Текст книги "Шаг в палеолит"

Ещё я вручил Чёрному Лису костяную чешую в пол-ладони из рога Большерога, по типу рыбьей, с дырками в верхней части и с одного боку. Пообещал, что буду брать такие столько, сколько принесут. Но только сделанных точно по лекалу. Также договорился, что в следующем году он принесёт косточки винограда, а также ягод, которые должен засушить, и ещё несколько ростков самого винограда с корешками, помещёнными во влажную землю и завёрнутые в шкуру. Попробую вырастить его у нас.

Но самое главное, Чёрный Лис выполнил мою просьбу. Они, призвав на помощь Хатака со своим боло, поймали молодую суку, которая должна где-то через луну принести щенков. Притащили её на шкуре со связанными лапами, с вставленной палкой в пасть, обмотанной сверху ремешком, чтобы не укусила. Животное мелко дрожало и чуть слышно поскуливало и лишь ещё сильнее вздрагивало, если к ней прикасались люди. Бедняжка, такой шок. Я срочно посадил её на индейский поводок и поместил под навесом, сделанным на скорую руку, чтобы она немного успокоилась, а заодно посидела без воды и еды. Это для дальнейшего налаживания контакта весьма полезно.

Степные Псы ушли. Затихли гомон и крики, перестали сновать туда-сюда незнакомые граждане. Закончились авралы. Издаёт тяжкие вздохи Хват – ушли зазнобы. Жестокий Учитель бал категоричен: «Хочешь учиться тайбо – учись. Хочешь жениться – женись. И то и другое вместе – пока рано». Увы.

Уже не несутся толпой мальчишки. Давно прошли синяки и шишки, полученные в первые дни. Яр – авторитет!

Только он может нырнуть и вытащить из норы вкусного рака или налима! Только он может попасть из плевательной трубки в голову селезня за двадцать шагов, когда туманным утром он и ещё несколько особо доверенных пацанов едут на чудесной штуке под названием лодка – вы себе только представьте – на настоящую охоту! Он регламентирует, кому сегодня доставать верши, полные рыбой. А ещё он может получить у Соле Великолепной каких-нибудь вкусняшек возле обеденного костра, а не тумаки и насмешки, как другие.

И Соле грустно. Упорхнула стайка весело смеющихся подруг. Девчонки из Степных Псов – это не то же самое, что из Правильных Людей. Это совсем другие ощущения. Она чувствует. Прав мудрый дядя Пётр!

Степные Псы ушли… А Васька вернулся. Где он отсиживался всё это время, пока тут дым стоял коромыслом, непонятно. Я, да и все мы, уже очень волноваться стали, а он ничего, вполне бодрячком выглядит. Прострекотал что-то мне приветственное – и сразу к видящей, и давай вокруг неё виться, и так, и эдак. Ну двурушник, ну перемётная сума, погоди у меня…

Только спать улёгся, он тут как тут. Прыг на грудь, облизал мне нос – это у него фишка такая – и давай за пазуху ломиться. «Что, – говорю – вернулся, пр-редатель!» Он посмотрел грустно в глаза, вздохнул тяжко и дальше за пазуху полез. Ну и что ты будешь с этим делать?..

И снова покатилось время огненным коло. День – ночь, день – ночь. Огород, тренировки, кружок «Очумелые ручки», умные беседы, занятия языком, письмом и арифметикой, охота и рыбалка. А ещё «це-проекты» – так я стал называть дела, связанные с прогрессом.

После неоднократных прикидок и примерок мы всё-таки сделали войлок. Сконструировали протяжные валки, грубые мялки, мыло сварили, всё это совместили и получили вполне качественный войлок. Пока не очень много. Только або да Крук восхитились, остальные восприняли это событие будто так и надо, даже слегка обидно стало. Ну погодите, вы ещё попляшете, когда поймёте, что из него можно наделать.

Сразу после ухода Псов мы занялись внешним видом новых членов племени. Да, именно так – новых членов. «Хватит шататься по свету, – сказала Светлый Ручей. – Видят духи, я много сделала для людей в своей жизни. Годы мои долги, и уже нет той резвости, что была когда-то. Тяжело скитаться без пристанища в моём возрасте, пора осесть и пустить корни возле Великого знающего и… его лучшего друга Хатака», – лукаво блеснув глазами, закончила она. Ну и Крук, куда же он от своей учительницы и от своей мечты стать охотником. Ещё або сказала: «Ты вождь, твоё племя, твои правила. Не волнуйся, это мужчины постоянно мерятся, у кого копьё толще да длиннее. Будет всё так, как ты скажешь». Мудрая женщина.

Так, они познакомились с гигиеной, баней и новой одеждой. Кстати, что такое гигиена и для чего баня, або и Крук прослушали с большим вниманием и задали очень много умных вопросов. Пришлось читать по вечерам целые лекции. Причём и остальные слушали с не меньшей охотой.

А насчёт одежды… Крука одели, как одеваются все мужчины племени. А вот або пришлось сделать комплект, подходящий для солидной дамы. Сделали юбку пониже колен с длинными разрезами, чтобы шагалось широко. Держалась она на двух широких помочах со вставками спереди и сзади. В общем, получилась скорее юбка-комбинезон. Из мягкой и тонкой замши сшили что-то типа шнурованной рубашки без рукавов. Ну и сверху жакет с пристяжными рукавами. На голову я сделал из бересты кокетливую шляпку, на ноги сшили из той же замши гольфы, которые подвязывались под коленом. Ну и обувь, наш стандарт. Пояс, сумочки, мульки делал только Хатак, ни-ни чтобы кто другой. Сам, только сам украшал свою женщину. Гребень, кремнёвый нож с вычурной ручкой, бусы, всё сам. Сейчас работает над Настоящим посохом Великой видящей. А что або? Або довольна. Быть Великой хорошо, но побыть просто женщиной, ради которой шуршит авторитетный перец, вообще здорово!

Как я и обещал Круку, сделал для него ортопедическую обувь. Пришлось повозиться. Казалось, что сложного подогнать колодку так, чтобы две ноги стояли ровно. Да вот не просто! Но справился. Парень долго не мог поверить, что может нормально ходить, не опираясь на палку и не припадая на ногу. Отвык за два года. Долго благодарил и, по-моему, в первый раз по-настоящему поверил, что мои обещания сделать из него охотника не только слова.

– Учись, пока я жив, студент, – это я вроде пошутил в ответ на его благодарности.

– Я научусь всему, что ты покажешь и расскажешь, Учитель, – на полном серьёзе заверил Крук.

О как, вот и ещё один ученичок появился.

– Тогда вперёд, к мечте, ученик! Хатак ждёт! Пора метать сулицы отсюда и до вечера.

А ещё мы сварили рыбий клей. Наконец-то я набрал нужное количество воздушных пузырей из осетров. Именно из них клей считается самым лучшим. И теперь я вплотную занимаюсь луками, ставлю костяные накладки, оборачиваю берестой, обматываю крапивной нитью. Какие-то луки делаю помощней, какие-то, как для Соле, послабее. Стрелы уже давно потихонечку готовятся. Хатак был озадачен ещё зимой, когда я сунул ему под нос образец. Вот хороший он человек, шаман сказал «надо», значит, надо. И не важно, что таким никчёмным дротиком только в ухе ковыряться можно. А ещё у меня с прошлой осени все выполняют странное упражнение. Держат тяжёлую палку на вытянутой руке и, взявшись за петельку тремя пальцами натягивают камень через блок, привязанный к кожаному ремешку. Ничего, скоро они узнают, для чего служат эти упражнения.

И параллельно со всеми этими делами я много времени уделял Мадам. Да, именно так я назвал собаку, пойманную для меня, Мадам. Занимался ею только я, да немного Соле. И как ни пытали меня, как ни спрашивали, для чего мне это надо, я, как партизан, молчал и лишь отвечал: если получится, они сами всё увидят.

Собака… Да, нелегко строились наши взаимоотношения. Отойдя от первого шока, она забилась под навес и долго оттуда не вылезала, скаля зубы и рыча при каждом моём приближении. Но, если голод, как говорится, не тётка и его можно как-то терпеть, то с жаждой шутки плохи. Я приходил каждый день, ставил тарелку, полную воды, отходил на пару шагов и ждал, и разговаривал. Тут главное – интонация, а не слова. Мягкая, ласковая, и слов побольше, побольше. Первые два дня страх у Мадам был сильнее всего остального, но было видно, с какой жадностью шевелится чёрная пуговица её носа, вдыхая запах воды. Тогда я забирал воду и уходил. Но, как я уже говорил, жажда не голод, с ней долго не забалуешь. На третий день Мадам, дрожа от страха, готовая в любой момент сорваться в бега, на полусогнутых ногах подобралась к тарелке с водой. Хлебала так, что я думал, язык себе откусит.

– Ну вот, глупая, а ты боялась. Мамке надо пить и хорошо есть. У мамки скоро будут детки.

Потом я принёс мяса. Потом снова воды. И так день за днём. Сначала я стоял в двух метрах, потом в метре, а через две недели Мадам брала еду из рук. Я часто сидел рядом с ней, что-нибудь мастеря и постоянно разговаривая. Собаки – одни из самых сильных эмпатов на планете Земля. Прикосновения, общение, слышать голос, обонять запах им необходимы настолько же, насколько и еда, и вода. Потихоньку я стал подключать к этому делу Соле.

Что сказать о Мадам как о собаке? Не маленькая, не большая, пропорционально сложенная, длинные мускулистые ноги, что говорит о том, что она прекрасный бегун. Уши торчком, глаза карие, смотрят пытливо, выжидающе. Отличные острые зубы. Нормальной лохматости сероваторыжеватый мех с тёмными подпалинами. Хвост полукольцом. И сразу видно – она всё-таки не волк. Хотя также хорошо видно, что предок был у них общий. Короче, отлично приспособленный зверь к тем условиям, в которых живёт, в геном которого человек ещё не успел запустить свои шаловливые ручонки. И ещё Мадам была умна. Никаких истерических закидонов, свойственных дворовым шавкам или благородным ручным придаткам к блондинкам, в ней не было и в помине. Всего пару раз она позволила себе взбрыкнуть – и тут же получила вместо еды и воды хворостину. И всё поняла…

Есть такое выражение: смотришь в книгу – видишь фигу. Это я к тому, что где только мы пчёл не искали, в каких только кущерях не лазили, а они у нас под носом всё время были. В конце июля, когда мы всем составом убирали горох, всё и случилось.

В тот день мимо, чуть не посбивав нас с ног, пронёсся грозно гудящий тёмный шар пчелиного роя. Мы все застыли без движения, и он, благополучно миновав нас, улетел куда-то за Хрустальку. Это наша маленькая рядом речка получила такое название. Срочно организовали экспедицию и облазили все деревья, стоящие на лугу. И нашли-таки целых три пчелиных семьи. Я сам себе поражаюсь: это же самое очевидное, ведь в первую очередь нужно было проверить эти деревья! Может, оттого, что я постоянно молодею, мозги тормозят? Да вроде нет. Наоборот, вроде как даже память получше стала. Что же тогда я так прокололся? Нет объяснения.

Все гнёзда находились глубоко внутри деревьев. Або просветила их, как рентгеном, и подтвердила, что для того, чтобы добраться до пчёл, нужно валить и раскалывать стволы. А это смерть для пчелиной семьи. Как бы ни хотелось мне мёда и воска, не гоже уподобляться нуворишам двадцать первого века, Иванам, не помнящим родства, готовым ради сиюминутной выгоды сотворить что угодно. Терпел я два года, потерплю ещё немного. А вот в следующем году, как только начнут семьи роиться, мы их в ульи и переселим. Главное – не проморгать и вовремя подготовить ульи.

Глава 9
Помоги кому сможешь

Вначале июля Мадам ощенилась. Пять маленьких комочков, и, увы, только двое живых. Не знаю, может, так на неё стресс повлиял, может, потому, что щенилась первый раз, говорят, такое бывает, но факт остаётся фактом, только два щенка копошились у неё под брюхом. У нас уже давно установились ровные отношения, я мог подходить вплотную, разговаривать, никаких зубов, никакого мало-мальского рычания. Она брала еду с рук, когда я сидел с ней, она могла лежать рядом, буквально в полуметре, внимательно слушая мои монологи. Но я так и не рискнул её погладить. Не знаю, может, стоило.

Каждый в племени воспринял это событие по-разному. Хатак и Хват спокойно, эка невидаль, кутята у суки появились! Не понимают первобытные, что, если всё будет хорошо, вырастут из них великие помощники. И для них, охотников, в первую очередь.

Яр, або и Крук – с большим ожиданием и интересом, что же хочет неугомонный шаман! Соле была просто рада. Ну а я – счастлив. Молодая мамаша благоденствовала на чистом мясе да сахарных костях, комочки быстро превращались в меховые колобки, и я радостно потирал руки.

По вечерам, сидя у костра или за столом с кружкой взвара, я часто пел песни, и последнее время всё чаще меня поддерживали брат с сестрой. Пели они чистыми звонкими голосами, и весьма неплохими.

Хват очень редко, и только подпевал – стеснялся.

Я всё-таки занялся музыкальными инструментами. С помощью Крука выбрал сосновую деревяшку, которая лучше всего будет гнуться и не сломается, выстругал ровную досточку, а потом парил её и гнул, гнул и парил, пока не согнул в кольцо. Концы склеил и закрепил саморезами, не пожалел для такого дела. Барабана пока не будет, обойдёмся бубном. Нашли самый тонкий и прочный кусок кожи, опять же с помощью Крука, и я посадил доводить его до ума Яра. Пусть полирует с песочком, потом натрём мастикой и натянем.

Вот, я вам скажу, красота – работать с сенсом! Сенс – от экстрасенс, это я так сокращённо або с её учеником обозвал. А что, коротко и со вкусом, а главное, верно по сути. Так вот, работать с сенсом – одно удовольствие. Объясняешь, что хочешь получить на выходе, берёшь заготовку и спрашиваешь: это подойдёт, а эта, а вот эта? Очень, знаете ли, экономит время и силы. А то и ещё проще бывает: Крук идёт и сам находит нужное.

Або и Крук в последнее время плотно подсели на кипячение, возгонку, выпарку различных отваров из трав, мхов, грибов. Они настоящие алхимики палеолита. Под моим руководством Хват сделал примитивный самогонный аппарат, трубку для охлаждения пришлось использовать (прощай, мой старый друг) от велосипеда. Вполне рабочий аппарат получился. Всё, что знаю о мазях, экстрактах, настойках, я им постоянно рассказываю. Оказалось, не так мало и знаю. Пусть по вершкам, но всё же. С моей «скромной» помощью они быстро прогрессируют и уже прилично разбираются в сути многих процессов. Несомненно, мне ещё много чего будет им рассказать в фундаментальном, так сказать, плане, но в практическом применении я уже и сейчас радом с ними не стоял…

Говорят, все, кого принято называть «дети природы», обладают врождённой способностью к музыке. По крайней мере, слухом и чувством ритма. Я сам, причём многократно, в этом убедился. А вот моим современникам из десятерых пятерым медведь на ухо наступил, а из пятерых оставшихся у троих на нём потоптался. Интересно, за какие такие ценные приобретения мы расплатились этими способностями по пути к торжеству цивилизации? Лично я не нашёл ответа.

Сделав бубен, я соорудил и пару простеньких погремушек, жалейку – она же сопелка, гудок, рожок, принцип один – дуй да дырочки пальцами зажимай. И ещё кастаньеты. Из бивня мамонта. Резкие, громкие, звонкие! Сначала хотел всё это только продемонстрировать, а потом подумал-подумал и решил, а почему бы… И стали мы, я и брат с сестрой, каждый день уединяться на часок, подальше ото всех. Я не старался разучить что-то особо сложное. Простенький повторяющийся ритм, повороты, вращения, несложные переборы ногами, положение рук, отбивающие ритм кастаньеты. Моя основная идея заключалась в том, чтобы показать силу воздействия звука и пластики движения.

И вот сегодня вечером премьера. В поздних сумерках, запалив костёр побольше, расселись: музыканты с одной стороны, почтенная публика – с другой, оставив достаточно места для Соле. Выйдя в круг, она надела кастаньеты и скинула с себя одежду, оставшись только в набедренной повязке. Вот так девочка как-то сразу превратилась в девушку. Очень молоденькую, да, но с девочкой её уже никак не спутаешь. Стройное гибкое тело, отсвечивающее бронзовым загаром, длинные ноги, изящно очерченные небольшие груди, юна, свежа, прекрасна! Ух, хороша зеленоглазка! А впрочем, пора…

Неспешно начинаю постукивать в бубен, пробуждая первые признаки его настоящего голоса. Яр подхватывает ритм погремушками. Соле стоит неподвижно, прикрыв глаза, публика замерла в напряжении. Вот девушка делает неспешное плавное движение, одно, другое, третье – и резкий щелчок кастаньетами: клац! Бубен звучит громче, погремушки наращивают ритм, движения Соле усложняются, становятся быстрее: клац-клац, клац-клац – бьют кастаньеты. Бубен гремит, погремушек практически не слышно: клац-клац, клац-клац-клац. Бубен – быстрее, Соле – быстрее. Яр бросает погремушки, хватает жалейку и пронзительными резкими звуками подхватывает бешеный ритм. Соле уже не просто движется, она летит. Ноги, руки, волосы мечутся, словно пламя на ветру, и вдруг – стоп! Только глубоко вздымается молодая грудь и лишь блестят капли пота в свете костра. Глубокая тишина… пару секунд, не больше.

Шум, крики, вопли! Старый охотник хлопает себя по ляжкам, Хват топочет и свистит, Крук того и гляди ладони отобьёт.

– Великие духи… – шепчет, прикрыв глаза, Великая видящая. – Потрясающе…

Теперь каждую тренировку у нас по полчаса пляски в стиле а-ля капоэйра. Я показал пяток-другой-третий базовых движений. Молодёжь отплясывает с фанатизмом, постоянно придумывая новые связки и движения. Мне за ними не угнаться. Ничего, какие мои годы! А! Чувствуете цимус этой фразы? Какие мои годы… ух! Вот погодите, я ещё чуток помолодею, и такое из нижнего брейка выдам – умрут от зависти!

Но всё-таки, в конце концов, я был вынужден отделить мух от котлет. Слишком много стало намешано в одной тренировке. Пришлось разъединить. Два дня рукопашка, три дня упражнения с оружием, стрельба, метание. День пляшем и день делаем что хотим. Хошь пляши, хошь дерись, а хошь в носу ковыряй. Плавание каждый день! Понятно, это если мужики не на охоте.

Крук уже вовсю вовлечён в тренировки, но танцевать он будет ещё не скоро. Поэтому он с горящими глазами лупит в бубен и дует в сопелки, которые сам же и мастерит. Получаются они у него… разные, некоторые такие звуки издают – мама не горюй. Парень в поиске…

Хатак, конечно, не пляшет, как, впрочем, и Светлый Ручей, но оба с удовольствием бьют в бубен, дудят и трясут погремушками. Все в племени певцы и музыканты, чтоб их всех! Какое счастье, что я не отрываюсь в этом плане от коллектива, а то все сразу поняли бы, что я не Великий шаман, а так, китайская подделка.

Узнав, что бубен и барабан – это разные вещи, молодёжь загорелась сделать барабан. Шаман Горький Камень хитрый: с моей подачи они теперь в свободное от основных трудов время делают два барабана. Один выдалбливают из ствола дерева, попутно приобретая навыки к изготовлению ульев, другой корпус изготавливают из клеёных под прессом слоёв бересты. Тоже полезный опыт. Я ещё и намекаю так невзначай, хорошо бы барабан покрыть лаком. Что такое лак? О-о, это классная штука. От него древесина не мокнет, меньше гниёт, становится крепче и вообще красиво блестит. И ещё можно разрисовать барабан красками. Краски? О-о-о, это классная штука… И вот уже Крук с группой фанатов выпаривают, смешивают, толкут и добавляют в булькающие горшки разные ингредиенты. Я же направляю сей порыв в приблизительно правильное русло. Видящая с удовольствием помогает. Она смеётся, она всё видит, всё понимает. Крук весел, деятелен, от былой замкнутости не осталось и следа, вокруг него друзья, которым он нужен, для которых он важен. Он уже давно не стонет болотной выпью об утерянном статусе Великого охотника, он впервые за долгих два года счастлив. Но он убьёт своего Большерога, как я и обещал! А я, хитрый шаман, вдогонку к барабанам получу и лаки, и краски, и, может, даже и не одного вида. Уверен.

Быстро летит время! Щенкам уже месяц. Увы, они обе – маленькие мадамки, ни один джентльмен не выжил. Разгорелась целая баталия, как назвать щенков. Шум, крики, надутые губы. Наконец мудрая або высказалась, что только один шаман знает, для чего он всё это затеял, поэтому именно он и должен дать щенкам имена. Так волевым решением появились Мод и Лили. Эти толстопузые любопытные непоседы активно изучают окружающий мир. Вот теперь-то эти мохнатые шарики с длинным слюнявым языком, которым они моментально оближут и нос, и щёки, стоит лишь дать им такую возможность, являются всеобщими любимцами. Они постоянно у нас на руках, их постоянно ласкают, гладят, с ними сюсюкают и играют. Это правильно. Они должны знать свою стаю. Привыкнуть к запаху, виду, голосу членов своей стаи. Да, Мадам, мы – стая для твоих детей. Мне кажется, она и сама это понимает. Умная. Собака уже давно не суетится, не рычит, не тявкает призывно, когда я забираю от неё её детей. И уже не облизывает их так тщательно, проверяя, не отъели ли от драгоценных дитяток чего-нибудь эти странные существа, когда я возвращаю щенков. Лишь смотрит грустно… Но у тебя будет выбор, Мадам. Когда через месяц я тебя отвяжу, ты сама решишь – уйти или остаться. Но в любом случае твои дети останутся со мной. Прости.

– Так, друзья мои! Как говорится, не прошло и года, и я представляю вам вундервафлю палеолита, мегадевайс – лук!

– Опять шаман свои словечки дурацкие бубнит, – бурчит под нос Хатак свои комментарии.

Но меня с панталыку не сбить. Сегодня я представляю луки, которые я всё-таки закончил. Всего каких-то восемь месяцев, и уж поверьте, те, кто в этом деле понимает, подтвердят: это ещё быстро. И вот у меня пара луков, усиленные роговыми накладками, обклеенные берестой и обмотанные нитью, с усилием натяжения килограммов в сорок пять – пятьдесят. Один, обклеенный сухожилиями, с нагрузкой где-то в двадцать пять килограммов и один, для Соле, из ореха, с натяжением чуть меньше двадцати. Ещё у меня готов к показу один самострел. Тот вообще выдаёт нагрузку за шестьдесят.

Я, конечно, по-тихому уже слегка пострелял, чтобы освежить, так сказать, навыки. Сам-то я стрелок из лука средненький, прямо скажем, с арбалетом управляюсь куда лучше. Но и из лука с сорока шагов в пятидесятисантиметровый круг попадаю… ну, почти всегда. Так что сегодня презентация. Мишени готовы, я – тоже готов, публика заинтригована и ждёт.

– Несмотря на несознательные выпады некоторых граждан, я продолжу. Итак, лук. На данный момент и на долгие тысячелетия – самое грозное и универсальное оружие. Вы все в меру своих сил участвовали в его создании и знаете: процесс этот длительный и непростой, но все усилия того стоили.

– Кгм!

– Да, да, старый, стоили! И хотя, как ты не раз заявлял, за то же самое время сможешь наделать кучу отличных копий и дротиков, а не это «баловство», – помахал я стрелой, – но как раз этим «баловством» я сделаю то, что никогда, мой друг, не сможешь проделать даже ты со своими великолепными дротиками. Смотри!

«Ну, Господи, помоги!» Я без суеты, но довольно быстро послал пять стрел подряд в мишень. Попал, надо сказать, нормально. Не прямо в яблочко, но довольно кучно, и, главное, ни одна стрела не пролетела мимо. Для демонстрации то, что надо.

– Кгм… – задумчиво протянул старый охотник, пощипывая бородку. – Кидаю я дротики и подальше.

– Это вряд ли.

– С копьеметалкой?

– Вот ты… Фома неверующий! Хорошо. Докинешь с копьеметалкой до леса, – показал я на заросли деревьев вдоль русла Хрустальки, отстоящие от нас метров на сто пятьдесят, – твоя взяла.

Хатак прикидывал не долго.

– Нет.

– Эх, потрачу одну стрелу, так и быть, но с тебя потом – десять.

Я взял самый тугой лук. На меткость из такого стрелять не рискнул бы, а вот на дальность… Рывком согнув заскрипевшие «плечи», я пустил стрелу под оптимальным углом. Мгновенно сорвавшись, стрела унеслась к лесу. Тетива хлёстко стегнула по кожаному наручу, прикрывавшему кисть руки. Белое оперение стрелы я потерял из виду где-то уже ближе к деревьям, но было совершенно ясно, что до леса она долетела, а если и не долетела, то совсем чуть-чуть.

– Э? – подслеповато щурясь, спросил молодёжь Хатак.

– Ага, дед Хатак, – закивал Яр, – точно долетела.

– Да, долетела! Ага! Ты же сам видел! – загомонила остальная молодёжь.

Хатак пожевал губами.

– Легковата, как ты говоришь, стрелка, э?

Вот упёртый дед!

– При удачном выстреле шею косули пробьёт насквозь.

– Да? – Хатак задумчиво посмотрел на лук. – Тогда учи.

Ребята зашумели, задвигались. Одобрение главного эксперта по всему летающему получено. Всё-таки авторитет в этом деле у старого перца был повыше моего.

А потом я давал мастер-класс, ну, насколько сам умел. Тут-то и стало понятно, для чего были нужны некоторые странные упражнения, которые я заставлял отрабатывать.

Естественно, классными стрелками ребята станут не скоро, но глазомер, силушка, а главное, мотивация первобытного человека дорогого стоит. Мне очень придётся постараться, чтобы со временем быть с ними хотя бы вровень.

Также быстро выяснялось, что лук – не для Хатака. Не его это! За столько лет мышцы привыкли к совершенно другой динамике, и это уже не переделать. Но я не дал старому долго кукситься, продемонстрировал самострел. Вот тут другое дело! Тут мышцы не важны, а глазомер у старого мастера броска работает – как компьютер вычисляет! Ему побольше практики – и Вильгельм Телль обголосится от зависти.

Вечером, комфортно расположившись возле костра, я подводил вполне оптимистические итоги.

– Теперь, друзья мои, мы будем не только много кидать, но и много стрелять.

– Да, – прихлебывая взвар из трав, подтвердил Хатак, – много-много стрелять.

– А ты, – ткнул я пальцем в Крука, – больше всех. Скоро мы соберём большой самострел, и ты под руководством Хатака изготовишь для него стрелы. И будешь тренироваться из него стрелять. А когда ляжет снег, мы пойдём в степь, и ты, Крук, как я и обещал, сам, собственной рукой убьёшь из него своего Большерога.

К концу августа основная часть урожая была убрана. И надо сказать, уродилось его богато! Щедра в эту эпоху Мать-земля! Стоит только приложить к ней руки, возделать, напоить – и она воздаёт сторицей. Да так, что только диву даёшься. Наш небольшой погребок уже, считай, под самый верх забили, а ведь ещё не всё собрали. Пришлось в авральном порядке делать ещё один. Благо технология отработана.

По зрелым размышлениям, пока позволяло время, решил я отправить экспедицию за слюдой, а заодно и кварца набрать посимпатичней. Так как дорога известна и вполне безопасна, пошли в этот раз Хват – за главного, Яр и Крук. Пусть проветрятся вдали от неусыпного ока Хатака и шамана с пользой для себя и для дела. Сборы были недолги, «навтыкали» им ценных указаний, да и поплыли они с Богом. Мне же необходимо было решить вопрос с Мадам. Пора, маленькие мадамки уже вовсю лопали мясо, а я всё тянул и тянул. Если она уйдёт сейчас, то шансы пристать до зимы к какой-нибудь собачьей стае вполне реальны. Это ведь не кобель, суку всегда примут. Но я всё же надеялся, что Мадам останется. Соле, конечно, была против. «Здесь ей хорошо, сытно и безопасно», – убеждала она меня. «Не нам решать за неё, что ей хорошо, – отвечал я. – Достаточно, что мы уже решили за её детей!» А сам всё тянул и тянул… Наконец решился.

Когда я перехватил ножом ошейник, Мадам даже не дёрнулась. Отойдя на пару шагов, она потянула носом воздух и грустно посмотрела в сторону землянки, где мы предусмотрительно спрятали Мод и Лили. Она всё поняла. Опустив голову, Мадам медленно двинулась в сторону леса.

– Мадам! – позвал я её.

Она остановилась и, обернувшись, посмотрела мне прямо в глаза. Что было в этом взгляде… я понять так и не смог.

– Ну же, глупышка, не уходи! Останься, здесь твои дети, здесь тебя любят!

Мадам, не двигаясь, пристально смотрела в глаза, и только чёрная пуговка носа энергично шевелилась, стараясь запечатлеть запах странных и непонятных существ навечно.

– Ну же, Мадам!

Несколько раз, неуверенно шевельнув хвостом, она тяжело вздохнула, а потом развернулась и всё же потрусила к лесу. Мы молча смотрели за ней, пока её силуэт не канул среди подлеска.

– Почему?! Почему, дядя Пётр?! – Соле повернула ко мне лицо, по её щекам ползли прозрачные слезинки.

– Наверное, потому, что свобода для неё дороже куска мяса.

– Но как же её дети?!

– Это… страшный выбор, моё солнце… Страшный! Но всё же Мадам – не человек, она зверь. Мы не можем её мерить по своим меркам, не забывай этого.

– Почему?

– Потому, девочка, что человек – самый несвободный из всех, кто живёт на земле. Помимо того, что его ограничивает всё, что его окружает, он ещё и сам себя ограничивает.

– И это не ошейник, – серьёзно глядя мне в глаза, скорее утверждающе, чем вопросительно сказала Соле.

– Конечно, моя умница, конечно… Есть ошейники намного прочнее кожаных. Честь, долг, любовь… Это правильные ошейники, но носить их человеку бывает весьма нелегко. Но есть ошейники гораздо страшнее – жадность, зависть, жажда власти, глупость. Иногда человек, который их носит, даже не замечает этого. Но бывает, что хуже всего, он их цепляет с радостью и носит с большим удовольствием.

– Свобода… Я никогда не думала о ней, – задумчиво глядя в сторону леса, где растворился силуэт Мадам, проговорила Соле.

– Человек, как правило, начинает думать о ней, когда её теряет, – криво усмехнулся я. – Увы, зачастую к тому моменту бывает слишком поздно…

После недельного отсутствия вернулась лодка с ребятами. Дело было ближе к полудню, мы с Хатаком сидели под навесом, когда за плетнём показалась голова Хвата. Одна! А где, спрашивается, ещё две? Стало слегка тревожно. Но, глядя на невозмутимое лицо уверенно подошедшего парня, я успокоился.

– Хао, вождь и Великий шаман! Хао, Главный охотник!

Это что ещё за нереальный официоз? Кажется, я рано расслабился.

– Что случилось? – опередил меня Хатак.

– Всё в порядке, уважаемый Хатак. Все живы и здоровы, слава стихиям. Лодка цела, мы привезли и слюду, и цветные камни…

– Уф! Так какого хрена ты, недоношенный долбодятел, нас пугаешь… – завёлся Хатак.

– Погоди, старый, – тормознул я его. – Мне кажется, Хват не договорил. Ведь так?

– Да, Великий шаман, я привёз ещё двоих людей, – глядя мне прямо в глаза, твёрдым голосом ответил Хват.

– Вот как? Интересно.

– Учитель, ты поставил меня главным в этом походе с правом решать, что делать, если возникнет неожиданная ситуация. Форс-мажор – сказал ты. Он как раз вот и есть. – Парень слегка замялся, но тут же собрался и твёрдо продолжил: – Прости, Учитель, я не мог поступить по-другому.

– Да? И почему?

– Учитель, тебе нужно посмотреть на этих людей самому, и тогда, возможно, мне меньше придётся объяснять.

Я внимательно окинул взглядом решительную фигуру парня.

– Ну что, старый, пойдём посмотрим, кого притащили эти оболтусы нам в нагрузку.

«Да-а-а…» – мысленно протянул я, глядя на сидящую парочку весьма колоритного вида. Женщина или, точнее, девушка небольшого роста, черноволосая, скорее милая, чем красивая, и очень-очень худая. Но по сравнению с мужиком ещё ничего, тот и вовсе костяной остов. Но зато какой остов! Я не антрополог, но провалиться мне на этом месте, если он наполовину не неандерталец. Ростом он был, пожалуй, с меня, мощные надбровные дуги, глубоко посаженные глаза, слегка выдвинутая вперёд нижняя челюсть, неслабый шнобель крючком и преизрядно волосат. Короче, красив, как гамадрил. Широченные плечи, бочкообразная грудная клетка, длинные руки, всё это когда-то, видимо, покрывали бугры могучих мышц, хилые остатки которых всё ещё виднелись на теле. Но самое поразительное, что левая нога, ниже колена, у него отсутствовала. Шла-шла, а на середине голени обрывалась неровной культёй. Красной, явно не так давно зажившей. А ещё на левой руке – экое одностороннее невезение у мужика – не хватало мизинца и безымянного пальца с частью ладони. Так что на конце руки у него была жуткая трёхпалая птичья лапа. Вот же, итить-колотить, встрял где-то дядя неслабо. Как вообще жив остался с такими ранами. Лишний раз убеждаюсь: всё ж предки, как ни крути, были покрепче на излом.