удивила: «Так вот в каком мире живут собаки», а вторая: «Чтоб я сдох, если я ещё не умер».

Слабость была такая, что только и удалось чуть пошевелить шеей да скосить глаза. Положив на руки голову, в свете тускло горящих жировиков за столом, тихо посапывая, спала Соле. Я вдруг осознал, что я не только всё замечательно вижу, но и прекрасно слышу. А ещё мне жутко хотелось пить. Я попытался облизать пересохшие губы и неожиданно наткнулся языком на острые шпеньки зубов, торчащих в дёснах. Что за чёрт! Я же помню, как они повылетали к Бениной маме. Зрение, слух, зубы – что вообще происходит?

Видно, моё кряхтение и сипение разбудило девочку. Подняв голову, она несколько секунд, прищурившись, всматривалась в полумрак, соображая, что её разбудило. А когда сообразила…

– Дядя Пётр! – Схватив пиалу с водой, она мгновенно оказалась возле меня. – Дядя Пётр, ты очнулся!

Из аккуратно поднесённой чаши внутрь меня хлынула прохладная чистая вода. Блаженство! То, что надо! Слаще мёда и хмельнее зелена вина! Даже вроде как силёнок прибавилось.

– Я сейчас! – крикнула Соле и унеслась в темноту землянки. – Яр! Яр! Дядя Пётр очнулся!

«Да-а, с этим освещением, как у негра в ж…, надо что-то делать, – мелькнула у меня мысль, и тут же: – Что это? Я, поди, помирать раздумал, раз о делах беспокоюсь!»

Хлопнула дверь, послышались шаги, загрохотали, посыпавшись на пол, поленья, и возле меня нарисовались брат с сестрой.

– Дядя Пётр, ты жив! – будто не веря глазам, воскликнул Яр.

– Шшиф, – просипел я. – Фоты. Ещё.

– Я сейчас! – мухой умчалась Соле.

– Хатах, – снова просипел я, – хде?

– Хатак и Хват ушли на охоту по первому снегу. Скоро должны уже вернуться. Не волнуйся, – зачастил Яр, – у нас всё хорошо.

Тут Соле опять поднесла к моим губам пиалу с водой, и я, подняв руку, поражённо замер, глядя на то, что увидел! Клешня, птичья лапка, мечта мумии, а не рука. Если и остальное выглядит так же, то таких даже в гроб не кладут. Такие из него встают, когда нечистые на руку американские бизнесмены прячут бочку с радиоактивными отходами на старом кладбище. Да-а…

– Сколько я лешу?

Дальше я только слушал, время от времени прикладываясь попить. Рассказывали по очереди, иногда прерываясь, чтобы сдержанно порыдать от полноты чувств: как им было страшно, когда я умирал, и как они счастливы, что я не умер.

В полной отключке я пробыл чуть больше двух недель, а всего со дня первого недомогания прошло два месяца. Уже прошли осенние проливные дожди, заморозки сковали грязь и слякоть, и на днях выпал снег.

– Страшнее всего, – рассказывала Соле, – было, когда ты потерял сознание. Не открывая глаза и ничего не слыша, ты ещё несколько дней бессвязно что-то выкрикивал, кого-то звал, кому-то грозил. Твоё лицо искажали гримасы, пальцы, словно когти, впивались в шкуры. «Великий шаман сражается с ужасным духом старости, – сказал тогда Хатак, печально взирая на твои метания. – Пётр самый могучий шаман, которого я встретил за свою долгую жизнь. Если кто-то и сможет победить в этой борьбе, то только он. Будем надеяться». А потом ты вдруг затих. Мы подумали, что уже всё, – плача, продолжала Соле. – Ты лежал бледный и холодный… Но потом мы поняли, ты ещё дышишь. Очень тихо и очень редко.

Однако я совсем перестал есть и пить, лишь иногда, очень редко, делал непроизвольные глотательные движения. И тогда можно было успеть влить в меня воды или тёплого мясного бульона. Поэтому они сидели надо мной по очереди день и ночь, чтобы не упустить этот момент. Они обтирали меня, беспомощного, тёплой водой, помня мои наставления. Соле, словно мать, ходила за мной.

И однажды, обтирая меня в очередной раз, она почувствовала под рукой колючую поросль на лысой голове, – у меня волосы-то на всём теле выпали. И тут вдруг такое! Вот тогда они поняли: Великий шаман победил страшного духа.

За разговорами Соле организовала бульончик, я чуть-чуть поел и тут же уснул.

Когда проснулся, возле меня сидел Хатак. Самочувствие моё было уже заметно лучше, и это радовало!

– Хао, мой друг Хатак.

– Хао, Пётр! Великий шаман, изгнавший старость!

– Хатак, я тебя умоляю. Прекрати придумывать мне пафосные титулы. Мне и так хреново.

– Если у тебя из головы выпали седые волосы, а растут тёмные, если вместо старых зубов у тебя во рту растут новые, это вообще как?

Как? Хороший вопрос. Я и сам хотел бы у кого-нибудь спросить.

– Хатак, клянусь, я и сам не понимаю, что происходит. Надо во всём разобраться.

– Что тут разбираться? За тобой пришёл могучий дух, с которым никто не может справиться, а ты прогнал его. Ты самый Великий и Могучий шаман, Повелитель камней, Изгнавший злой дух старости!

– Господи, Хатак! У меня нет сил спорить, но давай я так и останусь твоим другом Петром или, на худой конец, просто Великим шаманом… А? Хатак!

Видно было, как старому охотнику не нравится моя просьба. Тут ведь, чем больше титулов на ком-то висит, тем он круче. И не важно, охотник ты или шаман. Главное, чтобы они были действительно чем-то или кем-то подтверждены. А иначе – ой-ёй-ёй! Прихватят на незаслуженном – кисло будет. Тут нет ещё толерантности и терпимости, к брехунам и любителям проехаться за чужой счёт сурово относятся. Дикари-с! Потому-то так печалился Пёстрый Полоз, когда я нарисовался в племени. Я хоть и самозванец, но по сравнению с ним – реально крутой шаман.

Так что Хатак недовольно жевал губами, шевелил мохнатыми гусеницами бровей, но… как откажешь другу, если он просит?

– Хорошо! – наконец родил он. – Ладно! Что тебе сейчас нужно?

– Жрать, старый. Очень жрать надо! И это… баню, иначе я сам от себя задохнусь!!!

Тук-тюк, тук-тюк – неспешные удары топором по сосновому бревну, будущему днищу лодки-плоскодонки, не мешали думать. А поразмыслить было о чём.

То, что со мной случилось, не укладывалось в голове. Я действительно молодел! За эти три недели, с момента, как я пришёл в себя, это стало совершенно ясно. Организм ударными темпами наедал массу. Зубы выросли полностью, стали потихоньку рассасываться старые шрамы, разглаживаться морщины. Волосы пёрли как на дрожжах. Зрение, слух и обоняние стали значительно лучше, чем даже во времена моей молодости. Это слегка пугало меня и приводило в дикий восторг одновременно. Пугало – потому что неизвестно, как быстро и до какого предела покачусь я в обратную сторону. Как бы не помолодеть до состояния эмбриона. Но ещё больше я был в диком восторге. Я жив! Жив и молодею! Иногда так накатывало, что хотелось орать и пускаться вприсядку!

Я знаю, как выглядит самый настоящий рояль попадана!

Но… как? Почему? Откуда всё это счастье?

На ум приходит только одна логичная версия, которая объясняет все факты и выстраивает их в непротиворечивую схему последовательности событий.

Это – портал. Непонятная дверка в ткани времени, имеющая тем не менее некий весьма серьёзный защитный механизм. Только когда я лежал, прикованный к постели, восстанавливаясь после «болезни», у меня нашлось время сопоставить странности, которые творились с самого начала.

Вирусы, микробы, бациллы – вся эта «шерсть» должна проникать во время открытия портала как сюда, так и обратно. И этот процесс обязательно должен иметь последствия, хотя бы в виде странных заболеваний у местного населения по обе стороны «дверки». Но этого нет. Более того, я уж точно должен был притащить целый букет воспалительных гостинцев а-ля XXI век. Но нет, никто даже не чихнул от общения со мной. Значит, некий механизм «стерилизует» проход?

Но он угробил всё, что было связано с электричеством.

Потом мой организм начал понемногу улучшаться. Я помню, стал чуть лучше видеть, слышать, заметно прибавилось сил, перестали беспокоить болячки. Возможно, меня пытались привести к некой норме, но в какой-то момент что-то пошло не так, и процесс сорвался в штопор. А может, слишком много во мне всякой гадости? Современной химии, тяжёлых металлов, физических изменений, и непонятное нечто решило переделать всё сразу, скопом, чем долго и нудно колупаться то с одним, то с другим. И тогда мне устроили генеральную реконструкцию.

Был ли результат предрешён счастливым исходом? Ох, не знаю, не знаю. Тут явно действовала не разумная сила, а скорее сила природная. Может, был бы я чуть худее или чуть слабее, и у меня не хватило бы «топлива» для перестройки. Может, именно та малость воды и бульона, которую мои охотники и ребятишки умудрялись влить в меня, как раз и не дала выгореть окончательно. Я почему-то уверен, без них я не пережил бы перерождения.

Всё это плод моих абстрактных умозаключений. Как было на самом деле, я вряд ли когда узнаю. Да и по х… Я ведь жив! Молодею! И это прекрасно.

На зиму у меня было громадьё планов. Но вот уже середина января, а я только-только приступил хоть к чему-то. Первую неделю после комы я только и делал, что ел да спал. Потом начал потихоньку вставать и вовлекаться, так сказать, в процесс. Нельзя сказать, что без меня здесь всё замерло. Плодотворно работал кружок «Очумелые ручки», например, мои подопечные очень продвинулись в резьбе по кости. Тренировки, конечно, обороты сбавили, но не прекратились. Сверху, из сосновой рощи, были спущены заранее заготовленные материалы для кое-каких проектов.

Но когда я всё-таки окончательно оклемался, вот тут-то жизнь и забурлила. Под моим руководством был-таки сделан пресс, и у нас появилось подсолнечное масло. Некоторые блюда сразу вышли на новый уровень. А ещё у нас улучшилось освещение, что немедленно повлекло за собой ежедневные занятия по арифметике и письму, а в русском языке мы и так практиковались постоянно.

Хатак не обманул, зима и вправду здесь мягкая. Не как у нас – то снег, то дождь, то дикий холод, а именно мягкая. Время от времени подсыпает снежком, температура около минус десяти – двенадцати градусов, а то и того меньше. Каких-то резких перепадов пока не замечал. Красота!

Так как лёд уже намёрз приличный, народ пилит его и загружает в ледник. Для облегчения труда пришлось на скорую руку сочинить «тяп-ляп санки». Убогие, конечно, но свою функцию выполняют. Шедевр потом сделаем.

Ещё в планах забить по льду сваи под помост в Затон. Прямо от берега и до границы камышей с чистой водой. Метров тридцать придётся пройти. Надо! К весне у нас всё-таки будет лодка. Я вот как раз в меру своих сил и тюкаю топориком по брёвнышку. Драккар мне, конечно, не построить, но добротную плоскодонку – вполне. Хотя участвовал я в строительстве и ладьи, и драккара, чего только в реконструкции не нахватаешься. Но то – сложные конструкции. Пока не с моим опытом и возможностями за такое браться. А вот по затону рассекать – плоскодонка самое оно.

А ещё по весне надо собрать крапиву и делать механические прилады, чтобы облегчить процесс изготовления из неё волокна. А как будет волокно, начнём делать верёвки, нитки и, чем чёрт не шутит, полотно. И уже пора идти в лес к примеченным местам за материалом на луки и древки для копий и дротиков. Хатак молодец! По одному только описанию нашёл-таки мне тис. Или очень на него похожее дерево. В любом случае я планирую сделать много заготовок из ореха, тиса, рябины и вяза. Да-а… Много делов, много. Ну ничего, ничего, помаленьку-потихоньку, тюк топориком да тюк, оно и ладно будет.

Весна! Я стою на краю обрыва и любуюсь на эпическую картину паводка. Повсюду бескрайние тёмные воды. И тем не менее к условной границе, которую я отметил колом, до которой обычно доходит половодье, в этот раз оно не дошло каких-то пару метров. И очень хорошо! Пусть так будет каждый год. Да.

Я тут взялся календарь вести. Вместо бумаги – береста, ровные чистые куски, выдержанные под прессом. Из таких же, кстати, сшил и написал азбуку. С грифелем мучился долго, смешивал глину с угольной пылью, сажей от светильников, жиром в различных пропорциях, выдавливал через тонкую трубочку стержни, сушил, пока, наконец, не получил приемлемый результат.

Хатак совершенно убеждённо указал на самую длинную зимнюю ночь в году. А это в моём времени значит двадцать первое – двадцать второе декабря. После неё световой день начинает постепенно прибавляться. В такую ночь скандинавы празднуют Новый год – йоль. У нас, славян, отмечается день зимнего солнцестояния. Почти Новый год. Вот от этой даты я и начал плясать. Так что сейчас, по моим записям, двенадцатое апреля. Где-то в это время в прошлом году я катил велик к оврагу навстречу своей судьбе…

Март прошёл у нас под девизом «Добудем из клёна кленовый сироп». И мы таки его добыли. Это, я вам скажу, была целая эпопея. Эти переливания, кипячения, выпаривания. Вагон дров угрохали. Но каков результат! Амброзия, божественный нектар! Я сам ложками хлебал, так по сахару соскучился, а у остальных, как только попробовали первый результат, энтузиазм по добыче сиропа стал просто зашкаливать. Стоят в закромах пятилитровые горшочки, аж десять штук, душу радуют. Теперь балуем себя травяным чаем с кленовым сиропом, аки бояре.

А вот с медком всё никак не срастается. И вроде пчёл над нашим заливным лугом немеряно, а пчелиные гнёзда всё не находятся. А уж мы их ищем весьма внимательно.

Скоро должны появиться гонцы из племени Правильных Людей, так говорит старый охотник. Вместе с ними вернёмся в стойбище торговать солью и шкурами. У нас уже всё к этому готово.

Немного глиняной утвари – в основном глубокие чашки и пиалы да пара горшков, резные фибулы и пряжки, серьги, головные подвесные кольца и простенькие бусы, а также простенькие поясные подвески в виде цветов, фигурок зверей и переплетённых геометрических фигур. Ещё пару ремней с пряжками и несколько симпатичных небольших кожаных сумочек с застёжками в виде пуговиц. На такой ассортимент я мог обобрать всё племя до нитки, если бы они у них были. Но мне нужно только соль, хорошие шкуры и кожи. Ну и от бивня не отказался бы…

Из бивня мамонта вырезано Копьё вождя. Полуметровый широкий наконечник с завитушками и прорезными узорами насажен на резное же древко, покрытое простеньким лаком. В целом смотрится красиво, но… как я и обещал, мало функционально. Грешным делом, подумал, что Хатак и себе захочет такое, но старому охотнику такой выпендрёж оказался не нужен. Взяв за образец мой клевец, он сделал себе воистину убойную штуку. Тяжёлая, граммов пятьсот, ударная часть, стилизованная с большой экспрессией под голову цапли, была надета на вязовую рукоять, обмотанную плетёным шнуром из крапивного волокна и покрытую несколькими слоями лака.

При проверке Хатак, казалось, обманчиво лёгким ударом пробил череп лошади, добытой на недавней охоте. Ударить таким клевцом человека нужно только раз! Пятнадцатисантиметровая рабочая часть гарантированно отправит на тот свет любого. Он и мне такой подогнал. Пришлось в ответ, так сказать, от нашего стола – вашему столу, сделать ему всё из того же бивня пальцатую цепуру с медальоном. Сама цепь – из овальных бляшек с прорезным геометрическим орнаментом, а медальон – в виде оскаленной морды саблезуба. Хатак был в отпаде, снял все свои старые ожерелья из когтей и зубов и повесил их на столб в землянке. Теперь ходил только в этой цепи.

Третьей с нами идёт Соле. Конечно, и её брату, и Хвату хотелось покрасоваться в племени, но я сказал: рано! Они и увяли.

Соле! Эта огневолосая зеленоглазка за год на отличных харчах, в тепле и ласке, при правильной физической нагрузке из девочки-подростка стремительно трансформировалась в юную девушку. Похорошела, вытянулась, даже шнуровочку кое в каких местах на одёжке пришлось подраспустить. Чистенькая, сияющая, и если разбивать сердца мужчин ей пока ещё рано, то своим прикидом она убьёт если не всю, то половину женского состава племени точно. В общем-то, как модель а-ля «Каменный век» я её и беру, помимо одежды на ней будет висеть целая выставка «Последний писк неолита». Серьги, резные крупные бусы, резные кольца на пальцах, плетёный ремешок с подвесками на поясе, гребень, заколки в волосах, фибулы. Как только всё это разглядят женщины, у мужчин племени Правильных Людей настанут «весёлые времена».

Кстати, то, что на обильной и разнообразной еде брат с сестрой пошли в рост, неудивительно, но и Хатак весьма преобразился. Мягкая пища, супы, каши, варёные и свежие овощи. И вот уже старый Хатак выглядит не таким уж и старым. Да, морщины никуда не делись, и зубов не прибавилось, и волосы по-прежнему седые, но… Хатак стал гораздо бодрей, резче. Его лицо часто посещает довольная улыбка. И уже видно, что ему не шестьдесят, а слегка за сорок. И если, извините за анатомизм, ему не будет поддувать в задницу морозным сквознячком, если у него будут сухие ноги и он не будет дышать угарным газом возле костра, ютясь в тесной яранге, то вполне может прожить ещё многие годы. На таких-то деликатесах.

Через три дня, как и предрекал Хатак, явились гонцы сообщить, что племя уже стоит на переправе и Острый Рог ждёт в гости Великого шамана. Пришёл Молодой, что неудивительно, а также ещё четверо охотников, одним из которых был Батор. Значит, всё-таки выжил, и даже встал на ноги. Красавчик!

Хатак был искренне рад видеть Батора, он часто поминал его в своих разговорах, хвалил как охотника и тепло отзывался как о человеке. Даже сдержанно одобрял, как тот мечет дротики. Это Хатак-то, у которого кто не косорукий, тот косоглазый, а остальные и то и другое одновременно. И очень сожалел, что его нет с нами. Я даже однажды поинтересовался, может, Батор – сын Хатака? Старый долго смотрел в огонь и ответил, что был бы счастлив этому, но он не знает. И да, отцам необходимо знать своих детей! Теперь, после долгого общения со мной, он это отчётливо понимает.

Чтобы в будущем избежать лишнего геморроя с праздношатающимися аборигенами там, где мы живём и работаем, я велел ставить лагерь наверху, на одной из полян, расположенной недалеко от обрыва. И приглашать в нашу зону проживания не больше, чем по два человека зараз. Подстраховался на будущее: и чтобы поговорить с потенциально нашими людьми без лишних ушей, и показать им можно чуть больше, чем остальным, да и вообще…

В результате все пришлые по очереди побывали у нас в гостях, поохали, поахали. Уж не знаю, кто из них стучит шаману, а кто вождю, но на ночь у нас остались Молодой и Батор. И если Батор приглядывался с неким непониманием, того ли он перед собой видит, то Молодой первое время вообще смотрел на меня, открыв рот и вытаращив глаза. Он-то, в отличие от Батора, общался со мной гораздо дольше и плотнее и не заметить странностей в моём облике не мог. Было осмелился спросить, а я ему так подмигнул, что у него все вопросы в горле и застряли.

Молодой – и есть Молодой. Хороший парень, но и только. Поэтому был сдан на попечение Хвату. А вот с Батором у нас состоялся обстоятельный разговор.

Уход Хатака не улучшил климат в племени. Если раньше дурацкие закидоны шамана и вождя ещё как-то удавалось сгладить группе авторитетных охотников во главе с Хатаком, то теперь всё стало только хуже, так как у них появилось сильное недовольство друг другом. На Осенней охоте вождь зажёг в стойбище костёр огнём из руки, все в шоке, а шамана чуть кондрашка не хватила. В ответ он грозился призвать духа Чёрной воды и всем всё показать. Народ выжидает. Но ничего хорошего, как думает Батор, не будет. А ещё никто не сомневался, что мы все не пережили зиму. Три охотника, один из которых старый, другой молодой, да двое детей… Какой бы я ни был могучий шаман, шансов у нас не было. Острый Рог так и сказал своим людям, при всех, не стесняясь, чтобы они принесли всё, что от нас осталось. Но Батор верил, нет, знал: мы все живы.

– Кгм… – как всегда очень содержательно прокомментировал Хатак.

Я ясно видел, что Батор хочет, но никак не может начать важный для себя разговор.

– Великий шаман Горький Камень, – решился наконец он. – Я давно хотел поблагодарить за то, что ты спас мне жизнь.

– Батор, – прервал я его, – поверь, моей заслуги тут нет: если пациент хочет жить, никакой доктор не поможет.

Батор недоуменно воззрился на меня, не понимая, что сейчас услышал.

– Великий шаман шутит, – просветил его Хатак. – Он бо-олыпой любитель шутковать. Он говорит, что ты сам боролся за свою жизнь. Поверь, – ухмыльнулся Хатак, – Великий шаман знает, что такое бороться за свою жизнь.

– Нет, Великий шаман, – прямо посмотрел мне в глаза Батор. – Может, от ран, полученных от Длиннолапого, я вылечился бы сам, хотя я в это не верю, но если бы ты не пришёл к нам на помощь, когда на нас набросились гиены, от меня сейчас не осталось бы даже костей.