Текст книги "Эмигрант с Земли"

Глава 6. Мы бабочки? Мы розы?

Сегодня ровно два месяца, как я на Марсе. До сих пор до конца не осознал. Все как будто в полусне. Сны снятся о доме, о родине. Мама, Катька, иногда отец… Да, и Светка, – я виноват что ли? Друзья и вообще земляне. Просыпаюсь и снова не верю: я – здесь, они – невероятно где там. Такое щемящее чувство какое-то… но не ностальгия, нет, назад не хочу. Грусть. Переживание за них. Хотя Аэлита уверяет, что им там от моего имени помогают материально. Спросил «как», говорит, что при их технических возможностях – это плевое дело. Надеюсь, что мама верит, что у меня все нормально.

А у меня все просто высше! Я сыт, одет, обут, в тепле, в прекрасном настроении. Отдыхаю, развлекаюсь по полной программе. В сотни игр на компе переиграл, в аттракционах были, на дискотеках излучались, музеи посещали, соревнования роботов видели. Насыщенно и легко живем с Аэлитой и Вичкой.

Все высше!

Кроме…

И как после этого сомневаться в себе, в своем предназначении; как можно стесняться своего таланта (или увлечения), как можно относиться несерьезно – нет, даже не серьезно к писательскому труду? Ведь почему я сейчас пишу эти строки? Почему я задумался о своей жизни? Да потому что когда-то писатель Кир Булычев придумал и написал повесть «Сто лет тому вперед», потом его придуманную Алису, Колю, Весельчака У с Крысом и других воплотили в живых людей в кино, я посмотрел этот фильм – и пошел своим новым путем! Все эти люди, причастные к фильму, своим трудом изменили мои представления о цели жизни, изменили меня! Целых пятнадцать… шестнадцать лет стремился я в свое Прекрасное Далёко – и вот я здесь. А сегодня во сне услышал эту волшебную песню (которую придумали композитор и поэт) – и вот теперь пересматриваю свои представления. В это ли Прекрасное Далеко звала меня «гостья из будущего» Алиса (Наташа)?

Боюсь, что нет.

Песня Крылатова и Энтина, мой личный гимн, не о том. Он о пути, а не об обретенных райских кущах.

 
Слышу голос из Прекрасного Далека,
Голос утренний, в серебряной росе.
Слышу голос, и манящая дорога
Кружит голову, как в детстве карусель
 

Манящая Дорога – а не ждущий за тихую беззлобную жизнь благополучный рай.

 
Прекрасное Далеко, не будь ко мне жестоко.
Не будь ко мне жестоко, жестоко не будь.
От чистого истока в Прекрасное Далеко,
В Прекрасное Далеко я начинаю путь
 

Начинаю путь – а не «перестаю грешить и есть скоромное».

Самое важное:

 
Слышу голос из Прекрасного Далека,
Он зовет меня в чудесные края.
Слышу голос, голос спрашивает строго:
А сегодня что для завтра сделал я?
 

«А я… сегодня… новую игру на компе освоил.»

И вот моя клятва, вот она причина моего вечного беспокойства:

 
Я клянусь, что стану чище и добрее,
И в беде не брошу друга никогда.
Слышу голос и спешу на зов скорее
По дороге, на которой нет следа
 

Правда вот тут я немного не согласен, я должен идти так, чтоб оставлять след, и значительный, чтоб его многие видели и могли пойти по нему, за мной или со мной. Но в свое собственное Далеко…

И слова, мелодия, приводящие меня в трепет, в состояние возвышенных чувств и мыслей, влекущие в полет, дающие силы:

 
Прекрасное Далеко, не будь ко мне жестоко.
Не будь ко мне жестоко, жестоко не будь.
От чистого истока, в Прекрасное Далеко,
В Прекрасное Далеко я начинаю путь
 

Мой чистый исток – Наташа, ее глаза, от этого истока я начал путь в сочинительство. Прекрасное Далеко – это достойная жизнь, увенчанная признанием моих трудов, это лучший мир, в котором есть часть моих заслуг. Если я смогу хоть одного человека сделать лучше, как Кир Булычев своими произведениями сотворил меня, это ли не высшая награда? Прекрасное Далеко…

Вот написал это и подумал: если предположить, что Марс и есть то мое Прекрасное Далеко в буквальном смысле, то мне впору сейчас петь эту песню уже как мольбу. «Прекрасное Далеко – не будь ко мне жестоко!» Разве я достиг своей цели? Это ли моя цель: вечное благоденствие, постоянное бездельничанье, ежедневная расслабуха-развлекуха? Далёко оказалось жестоко – оно меня хотело перевести в разряд самого что ни на есть примитивного обывателя. (Какое противное слово! 0-быватель. Ты жил? – нет, просто был. Пробыл свою длинную жизнь. Зачем?)

Да… Ровно два месяца, семьдесят долгих дней, я даже и не подумал ни разу, что нужно же из увиденного делать выводы, анализировать, записывать. Как-то углубленно изучать скрытые механизмы существующего порядка. Что нужно с чисто писательской точки зрения подходить к жизни на Марсе… (Есть ли жизнь на Марсе? – О, там такая жизнь, – вам и не снилось!) (Это так, экспромт.) Нужно видеть положительное, но и отрицательное.

Два месяца я «провалял ваньку», «пробил баклуши»!.. Два долгих марсианских месяца развлекался, отдыхал, наслаждался. Заслуженно? Как-то я так не считаю. Растолстел. Ослаб. Стал белый, рыхлый, нежный, ухоженный – как поросеночек. Скоро вообще задницу не смогу со стула поднять, с кровати не захочу вставать (робот-слуга на что?) … Обломов. Натуральный. Становлюсь себе противен. И самое ужасное – очень привыкаешь к такому образу жизни…

Только силой воли. Я себя заставлю. Надо быть активней. Интересно – не хочу писать на компе. Вот потому пишу на бумаге. Что-то не доверяю я ему, а ну как мои сокровенные мысли любой бездельник начнет читать… Кстати – х-ха! – придумал: раса бездельников! Т-с-с. Никому. Я теперь гражданин этой страны, более того – почетный. Теперь я Почетный Бездельник.

Ну так, итог моих первых писаний: письменно клянусь себе, что стану (чище, и добрее, и…) с сегодняшнего дня записывать свои мысли, наблюдения, идеи. Затем начну работать уже над новыми сочинениями на основе непостижимых знаний, то есть, я хотел сказать, невероятных (о!), удивительнейших открытий. Фактов, реалий. Вот только смогу ли я сейчас что-то цельное скомпоновать из такой кучи еще недавно сверхфантастических для меня понятий и явлений? Смогу. Постараюсь! Елки-палки! Насколько же я теперь подкованней современных земных фантастов!

Всё. С завтрашнего дня, каждое утро, во время компьютерного сеанса потихоньку начну свою летопись и работу над собранием сочинений. (0-о, серьезно.)

А еще надо спортиком заняться, гирьку сделать, отжиматься, наклоняться, может даже бегать где-то…

Аэлита снова была в городе. Она опять ни слова не сказала о предстоящей поездке Володе. И улетела часов в 7, пока он спал. Снова Вова начал думать негативно.

И снова Аэлита легко разрушила его мрачные предположения… Но ненадолго.

Буквально через полчаса после того, как Володя закончил свои записи и вышел побродить по дому, грустно вглядываясь в интерьер постоянно меняющего цвет особняка, материализовалась (образно) его хозяйка.

Она принесла две отличные (на ее взгляд) новости. Первая гласила: в институте Земли смонтировали фильм о ее земной миссии. И заканчивают работу над фильмом о его, Володиной, жизни. На вопрос, как это делается, она ответила:

– Очень просто. Проецируются воспоминания плюс компьютерные технологии – и готово.

– И что, фильмы о нас запустят в Сферу? Любой сможет посмотреть?

– Если мы с тобой дадим на это согласие, то да, все. А так только те, кому это может понадобиться, а это ученые, сценаристы, разведкурсы. Я, лично, разрешу всем. Это очень интересно и поучительно.

– Но я, надеюсь, буду первым зрителем? – Одним из первых. Они там уже…

– И когда?

– Значит, я договорилась, что как твой закончат, нас вместе пригласят. И мы с тобой коллегиально… Маша, принеси нам чего-нибудь попить. Мне липансы, а тебе?.. И зора.

Они сидели на диване в зале, играла инструментальная музыка, включенная еще до прихода Аэлиты. Аэлита была рядом, красивая, манящая. Но отчего-то Володе она казалась недоступной, как будто за стеклом. Хотя она чувствовала себя вполне свободно.

– А вторая? – Нет, сегодня Вова не был уже тем бесконечно счастливым ангелом в раю. Отчего? А Бог его знает. У души свои мотивы.

— Что? А! Вторая новость еще лучше: тебе надлежит выбрать участок, выбрать или сделать проект и заказать дом.

– Дом?!

– Да! Тебе пора завести свой дом. Ты ж у нас как-никак Почетный житель. Или ты все еще считаешь себя гостем?

– Ну… Если быть предельно откровенным – то да, в большей степени. Не могу еще как-то почувствовать себя полноправным марсианином.

– А вот будет у тебя свой дом, все свое, тогда быстрей вольешься в реальность.

– Ой… Че-то… Я прям… – Вовик и вправду растерялся. Что-то его как-то беспокоило, пугало как будто. Словно что-то происходит неподвластное сознанию и собственным силам. – Аэлита… слушай, пойдем погуляем… по лесу. Как-то мне… давит меня что-то… Не того как-то…

– Во, кстати. На днях тебе снова нужно на обследование. Проверят твою приспособляемость. Может, откорректируют что-то. Ну пойдем. Только по шоколадке возьмем.

– …долго не могла привыкнуть, почему нигде не продают, не найдешь склемовых орешков. Или не видно радужных астролилий. Ну а самое главное – вспомнила, – почему луна одна? Все время искала вторую и знакомые созвездия… Вот так и ты сейчас.

– Аэлита! Мне нужен свой дом? – подчеркнуто громко и серьезно сменил тему слегка нахмуренный Володя.

– Конечно! – Аэлита, безусловно, уловила напряженность друга и заговорила без легкого юмора. – А как же. Полная свобода подразумевает одиночество. А ты уже сам вправе решать, делить тебе жилплощадь с кем-то, приглашать к себе кого-то, или жить совершенно одному.

– А тебе бы не хотелось… делить? – сказал трудно. Но ведь откуда начинает, трус несчастный! – Я тебе надоел?.. Прости. При чем здесь?.. Не знаю!.. Все как-то…

– Что ты хочешь сказать? Не волнуйся. Не торопись.

– Я… Хочу быть с тобой. То есть не то что жить… в одном доме… Вообще…

– Зве-е-ездные поляны! Ну, дождалась! Володечка, ну-ка расскажи, что у тебя внутри творится! Иначе, я чувствую, ты скоро совсем поплохеешь. – Аэлита прислонилась спиной к толстому дереву типа дуба. Она смотрела на своего друга как старшая сестра на братишку, решившего довериться ей в очень важном для него вопросе, жизненно, принципиально важном.

А Володя, с дико бьющимся сердцем, немного не ожидая такой реакции, еще больше растерялся. Ему представлялось, что она будет робка, а он все более смел, по мере откровения. И слов он не готовил, он хотел показать глазами, сердцем, поцелуями и объятьями. Самое страшное было – начать разговор, произнести первое слово на данную тему. Это он сделал. Но что говорить? Как говорить? Как же это делается?.. Была-не была!

– Аэлита… – Ну. Ну! Ну же… ну… Трудно. Но надо. – Я… тебя… давно хотел спросить: кем ты меня считаешь? – Вывернулся. Свалил ответственность на нее. Тру-ус. Трус!

– В каком понятии – «кем»?

– Ну… – Смотри, какая она хитрая!.. Черт! Ведь было уже один раз так! Не должны мужчины так поступать! Не надо чужими руками!.. – нет. Не говори. Я, – понимаешь? – с самой первой минуты, когда тебя там увидел, – помнишь?.. – когда мы на кухне с тобой сидели, после того как меня… Я как увидел тебя в автобусе… – «А нельзя проще, короче?» (это его же мысль) – Нет, честно. Я таких глаз просто не встречал. В них просто нельзя не влюбиться! Тебе, наверное, многие так говорили?.. – «Ну зачем, зачем это?!» – И ты не думай, это не твой вот этот рай мне был нужен, я хотел быть с тобой. Я за тобой бы на край света… – Аэлита улыбнулась. Он тоже понял, что получилось неплохо. – Ну вот…

– Что «ну вот»? И это такое твое признание в любви? Я ожидала красивей и смелей. Ну да ладно. Зато искренне и не банально. Почти.

– Слушай. – Аэлита отошла от дерева и стала медленно ходить вокруг парня, переполненного самыми противоречивыми эмоциями, чувствами и мыслями. Марсианка слегка улыбалась, это была мягкая, добрая улыбка, и чуть грустная. Аэлита почти не смотрела в сторону Володи, пока говорила следующее:

– Я давно ждала такого разговора. И я давно понимала, что ты испытываешь ко мне. Да, Володя, я рада, что ты меня любишь. Мне очень приятно. Я тебя тоже люблю. Но давай поймем, что мы испытываем друг к другу и как нам с тобой быть.

Тебе здесь нравится? Ну и отлично. Ты переварил информацию о положении дел в сфере семьи и секса? Мы здесь так живем. Я знаю, как у вас с этим. Понимаю, что ты продукт того, иного общества. И даже могу себе представить, как беспредельно трудно тебе менять свои представления… Сама прошла через это… Два раза. Мне может и трудней, я пытаюсь кроме своего еще и на твое место встать. Я не думала, что ты настолько высокозначно относишься к редкому сорту мужчин-джентльменов, а не самцов. К тому же у тебя невелик опыт сексуального общения, – извини, догадываюсь. Было бы проще немного…

Но дело не в этом. Все это решается, ко всему адекватный человек привыкает, приспосабливается. Дело еще во мне. И в ситуации. Я виновата пред тобой. Как бы… Если бы ты… Я буду говорить откровенно, мы с тобой взрослые и близкие…

Володя, ну, в общем… сначала ты мне показался очень интересным, необычным. Потом ты мне понравился. Но я была для тебя инопланетянка. Ты просто трепетал передо мной. Какая могла идти речь о близости. Верно? Честно. Ведь так? Потом мы оказались здесь. Ты попал в такое… Резкая смена обстановки не очень располагает к такой ерунде…

Ты был мне очень признателен, ты просто походил на трайменского зверька сюфика вот с такими глазищами. Да и я, надо признаться, тоже долго приходила в себя. А сейчас, Володя, ты немного освоился, да тут я рядом постоянно, обстановка благоприятная, ты вспомнил о своих тайных чувствах и вот осмелился… – Аэлита сама расставила все по полочкам.

Психолог она неплохой… – Прекрасно. Спасибо… Но есть еще я.

Да, ты мне нравишься. Ты очень хороший. Ты самый лучший из встреченных мной реальных землян. Со своими как-то не могу сравнивать. Ты славный, Вов. Только видишь ли, я не хотела бы с тобой становиться интимно близкой… Ты мой лучший, лучший друг, ты самый-самый лучший друг!.. И я бы не хотела стать твоей… одной из тех, с кем ты был… А единственной, увы… последней я не буду, у нас это просто не получится… И потом тебе, в первую очередь, было бы еще больней… нет. Я хочу с тобой чистой, искренней, вечной, настоящей дружбы! Ведь мы с тобой не просто столкнулись на дискотеке, да?..

Ну как, ты согласен на этот вариант? Постарайся на меня смотреть как на друга – сможешь?.. Давай по-дружески обнимемся. Они обнялись, и Аэлита нежно поцеловала Вовчика в губы. Вовчик грустно улыбнулся, еле сдерживая слезы и горечь в груди и горле.

Естественно, результат (а главное – повеление Аэлиты) оказался непредсказуем и не тот. Он не знал, как себя вести. Ему было неуютно.

– А теперь самое главное. Вижу, что я плохо тебя убедила и успокоила. Володя, только не падай в обморок, но я беременна. Угу. Уже пятый месяц идет. Земной, понятно. Или как бы биологический. А ты не замечал? Думал – такая толстая?.. Был у меня незадолго до встречи с тобой кратковременный роман… Роман. Он как узнал, так сразу потерялся, слинял.

– А если бы остался? Вместо меня бы здесь стоял? – суховато поинтересовался Вова.

– Нет. Я бы сама его отшила. Или просто исчезла бы. Сюда ты попал исключительно из-за своей неимоверной интуиции, из-за своего маловероятно предсказуемого вопроса. Это ж ты меня нашел… – Аэлита взяла в свои ладони правую руку друга. – Вова, ну пойми, я не хотела тебя травмировать. Я же сразу поняла, что ты романтик, идеалист. И представь: я бы тебе отдалась, а потом бы призналась, что от другого ребенок. Что совсем недавно я была с другим. Уверена, это был бы незабываемый шок для тебя. Я бы навсегда в твоих глазах потеряла уважение. У тебя чистая земная этика. Идеализированная. Здесь у нас по-другому. Я не чувствую себя в чем-то виноватой. Я в этом отношении проще. Нет, я не проститутка, не… я с другой планеты. Только ради тебя я не пошла на это.

– Так ты ждешь ребенка? Земной марсианин? – Володя кисловато улыбнулся, но тут же встревожился. – А он нормально развивается? Как это скажется – все-таки разные планеты?

– Нормально. Я же проверяюсь. К тому же много таких… случаев. Это, между прочим, даже приветствуется…

– Обновление генофонда, – догадался прозорливый Вовик.

– Точно! Умница. Смотри, какая шишка интересная. А давай гербарий соберем, икебану какую-нибудь.

И они зашагали вглубь полутропического леса.

Среди различных трелей птиц, каких-то цоконий, пересвистов, перестуков, среди шума крон, среди хруста веточек, шелеста листвы и чавканья воды под ногами, среди живого звука леса они вдруг уловили нечто необычное. Остановились, прислушались. До них доносилось пение. Громкий и уверенный мужской голос, бодрая, какая-то почти маршевая песня. «Посмотрим? Познакомимся?» – шепнула Аэлита. Они двинулись на голос.

– Да это же дед Антон, сосед наш, – через несколько минут сказала Аэлита. – Сто лет не видела. – Вот и он, певец, напевал, нет – орал, другую, не менее жизнерадостную песню, сидя на поваленном стволе и двигая руками в каком-то полутанце-полудирижировании.

– Дед Анто-он! – крикнула Аэлита, чтобы предупредить соседа о приближении.

– А-о?! – откликнулся дед, всматриваясь среди деревьев. – Кто это? Неужели Аэлита?! Вернулась? Красавица ты наша! Уже четыре года промчалось? Господи, как время несется! Ну расскажи, как твоя командировка? Как там Земля наша? Как друга-то зовут?

– Володя. Антон Павлович, как ты тут поживаешь, чем занимаешься? Антон Палыч, праздник у тебя какой-то что-ли?

– Аэлиточка, да у меня все прекрасно! Что нам, старикам? Живем, лечимся, ковыряемся потихонечку. Пью. А что делать? Пристрастился под старость лет. Эта штука дает необыкновенную бодрость, какую лекарства все новейшие не могут дать. Тут другое. Душа лечится… Нет, ты мне про себя давай. Я ж тебя совсем молоденькой помню, смешливой, наивной, но серьезной. А сейчас ты изменилась. Похорошела. Глаза стали совсем взрослые, мудрые. Насмотрелась там немало, похоже. Настрадалась. Набралась опыта. – Дед Антон говорил без передыха, в полном воодушевлении. Его старческие глаза, глубоко сидящие под мохнатыми нависшими бровями, поблескивали. Он был искренне рад встретить собеседников. Он стал даже каким-то суетливым, как будто к нему в гости пришла любимая внучка и он хочет ей подарить всю свою ласку, все свое внимание, свою любовь.

Дед Антон выглядел лет на 60 (по земным параметрам). Но одет был в немыслимо яркую, цветами, рубашку и короткие синие шорты, на ногах серые блестящие и легкие (видно) ботинки. Совершенно не упитанный, почти худощавый. Прическа ежиком. Полный кавардак, показалось Вовчику, типичное для Марса несоответствие возраста и стиля. Хотя как может судить о стиле, о моде совершенно посторонний человек, оказавшийся в совершенно другом мире, эпохе, месте? Непривычно, вот как это называется. Окажись он, к примеру, среди солдат 17-го века, он бы тоже считал их непонятными и ненормальными…

– Я вообще-то все земные новости каждое утро и вечер просматриваю. Живут там как на вулкане. Постоянно что-то делят, чего-то добиваются, всегда что-то происходит, катастрофы за катастрофой, пожар за наводнением, убийства и забастовки, скандалы и разоблачения… И главное же во всем мире практически, нигде нет тихих, спокойных, благополучных местностей. С каждым годом все больше и больше хаоса. То ли потому, что мир там усложняется, то ли потому, что люди дуреют, с ума сходят или с жиру бесятся. Больно смотреть, как невинные люди страдают, простой народ. Из-за нескольких власть имеющих и делящих-неподелящих ее… Аэлита, ты мне вот что скажи: как ты там жила, как себя чувствовала, как приспосабливалась? После нашего-то волшебного мира там очень несладко…

– Да нормально. Мне, в принципе, легко было. Я все-таки девушка, училась там спокойно, никуда особо не лезла, физическим трудом не занималась. Климат только. Холодно там… Трудности, конечно, в общении, во взаимоотношениях были поначалу, но ничего, справилась. Самое главное поняла быстро: все нужно делать самой, добиваться самой, нужно твердо отстаивать свои права (а их там не очень много, или напротив, чересчур много, и они совсем другие, чем у нас), быть тверже, самостоятельней, но не замыкаться в себе. Там, в отличие от нашей жизни, нельзя быть самим по себе, там все как-то взаимосвязано. Выбирайся сам, но не отрывайся от коллектива, вот такой парадокс.

– Постой, Аэлиточка, а где ты была? Я что-то не…

– В Санкт-Петербурге.

– Как его называют: северной столице России, – добавил зачем-то Владимир. – Бывшем Ленинграде.

– Ах в Ленинграде… славный город… – протянул дед и на десяток секунд как будто куда-то мысленно умчался. Словно в далекое героическое прошлое, свое и Ленинграда. «Вернулся» и спросил парня:

– Ты тоже интересуешься Землей? Молодец.

– Володя сам с Земли. Я его оттуда забрала. Из Питера.

– Какая новость!! Прямо коренной?! Елки-палки, что ж вы молчали?! Наконец-то дождался! Пойдемте ко мне, побеседуем, посидим…

– Нет, дед Антон, спасибо. В следующий раз как-нибудь, хорошо? Свикнемся, хорошо?

– Ну хорошо, раз не хотите сейчас. Только не забывайте, мне очень хочется о Земле-старушке покалякать. Буду сильно ждать. Земля… Ленинград.

– Пока, дед Антон. До свидания, Антон Павлович.

– Радости вам, ребятки! Буду ждать.

Когда отошли подальше, Аэлита сказала, чуть улыбаясь:

– Бывший агент. Давно уже, лет 25 назад. А все никак не забудет. Выпивает. Я не понимала до своего отправления, а сейчас понимаю. Отшельником сидит, сад у него. Немного несовременный…

– Когда пойдем?

– Да я не знаю. Мне пока что-то не хочется. Как-нибудь попозже, как ностальгия разыграется.

– А я бы не прочь поболтать сейчас с бывшим земляком, временным… агентом. Наверняка много интересного дедуля насмотрелся.

– О, это конечно. Он воевал, очень грамотный, начитан до… ужаса. Так ты можешь сам с ним договориться да встретиться! Какие проблемы? Будь проще! У нас – как ты не освоишься? – все просто. Что-то захотел – делай. Он всегда рад, ты свободен. В чем загвоздка? И на меня поменьше обращай внимания. Не обязательно со мной все согласовывать. Освободись от всего, от всех запретов и условностей; кроме, разумеется, общепринятых у нас.

Эти слова, сказанные в другое время, ничуть не ранили бы сердце Володи. Но сейчас, после недавнего выяснения отношений, они показались острыми. Он воспринял их как знак охлаждения близкой дружбы, понял, что уже порядком надоел (правильно – как хвост!), что и ей бы уже пора развязать руки, освободить от постоянного присутствия. Дом! Надо строить дом и переезжать!

– Аэлита, а мне участок тоже в таком же лесу дадут? – Он сумел поднять тему несколько с иной стороны, может марсианка и не поймет его обиды и замыслов. – Я так люблю лес! Какой воздух! Какая благодать! Горы я тоже люблю, но лес – он как-то более близок, он мне родней. Все-таки я русский человек, российский. – Володя втянул с показным восторгом ароматный дух природы. – А-а-а!.. Блаженство! А могу я построить себе избушку?

– На курьих ножках?

Вовчик рассмеялся, вмиг вспомнив недавнее посещение Парка Детства.

– Нет, разве я Баба-Яга? Просто скромную избушку. Нафиг мне дворец? А хотя… или напротив – крепость. Нет, замок. С привидениями. А что? Можно же сделать? Ух-ты, точно! Все сделать в старинном стиле. Оружие по стенам, у каждой двери по паре манекенов в латах. А?

– Да. Камины, подсвечники со свечами, канделябры, мраморные полы, дубовая мебель, шкуры, бронзовая и серебряная утварь. Неплохо. Можно будет к тебе как в музей ходить. Роболошади на привязи…

– Нет… не в моем это вкусе… мне нравится… Смотри-смотри! Кто это?!

– Не поняла. На ежового енота похож… и что тебе нравится?

– Что-нибудь ультрасовременное, даже фантастическое. Хотя уж куда фантастичней всех этих удобств?

– Нет, ну удобства везде одни и те же. Главное – стиль самого здания. Ладно, за компом посмотрим все, тогда и определишься.

Три дня Володя делал проект своего дома. Сначала они с Аэлитой просмотрели тысячи проектов из хранилища в необъятной памяти компа, потом отобрали несколько штук, стали из них выбирать лучшее и компоновать в одно. И потом уже Вовчик сам вырисовал в объеме окончательный вариант.

Когда, наконец, все детали были закончены, Аэлита оценила, одобрила проект, и его отослали для воплощения. Участок выбрали километрах в трехстах на юго-восток от усадьбы Аэлиты. В такой же лесополосе, как ВВ и хотел.

Дед Антон сидел на том же поваленном дереве. Судя по вытертости ствола и утоптанности травы, это было его любимое место проведения досуга. Сегодня на траве стояла настоящая плетеная корзинка, полная еды.

Поздоровались они крепко за руку, как истинные земляне. Рука у деда оказалась крепкой, рабочей. Сам он на этот раз был одет в легкую спортивную форму, но в решетчатых туфлях с загнутыми носками. Ну здравствуй, землянин, – сердечно проговорил дед Антон. – Рад знакомству, рад.

– Здравствуй… – хотелось сказать «-те», сдержался, всё же он марсианин (дед, в смысле), пусть будет по-здешнему, – Антон Павлович. Мне тоже очень приятно и хочется с… вспомнить родину. Вы ведь были там, Аэлита сказала?

– Да, Володечка. Долго был, нас тогда забрасывали на длительные сроки. С 1939 по 1959 год я провел в Союзе. Какое было страшное время! Я до сих пор вздрагиваю при воспоминании. Какая ужасная война! Нет, они здесь не поймут, хоть все фильмы просмотрят, передачи, все воспоминания. Да может и вы не так уже воспринимаете… Утрачивается связь между поколениями, ветеранов все меньше, все дальше та боль, несчастье каждой семьи… Здесь этого вообще уже не знают… Так, Володя. Я надеюсь, ты не откажешься со старым ветераном дерябнуть… Я тут принес. Я, правда, спирт разбавленный пью, самая лучшая вещь. Никакая самая очищенная водка, что тут предлагают, в подметки не годится фронтовому напитку. Может, благодаря ему и победили… Ну да, там больше неразбавленный пили, но я не мог, как ни старался…

Дед Антон расстелил на траве большую тряпку, в центр стал выгружать всякие деликатесы в пластиковых тарелочках, и в последнюю очередь извлек два граненых стеклянных стакана и алюминиевую фляжку военного образца (!). Отвинтил крышечку и разлил в стаканы грамм по 50 прозрачной жидкости.

– Присаживайся, Володя. – И сам сел на тряпку. Поднял стаканы, один протянул землянину. – Ну что, за Землю-матушку, чтоб поменьше на ней становилось бед и зла! Давай. – Они стукнулись, и дед залпом выпил, тихо хыкнул и закусил салатом из кислой капусты.

Володя чуть помедлил, решаясь (давненько не пил такой вещи), потом тоже резко опрокинул в рот и, чуть не подавившись, сглотнул огненную жидкость. Все внутренности зажгло. Но постепенно стала охватывать волна расслабления. Глаза слегка заслезились. И тут же в ухе завопил его «доктор-гном»: «Внимание – опасно! Алкоголь – коварный яд! Он разрушает все органы! Будьте осторожны!..» Пришлось прервать его монолог по примеру деда Антона, который кратко прикрикнул на своего: «Цыц, – знаю!»

– Ну как? Я ведь даже не спросил тебя – пьешь ли ты такое. И хочешь ли… Заметил, как они здесь пьют? Втихушку, взаперти, немножечко сладеньких напитков. Зачем тогда вообще пить? У нас на фронте, бывало, ну все, сил нет, апатия, как деревянный… сонный, грязный, злой, и если бы не спирт… Сразу мягчаешь, сбрасываешь напряжение, чувствуешь, что еще не все фашисты уничтожены, знаешь, что где-то родина твоя, мать или жена, что надо кончать войну…

Антон Павлович еще несколько минут вспоминал о войне, о товарищах. Словно он совсем не марсианин! Потом спросил Вовчика:

– Как вы там сейчас выживаете? Что творится в Союзе, хотя теперь уже бывшем? Как там Россия? В житейском плане, в слухах, по вашим ощущениям, мыслям. Информацию, новости-то я знаю.

– Да не знаю даже, что и рассказывать. Ужас там сейчас… До сих пор… Я не говорю за весь мир. Там живешь в своей норе, варишься в собственном соку, не до мыслей о других… А так… ну точно спросили – выживаем. Нас как хотят… доводят до полной нищеты, больше, больше давят, перекрывают кислород… Нет, ну есть и удачливые, которые из грязи в князи. Но большинство наоборот. Вот, к примеру, в моем окружении… я после школы пошел на завод. Научили меня собирать приборы, ну я и работал. А что? – зарплата сначала была неплохая, работа не тяжелая, ну куда дергаться? А потом начали сокращать одного за другим, в отпуска отправлять, видите ли продукция перестала пользоваться спросом. Правильно, все связи нарушили… И я дождался, тоже уволили, завод совсем прикрыли. Перестали производить свое, стали из Китая покупать дешевый ширпотреб разовый. Туда сдавали металлы, сырье задаром, а оттуда всяческую штампованную ерунду…

– Давай еще по маленькой, – пока Вовчик сделал передых, предложил дед Антон. Выпили за знакомство. Виртуальные доктора снова заверещали… – А как, пьет народ?

– Еще как! Особенно молодежь; и сёла спиваются напрочь. Самогон кругом, водка из спирта какого-то плохого. Самопал дешевый… Вот парадокс: чем хуже жизнь, чем меньше денег и работы, тем больше пьют. Я всегда поражался – ну где деньги берут?!. А где?.. воруют. Всё растаскивают, что плохо лежит и не охраняется. Кошмар. Нет, я вообще оптимист всегда был, но как подумаешь, посмотришь, и думаешь: чем же это безобразие закончится? Все разворуют, растащат, что останется – поделит «верхушка» – главные воры. Денег не будет – все уйдут за границу, что дальше? А дальше… Разбегаются кто как может. Из стран

СНГ – бывших республик – бегут в Россию и за границу, из самой России тоже бегут по всему миру. И ведь не в рай попадают беженцы: кто дворником, кто водителем, кто на стройки, кто в колхозы и на свое хозяйство, тоже с рассвета до заката вкалывают, чтобы выжить. Мало кто обретает желаемое благополучие и счастье. Чужбина может и сытней, но там трудней и ты там всегда чужой и не в своей тарелке… Я, пожалуй, единственный, кто очень, очень удачно поменял место жительства.

– Нравится здесь? Счастлив?

– Еще бы! Особенно после такой жизни, до которой мы дошли… там, здесь просто действительно рай. У нас никто о таком даже мечтать не может. Нет, ну действительно, о еде заботиться не надо… Вот такую закуску у нас посчитали бы царской, императорской; да если бы там узнали, в глубинке, как мы тут едим, там бы… не знаю… Ужас, как вспомню, что одной лапшой питались… китайской, кстати… или картошкой по осени.

А одежда? Вы уже наверняка забыли, как занашивали единственные выходные брюки, выцветшую рубашку… Было? И у нас, в конце двадцатого века, такая же ситуация была… А ведь работали, но не могли себе позволить лишний килограмм мяса, колбасы, лишнюю футболку… Нет, здесь в самом деле высше. Тихо, мирно, сытно, порядок, но и свобода. Свобода! Свобода от проблем, забот, мелких дум… раздумий о низком, бытовом. Отсутствие страха за будущее. Самое страшное, что даже сейчас в России, и в остальном СНГ – люди живут, не особо веря в лучшее завтра. О будущем думается только со страхом, неуверенностью. Никто никаких гарантий не дает (только пустые обещания), живите сами как можете. Выбирайтесь, выплывайте самостоятельно. Хотя даже и берега почти не видны… Нет, здесь прекрасно. Высше.